Суровая зима пятьдесят второго

Золотая Копилка Фонда
МИХАИЛ СМИРНОВ-САЛАВАТСКИЙ - http://www.proza.ru/avtor/mikesm

       – Володя, не  забудь  покормить  ребят, – сказала  мама,  укуталась  в  старенькую  шаль,  надела  пальто,  подшитые  валенки  и  взглянула  на  старшего  сына. – Накажи  Юре,  чтобы  не  обижал  Галинку.  Обед  вам  приготовила.
       – Ладно, – зевая,  сказал  Володя,  худенький,  светловолосый  мальчуган. – Мам,  опять  соленая  треска  с  картошкой,  да?  Селедку  бы  купить,  и  конфеток…
       – Сегодня  обещали  зарплату  выдать, – сказала  мама  и,  приоткрыв  заслонку,  бросила  в  печь  несколько  кусков  угля. – Если  получу,  папа  в  город  поедет,  оттуда  привезет.  Одевайся  теплее,  на  улице  очень  сильный  мороз.  Ну  все,  я  пошла, – взяв  сумку,  и  вышла  из  комнаты.
       Даже  в  коридоре  барака  было  холодно.  Анна  Ивановна  направилась  к  выходу,  замечая  при  тусклом  свете  ламп  искрившуюся  на  стенах  изморозь.  С  трудом  приоткрыв  входную  дверь,  охнула  от  клуба  морозного  воздуха,  ворвавшегося  в  коридор,  и  быстро  вышла  на  улицу,  прикрывая  лицо  краем  шали.
       Медленно  шагая  по   узкой  тропинке  среди  высоких  сугробов,  она  выбралась  на  дорогу  и  торопливо  направилась  мимо  высокого  забора  с  колючей  проволокой  по  верху,  за  которыми  видны  были  сторожевые  вышки,  где  виднелись  пулеметы,  доносился  нескончаемый  лай  собак,  выкрики  команд  и  голоса  заключенных,  стоявших  на  утренней  поверке.
       За  четыре  года,  как  они  переехали  сюда  после  войны,  на  строительство  города,  Анна  Ивановна  так  и  не  могла  привыкнуть  к  лагерям,  которых  было   не  менее  десятка  рядом  с  их  поселком,  где  отбывали  срок  уголовники  и  заключенные  по  пятьдесят  восьмой  статье,  к  бесконечным  окрикам,  к  колоннам  заключенных,  что  водили  каждый  день  на  работу  под  усиленной  охраной  в  сопровождении  здоровых  злых  собак.  Казалось,  словно  река  из  человеческих  тел  текла  по  дороге,  которой  не  было  конца  и  края.  Главное,  чтобы  не  попасть,  когда  их  ведут  навстречу.  Тогда  охрана  приказывала  прохожим  освободить  дорогу,  заставляя  спрыгивать   в  кювет  в  любое  время  года,  не  обращая  внимания  на  лужи,  грязь  да  сугробы.
       При  тусклом  свете  фонарей,  Анна  Ивановна,  вздрагивая  от  сильного  холодного  ветра,  посматривала  на  лагеря,  которые  растянулись  на  многие  километры  вдоль  дороги,  занесенной  снегом  и  разделенные  голой  местностью,  где  заранее  повырубили  не  только  деревья,  но  и  чахлые  редкие  кусты.  Иногда,  вдали,  мелькали  редкие  фигуры  поселковских  жителей,  торопливо  шагающих  на  работу.  Одни  торопились  в  промышленную  зону,  что  находилась  недалеко  от  города,  другие  направлялись  в  лагеря.  Туда  же  шла  и   она,  работая  в  бухгалтерии  самого  большого  лагеря,  где  отбывали  срок  около  пяти  тысяч  человек,  осужденных  по  пятьдесят  восьмой  статье.
       Наконец-то,  Анна  Ивановна  добралась  до  проходной,  где      
ждала  сотрудница  из  отдела,  разговаривая  с  охранником.
       – Ну,  все,  можешь  вести  нас, – сказала  она. – Оружие-то  с  собой? – и  засмеявшись,  распахнула  дверь.
       – С  собой, – буркнул  охранник,  похлопав  по  кобуре. – Хватит?  Если  мало,  вон,  на  вышках  стоят,  вмиг  сено  накосят, – и  гулко  расхохотался, – шевелись,  бабоньки.  Устал  каждую  провожать.  Скоро  ваши  мужики  мне  морду  набьют,  подумают,  что  ухлестываю.
       – Помолчал  бы,  ухажер, – сказала  Анна  Ивановна,  покосившись  на  высокого,  краснощекого  охранника. – Только  ума  и  хватает,  что  девок  зажимать  да  на  заключенных  орать.
       – Нишкни,  Иванна, – огрызнулся  он. – Радуйся,  что  на  сносях,  а  то  бы  не  пожалел.  За  такие  слова  вмиг  статью  бы  схлопотала.
       – Ну-ну, – тихо  проворчала  Анна  Ивановна  и,  ускорив  шаг,  быстро  добралась  до  небольшого  двухэтажного  здания,  стоявшего  неподалеку  от  проходной.
       Скинув  с  себя  пальто,  она  села  за  свой  стол,  и  стала  дышать  на  покрасневшие  озябшие  пальцы.  Затем  достала  документы,  придвинула  счеты  и  начала  работать,  быстро  щелкая  костяшками  и  что-то  записывая  в  ведомости,  не  обращая  внимания  на  разговоры  сотрудников  отдела.
       – Здравствуйте, – послышался  тихий  вежливый  голос  и  в  кабинет  зашел  заключенный,  сняв  шапку  и  направившись  к  столу,  где  он  работал.
       Многие  промолчали,  не  отвечая  на  приветствие,  другие,  молча,  кивнули  головами,  стараясь  не  привлекать  внимание,  некоторые  что-то  пробурчали  в  ответ,  лишь  два – три  человека  отозвались,  взглянув  на  худого,  в  очках,  заключенного.
       – А-а-а,  здравствуйте,  Сергей  Васильевич, – сказала  Анна  Ивановна. – Заработалась…  Годовой  отчет  нужно  закончить.  Тороплюсь…
       – Может,  помочь? – сказал  он,  поправляя  дужки  очков.
       – Нет,  спасибо, – сказала  Анна  Ивановна,  едва  заметно  улыбнувшись, – сама  справлюсь.  У  вас  и  так  слишком  много  работы.
       – Обращайтесь,  если  что-то  не  поймете, – сказал  Сергей  Васильевич,  разбирая  на  столе  папки  с  документами.
       – Хорошо, – кивнула  она,  продолжая  записывать  цифры.
       Ближе  к  обеденному  перерыву,  открылась  дверь  и  заглянула  уборщица:
       – Анна  Ивановна, – сказала  она, – вас  Николай  Ефремович  вызывает.
       Аккуратно  сложив  документы,  Анна  Ивановна  вышла  и,  вздрагивая  от  холода,  быстро  направилась  в  конец  коридора,  где  был  кабинет  главного  бухгалтера.
       – Вызывали? – сказала  она,  обращаясь  к  пожилому  мужчине  в  военной  форме.
       – Проходи,  Аннушка,  проходи, – сказал  он   и  кивнул,  показывая  на  живот. – Когда  ножки  будем  обмывать?
       – Немного  осталось, – улыбнулась  Анна  Ивановна. – Ваня  ждет,  ребятишки  спрашивают,  а  теперь  и  вы  начали  приставать.
       – Мужик  родится, – сказал  Николай  Ефремович, – можешь  мне  верить.  Я  никогда  не  ошибаюсь.  Молодец,  твой  Иван!
       – Опять  мальчишка, – снова  засмеялась  она. – Двое  уже  носятся,  сорванцы  и  снова  пацан.   Дочку  хочу,  дочку.
       – Мальчишка  будет, – повторил  Николай  Ефремович. – Если  я  угадаю,  тогда  готовься,  всем  поселком  будем  обмывать.
       – Николай  Ефремович,  вы  позвали  меня, – сказала  Анна  Ивановна, – чтобы  в  гости  напроситься?
       – Нет,  Аннушка, – сразу  нахмурившись,  сказал  он. – Зоя,  наша  кассир,  заболела.  Ты  же  подменяла  ее,  знаешь,  как  и  где  нужно  получать  зарплату  для  колонии.  Вот,  возьми  документы,  садись  в  машину,  и  езжайте  в  центральную  кассу.  Получишь  деньги,  а  после  обеда  начнешь  раздавать.  Договорились?
       – Хорошо, – сказала  Анна  Ивановна,  забрав  папку  и  пошла  к  выходу, – а  то  мои  ребятишки  селедку  просят  да  карамельки.  Завтра  Ваню  попрошу,  чтобы  из  города  привез.  Ох,  обрадуется,  малышня, – и  вышла,   закрыв  за  собой  дверь.
       Доехав  до  центральной  кассы,  шофер  подогнал  машину  ближе  к  входу,  чтобы  легче  было  грузить  мешки  с  деньгами,  сам  остался  в  кабине,  а  Анна  Ивановна  вошла,  постучала  в  металлическую  дверь,  назвала  себя  и  протиснулась  внутрь,  когда  ей  приоткрыли.
       – Нельзя  было  пораньше  приехать? – недовольно  сказала  молодая  женщина,  с  подкрашенными  губами  и  одетая  в  ярко – цветастое  платье. – Я  не  обязана  каждого  ждать.  Своих  дел  хватает.
       – Валентина  Петровна,  я  приехала,  когда  мне  передали, – сказала  Анна  Ивановна  и,  отдав  документы,  подошла  к  столу,  на  котором  лежали  плотные,  тяжелые  мешки. – Сейчас  пересчитаю  и  все.  Меня  тоже  ждут.
       – Все  давно  подсчитано  и  приготовлено, – ответила  Валентина  Петровна,  достав  бланки. – Распишись…
       – Деньги  любят  счет, – сказала  Анна  Ивановна. – Сейчас…
       Вдруг  раздался  телефонный  звонок.  Валентина  Петровна  подняла  трубку:
       – Алло, – сказала  она  и,  мельком  взглянув  на  Анну  Ивановну,  долго  слушала,  потом  ответила: – Хорошо,  сейчас  приду.  Отпущу  пятьдесят  восьмых  и  прибегу.
       Положив  трубку,  она  стала  торопить  Анну  Ивановну:
       – Все,  забирай  мешки  и  езжай.  Меня  вызывает  начальство.  Быстрее,  быстрее…
       – Я  же  не  пересчитала, – опять  повторила  Анна  Ивановна. – Ты  иди,  а  я  останусь.  Дождусь  тебя,  вместе  посмотрим  и  заберу.
       – Нельзя  чужих  оставлять  в  кассе.  Не  волнуйся,  все  в  порядке.  Видишь,  мешки  запечатаны? – сказала  Валентина  Петровна,  подкрашивая  губы  перед  осколком  зеркала. – Ты  же  не  первый  раз  получаешь.  Знаешь,  что  у  меня  всегда  тютелька  в  тютельку  или  не  веришь?
       – Верю,  но…
       – Все,  расписывайся,  и  грузите, – перебила  ее  Валентина  Петровна,  положив  документы  на  стол. – Некогда  мне  с  тобой  лясы  точить.  Вот  здесь  ставь  роспись  и  беги  за  шофером.
       Пожав  плечами,  Анна  Ивановна  быстро  оформила  документы,  сходила  за  шофером,  перетаскали  мешки  в  машину  и  поехали  в  лагерь.
       Закрывшись  в  кассе,  она  распечатала  мешки  и,  высыпая  на  стол  пачки  денег,  начала  пересчитывать,  делая  пометки.  Закончив  работу,  сверила  записи  и  почувствовала,  что  ей  становится  плохо.  Присела  на  стул  и  снова  взялась  за  деньги,  думая,  что  ошиблась.  Опять  сделав  сверку,  побледнела  и  обвела  взглядом  пачки  денег.  Поднялась,  быстро  убрала  всё  в  сейф,  опечатала  и,  схватив  документы,  побежала  к  главному  бухгалтеру.
       – Николай  Ефремович, – без  стука,  распахнула  дверь  и  положила  перед  ним  документы, – беда!  У  меня  огромная  недостача.  Смотрите, – и  заплакала.
       – Аннушка,  успокойся, – сказал  главный  бухгалтер  и  начал  быстро  просматривать  записи. – Не  может  такого  быть!  Как  ты  умудрилась  ошибиться?
       – Мне  кассир  не  дала  пересчитать, – вытирая  слезы,  сказала  она. – Кто-то  ей  позвонил,  и  она  стала  меня  торопить.  Хотела  остаться,  но  Валентина  Петровна  не  разрешила.  Показала,  что  мешки  запечатаны.  Всегда  же  привозила  все  до  последней  копейки.  Я  и  поверила…
       – Так…, – Николай  Ефремович  задумался,  затем  поднялся, – вставай,  Аннушка,  пошли  к  начальнику.  Надо  срочно  решать  этот  вопрос,  срочно.
       – Алексей  Михалыч,  разрешите, – постучал  и,  открыв  дверь,  сказал  Николай  Иванович.
       – Заходи, – раздался  хрипловатый  голос.
       За  большим  столом  сидел  моложавый  полковник  с  орденскими  планками  на  кителе.  Позади,  на  стене  висел  портрет  Сталина.  Папки,  лежавшие  на  столе,  сразу  же  убрал   в  сейф,  когда  они  зашли  в  кабинет.  Взглянув  из-под  насупленных  бровей,  он  спросил:
       – Что  случилось?  Влетели,  чуть  дверь  не  снесли.
       – У  Аннушки…  Извините,  товарищ  полковник, – запнувшись,  сказал  главный  бухгалтер. – У  Анны  Ивановны  большая  недостача  обнаружилась,  после  возвращения  из  центральной  кассы.
       – Этого  еще  нам  не  хватало, – сказал  полковник. – Считать  разучилась?  Почему  сразу  не  проверила?
       – Алексей  Михалыч,  кассир  заставила  выйти, – сказала  Анна  Ивановна,  заплакав. – Торопилась.  Кто-то  ей  позвонил,  и  она  попросила  расписаться  за  полученные  деньги  и  убежала.  Я  проверяла  мешки.  Все  были  опечатаны.  А  когда  вернулись,  стала  считать,  увидела,  что  нет  огромной  суммы.
       Полковник  пододвинул  телефон,  попросил  соединить  с  центральной  кассой  и  протянул  Анне  Ивановне  трубку:
       – Говори…
       – Валентина  Петровна, – закричала  она, – у  меня  большая  недостача.
       – Я-то  причем? – услышала  Анна  Ивановна  спокойный  голос. – Ты  получила  всю  сумму.  Не  знаю,  куда  дела  их.  Умей  отвечать  за  свои  поступки.
       – Валентина  Петровна, – заплакала  она, – я  даже  не  успела  раздать.  Привезли,  начала  считать   и  обнаружила…  Может,  ты    ошиблась,  когда  готовила?
       – Я  выдаю  деньги  тютелька  в  тютельку, – донесся  резкий  голос. – В  документах  стоит  роспись,  что  ты  получила.  Теперь  сама  отвечай.  Все, – и  разговор  прервался.
       Полковник  помолчал,  внимательно  глядя  на  Анну  Ивановну,  затем  сказал:
       – Езжай  туда,  может,  согласится  снять  остаток,  чтобы  убедиться,  она  ошиблась  или  вы  виновны.  Все,  свободны.  Жду  вас  в  кабинете.  Николай  Ефремович,  задержись.
       Дождавшись,  когда  закрылась  дверь,  Алексей  Михайлович  поднялся  и,  заложив  руки  за  спину,  прихрамывая,  начал  ходить  по  кабинету,  искоса  посматривая  на  главного  бухгалтера.  Развернувшись,  встал  перед  ним:
       – Что  будем  делать,  Николай  Ефремович?
       – Товарищ  полковник, – хотел  он  подняться,  но  тот  рукой  удержал  его  на  стуле, – я  хорошо  знаю  Аннушку…  Извините,  Анну  Ивановну…  Знаю  мужа,  детишек…  Да  все  про  них  мне  известно!  Ну,  не  могла  она  пойти  на  преступление,  не  могла!  Не  тот  человек,  понимаете?
       – Понимаю,  но  денег-то  нет.  И  прекрасно  представляю,  что  с  ней  будет,  если  недостачу  она  не  перекроит,  тем  более  что  есть  ее  подпись.  За  булку  хлеба  сажают,  а  тут…, – и,  махнув  рукой,  он  сел  на  стул.
       – Может,  обойдется? – взглянул  Николай  Ефремович. – Снимут  остатки,  сверят…
       – Голову  на  отсечение  даю,  что  эта  Валентина  даже  на  порог  ее  не  пустит, – сказал  полковник,  ударив  кулаком  по  столу. – А  если  и  начнут  делать  сверку,  окажется,  что  все  у  нее  нормально.  Думаю,  что  деньги  уже  уплыли.
       – Жаль  семью.  Пропадут  без  нее, – тихо  сказал  Николай  Ефремович.
       Полковник  снова  поднялся  и  стал  опять  ходить  по  кабинету,  о  чем-то  думая.  Остановился,  опершись  кулаками  о  стол,  хмуро  взглянул  на  бухгалтера  и  сказал:
       – Единственное,  что  могу  сделать,  дать  Анне  Ивановне  всего  лишь  сутки,  чтобы  достала  деньги  хоть  из-под  земли.  Не  найдет,  значит,   я  обязан  передать  ее  соответствующим  органам.  Ты  знаешь,  что  будет  с  ней.  Все,  больше   я  ниче…
       И  в  этот  момент  открылась  дверь,  и  медленно  зашла  Анна  Ивановна,  вытирая  слезы:
       – Валентина  Петровна  не  стала  со  мной  разговаривать.  Показала  документ,  где  я  расписалась  и  захлопнула  дверь, – сказала  она  и,  побледнев,  прислонилась  к  стене.
       Полковник  молча,  посмотрел  на  главного  бухгалтера  и  покачал  головой:
       – Анна  Ивановна,  положите  ключи  на  стол,  скажите  шоферу,  чтобы  вас  отвез  домой.  Никому  не  говорите,  что  произошло.  Даю  сутки,  чтобы  погасить  недостачу.  Завтра,  в  два  часа,  жду  у  себя.  Все,  вы  свободны.
       Уже  возле  машины,  ее  остановил  Сергей  Васильевич,  выскочив  следом  за  ней  на  улицу:
       – Анна  Ивановна,  до  нас  дошел  слух,  будто  у  вас  недостача.  Сколько  пропало  денег?
       Она  посмотрела  на  него  заплаканными  глазами:
       – Не  могу  сказать.  Извините, – и  сев  в  кабину,  захлопнула  дверцу.
       Вернувшись,  домой,  Анна  Ивановна  взглянула  на  своих  маленьких  ребятишек,  и,  не  выдержав,  села  на  скамеечку  и  обняв  их,  заплакала.
       – Мамка,  не  надо, – сказал  Юра,  взъерошенный  мальчуган,  лет  шести. – Мы  же  не  баловались.  Гальку  я  не  обижал.  Не  плачь…
       – Не  пачь,  ма, – повторив,  обняла  ее  маленькая  дочка, – не  пачь…
       – Ох,  ребятки, – крепко  прижала  их  к  себе,  продолжая  плакать, – что  же  я  буду  без  вас  делать?  Пропадете  вы,  пропадете…
       Оглядев  комнату,  где  стояла  самодельная  мебель,  она  поднялась,  подошла  к  комоду  и  начала  доставать  из  него  детские  вещи,  складывая  на  кровати.  Заметалась  по  комнате,  нашла  шкатулку,  где  хранила  нитки  с  иголками,  схватила  ее,  сбросила  с  себя  пальто,  села  и  начала  перебирать  рубашонки,  платьишки,  да  все,  что  попадало  под  руки,  просматривая  каждую  вещь,  и  стала  штопать,  накладывать  латки,  если  замечала,  хоть  небольшую  дырку.
       – Аннушка,  я  думал,  что  ты  поздно  вернешься, – услышала  она  голос  мужа, – хотел  ужин  приготовить.  Что  случилось,  почему  плачешь?
       Она  почувствовала  резкий  запах  бензина  и  солярки,  исходивший  от  одежды  мужа.  Тяжелая  ладонь  легла  ей  на  плечо,  и  он  присел  перед  ней  на  корточки,  стараясь  заглянуть  в  лицо:
       – Аннушка,  что  произошло?
       – Беда  пришла,  Ваня,  беда, – снова  заплакав,  уткнулась  ему  в  грудь. – У  меня  огромная  недостача.  Мне  дали  сутки,  чтобы  ее  перекрыть.  Если  не  найду  деньги,  меня  арестуют.
       Иван  вскочил,  быстро  накинул  на  себя  фуфайку,  надел  валенки  и  крикнул  с  порога:
       – Не  волнуйся,  Аннушка.  Сейчас  по  поселку  пробегусь,  займем,  разыщем  деньги.  Люди  помогут, – и  захлопнул  за  собой  дверь.
       Ближе  к  вечеру,  когда  на  улице  стало  темно,  он  вернулся,  хмуро  посмотрел  на  жену,  разделся,  и  тяжело  вздохнув,  сел  рядом:
      – Нет,  Аня,  у  всех  спрашивал.  Нет  столько  денег.
       Она  продолжала  сидеть,  перебирать  старенькие  детские  вещички,  потом  взглянула  на  него:
       – Ваня,  картошки  хватит  вам  до  конца  зимы.  Огурцы,  капуста  тоже  есть.  Думаю,  до  весны  дотяните.  Береги  ребятишек.
       – Аннушка…
       – Ваня,  я  знаю,  что  говорю, – перебила  она. – Если  меня  арестуют,  значит,  мы  больше  не  встретимся.  Не  судьба…
       Забрав  несколько  платьев,  взяла  ножницы,  шкатулку  и  ушла  за  перегородку.  Освободив  стол,  она  стала  на  нем  распарывать  свои  вещи  и,  рассматривая,  думала,  что  можно  из  них  сшить  для  детей.
       – Аннушка,  я  ребят  уложил  спать, – сказал  Иван,  присел  возле  печки,  свернул  самокрутку  и  прикурил,  выпуская  густой  едкий  дым. – Зачем  ты  платья  разрезала?  Может,  все  обойдется?
       Она  покачала  головой,  посмотрела  на  мужа  заплаканными  глазами:
       – Нет,  Ваня,  не  обойдется.  Иди,  спи,  а  я ребятам  что-нибудь  сошью.  Да,  забыла…  Володя  селедку  и  конфеты  просил.  Купи,  побалуй  малышню.  Иди  к  ним,  не  мешай…
       Всю  ночь  просидела  Анна  Ивановна  за  столом.  Изредка  доносился  натужный  кашель  мужа.  Он  вставал,  подходил  к  печке,  закуривая,  и  глядел,  как  она  раскраивала  и  шила  детям  рубашонки,  платьишки  для  Галинки,  несколько  раз  просматривала  их  старенькие  вещички,  и  снова  уходил  к  ребятишкам.  Она  приготовила  завтрак,  поставила   на  стол,  прикрыв  тряпицей.  Медленно  поднялась,  оделась,  тихо  прошла  в  комнату,  едва  прикасаясь,  поцеловала  детей,  задремавшего  мужа  и  осторожно  приоткрыв  дверь,  не  оглядываясь,  пошла  на  работу,  понимая,  что  больше  никогда  не  вернется  домой,  не  увидит,   не  обнимет  своих  малышей,  не  услышит  их  голоса…
       Она,  молча,  сидела  в  кабинете,  не  отвечая  на  приветствия  и  вопросы,  глядела  опухшими,  от   слез,  глазами  на  ходики,  висевшие  на  стене,  и  считала  часы,  оставшиеся  до  ареста. Слышала  шепот  сотрудников,  как  они  обсуждали  ее,  доносились  шаги  из  коридора,  и  тогда  ей  казалось,  что  это  идут  за  ней.  Вновь  смотрела  на  ходики,  на  стрелки,  которые  приближались  к  ненавистной  цифре – четырнадцать.  Время,  когда  ее  арестуют.
       Остался  час…  Вдруг,  дверь  резко  распахнулась  и,  запыхавшись,  в  кабинет  забежал  Сергей  Васильевич – «политика»,  как  его  называли  в  отделе,  который  держал  в  руках  старый  потертый  мешок.  Сняв  запотевшие  от  мороза  очки,  прищурившись,  он  быстро  подошел  к  столу,  где  сидела  Анна  Ивановна,  и  поставил  перед  ней  мешок:
       – Анна  Ивановна,  велели  передать  вам, – не  поздоровавшись,  торопливо  сказал  он.
       – Мне  никто  и  ничего  не  должен  был  передать, – сказала  она,  не  отрывая  взгляда  от  часов.
       Сергей  Васильевич,  путаясь,  зубами  развязал  тугой  узел,  раскрыл  мешок  и  пододвинул  к  ней:
       – Посмотрите  и  пересчитайте.  У  вас  время  на  исходе.  Торопитесь…
       Она  невольно  перевела  взгляд  и  увидела  в  мешке  тугие  пачки  денег.  Протянула  руку,  дотронулась  и  почувствовала,  что  теряет  сознание…
       – Налейте,  дайте  воды, – закричал  Сергей  Васильевич,  стараясь  привести  ее  в  чувство  и  сам,  схватив  графин,  наполнил  стакан, – эх,  люди…  Анна  Ивановна,  отпейте  глоток.  Легче  станет.  Очнитесь,  время  уходит…
       Почуяв,  что  ее  тормошат,  Анна  Ивановна  приоткрыла  глаза,  выпила  немного  холодной  воды,  и  медленно  протянула  руку  к  мешку.
       – Пересчитайте, – до  нее  донесся  голос  Сергея  Васильевича, – торопитесь.  Вас  ждут…
       Вывалив  пачки  денег  на  стол,  она  быстро  начала  считать.  Достала  ведомость,  сверилась  с  записями,  охнула,  взглянув  на  заключенного  и  уложив  деньги  обратно,  схватила  мешок  и  побежала  в  кабинет  главного  бухгалтера.
       – Николай  Ефремович,  деньги, – и  плача,  и  смеясь,  она  поставила  мешок. – Копеечка  в  копеечку.
       Открыв,  он  достал  несколько  пачек,  внимательно  посмотрел  на  них,  пересчитал  и  взглянул  на  нее:
       – Откуда?
       – Не  поверите, – сказала  она,  вытирая  слезы. – Сергей  Васильевич  принес.
       Николай  Ефремович  положил  деньги  и  посмотрел  на  часы:
       – Так…  Аннушка,  отнеси  мешок  в  кабинет   начальнику  лагеря.  Если  будет  что-нибудь  спрашивать,  пусть  вызовет  меня.  Я  объясню…
       Постучав  в  дверь,  распахнула  без  разрешения,  подошла  к  столу  и  вывалила  из  мешка  деньги:
       – Алексей  Михайлович,  недостача  перекрыта, – снова  заплакала  она.
       Полковник  поднялся,  рукой  провел  по  пачкам,  долго  смотрел  на  нее  и  тихо  сказал:
       – Я  рад,  Аннушка.  Знал,  что  все  будет  в  порядке.  Езжай  домой,  отдохни.  Завтра  жду  на  работе.  Все,  свободна, – и  взяв  какой-то  документ,  стал  его  читать.
       Уже  возле  выхода,  она  столкнулась  с  Сергеем  Васильевичем:
       – Скажите,  откуда  деньги?  Где  вы  столько  взяли?
       Заключенный  снял  старенькие  очки,  протер,  взглянул  на  нее:
       – Анна  Ивановна,  я  не  имею  права  говорить,  откуда  деньги.  Просто  решили  вам  помочь.
       – Помочь?  Да  вы  же  не  знаете,  как  мы  живем.  Откуда  я  возьму  такую  сумму,  чтобы  рассчитаться  с  долгами? – сказала  она,  поправляя  старый  платок.
       – Мы  хорошо  знаем  вас,  мужа,  ваших  ребятишек, – сказал  Сергей  Васильевич, – и  знаем,  как  живете.  Считайте,  что  просто  решили  вам  помочь.  Все,  бегите  домой,  бегите.  Ребятишки  заждались, – и,  развернувшись,  он  зашел  в  отдел.
       Проводив  его  взглядом,  Анна  Ивановна  поспешила  на  улицу,  где  ее  ждала  машина.
       Вечером,  вернувшись  домой,  Иван  увидел  жену,  сидевшую  за  столом.  Засмеявшись,  он  обнял  ее,  и  стал  выкладывать  перед  ней  селедку,  завернутую  в  газету  и  маленький  кулечек  с  конфетами.
       – Аннушка,  я  знал,  что  обойдется.  Не  могли  деньги  пропасть.  Просто  ошиблись,  когда  ты  получила.
       Она  долго  смотрела  на  мужа,  теребя  в  руках  край  фартука,  потом  глухо  сказала:
       – Ваня,  просто  нам  помогли…  Нет,  точнее,  заключенные  спасли  наших  детей,  нашу  семью.  Иначе,  вы  бы  пропали, – и  поправила  седую  прядь  волос,  выбившуюся  из-под  косынки…