ЛИДА
(портрет жены)
Лида родилась в селе Верхний Шибряй, Уваровского района Тамбовской области, в семье крестьянина. Её отец - Горелов Григорий Алексеевич, мать - Надежда Фёдоровна, в девичестве Свиридова, на три года моложе. Отец крестьянствовать по существу не успел - в четыре или пять лет от роду остался сиротой после смерти отца, Алексея Андреевича, который слёг и так и не поправился от горя после того, как сгорело всё его ржаное поле с уже спелым колосом. Воспитывался маленький Гриша в семье своего дедушки Андрея Андреевича, служившего приказчиком у местного богатея. Андрей Андреевич имел большой кирпичный дом в селе Верхний Шибряй, слыл грамотеем среди сельчан. У него даже была «библиотека» из нескольких старинных книг по домоводству, кулинарии и лечению травами. Однако его большая «грамотность» того времени однажды сыграла с ним злую шутку. Он стал лечить свою жену-старушку от какой-то хвори, и то ли не то снадобье взял, то ли что иное напутал, но от услуги такого лекаря бабка быстро Богу душу отдала. Его воспитанник Григорий окончил приходскую школу и помогал деду по конторским делам. На Германскую войну он не вышел возрастом, зато в девятнадцатом году молодая советская власть мобилизовала его в Красную армию. Воевал он на южном фронте гражданской войны и однажды где-то под Белой Церковью, на митинге перед наступлением ему довелось слушать пламенную речь Троцкого, верховного главкома Красной армии.
Пока Григорий гонялся за белыми в степях Украины, в его родном краю заполыхало пламя мощного крестьянского восстания против советской (большевистской) власти. Восстание было вызвано непомерными продразвёрстками, подчас перераставшими в открытую реквизицию у крестьян всего продовольствия. Справиться с поднявшимися тамбовскими мужиками, организованными в боевые полки эсером (социал-революционером) Антоновым, удалось только в 22 году с помощью регулярной армии, под руководством команларма Тухачевского - «героя» поражения Красной Армии под Варшавой и уже имевшего опыт подавления восстания кронштадских матросов, тех же крестьян, также недовольных разгулом продразвёрстки в деревне. В числе частей подавления была также дивизия Котовского. Мощными ударами войск, с применением даже артиллерии, кое как вооружённые крестьянские полки были разбиты, а самого Антонова удалось, с помощью провокатора, захватить и застрелить в селе Нижний Шибряй, соседнем с Лидиным родным Верхним Шибряем. (По некоторым данным против некоторых разрозненных отрядов антоновских полков были применены боевые газы). Упомянутыми «доблестными» полководцами совместно с местным партийным руководством на Тамбовщине население самых активных повстанческих деревень было интернировано - практически было положено начало советских концлагерей, так как они сгоняли жителей непокорных сёл в наспех ограждённые колючей проволокой участки и держали их там под открытым небом без продовольствия или каких либо иных средств существования.
Населения, в основном крестьян, в регионе бывшего восстания заметно поубавилось, сначала в результате боёв, а затем расстрелов по итогам проверок, или зачисток, как теперь принято говорить. (Тот же источник утверждает, что ценой восстания стало 110 тысяч человеческих жизней). Многие пошли под трибунал, другие на каторгу и в ссылку, а кто не растерялся – успел удрать подальше от своих родных краёв. Не повезло и нашим мужикам. Лида ничего не запомнила из разговоров старших о тех временах, а, скорее всего, таких разговоров и не было. Боялись. Но, с тех самых пор, все мужчины по линии семейств её отца и матери Гореловых, Свиридовых и Трубниковых оказались вдали от тех мест: кто в Москве, кто в Борисоглебске, кто даже во Владивостоке. Непосредственно в передрягу попал лишь дед Андрей Андреевич, которого, вместе с его воспитанником Григорием (Лидиным отцом), несмотря на участие последнего в гражданской войне на стороне красных, по чьему-то навету лишили гражданских прав, они оказались, как тогда говорили - лишенцами. А это означало, что права, пусть даже по тем меркам гарантированные конституцией РСФСР, на них не распространялись. А это право на жильё, работу, судебную защиту, голосование на выборах и др. И только через годы вмешательство военкомата, по ходатайству Григория, отменило это дикое наказание, и ему был выдан паспорт.
Григорий женился на Надежде Свиридовой. Однако долго радоваться не пришлось – грянула коллективизация. Деда Андрея раскулачили - формально за то, что у него была маслобойка или крупорушка, хотя наёмных работников он не имел, а фактически потому, что его хороший дом приглянулся начальству для размещения правления создаваемого колхоза. Деда по ветхости лет не выслали в «места не столь отдалённые» и он вскоре умер, а семью Григория, у которого было уже трое детей, младшей Лиде было два года, выгнали из дома на все четыре стороны. И они пошли. Приютила их какая-то семья в ближней деревне Утиново, выделив для жилья угол в риге – молотильном сарае. Через какое-то время, уже к зиме, их пустили в половину дома. Лида почти ничего не помнит об их жизни в этой деревне, кроме выгороженной им полутёмной комнатушки, с вечно запертой дверью в комнаты хозяев. Дверь она запомнила, потому, что через дырки в ней дети играли с хозяйскими детишками. Игра состояла в том, что Лида и её старший братишка просовывали в дырочки пальчики, а с той стороны хозяйские дети хватали их, и наоборот. Если кому-то удавалось схватить пальчик, то противнику долго приходилось его выкручивать, чтобы освободить, восторг же вызывал случай, когда соперникам удавалось схватить пальчик, но не удержать его. Однажды игра разошлась до того, что кто-то кого-то за пальчик укусил. Семья постоянно голодала. Отец куда-то уезжал на заработки, мать подолгу оставалась с детьми одна, практически без средств существования. И только потом мать, вспоминая то лихое время, призналась, что неоднократно посылала своих малышей, а Лиде тогда было четыре – пять лет, к мельнице клянчить у крестьян хоть по горсточке муки. Там же Лида запомнила, как по улице скакал на лошади красноармеец, а она смотрела на него в окно, и он не додумался ни до чего, как направить на неё винтовку и крикнуть: «Пли!».
Семи лет отроду её отвезли к родственникам в Борисоглебск. Там она и пошла в первый класс школы, точнее - её, упирающуюся, силой поволокла туда бабушка Вера Яковлевна. Девочка боялась. Уже в Борисоглебске во время войны, из-за холода и постоянной голодухи, дети рано стали понимать необходимость самим при любой возможности раздобыть что-либо. Лида с братьями и другими ребятами ходила на железнодорожные пути собирать упавший с вагонов уголь. Вместе с мальчишками камнями сбивали с открытых платформ овощи и картошку. А однажды они насбивали даже невесть откуда взявшихся кокосов. Раскололи эти огромные орехи, попробовали воду и мякоть кожуры – невкусно, так и побросали. Ходили в лес за хворостом, ловили в реке рыбу. Лида до сих пор помнит, как тяжело и неприятно было тащить за палку сеть-бредень в холодной воде, иногда до посинения, а затем в мокром платьице идти домой. (Обычно бреднем ловили одетыми, так как так теплей). Борисоглебск не был захвачен немцами. Клин вражеского наступления на Сталинград, летом 1942 года прошёл южнее. Однако дыхание недалёкого фронта в городе ощущалось. Участились воздушные тревоги и было несколько налётов немецких самолётов на город. Помимо использования городских бомбоубежищ населению было предписано вырыть в каждом дворе траншеи-щели. Мать и Лида с братьями вырыли такую траншею у себя на огороде и уже не бегали в бомбоубежище. В ходе бомбёжек город почти не пострадал. Бомбили целенаправленно, видимо цели немцам были хорошо известны. Лиде запомнилось, как за рекой над аэродромом и военными складами в лесу перед налётом бомбардировщиков немцы вешали на парашютах осветительные бомбы, а затем бомбили. Картина была потрясающе захватывающей. Под чёрным куполом ночного неба медленно опускались пять-шесть ослепительно ярких фонарей, под которыми на большой части территории было светло, как днём. Их отсвет достигал даже домов в городе, около которых стояли и смотрели дети. Картину дополняли двигающиеся и скрещивающиеся лучи прожекторов, шарившие в небе в поисках самолётов; вспышки выстрелов зенитных пушек; белые облачка разрывов в небе и всполохи разрывов на земле. В один из таких ночных налётов в лесу за рекой разбомбили военные склады. Долго еще в городе слышались звуки разрывов хранившихся там снарядов, которые сопровождались стуком и треском деревьев, раскачиваясь ударявшихся ствол о ствол. К счастью, несмотря на многочисленные налёты, уцелел стратегически важный объект - железнодорожный мост через реку Ворона. Обстановка в городе была напряжённой. Военные власти установили комендантский час, везде ходили вооруженные патрули, проводились сплошные облавы в поисках диверсантов и дезертиров. Во время одной из таких облав солдаты вошли в наш дом, обыскали все его закоулки, включая чердак и погреб. Лида в то время тяжело болела – было воспаление глаза, и с почти полностью забинтованной головой лежала в постели. Командир патруля, явно видя, что перед ним девочка двенадцати – тринадцати лет, для полной уверенности потребовал снять повязку. Пришлось выполнить этот нелепый приказ, несмотря на болезненность процедуры. Бедная Лида.
Судя по точным бомбёжкам, кто-то мог наводить с земли, поэтому вероятно и было кого искать. Ведь немецкие самолёты разрушили военные склады, мукомольный комбинат с большим запасом продовольствия и ещё какие-то важные объекты. Зима, ребята катались с горки на спуске к пойме реки Вороны, у крайнего дома по Дубровинской улице. Они не заметили, как к спуску стали собираться горожане, человек пятнадцать – двадцать, а затем подъехал грузовик с солдатами. Из кузова машины спустили двух мужчин в штатском со связанными сзади руками. Их поставили спиной к пойме. Перед ними выстроилась шеренга солдат с винтовками. Сбоку шеренги стали два офицера, и один из них стал читать бумагу. Ребята стояли с группой горожан в сторонке у избы. Из содержания зачитываемого текста Лида запомнила только отдельные слова: железная дорога… связь… перегоны… Ряжск, Мичуринск, Борисоглебск, Поворино, Балашов… враги народа… смертная казнь. Тут же, по прочтению бумаги, по команде второго офицера солдаты подняли ружья. Осуждённые посмотрели друг на друга и…: - «По изменникам Родины - пли!». Лида видела, как острые вспышки выстрелов как бы впились в приговорённых, которые сразу свалились на землю. Тела покидали в кузов машины, солдаты уселись рядом на скамейки, машина тронулась и уехала. Всё произошло так быстро и неожиданно, Лида не сразу сообразила, что это такое. Выстрелы и вид падающих убитых людей вызвали состояние шока. Она бежала домой объятая каким-то животным страхом.
Лиде повезло, она проучилась в одной и той же школе с первого до десятого класса. Учителя были хорошие, многих из них она до сих пор тепло вспоминает. Хоть и тяжело было с питанием и, особенно, с одеждой, - мать ходила в школу просить, чтобы двух братьев Лиды определили в разные смены, так как у них была одна пара обуви на двоих. Дети есть дети, и несмотря ни на что им хватало времени на игры и забавы. Летом много времени ребята проводили на реке, а зимой весело катались с крутых горок. Одежонка была плохая, так что часто приходилось скатываться по ледяной дорожке почти на голой пятой точке, но это детей нисколько не смущало, было даже веселее.
И вот, экзамены сданы, аттестат в кармане – прощай школа! А что дальше?… Лида и три её ближайшие подруги решили ехать в Москву поступать в институты. В назначенное раннее утро пришли на вокзал, а билетов на Москву в кассе не оказалось. Погоревали, но тут подошёл поезд, на крыше вагонов которого сидели люди. Девчонки тут же сообразили почём фунт лиха, бросились к вагонам и им удалось забраться на крышу одного из вагонов. Сделать это было не так просто – мешали юбки, ведь тогда в 1946 году девушки и женщины вообще ещё не носили брюк, юбки по тогдашней молодёжной моде были узки. Тем не менее, они смогли одолеть крутые лесенки в виде скобок и других железяк, забрались и... поехали! Сначала было страшно, тряска вагона, скорость, ветер. Они судорожно уцепились за какие-то выступы крыши и вентиляционные трубы, потом освоились, поудобнее разместились и перекусили. Позже даже смеялись и песни пели. Однако вечером, где-то на станции в Ряжске или Рязани, их ссадили с крыши билетные контролёры и отвели в станционное отделение милиции. Там строгий старший милиционер отругал их за то, что ехали на крыше, проверил документы, поинтересовался куда и зачем они держат путь. И вдруг, озабоченно и быстро сказал: - «Живее бегите, ваш поезд отходит!». Девчонки выскочили, уцепились за поручни уже трогающихся вагонов и … они опять на крыше. Утром были в Москве. Но это уже другая история.
Череда таких событий, как гражданская война, продразвёрстки, голод, восстание крестьян (антоновщина), зачистки, репрессии, коллективизация, раскулачивание, война, обернулись для огромного числа людей тяжкими лишениями, ставившими многих из них на грань жизни и смерти. И эти события были известны родственникам Лиды, да и ей самой, не понаслышке, не по книгам, а прошлись они вживую непосредственно по их жизням и судьбам. Всё это довелось им пережить, и это не могло пройти бесследно. В их сознании накрепко поселился СТРАХ. Боязнь всего: событий, людей, особенно власти. Боязнь своего прошлого, пусть даже мнимого, страх перед тем, что кто-то может в любой момент твоей жизни приоткрыть его, воспользоваться им для твоего унижения, а может и для уничтожения. Их мучил комплекс неведомой им самим, мнимой, вины и ущербности. Как же, ведь в глазах людей, согласно пропагандистскому звону, они ведь из тех, не наших, - лишенцев или раскулаченных. И этот комплекс, по существу, никакой их вины, как тяжелый гнёт усугублял страх.
Лидин отец всю жизнь боялся привлечения к себе внимания, боялся «возникать» в чём бы то ни было, особенно в работе и в обществе. Поэтому всю жизнь проработал на самых незаметных постах и практически ни с кем не водил дружбы. Даже не предпринимал попыток к росту. Когда они переехали к нам в Подмосковье, Лиде с большим трудом удалось уговорить его поступить на работу в строительную бригаду при опытном хозяйстве. И не потому, что он ничего не смыслил в делах строительных, нет, он знал это дело хорошо и даже дома столярничал, но его пугали люди. Потом, когда он, явно пересиливши себя, пошел работать в бригаду, и как бы ожил. Его вскоре стали уважать, как примерного работника. Он даже был премирован и награждён грамотой. Мать, панически боялась любых представителей власти, особенно милиции потому, что когда-то, ещё в деревне, их семью третировал милиционер, некто Дубовской всего лишь за то, что они были «из тех». Она всю жизнь всего боялась. Даже в уже совсем спокойное время, где-то в 70-х неизвестно какими путями, может быть архивными или из рассказов участников событий, на неё вышел какой-то писатель, который собирал материал об «Антоновшине». Видимо она была свидетелем чего-то важного из тех суровых событий, хотя нам она никогда ничего не рассказывала о восстании. Так, когда он по телефону попросил её о встрече, она почти лишилась чувств и наотрез отказалась. (А жаль, мне бы сейчас пригодились бы её воспоминания. Но тогда мне это было ни к чему, я и не думал, что когда-либо займусь воспоминаниями).
Лидия Григорьевна Тринченко, в девичестве - Горелова, сейчас на пенсии. После окончания Тимирязевской академии прошла большой трудовой путь от зоотехника инкубаторной станции до главного редактора журнала «Птицеводство».