Среди вежливых людей на остановке стираешься, сливаешься с фоном.
Все просто ждут. Ждут своих автобусов и маршруток. И я жду.
Подходит большой автобус, его пассажиры чинно заходят в переднюю дверь, как и положено.
А у маршрутки только одна дверь и есть. Я влезаю в неё, согнувшись, сую деньги шофёру, сажусь на продавленное сиденье, обтянутое гобеленовой тканью двадцатилетней давности. В низком салоне темно, музыка играет.
Какая музыка может играть в маршрутке, следующей по моему рейсу? Ну, конечно же, попса! Тынц-тынц-тынц!
Со мною рядом и напротив, и чуть поодаль - чёрные кожаные куртки, бритые затылки. Опасные, хищные люди. Их женщины сильно накрашены, им нравится громкая музыка. Что я тут делаю?
- Я еду домой. Да, и между прочим, заходя в маленький маршруточный мир, я ощущаю себя тут своей. И, хоть я с трудом выношу попсу, но мы тут, внутри, все свои. Я ощущаю это тепло.
Это ребята с моего района.
А потом, я выхожу у заколоченного фанерой одноэтажного магазинчика, рядом с которым никого нет. Только снег и тьма и ветер между серыми пятиэтажками, редкие фонари.
Хорошо, когда нас выходит несколько человек, и чтоб женщины тоже. А если нет?
Если выхожу только я и ещё кто-то один в чёрной кожаной куртке? И он идёт за мной, сзади. Мимо бетонного забора, мимо заброшенного Дома культуры и там, наискосок, мимо немых домов. И я слышу шаги за спиной. Я слушаю, не становятся ли они быстрей, и насколько быстрей.
Но ведь только что он был мне брат. Почему? Мы же с одного района…
В маршрутке мы были люди с одного района, в магазине – люди с одного района, не знаю где ещё, может, на телевидении каком-нибудь – мы с одного района.
А сейчас никого вокруг. Только зима. И мы - волки.
То есть, он волк.
А мне просто домой надо поскорей.