Абсолютный ноль. Часть 18

Виктор Венеров
Мне не нравилась эта погода. Солнце врало. Оно было не достаточно теплым, чтобы светить. В таком солнце я не нуждался, а для счастья есть сны.

Я иду, а людям нужно пару секунд, они что-то крадут с моего лица. Периодическая самоидентификация.  Его глаза будто ищут на мне штрих-код. «Пип!» - считывается информация. Процедура сравнения завершена, он отворачивается спокойный. Суки, оставьте что-нибудь и мне для самоопределения.  Это скучно. Лучше скользить мимо, потому что если всматриваешься, всегда видишь одно и то же. Я давно перестал их считывать, стараюсь отворачиваться, прикрывать  затылок, отращивать волосы, обрастаю кепкой и очками.   Как ты одет, зачесан, насколько миллиметров отросла твоя щетина, стихийна она или это прическа – факторы успокоения. Я хочу дать им повод понервничать, как нервничает кассир в супермаркете, когда свиная туша не желает проходить через сканнер. И сколько же она стоит? Чего же она стоит, наконец?

Прогулка по городу – сплошь игра в гляделки.

Ее каблуки стучат. Я мог бы написать, что удары ее каблуков отдавались в моей голове, словно маленькая киянка, отбивавшая каменную стружку. Но я не буду писать эту ***ню. По крайней мере, я под ней не подписываюсь. Не благодари.

Ее голова повернута к плечу, чуть-чуть и свернет себе шею. Везет перед собой коляску с ребенком, ей больше нельзя смотреть на мужчин, хоть мне бы и хотелось, хоть бы она и знала об этом. Но если бы она знала?

Прогулка по городу, не забывай.

Скажите мне? Чего я не слышал? Только не отправляйте меня читать книги, мне нужны живые, настоящие люди. О, а это собака. У этой собаки есть характер, потому что она всегда дает себе достаточно времени, чтобы разозлиться. Сейчас она злится на мою шею. Вот ****ина! Нет времени определить, куда она целится точно. Прыжок, рывок, рык, рвущаяся материя, взлетает пух и попадает собаке в нос, та чихает и у меня появляется время, я бью кулаком ей в нос.

Прогулка по городу. Не забыли?

Ноги дрожат. Крови нет, но рукава разорваны. Я вывернул куртку наизнанку и одел ее снова.  Помню ли я за погоду? Я почти пришел, вижу дверь вдалеке.
В голову приходит текст объявления: «Сдам себя в женские руки не поверенным. Сможет починить – останусь. Гипотетически способен на новый любовный заход.»
Надо разместить в местной газете.

Между тем дверь приобретает не только форму и цвет, но и текстуру, верный признак того, что я близок. Эта дверь пожила, вокруг нее происходили истории, а сейчас она стара и я вышибу ее ударом ноги.

Настал день, когда я понял и принял свою боль. Мое лицо больше не отражало то, что у меня внутри. Сперва я боролся с этим, выставляя напоказ всю правду эмоций на своем лице. Но скоро и мимика перестала мне помогать. Я понял, что врать себе бессмысленно, что боль не утаить, что мое отражение можно стереть. В тот день я надел маску, а солнце светило лживо. В тот день я устал жить один и пошел куда-то. В тот день я увидел эту дверь. Я выломал ее.
Я наступил на собственную тень, и она оглянулась. Открылась новая глава.

На книжке, лежавшей на тумбочке в коридоре, было написано – «Чарльз Буковски. Истории обыкновенного безумия.» Первый попавшийся на глаза предмет, определил мое настроение к этому дому. Может, у кого-то и не было сейчас неприятностей. Может я только так думал. Может неприятности как раз у меня, и только. Как бы то ни было, на обложке книги была нарисована футболка на вешалке, скрученной из проволоки, и этого не изменить. Такие вешалки отдают в химчистке вместе с твоим пальто. Это значило, что все вокруг реально и ничего нельзя изменить. Все отрезвляюще реально. Детали – вот что главное. Если фокусировка на деталях не разрушает окружение, значит, не спишь. А если я не сплю, значит не так много места остается для счастья.