У меня есть друг Толя. Он человек с революционными взглядами на мир (не принимает социальное устройство, считает, что власть у нас не та, законы не те, и все должно быть иначе – а как должно быть знает только он) – в общем, философ, алкаш и бомж в одном граненом стакане! Но это не я так считаю – это моя жена так говорит после того, как Толя уходит. Нет, я хороший товарищ и пытался его защищать первое время, но я человек семейный, а значит, подневольный... Да и жена упрямая слишком: как начнет факто-вопросами сыпать и тут же сама на них отвечать, мне и слово некуда вставить: мол, всякую чушь про бытие говорит? – говорит! Пьет каждый день? – пьет! По друзьям все время шляется, значит, дома нет? – нет! Да и вонь от него как от блевотины старого козла, потом неделю проветривать приходится, я уже освежитель, говорит, оптом покупаю, готовлюсь гостя дорогого встречать!
Да и в сущности, что такое слово?.. Что изменит оно? Тут нужно нечто большее, что находится там – внутри человека.
Я её пытался переубедить уверенным мужским басом: «Томочка, побойся Бога…»
А она как нос сморщит, что аж ноздри в глаза упираются: «Семён, это Богу меня бояться надо за то, что познакомил тебя с этим упырем!». И что на это мне сказать? Как мне противостоять женщине, которую, возможно, даже Бог боится?! Слово против Бога бессильно, а против Томы и подавно…
Вообще Тома у меня хорошая, правда, страшная как черт. Но ведь говорят, что женщина должна быть чуть симпатичнее обезьяны. Ну а Тома почти такая же симпатичная как горилла, совсем немножечко неприятнее животного. Но ведь чуть меньше нормы – не так уж и плохо, правда? Да и в человеке главное – душа. Зато как уж я радовался, что у нас с ней дочь родилась! Ведь я тоже не красавец, а если бы у нас сын родился, то мне даже страшно подумать, что это за чудовище было бы. И даже солярий и меха бы его не спасли! Нет, страшно мальчику родиться некрасивым – считай, вся жизнь насмарку. Это я по себе судить могу. Некрасивого мужчину ни одна женщина не хочет. Не знаю, как Тома, на меня вообще внимание обратила?.. Уже за это мне быть ей обязанным по гроб жизни. Да и она добрая у меня баба, Толика она только за спиной грязью поливает, а в лицо при встрече ему не плюет, терпит. Потому что любит меня.
Так вот вчера днём ко мне пришел Толя. Ну, мы выпили с ним, пока Томка на работе была. Нет, я не алкоголик. Просто как не выпить, когда у человека горе… Вы только вдумайтесь в эти слова: у человека горе… То есть у кого-то очень похожего на тебя (ведь человек на человека гораздо больше похож, чем кто-либо ещё из существ, даже больше, чем та же обезьяна) случилось что-то такое, что у него сейчас в душе точно так же, как и у тебя тогда. Помнишь? Вспомни, вспомни, внутри так словно ты выпил воды, а у тебя там, в душе, было настолько холодно, что она замерзла и превратилась в сосульки, которые теперь инфантильно раскачиваются, как в пещере, ударяются друг о друга и раздается секундный, звенящий стон, а затем протяжное эхо разливается по всему организму… И ведь его никто не слышит, кроме души… И от этого стона там, в душе, так холодно и горько. А самое-то страшное, что ты говоришь кому-то: «Слышишь, сосульки звенят?..» А на тебя смотрят как на идиота, потому что не слышат ничего, ещё при этом говорят тебе, что ты себя накручиваешь… И вот из-за этого «накручиваешь» у некоторых людей сосульки вырастают снаружи, и они становятся очень колючими и холодными… Как много таких ледяных дикобразов ходит по земле… А я не хочу, чтобы Толик стал таким, а изнутри его согревают только крепкие напитки… И из-за моего врожденного человеколюбия приходится с ним пить, потому что бросить человека в такой момент, как по мне, так бесчеловечно.
Тома говорит, что Толя просто бездельник, поэтому ему и плохо. Не понимает она, что устройство мира может приносить такую невыносимую боль. А я понимаю. И Тому понимаю. Много она работает. Тяжело ей приходится. Я бы рад помочь, но как? Не создан я для того, чтобы деньги зарабатывать… А против природы не попрешь. Да и она вроде уже смирилась. А недавно у неё появились какие-то уж очень странные наклонности в постели… Но люблю её, приходится уступать. Принесла два месяца назад что-то продолговатое, я сначала подумал, что это колбаса, стою рассматриваю. Заходит она на кухню, я говорю: «Колбаса какая-то странная, как будто резиновая». А она: «Дебил, это не для рта, а для жопы». «Для какой жопы?» - спрашиваю. «Для твоей рыхлой задницы» - отвечает. Вот с тех пор… В общем, поначалу не очень приятно было, а сейчас уже привык, даже нравится немного. Лишь бы Томе было хорошо.
Когда Тома пришла я не помню, мы уже с Толей были не алё.
Проснулся я утром от сильных ударов в живот. Томка, видать, не на шутку разозлилась.
- Вставай, скотина! – так орёт, что гланды наружу вываливаются. – Тебе к дочке на утренник идти!
Пытаюсь подняться, но от ударов и от слабости в теле падаю.
- Тома, Томочка, успокойся, прости, виноват, - шепчу, приговариваю. Пытаюсь подняться. Она не дает, пинает. Ещё минут пять колошматила. Бедненькая моя, как же я её заставил страдать, что она так меня возненавидела. Нет… плохой я человек всё-таки… Надо что-то в себе менять… Только вот сегодня 1 число и понедельник, а я с 7 начну – это мое счастливое число, да и понедельник не люблю, потому что все начинается с этого дня, даже мир.
Томка успокоилась после 64-го «прости» – я считал. А Толик уже куда-то ушел… Он не видел всего этого, да и ему ни к чему знать. А то он ещё и из-за меня мучиться станет, у него душа слишком восприимчивая.
Через два часа я сидел уже в компании счастливых, розовых, как довольные поросята, мамочек. Они все сияли, когда выходил их ребенок и читал обслюнявленное и обточенное зубами миллионов четверостишие. Они, буквально, светились от гордости. Казалось, что вот их чадо, читающее строчки из Агнии Барто, это настоящее чудо – мне кажется, именно так выглядели апостолы во время проповедей Иисуса. Но лица мамаш озаряет не любовь, не вера, не надежда – это гордость искрится в их глаза.
И всё-таки как важно человеку чем-то гордиться… Это его жизненная необходимость. Если человеку нечем гордиться, то он тут же в петлю лезет, чтобы хотя бы этим бахвалиться. Мол, посмотрите, я смог, а вы не можете! Кишка у вас на это не то, что тонка, а вообще не видна! Вообще, гордость – это проклятие людей, но они по каким-то причинам принимают её за цель своей жизни. Большинство, конечно, денег пытается побольше заработать. Деньги - это самая измеряемая величина гордости. А другие из-за золотой медали ноги себе сломать готовы – лишь бы вот на самой верхней ступеньке постоять минутку и почувствовать этот пряный, сладостный аромат триумфа. Кто-то гордится тем, что не пьет, кто-то тем, что может выпить литр водки и не захмелеть. Кто-то гордиться тем, что блюдет нравственность, кто-то многочисленными сексуальными победами… У каждого свой повод для гордости. Но абсолютно каждому это необходимо… А если этого нет, то оказывается, что твоя жизнь бессмысленна… А жить надо ради мечты, но ни в коем случае не путать цель и мечту – вещи это разные. Цель – смысл жизни гордецов, мечта – способ понимания мира.
Какая-то женщина (судя по особой активности на выступлении Сонечки Вахрушиной, её мать) восхищенно подпрыгивала на месте, как порхающая бабочка, и что-то не очень внятно лепетала:
- Эта моя дочь! Правда, волшебно читает! Артистка растет! Будет как Джулия Робертс – звезда Голливуда!
И я, каюсь, не подумав, ляпнул:
- А, чему вы радуетесь? Там где слава – там гордость. А это страшный грех… Хотите, чтобы ваша дочь в аду горела миллиарды лет? Да… (причмокнул губами я) Гордость – проклятье человечества.
Тут она позеленела, да и Сонечка заплакала. И вообще как-то тихо стало, и Алька моя маленькая, страшненька покраснела и ещё гаже стала, и так сквозь зубы: «Папа, опять ты…». А мать Сонечки уже шесть раз сменила цвет (я считал) и как пылесос вбирала в себя воздух. А я что? Я то что? Это вообще не моя мысль была! Это мысль Толика! Он же философ, у меня и ума то не хватило бы до такого додуматься! Но мать Сонечки я уже обидел! Старый пёс! Только и делаю, что обижаю людей!
Что дальше было? Оказалось, что семья Вахрушиных была очень дружной семьей и на утренник пришла всем составом. И отец Сонечки, Павел Исаакович, рослый, лысый, бородатый (редкое сочетание) мужчина с сильными руками, после гулкого и свистящего «Слышь, пошли выйдем» бил меня на заднем дворе детского садика сначала 34 раза руками, преимущественно левой, и 13 раз ногами, преимущественно правой, (я считал). А пока это со мной происходило мне почему-то вспомнились женщины, которых я любил до того, как встретил Тому… Ах, какие это были женщины! Сколько в них было замерзшей любви! Мне так хотелось их растопить! Но я слишком плох для этого был… Слишком гадок душой. Помню Шурочку… Она походила на кругляшек с дырочкой… её так в школе все и дразнили – бублик… Почему-то она не пользовалась популярность среди мальчиков… А я так её любил! Подойду, бывало, к ней после урока, смотрю и налюбоваться не могу, а она мне так грубо: «чего смотришь, урод!» и как хряпнет портфелем по башке. И тут же развернется и уходит, как будто катится к горизонту! Мне казалось, что она-то непременно знает, где кончается эта шарообразная земля…
А Люда… её я встретил в институте. У неё был большой нос и горб, ещё она так грациозно прихрамывала на одну ножку, кто-то говорил, что у неё ДЦП… Не знаю, правда или нет, но лицо у неё было удивительное… Как будто зеркало разбилось и лучи солнца отражаются в этих осколках, заглядывая один в другой. Когда я пытался поговорить с ней, она сначала плевала мне лицо, а потом разворачивалась и уходила… Но как она это делала! Как будто знает что-то об это мире… Да, утверждаю, что так плевать может только человек постигший неуловимую для других тайну.
А потом, потом я встретил и полюбил, как никогда и никого ещё не любил, Тому. Мы познакомились на работе, она была моей начальницей. За ней ухаживал Артек, её зам. А я что? Да ничего… Я плохо справлялся со своими обязанностями, злил и провоцировал мою бедную Тому, гад я всё-таки. А потом на новогоднем вечере она выпила немножко, подходит ко мне и говорит: «А ты знаешь, что я беременна от тебя». Я удивился, не думал, что такое возможно – непорочное зачатие! Дева Мария моя! Страшно был рад тогда. Так мы и сошлись… А потом она уволила меня, ну, как уволила, зарплату перестала платить. И поделом мне! Правильно сделала, я плохой работник, толку от меня нет. А с Артеком у нас хорошие отношения – он хороший человек! Приходит иногда к нам в гости! Правда, чаще всего случается, что меня дома нет – не застаю я его. Но ничего он на работе всем про меня постоянно рассказывает. Бывает, иду, а он с кем-то беседует, на меня пальцем показывает и улыбается во весь рот. Нравлюсь, я ему, судя по всему, как человек. Приятен.
Когда мы шли с Алькой домой, она почему-то была очень грустная и всю дорогу молчала. Уже дома матери рассказала всё. Главное плачет, кричит, видать, много я ей боли причинил…
-Никуда я с этим придурком больше не пойду!!! Опозорил меня! Все теперь смеяться надо мной будут!
Тома потом меня скалкой проучивала, ровно 38 раз, 2 раза из которых по голове, (я считал). Бедные мои девочки, сколько же горя я им приношу. Я всё неправильно делаю что ли… Пытаюсь растопить их ледышки, а только новые намораживаю.
Гордости во мне много! Вот что! А есть ли где-то на земле человек без гордости? Как он выглядит? И по какому асфальту он ходит? А может и вовсе не по асфальту, а по растопленной воде? Чьи сердца он согревает? Толя вчера говорил, что если и будет такой человек на земле, то все его будут ненавидеть, бить, предавать, унижать и, в конце концов, распнут на кресте. И всё-таки Толя выдумщик, а не философ, кто будет такого хорошего человека бить и унижать, а тем более убивать?
Последнее время я только и думаю о том, как же мне измениться, начать жить по-другому, чтобы в мире стало хоть на одного ледяного дикобраза меньше, чтобы растопить чье-то сердце и избавить его от этого звенящего эха пустоты. Это, если хотите, моя мечта. Но пока я только и делаю, что злю людей… Плохой я человек. Но я обязательно изменюсь, начну новую жизнь, но не сегодня, не в понедельник, а с 7 числа…