1. Театральные сезоны или страшная месть Чихуахуа

Балтийская-Гиблян Елена
    В семье Римки часто употреблялось выражение: свалились, как белые ночи на голову. Дело в том, что её киевский дядя Илия слыл меломаном. Он посещал все премьеры в  оперном театре и был завсегдатаем  филармонии. Возвращаясь с работы, он слушал знаменитые оперные арии на своем стареньком патефоне, подпевая Карузо и Собинову, хрипловатым тенорком. Но и это было не все. Дядя Илия  свято уверовал в то, что настоящий музыкальный Парнас находится в Ленинграде. Поэтому с наступлением лета его, как перелетную птицу, тянуло на север. Пользуясь наличием родственников в бывшей столице, он собирал свою семью, чемоданы и сваливался, как белые ночи, на голову Римкиной родне.

    В первый же год нашей с Римкой дружбы, я имела удовольствие наблюдать это волнующее событие: Илия, Циля, Александр, Вольдемар с женой и Розочка прибыли на неделю в Ленинград приобщаться к высокому искусству. Квартира Римки, всегда казавшаяся мне большой, сразу же уменьшилась вдвое. Киевская родня, нагруженная чемоданами, тортами, колбасами и прочей снедью, равномерно заполнила все пустоты. Непримиримые политические врагини - бабушка Рахиль и бабушка Анна на время визита киевлян заключили  перемирие и воссоединились в комнате бабушки Анны. В освободившейся спальне бабушки Рахили разместился Вольдемар с женой, в комнате дяди Миши расположилась Розочка, диван деда Якова в столовой заняли Циля и Илия, а на полу положили матрас для Александра. Дядя Миша на это время удалился к одной из своих пассий, а дедушка Яков перебрался на шкаф. Римка  плотно держала оборону своего стенного шкафа, где помещалась ее постель, не давая захватчикам даже приблизиться к  своим владениям. И, хотя я часто оставалась ночевать у Римки, деля с ней её тахту, Розочка в заветный альков никогда не была допущена. Не то чтобы Римка не любила свою кузину, но Розочка, будучи младшим ребенком в семье и единственной девочкой, была, мягко говоря, избалована и совершенно серьезно полагала, что все остальное человечество существует в этом мире единственно для того, чтобы потакать ее капризам и желаниям.   

     Впрочем, в визитах киевлян были и положительные моменты. Дядя Илия был натурой широкой. Поэтому в Ленинград он вез чемоданы редкой для Питера снеди. Это были роскошные сухофрукты, не магазинные, а с базара;  банки сельской сметаны, густой, как творог; копченые колбасы и балыки;  сало и горилка-перцовка (Илия никогда не признавал кошера). Ах, это украинское сало! Жалко, что Гоголь не воспел  в своих  рассказах это дивное яство. Продолговатые куски его привозились завернутыми в льняные тряпочки. На свежем срезе оно было нежно-розовым, а золотистая шкурка, обожженная на соломке, была присыпана сухими приправами. Дядя Илия ел сало на украинский манер: на толстые куски черного хлеба клал такие же толстые куски сала и присыпал рубленым чесноком. Нам же с Римкой нравилось резать его тонюсенькими до прозрачности ломтиками и раскладывать на такие же тонюсенькие кусочки чуть подсушенного хлеба, с натертой предварительно долькой чеснока корочкой. Илия презрительно наблюдал за нашими манипуляциями и обзывал нас немчурой.   Еще из Киева привозилось знаменитое киевское варенье.  Кто не знает что это такое – поделюсь воспоминаниями. Киевское варенье, это яблоки, уваренные и усушенные почти до состояния цукатов.  Я помню два его вида: один представлял из себя яблочные цукаты, пересыпанные сахарным песком, а второй - цукаты  в густом сиропе, по консистенции напоминавшем  мед. Варенья привозилось много и его хватало почти до начала весны. Часто, готовясь к сессиям, мы с Римкой забирались на ее кровать  и, листая конспекты, объедались ароматным лакомством.

     В тот незабвенный приезд, когда я впервые познакомилась с киевлянами, Розочка привезла с собой свою собаку. Впрочем, это существо, размером чуть больше солидной питерской крысы, на тоненьких лапках, плохо ассоциировалось с  псом. Называлась эта пародия на друга человека - Чи-Хуа-Хуа и была привезена в подарок Розочке одним из поставщиков пушнины Пророка Илии. В то время эта порода была редкостью и Розочка жутко гордилась своим питомцем, которого нарекла почему-то Нимрод. Дядя Илия  называл существо на русский народный манер, но только когда рядом не было Розочки. Если Розочка была существом избалованным, то ее псина была существом развращенным вседозволенностью. К тому, же Нимрод, как вы догадались, был кобельком, причем  с явным переизбытком половых гормонов. Поэтому он себя чувствовал не просто собакой мужского рода, а очень большой собакой и вел себя соответственно. Розочку он считал своей собственностью и поэтому, когда кто-то приближался к Розочке на расстояние ближе, чем на метр, он принимал бойцовскую позу и начинал яростно рычать и облаивать агрессора. Но бедняга был таким маленьким, что даже дети не принимали его всерьез, а грозный лай и рычание в его исполнении походил более на верещание новорожденного поросенка, страдающего анемией. Поскольку размера он был незаметного, а бросался вам под ноги с яростью волкодава, то постоянно пребывал в опасности быть раздавленным, вследствие чего Розочка должна была постоянно носить его на руках. Когда же она была вынуждена по необходимости отлучаться и оставлять Нимрода одного, то он впадал в истерику и дикую злобу, которую вымещал на все, что попадалось ему под лапу.

     Ситуация отягчилась еще тем, что в семье Римки жил кот по кличке Самурай. Это была животина редких по величине размеров. Породы он был помоечной, но держался с достоинством аристократа японских кровей и отличался редким бесстрашием. Он гонял местных дворовых котов и бродячих собак, но по натуре был не забиякой, а скорее философом с легким оттенком презрения и снисходительности ко всем окружающим. Хозяева его не были исключением, но он терпел их за то, что они ему платили дань рыбой за право жить на его территории.  Рыба была его единственной страстью. Ни одна мартовская  кошка  не приводила его в такой экстаз, как кусок хека, лежащий в миске. Большую часть дня и ночи он шлялся по двору, но время от времени через форточку проникал в квартиру, чтобы вытребовать свой кусок еды и поваляться на диване в столовой. В один из своих приходов он и столкнулся с Нимродом, обследовавшим незнакомую квартиру. Увидев кота, Нимрод почувствовал себя как минимум доберманом и храбро ринулся в бой, вереща и плюясь слюной. Наверное, Самурай никогда не видел доберманов, но нахальных маленьких собак он трепал не раз, поэтому, небрежно смахнув со своего пути смешного карлика, невозмутимо проследовал на кухню к своей миске. Нимрод, перекувырнувшись пару раз в воздухе и больно шлепнувшись на пол, от своего намерения - отодрать как следует кота, все же не отказался. Он предпринял еще пару безуспешных попыток, но каждый раз  был вынужден с позором отступить.

      Поруганную честь героя спасла Розочка, вмешавшись в потасовку и укрыв побитого цуцика в своих нежных объятиях. Она даже пыталась добиться изгнания кота из квартиры на время их пребывания в Ленинграде, но в дело вмешался дед Яков. Он веско и убедительно доказал, что кот является членом семьи и не обязан отказываться от квартиры из-за присутствия невоспитанного гостя. Розочка жутко обиделась закрылась с Нимродом в комнате дяди Миши. Вечером  все должны были идти слушать «Пиковую даму», мы с Римкой  тоже. Поскольку в оперный театр собак, даже очень маленьких, даже очень породистых, даже на Розочкиных руках, не пускали, то  пришлось оставить Нимрода одного. Во избежание межвидового конфликта, его заперли в комнате Розочки. Впрочем, кот испарился через форточку по своим кошачим делам, а дедушка Яков отправился к своему другу, но, уходя, зашел за чем-то в комнату дяди Миши и не плотно затворил за собой дверь. Нимрод, оставшись один в квартире и выбравшись на волю, решил всем мстить: Розочке – за то, что оставила его одного, коту – за трепку, всем остальным – за то, что не принимали его всерьез.

     Коту он отомстил, нагадив Самураю в  миску. Как насолить остальным, учитывая его размеры и силенки? Но для натуры цельной и волевой  нет препятствий! Как ему удалось запрыгнуть на стол, не знает никто, но на столе стоял почти целый Киевский торт. Нимрод сбросил коробку на пол, спрыгнул вниз и начал мстить. Он пожирал торт и методически тошнил во все постели, потом от избытка жирного на него напал понос и он  гадил в них, причем не ленился гадить не только на подушку, но и под одеяло. Когда внутренние резервы были исчерпаны, он, собрав последние силы, вывалялся в остатках торта и вытерся о ковер и обои в столовой. К тому моменту, когда компания меломанов, размягченная музыкой и шампанским, выпитым в антракте, вернулась домой, квартира представляла собой Куликовское побоище, а в коробке из-под торта возлежал, закатив глаза, изможденный террорист. 

     Размеры катастрофы были осознаны не сразу, так как Розочка подняла дикую суматоху вокруг своего питомца. Но когда цуцик был отмыт, а Розочка приведена в чувство, обнаружилось, что из всех постелей пригодными к употреблению оказались всего две: Римкина в шкафу и деда Якова на шкафу. Остаток ночи был посвящен стирке белья в холодной воде, так как обычно в этот период в их районе отключали горячую воду. Я увела Римку и Александра  к себе, прихватив с собой  узел грязного белья и оставив честную компанию отмывать следы Нимродовой мести. В конце того достопамятного визита, когда семья пророка Илии отбывала на вокзал, Римкина мама, женщина очень воспитанная и тактичная, молчаливо сносившая до этого времени  все визиты мужниной родни, наконец не выдержала. В очень вежливой форме, но используя весьма энергичные выражения, дала понять, что никаких чужих животных в своем доме она больше не потерпит. И что если Розочка хочет наслаждаться ленинградской культурной жизнью и общением с родственниками, то в следующий раз ей придется оставить собаку дома. С тех пор Розочку в Ленинграде я больше не видела. Подозреваю, что основной причиной была не обида за своего питомца, а то, что ей до смерти надоели  ленинградские театральные сезоны.

         ( Отрывок из повести )