ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ.
(трагикомическая зарисовка)
- Вот слушай,- сказал один другому.- Эта история относится к тому периоду, когда в некоторых южных несейсмических районах случались землетрясения…
- Ну?
- «Ну»! Так вот… Сабуров со своей женой и дочерью дома, в квартире, на пятом этаже, когда начались толчки. Сначала не могли понять: что такое? Потом начали подозревать и – догадались! Заметались, значит, заметались… Думали, поначалу, щас пройдёт. Не прошло. Стены трескаются, штукатурка осыпается. Самого Сабурова большой кусок по лысине задел…
Хотели Сабуровы на улицу выскочить, только дверь открыли – в подъезде обвалы начались! Поглядели в окно: углы у домов отваливаются, с крыш железо слетает – ужас да и только!
Тут глава семьи принимает молниеносное решение: жену и дочь - в платяной шкаф! Он прочный. В случае завала откопают невредимыми!
Ну, и, значит, загнал их в шкаф да ещё и ключиком закрыл.
Только он это сделал,- как вдруг тряхнёт! Сабуров брык! Покатился в дальний угол комнаты и об батарею лбом. Чувствует – сознание улетучивается. А дом, ну что есть весь ходуном ходит: стулья и кресла пляшут по всей комнате. Мел туманом всё застлал. Из серванта ящики выпрыгивают…
Вдруг ещё как тряхнёт! Показалось весь свет содрогнулся. Страшный шум и грохот до сабуровского угасающего сознания…
Очнулся – лежит на обломках плит. Рядом с ним ножка от их (сабуровского) стула. Попытался было бывший хозяин квартиры встать, но тут подходят к нему с носилками люди, аккуратно кладут и несут.
И вот несут они его сквозь развалины, в дали виднеется знакомый магазин наполовину разрушенный и вместо привычного его названия «Мебель» красуется вывеска «...****ь»…
Вдруг Сабуров видит – шкаф! Вернее часть того шкафа, в который он своих посадил, из-под груды кирпичей торчит.
Сабуров вскочил на носилках, хотел было слезть да к шкафу, но инструктор дал знак, и люди в робах железными ручищами уложили его обратно…
- Да там – шкаф! – заголосил Сабуров.
- Ну и что - «шкаф»? – спросил инструктор.
- Мой шкаф! – взмолился Сабуров.
- Его обязательно откопают, уважаемый… Никуда Ваши вещи не денутся… Понесли, ребята, понесли!
- Там …
- Что «там», гражданин, что «там»?
- Там не вещи! Там люди! – визжал Сабуров.
- Быстрее, ребята, быстрее! Вы видите - у него повреждена голова! Понесли, понесли!
Остальным Сабуров не решался рассказывать. Ну как скажешь? Спросят: «Ты что? Правил спасения при землетрясении не знаешь?»
Ну разве тут сообразишь? Когда всё рушится, и на лысину штукатурка валится!
Пытался всё ж Сабуров наш объясниться, да только его слушать никто не хотел…
Врач осмотрел главу семьи, послушал его объяснения с сожалеющим видом и сказал санитару:
- В лечебницу!
В психлечебнице поселили нашего неудачника в шестую палату…
Была она хорошо выбелена и покрашена тёмно-синей масляной краской.
Казалась палата пустой: не было в ней ни занавесей, ни тумбочек…
Люди здесь лежали странные, но интеллигентные. Было их пятеро. В левом углу сидел на койке средних лет человек с большой лопатообразной бородой. Он плакал и громко-громко всхлипывал…
Когда-то этот человек был сам врачом.
Однажды ему так сильно стало жалко больных, что он заплакал во время приёма. И с тех пор плачет здесь уже около двух лет…
Рядом с ним лежал маленький коренастый мужчина. Огромная лысина, крупный лоб выдавали в нём человека умственного труда. И действительно он был когда-то профессором философии в университете. Это было давно, но по привычке он часто становился, взявшись за грядушку, как за края трибуны на кафедре, и провозглашал:
- Не сознание определяет бытие, а бытие определяет сознание! – и поднимал величественно палец вверх. Но тут же лицо его скисало, он отрывался от грядушки и, подбегая к другим больным в палате, заглядывая им в лицо возбуждёнными стеклянными глазами, спрашивал:
- Что?! Что из этого следует?! Ну что, что из этого следует?! – и молчал выжидающе…
После этого он ложился на кровать как ни в чём ни бывало и, закрыв глаза, начинал насвистывать блатные мелодии, а иногда даже и петь:
Приходи ко мне на ночь
Будем семечки толочь…
Рядом с профессором…
- Подожди, - перебил собеседник,- что-то ты уж очень подробно? Откуда тебе это известно?
- Сам Сабуров мне после рассказывал… С его слов, - ответил рассказчик.
- Он что же выбрался оттуда?
- А как же! Выбрался. Правда при весьма интересных обстоятельствах, о которых я и хочу рассказать. Будешь слушать?
- Естественно.
- Ну так вот. Да на чём я остановился? Ах, да! Рядом с койкой Профессора (ему такую кличку и прилепили) – кровать Гоготуна. Сразу поясню: это была не фамилия, и никто его так не называл, кроме Сабурова, и то про себя. Это Сабуров ему такую тайно дал за то, что тот, в противоположность бородатому врачу всё время гоготал.
Был он, этот Гоготун, раньше судьёй.
Сидел, значит, он однажды на одном процессе и слушал: выступал прокурор.
Видит – преступник улыбается. Понял судья – не совсем красиво говорит прокурор, не совсем гладко.
Но, однако, у прокурора какая бы речь ни была- а суть горькая. Вот и преступник горько улыбнулся.
Потом говорил адвокат. Зал смеялся, преступник закатывался, судебная коллегия заливалась.
Наш судья сначала горько улыбнулся, как раньше преступник, потом:
- Ха-ха! Ха-ха!
Затем:
-Хо-хо! Хо-хо!
Да как:
- Го-го-го! Го-го-го-го!
С тех пор так и осталось у него. А теперь спит-спит, проснётся, протрёт глаза, да и:
-Го-го-го! Го-го-го-го! Го-го-го-го!
И доходит до такого исступления, что санитары прибегают, связывают и колют аминазин или ещё какую-то там гадость, не знаю, от которой он спит потом бледный, как мертвец…
С правой стороны, в дальнем углу, находилась койка бывшего гражданского лётчика. Этот всё время молчал. Лежал только ночью. Весь день сидел неподвижно, как мумия. Лицо давно окаменело, глаза вперились в одну невидимую точку.
Раза два в неделю он вставал, подходил к окну, держа руки по швам.
Увидит пролетевшего мимо окна воробья или другую птицу, говорит одну и ту же фразу:
- О, полетел! А я когда-то тоже летал…
Очень он небо любил, работал с интересом. И вдруг обнаружили шумы в сердце, и ещё ряд отклонений, и списали.
Вот однажды, придя в аэропорт, прошёл он к взлётной полосе, замер и глядя, как его товарищ поднимает в небо самолёт воскликнул:
- О, полетел!
И прошептал:
- А я когда-то тоже летал…
За лётчиком находилась кровать учителя биологии. Это был живой, общительный, мягкий человек с хорошей дикцией и разъясняюще-поясняющим тоном.
Разговарить с ним была одна потеха. Начинал и заканчивал, как правило, разговор – он. Очень волновался. Выдавал эмоционально, как артист.
Больше всего учитель любил говорить на биологические темы. Да к тому же не насчёт современных животных, а почему-то ископаемых:
- А Вы знаете, кто такой игуанодон?
- Нет, признаться…
- Это животное ..., - и он начинал рассказывать всё об этом.
Слушать было интересно, тем более Сабурову и поговорить-то было не с кем, кроме него. Правда заканчивал он свои рассказы удивительно одинаково:
- Привидения, друг мой, привидения всё это! Из них в процессе эволюции возникли сволочи и мрази!..
Однажды после скандала с директором насчёт учебных часов, он отправился на урок, на котором рассказывал ребятам о мамонтах, и ему вдруг показалось, что этого вовсе не было, что с картины, где был нарисован мамонт, смотрит пучеглазое привидение.
И учитель, показывая указкой на картину, вдруг сказал:
- Привидение это, привидение… в процессе эволюции из них получились сволочи и мрази…
Сабурову было тяжело. Он страдал среди больных. И страдание это усугублялось тем, что он не мог доказать лечащему врачу, что он здоров, что его хмурое состояние вызвано потерей родственников…
Здесь за глухими больничными стенами ему начинало казаться, что всё произошедшее дурной сон, мрачная сказка.
Но когда он убеждался, что это жуткая явь, что он теперь один, что жена и дочь похоронены в развалинах, слёзы, граничащие с истерикой, вырывались с криком в подушку…
Однажды ночью Сабуров поднялся по нужде. Идя по коридору в направлении туалета, он заметил в самом его конце идущую навстречу женскую фигуру.
«Кто бы это мог быть? – забегали мысли.- Ночью, по коридору?»
Когда фигура наконец приблизилась, Сабуров вдруг узнал в ней свою жену.
- А-а-а! – заорал он неистово и, закрыв глаза, бросился бежать.
Вбежав в палату, он воскликнул:
- Видение-е-е!
Первым проснулся и отозвался учитель:
-Привидение?! А?! Привидение?!- сразу заволновался он, - Мамонта!? Мамонта, да?!
- Да нет! Моей жены!
- А-а..- залопотал сонный учитель,- говорил я Вам, друг мой, привидение, привидение это всё!
Проснувшись, профессор изрёк:
- Бытие определяет сознание!
Судья, продрав глаза, завёлся:
- Го-го-го! Го-го-го-го! Го-го-го-го!
- Скорей, скорей отсюда!- дрожащими пальцами Сабуров открывал окно.
С минуту постояв перед смертью, он услышал, как за спиной между гоготом судьи всхлипывает бородатый врач, а по палате мечутся учитель и профессор:
- Привидения это, привидения!
- Что, что из этого следует?
Сабуров встал на подоконник, приблизился к краю и… шагнул в черноту оконного проёма…
Из правого дальнего угла донеслось:
- О, полетел! А я когда-то тоже летал…
Обнаружилось, жена и дочь Сабурова оказались живы. Они долго искали главу семьи. в ту ночь жена, наконец, нашла его в психлечебнице и пришла его забирать.
Шкаф остался цел, только присыпан. Откопали его быстро в тот же день. Вот только с замком пришлось повозиться – так и не открылся, пришлось шкаф ломом разбивать.
- Вещи совершенно целы, и ты, Наримчик, не волнуйся…- успокаивала его позже жена…
Выпрыгнувши из окна одноэтажной лечебницы, Сабуров упал лицом в крапиву и, мучаясь ночами разбитым носом и пупырями на щеках, хвалил себя за «изобретение по спасению от землетрясения» - так он назвал его.
Собирается в Москву послать…
1983 год