ЧАСТЬ I. ПЕРЕД
1
2103 год. Третья мировая война. Ракеты пенмаррских «Армагеддонов» бомбят русскую землю. Грохочет сталь орудий, взрываются смертоносные бомбы, кричат и стонут люди.
Это стало испытанием для всего мира. Страны воевали ожесточенно, используя все свои боевые силы. Война была развязана Объединенным королевством Пенмарро – большой и мощной державой, во главе которой стоял король с имперскими амбициями. В соответствии с секретным государственным планом, разработанным им совместно с главным военным министром, война должна была начаться точечными ядерными ударами по военным базам и штабам правительств вражеских государств. И Россия была среди них. Отличная военная подготовка пенмаррцев, качественное оружие и техническое оснащение позволили им сразу после ядерных бомбардировок без промедления перейти к завоеванию стратегически важных территорий, принадлежащих странам-противникам. Так уж получилось, что Россия не смогла противостоять натиску Пенмарро и была им захвачена.
Наш разговор пойдет о главных героях этого произведения – семье Пауковых. У Ивана и Марии Пауковых был сын Антон, которому к моменту начала войны исполнилось одиннадцать лет. Семья жила очень небогато. Втроем они вынуждены были ютиться в однокомнатной квартире в центре большого промышленного города.
Незадолго до объявления войны королевством Пенмарро в их скромной жизни произошли важные перемены. Через международную компьютерную сеть Пауковы внезапно узнали о том, что в Пенмарро живут их очень богатые родственники, потомки русских эмигрантов. Связавшись с ними, к своему немалому удивлению и радости, выяснили, что это не только богатые, но и великодушные люди, которые без всякого стеснения пригласили Пауковых переехать жить к себе в огромный дом, обещая помочь в трудоустройстве. Сами обстоятельства толкали Пауковых начать жизнь с чистого листа – и они, основательно взвесив все «за» и «против», решились-таки на переезд. После череды формальностей, связанных с продажей квартиры и некоторых других вещей, семья наконец-то смогла отправиться в Пенмарро. Однако по прибытии туда Пауковы узнали ужасную весть: по какой-то дьявольской несправедливости их родственники погибли в пожаре, а все их имущество сгорело.
Не имея достаточных средств на возвращение в Россию, Пауковы вынуждены были остаться в Пенмарро. Поиск жилья оказался недолгим: на окраине огромного города местный пенмаррец за символическую цену поселил их в старый полуразрушенный деревянный домишко. Иван устроился на работу и каждое утро уезжал в город. Мария подыскивала место в каком-нибудь придорожном кафе или забегаловке, но безуспешно, и потому пока оставалась дома с Антоном.
Так прошло около месяца. Но вот однажды средства массовой информации передали страшное известие о «военной бомбардировке русскими некоторых пенмаррских портов», а затем и о начале «вынужденной пенмаррской военной интервенции в Россию». Мария с замиранием сердца каждый день следила за новостями. Теперь она понимала, какую ужасную ошибку они совершили, решив ехать сюда к родственникам…которых даже никогда не видели. Но было уже поздно. Возвращение на родину в первые дни войны еще оставалось возможным, однако могло стать крайне рискованным и опасным мероприятием – к тому же, денег у Пауковых до сих пор было не так уж много.
Пару недель спустя в крупных городах Пенмарро власти объявили всеобщую мобилизацию из-за «катастрофически огромных (незапланированных) солдатских потерь в «горячих» точках». Военным был отдан приказ заходить во все дома и квартиры и силой забирать совершеннолетних мужчин.
Пауковы, до конца осознав всю сложность своего положения, решились наконец-то бежать, но не успели. В первый же день мобилизации в дверь маленького домишко постучали. Иван был на работе. Мария не собиралась открывать, предчувствуя недоброе: последние выступления короля Пенмарро по телевидению о ходе военных конфликтов были напрочь пропитаны расизмом и национализмом. Слепая агрессия правила этим человеком, а через него – и всей страной. Что и говорить об иммигрантах? С них все только начнется…
Однако военные были настойчивы и уже собрались ворваться с силой. В доме был черный ход. Мария схватила сына за руку, взяла сумочку с документами и они бросились бежать. Парадная дверь затрещала, и двое грузных солдат ворвались в дом.
- Стой, - закричал один из них на пенмаррском языке, услышав топот ног. – Стой!
Мария и Антон выбежали на улицу и, не раздумывая, поспешили в сторону леса в сотне метров от дома.
2
- Я не могу сегодня работать. Мне надо идти…
- Ты с ума сошел, парень? Сейчас только одиннадцать утра: рабочий день в самом разгаре!
- Я знаю, и все равно мне надо идти.
- Ааа… Ты, верно, из-за этой мобилизации? Боишься, что сюда ворвутся и застукают здесь тебя, иммигранта? …Похоже, я научился читать мысли, - осклабился не в меру упитанный старый пенмаррец, владелец маленького продуктового магазинчика, и два его гнилых желтых зуба будто вонзились в белый, наполненный никотиновым дымом воздух. Он был доволен собственной шуткой и ждал, что же ответит ему его русский слуга, которого он так удачно (наверное, больше ради потехи, нежели из-за сочувствия) подобрал месяца два назад в одном из самых грязных и вонючих переулках этого города – подобрал отчаявшимся найти какую бы то ни было работу. Но тот лишь холодно и с презрением посмотрел на своего «спасителя» и ничего не ответил.
- …Или, может, ты боишься, что всю твою семью посадят – ведь сейчас это вполне вероятно? - не унимался хозяин лавки, пристально наблюдая за парнем.
- Говори, что хочешь, мне плевать, - ответил тот сдержанно сквозь зубы. – Я ухожу.
- Уйдешь – потеряешь работу, имей в виду, - сказал пенмаррец как бы между прочим, будто это не имело ни малейшего значения. Он улыбался – действительно, ему самому абсолютно ничего не угрожало. Детей у него не было – только жена – а его самого вряд ли когда-нибудь еще заставят взять в руки оружие. Какой от него теперь толк? Таким образом, он был обречен всю оставшуюся жизнь просидеть в своей лавке, каждые два часа слушая по новостям, как идут дела с мобилизацией и другими подобными вещами, которые его лично никак не касались, а потому забавляли. И он сидел, постукивая пальцами по откормленному пузу, и ничего не делал.
Парень вышел из-за прилавка и хлопнул дверью.
- Эй-эй, как тебя… Иван! Иван, погоди, - в глазах пенмаррца мелькнул страх. Шоу вышло из-под его контроля. Он поднялся со своего широкого стула, бросил в урну недокуренную сигарету и поспешил за парнем. – Стой же, куда ты? Объясни хотя бы…
Но Иван был уже далеко. Он бежал, и его пятки сверкали.
Пышная булочка первой свежести с румяными щечками тут же превратилась в старый и черствый кусок хлеба. Пенмаррец стоял у входа в лавку, обиженно глядя в сторону удаляющегося «иммигранта». Покачавшись немного на носках и тщательно осмотрев всю улицу на предмет чего-нибудь интересного, толстячок, явно недовольный началом дня, поспешил обратно в магазинчик: солнце начинало припекать, а внутри работал кондиционер. Остановившись у прилавка, пенмаррец в нерешительности посмотрел на холодильник с напитками, достал оттуда бутылочку пива, уселся на свой стул и включил новости погромче.
Полчаса. Полчаса, тянущиеся так, словно время сегодня решило сделать перерыв и ушло на второй завтрак. Или уже на обед?
Иван сидел в удобном кресле курсирующего по маршруту городского автобуса. В салоне было прохладно, играла приятная музыка. Все бы ничего, но… Мышцы его напряжены, он готов сорваться и бежать. В любую секунду. Лишь бы только поскорее…
От остановки десять минут до дома.
«Пять, не больше», - сказал себе Иван и быстрее прежнего помчался по улочкам и переулкам. «Ничего, сейчас еще не опасно, - убеждал он себя. – Не может быть, чтобы было опасно…» Однако внутри у него что-то ныло – пугающее нехорошее предчувствие…
Дом. Выломанная дверь. Никого.
- Нет, не-е-ет! – закричал Иван и забежал внутрь. Все в порядке. Вещи на месте, почти ничего не тронуто. Пара ящиков письменного стола валяется на полу: похоже, военные пытались найти какие-либо документы. Но все документы были у Ивана – кроме личных документов Марии и Антона, которые хранила у себя жена. Но где же они сами?
Он выбежал на улицу, обежал дом вокруг. Черный ход был отперт.
«Я так и знал… Я так и знал», - пытаясь понять, куда могли направиться жена и сын, он последовал в сторону леса. Трава под ногами была примята, жуткое предчувствие злорадно ухмылялось, на глазах полнело и разрасталось – вообще вело себя чересчур деловито и нагло. В довершение всего оно чуть не лопнуло от собственной важности, когда Иван увидел втоптанный в грязь носовой платочек Марии.
«Это знак. Я ее знаю – она не могла просто так, по неосторожности обронить. Это знак для меня. Надо поторопиться…»
Он забежал в лес. Мохнатые старые сосны, грозные и величественные, обступили его со всех сторон. Слава Богу, это не была прогулочная зона, предназначенная для легкого отдыха и пикников, иначе здесь бы везде стояли видеокамеры.
Прошло около десяти минут. Куда дальше? Лес стал гуще и темнее. В этот час солнце еще не успело достигнуть зенита, так что тут сейчас царили прохлада и полудрема. Голоса птиц тонули в непрерывном гуле цивилизации. Иван остановился отдышаться. Он понятия не имел, в том ли направлении бежит. А может быть, уже поздно? «Поздно» - какое неправильное слово! Нет, нельзя терять времени! Он бросился дальше, но теперь бежал медленнее и прислушивался. Вопреки всякой логике он должен был их найти – логике, которая не переставала твердить, что это невозможно. Он чувствовал, что они здесь, и интуиция, не очень любившая его по жизни, в минуты, подобные этой, еще никогда его не подводила.
«Вглубь, вглубь», - мелькало у него в мозгу, и он бежал – со всей осторожностью и с хладнокровием, какого не замечал за собой прежде. Он был словно охотник за медведем. Раненый хищник хитер и ни за что не станет легкой добычей. Но и охотник, жертвуя жизнью, не сдастся без боя.
Время шло. Часы филином ухали в голове: мозг усердно работал и боялся за каждую потерянную минуту. Никаких дорог и троп. Гул цивилизации, пробираясь сюда, потерял значительную часть своей армии, но не отступал. Чаща казалась безжизненной – странно, почему? Потому что, чувствуя приближение человека за сотни метров, зверьки предпочитают прятаться? Или потому что здесь нет людей? Какая разница…
Иван уже порядком измотался. Тяжело дыша и стирая со лба капли пота, он остановился, а затем перешел на шаг. Под ногами хрустели ветки и листья, солнечный свет, ослепляя, косыми лучами падал на землю.
«Где же они?» – казалось, все вокруг было озадачено этим вопросом.
Внезапно, словно звон колокола в утренней тишине, раздался женский крик. О, Боже!.. Замолк, затем опять. Где-то неподалеку…
Иван, как ошпаренный, бросился бежать. Только бы не опоздать. Только бы…
3
Мария и Антон выбежали из дома. За ними выскочили оба грузных солдата и, продолжая орать: «Стой!», кинулись в погоню. Два раза они стреляли в воздух, но это только подгоняло беглецов. У самого леса Мария нарочно обронила платочек – больше у нее ничего не было. Она знала, что Иван придет за ними. Вот только когда?.. В любом случае, надо было во что бы ни стало запутать преследователей: в лесу это сделать не так сложно, к тому же другого выхода теперь нет.
Но солдаты, несмотря на внешнюю тучность и неповоротливость, оказались достаточно выносливыми. Погоня продолжилась в лесу. Преследователи были все ближе. Мария и Антон всячески пытались оторваться, однако у них ничего не получалось. Пенмаррцы угрожали стрельбой на поражение и сыпали злыми проклятиями. Мать и сын то и дело разбегались в разные стороны, боясь, как бы солдаты действительно не начали стрелять, а через некоторое время снова сбегались. То в гору, то под гору – и чем дальше, тем труднее.
Внезапно один из преследователей настиг беглецов. Прикладом своей винтовки он ударил Марию по ногам, и она упала на землю. Антон остановился и поднял испуганный взгляд на солдата. Тот держал его под прицелом. Подоспел второй и со злости пнул лежащую на земле Марию ботинком в живот. Она скорчилась от боли и закричала. Антон рванулся к ней, но солдат грязным ругательством заставил его отойти в сторону и не двигаться. Немного придя в себя и отдышавшись, пенмаррец за волосы поднял Марию с земли. Она плюнула ему в лицо. Он с размаху ударил ее кулаком. Из носа потекла кровь.
Отобрав сумочку, он достал из нее документы и внимательно изучил их.
- Русские, - кинул он своему товарищу, довольно скривив губы.
- Русские? Что будем делать?
- Пошли обратно. Там разберемся.
- В город?
- Да. Это наши заложники, они сопротивлялись нам.
Он грубо ткнул Марию дулом винтовки в спину, приказывая ей идти. Она еще не совсем пришла в себя, но подчинилась и двинулась обратно.
- И не вздумайте с нами больше шутки шутить! Просто так это вам не пройдет, предупреждаю, - угрожающим тоном, в котором слышалась издевка, проговорил пенмаррец.
Они шли порядка четверти часа.
- Стой, Джа!
- Что случилось?
- Мне надо отойти…
- Эй ты, пацан, ко мне. Без шуток!
Антон медленно приблизился ко второму пенмаррцу и встал рядом с мамой.
- Как ты?.. – Мария ласково посмотрела на сына и улыбнулась. Кровотечение из носа прекратилось.
- А ну-ка молчать, сволочи!
- Пошел ты, ублюдок! – огрызнулась Мария.
- Ах ты, сука… - пенмаррец разразился бранью и, вытащив нож, двинулся на нее.
Неожиданно девушка достала из-за пазухи камень и кинула его в голову солдату. Тот закряхтел и выронил свою винтовку. – Фран! – заорал он, схватившись рукой за лоб.
- Антон, беги! – сын и мать бросились в разные стороны.
- Стреляй, чего стоишь!
Прозвучал выстрел. Мария закричала и схватилась за руку. Пуля попала чуть выше локтя.
- Мама!
- Беги, Антон…
Мальчик остановился в нерешительности. Пенмаррец сбил девушку с ног, наклонился над ней и схватил ее за запястья. Подбежал второй и направил на нее винтовку. Не помня себя, Антон поднял с земли камень, размахнулся, чтобы швырнуть его в пенмаррца с оружием, но вдруг услышал русское «Стой!» и замер: в десятке метров от него стоял Иван с винтовкой в руках.
Джа, прижавший Марию к земле, резко вскочил на ноги, доставая из-за пазухи пистолет, но тут же был расстрелян. Его напарник Фран, молниеносно развернувшись, разрядил в Ивана весь магазин. Иван покачнулся, но устоял. …Секунда тишины, во время которой каждый осмысливал происходящее, а смерть остановилась между противниками и затеяла детскую считалочку – а затем Иван поразил пенмаррца в самое сердце. Обменявшись долгими взглядами, оба упали на землю.
- Ваня, Ванечка… - Мария подбежала к мужу и разорвала у него на груди рубашку.
– Прости нас, Ванечка…
- Бегите… Вы и без меня справитесь… Правда ведь? - он схватил руку жены и взглянул на сына. Тот смотрел на отца широко открытыми глазами. – Ну что, друг, пора прощаться, – он по-мужски крепко сжал протянутую ему ручку Антона и подмигнул ему. А потом тихо ушел.
Так началась эта война.
ЧАСТЬ II. В ТО ВРЕМЯ
1
2113 год. Война затянулась и стала проверкой на прочность. Десять долгих лет боли и страдания не прошли даром. Одна за другой на Земле происходили экологические катастрофы. Человечество, пережившее за свою длинную историю немало семейных драм, находилось на грани – на грани чего-то страшного.
Восемьдесят процентов населения было истреблено. Остальные двадцать жили, переползая из одного красно-серого дня в другой под стук собственных израненных сердец и беспрерывный бой часов, скупо, по порциям, отмеряющих для каждого живого солнечный свет. Никто не сопротивлялся и не кричал. Все тихо сидели и молчали в ожидании конца. Безусловно, были и счастливые, однако их никто не видел: они прятались от остальных, так как не могли поделиться с ними своим счастьем. На глаза попадались только влюбленные романтики. Но их слабость была простительна. Весь огромный мир давно уже разучился влюбляться.
Города стали кладбищами. В этой войне победа, похоже, должна была достаться мертвым – слишком уж много смогли они завоевать. Но как? Ужасающие людские потери невольно наводили на мысль о том, что у мертвых была какая-то своя, особая стратегия борьбы и, что важнее, – свой великий, гениальнейший из всех известных человечеству полководец, имя которого, однако, никогда не будет занесено в анналы истории. Его участь – вечно довольствоваться людским презрением и страхом, благоговейным трепетом и тихой ненавистью. Между тем, он очень честен и справедлив, у него добрые глаза и хрупкий девичий стан. …Дочь милосердия, скинь же свой черный балахон, отбрось в сторону косу и позволь людям увидеть тебя! Скажи нам, смерть, отчего все так вышло? Зачем столько боли? Или без нее нельзя?..
Исхудавшая и измученная женщина тяжело вздохнула и опустилась на колени. Еще пару дней назад у нее было многое. Она питалась свежей пищей и жила в просторной и достаточно уютной комнате. Каждый день за ней приезжала машина, и женщина отправлялась на службу. Ей давали указания, о смысле и значении которых она не имела никакого представления. «Это секретная информация, и я не должна знать ее», - говорила она себе и молча делала свою работу. Пару раз ей удалось побывать в лабораториях, где разрабатывали новое оружие, и на предприятиях, где это оружие изготовляли. Штаб, в котором она работала, занимался…чем? Этого она тоже не знала. Ежедневно она выполняла некоторые вычисления и вела записи в стационарном журнале. Вот и все. Каждый человек был теперь на вес золота: никакие компьютеры и роботы в этих тяжелейших условиях не могли заменить человеческих рук.
Но однажды секретный штаб обнаружили пенмаррские летающие машины-разведчики. Четверть часа спустя в него была направлена баллистическая ракета. Многие служащие погибли; те, кто остался в живых (в том числе, и наша героиня), начали срочную эвакуацию. Выжившие по счастливой случайности или же вследствие чудовищной несправедливости, получив огромную дозу радиации, были вывезены в один из близлежащих «мертвых» городов, где доживали дни безнадежно больные. Не требовалось ставить никаких диагнозов: «фаза ходячего трупа» равняла всех. Военное командование поступило жестко со своими подчиненными, однако другого выхода не существовало: радиация была неизлечима. Заразившись ею, человек подписывал себе смертный приговор.
Но даже больные хотели жить. И потому, чтобы не умирать нелепой голодной смертью, жители «мертвых» городов, способные работать и передвигаться, проводили последние свои дни и недели на коллективных участках, где выращивали урожай, пасли коров и свиней. Добровольно-принудительный труд немного отвлекал больных от постылых мыслей и делал возможным их автономное, хотя и достаточно жалкое существование. Как бы то ни было, для них, бедолаг, это значило очень многое – почти все.
И вот, стоя на коленях перед уцелевшей каким-то чудом церквушкой, женщина в толстом кожаном плаще, юбке и солдатских сапогах внезапно почувствовала радость. Случай положил ей прожить целых десять лет в этой страшной мясорубке и остаться относительно здоровой, не получить никаких увечий.
- Подумать только: я счастлива! – на ее бледных щеках выступил румянец, улыбка коснулась сухих губ. Она ощутила прилив сил. – Через пару дней я начну слабеть, а затем слягу, но я не хочу этого, ведь тогда я почувствую себя несчастной. Я хочу умереть стоя! …И я сбегу отсюда – да-да, сбегу! Теперь я свободна и могу делать все, что взбредет мне в голову. Господи, я как ребенок… А что? Ребенком быть здорово! Неужели я не заслужила этого? Еще как! …Боже, я хочу побегать по церкви, посидеть внутри на деревянных скамеечках!
Она поднялась на ноги и забежала в пустую церковь. Там было темно и мрачно, но атмосфера святости и смиренного благоговения оставалась – и останется, наверное, навсегда. Позолота крестов, алтаря и других элементов интерьера давно исчезла: золото сейчас было ценнее, чем когда-либо ранее. Его научились использовать как топливо для летающих кораблей – вернее, рассекретили уже давно существующую технологию. Основное преимущество золотого топлива заключалось в том, что драгоценного металла требовалось совсем чуть-чуть. Так, например, слитка размером со спичечный коробок хватило бы на путешествие до Луны и обратно. Золото, как и много веков назад, вновь покоряло сердца и делало людей счастливее. Что ж, поистине Божественный металл!
Женщина обошла вокруг алтаря, потрогала руками престол и стены – пощупала все, что было ей интересно. Ее переполняло непередаваемое удовольствие: впервые в жизни она чувствовала себя безнаказанной и одновременно защищенной в церкви. Она несколько раз прошлась от стены к стене. Звук собственных шагов подействовал на нее успокаивающе: все страсти в груди постепенно улеглись, и женщина с немалым для себя удивлением отметила, насколько же она, в действительности, не любила священнослужителей! Ей всегда казалось, что они своим присутствием только опошляют это место, названное людьми святым: женщина не могла произнести «обитель Бога», потому что никогда в него по-настоящему не верила. И теперь она была здесь абсолютно одна, и никто не мог ее ни в чем упрекнуть, пустые слова перестали звучать – и мольбы, и стенания, и жалобы – только тишина. О, как много было в ней… В тишине рождается сила…и вера.
- Кажется, я стала другой, - прошептала женщина. Слеза скатилась по ее щеке. Наша героиня улыбнулась. – Кажется, я стала другой! – повторила она очень громко и утвердительно – почти прокричала – и эхо стало судорожно биться о стены. Никогда еще эта церковь не была, наверное, так сильно унижена, как сейчас. Ни одному из прихожан не разрешалось здесь громко разговаривать. А Бог, почувствовал ли Он унижение?
Женщина присела на скамеечку у стены. На душе у нее стало хорошо – этакий маленький пир во время чумы. Она не знала, что будет делать дальше: жить в этом городе с первых же дней показалось ей невыносимым. …Да, она может уйти, но куда? Прибиться к какому-нибудь бродячему цирку, который колесит по «мертвым» городам? Нет, им не нужна умирающая женщина… Значит – идти куда глаза глядят и никогда больше не оглядываться назад: слишком многое пришлось оставить в прошлом, целую жизнь.
Женщина очень хорошо помнила смерть мужа, затем бегство в Россию и бесследное исчезновение сына. Тогда она чуть не сошла с ума от горя. А война только началась – нужно было безустанно работать. Со временем труд иссушил ее слезы, вытеснил из жизни душевную боль. Она забыла про себя, перестала страдать кошмарами, хотя иной раз просыпалась в холодном поту. Прошлое никак не хотело отпускать ее насовсем. Оно и понятно: одно за другим женщина лишилась всего, что было для нее значимо. И вот, по прошествии десяти лет, сидя на лавочке в церкви, она абсолютно ни о чем не жалела – не могла ни о чем жалеть. Жизнь слишком долго и мучительно зашивала ее раны. Зашивала грубой ниткой, без обезболивающего, в бараке на сто человек рабочих, где женщина провела первые восемь лет войны. Раны зажили, зарубцевались и больше никогда не болели. Странно, но это так. И все бы ничего, но…
Кто-то окликнул женщину. От неожиданности она вздрогнула, затем обернулась: в дверях стоял человек. Его черная фигура тонула в солнечном свете, врывавшемся в полутьму Божьей обители с улицы. Некоторое время она неотрывно смотрела на него, а затем встала и поспешила к нему, взволнованно дыша. Подошла вплотную…
Немыслимо. Просто немыслимо…
2
Откуда? Как?
Она не спрашивала ничего. Зачем? Расспросы – это развлечение ума, вечно чувствующего себя голодным. Развлечение для аристократов, но не для людей, прошедших войну – не для нашей героини. Ее ум насытился и замолчал, потеряв всякое любопытство к жизни других, – он и так уже немало повидал в этом мире… Вопрос – это терзание. Это боль. Это попытка понять то, что понять нельзя, обреченная, в конечном счете, на провал. И потому всякий, кто отчаялся задавать вопросы, осознает, что нет ничего прекраснее тишины. Любовь – это тишина; смерть – это тишина; жизнь – это тишина… Жизнь без вопросов – вот, что значит счастье.
Они мчались по уцелевшей от бомбежек трассе – мчались на мотоцикле. Она улыбалась. Рубцы заныли – впервые за много лет. Она это как будто бы предвидела, но отчего же тогда слезы текут из ее глаз? Кусочек того счастья, которым она когда-то жила… О, Боже, похоже, это действительно конец…
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо… Хорошо, Ваня, очень хорошо…
- Кушать хочешь?
- Хочу.
- Подъезжаем к городу. Сейчас поедим.
- А мне туда можно?
- А почему нет?
- Я больна.
- Они все больны. Тот, кто принимает войну, не может быть здоровым.
- Но, Ваня, разве они в чем-то виноваты? Они просто устали – мы все очень устали. Мы все хотим, чтобы это закончилось. Однако кто-то упорно продолжает воевать против нашей воли. Кто? Правительство?
- Они устали воевать и предпочитают отсиживаться. В этом мире всегда нужно отстаивать свои права. Тот, кто этого не делает, не заслуживает ничего хорошего.
- А я? – она улыбнулась и вытянулась вперед, чтобы видеть его глаза. Они въезжали в город.
- Ты тоже не заслуживаешь, - он покосился на нее. – Но так как ты больная, пожалуй, сделаю для тебя исключение…
- Ах, вот как! – произнесла она с улыбкой на лице. – Нет уж, пожалуйста, не надо.
- Почему?
- Ты итак уже многое сделал… Своим появлением.
Она смахнула слезы с ресниц.
- Ваня, что это?
- Что?
Они сидели за столиком у магазина и ели свежий обед. Мария, голодная и потерявшая много сил, накинулась на миску супа, будто в ней заключалось ее спасение. Глаза ее сверкали, как и десять лет назад. Ничуть не меньше.
- Какие-то толчки… Землетрясение?
- Нет. Это не сейсмоопасная зона, здесь не может быть землетрясений, - он положил свою руку рядом с ее.
- …А я уже думала над тем, что же мне делать – как хорошо, что ты меня забрал оттуда! – она подняла голову и улыбнулась. Ее рука неподвижно лежала на столе.
- Я искал тебя. И нашел. Слишком много времени прошло – а ты все та же, какою я тебя помню. Даже как-то странно, - он усмехнулся и пододвинул свою руку к ее – совсем близко.
- Странно то, что я не изменилась? – в ее глазах было теперь что-то трагическое.
- Странно то, что я вообще пришел и что мы сидим здесь, у этого магазина, в новом мире, но при старых обстоятельствах, которые называются войной, – и как прежде глядим друг на друга, как будто виделись только вчера, - он долго смотрел на нее взглядом влюбленного подростка, все не решающегося сказать о главном. Он очень хотел ее приласкать…но их руки так и остались лежать рядом.
- Я изменилась, Ваня… Ты даже не представляешь как… Я… Все это время я… - она не смогла закончить.
- Не надо, Маша…
Он ухватил ее за локоть и через столик притянул к себе ее голову. Она зарыдала ему в плечо.
- Да, ты прав… Не надо, не надо…
Он нежно обнял ее за плечи и поцеловал ее волосы.
- Боже… Боже мой, - она уже снова улыбалась сквозь слезы. – Как же я счастлива, Ваня, если б ты только знал…
- Я знаю, милая, знаю…
Пять минут они сидели, не произнося ни слова. Что-то невидимое прояснялось в воздухе. Оно все росло, надувалось как воздушный шар и скоро достигло гигантских размеров.
- Я пойду куплю тебе еды в дорогу. Подождешь?
Она утвердительно кивнула. День клонился к закату, но было еще светло. Мария, забывшая на время про свою болезнь, только сейчас окинула взглядом тоненькую улочку с обшарпанными домами, на которой располагался скромный магазинчик. Насколько опасной была ее радиация для этого забытого Богом, милого и тихого места? Границы городка не охранялись, а значит, сюда мог приезжать кто угодно. Наверняка, те, кто хоть немного дорожил своей жизнью, давно перебрались в более безопасные места. А те, кто остался? Как они жили? Чем занимались? А для чего здесь магазинчик? Неужели кто-то в нем что-то покупает?
Внезапно новый толчок – уже более сильный. Асфальт потрескался, из-под земли стали доноситься какие-то звуки. Секунда – и что-то мощное прорвалось на поверхность на другом конце улицы. Пыль встала столбом. Это было только начало.
Толчки усилились, улица заходила ходуном, дома затрещали и стали рушиться. Крики и зовы о помощи. Истерика. К пыли примешалась первая кровь. Какой-то непонятный рев – что-то чудовищное вырывалось из-под земли.
Иван выскочил из магазинчика при первых толчках. Садиться на мотоцикл было бессмысленно. Они побежали по улице, затем свернули в проулок – подальше от места катастрофы. Задыхаясь и кашляя, они спешили остаться жизнью, чьей тонкой и неровной гранью стала для них теперь каждая секунда. Ничто не было важно; маятник качался – то вправо, то влево, коварно и жестоко. Полная, абсолютная власть – о, да… Он мог оборвать все это в один миг. Так происходит всякий раз, когда человек, теряя контроль над ситуацией, вверяет свою жизнь ему, господину случаю.
Мария запнулась и упала. Иван подхватил ее на руки и побежал дальше. Погромы стихли. Чья-то огромная тень на секунду закрыла заходящее солнце. У Марии перехватило дух: какое-то гигантское животное, не похожее ни на одно, известное науке, вырвавшись из-под земли, бежало прочь из города. Оно крушило на своем пути дома и мосты, ревело так, что кровь стыла в жилах.
На окраине располагалось озеро. Сделав мощный прыжок, животное разбило темное зеркало, его водную гладь, на тысячи брызг и исчезло. И только круги остались на поверхности – только круги…
- Никто никогда не верит в чудеса. Между тем, чудо – это самое реальное из всего, что с нами происходит.
Иван опустил Марию на землю. Она растянула голень, но могла идти сама.
- Только бы они его не нашли. Иначе ему конец…
- Не найдут.
- Почему ты так уверен?
- Потому что оно умнее нас. Оно бы ни за что не показалось на поверхности и не стало бы крушить город – оно просто не выдержало. Даже у таких творений иногда кончается терпение. А это значит, что войну пора завязывать – и только морским узлом. Иначе беда.
Они тихо брели куда-то.
- Что будем делать? – спросила Мария.
- Выедем за город и заночуем где-нибудь неподалеку.
- А на чем выедем?
- Не знаю, что-нибудь найдем…
Ночь опустилась тихо и без колебаний.
3
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо. Спала, правда, не очень… Кошмары вернулись, - Мария устало глядела на Ивана. Ее лицо осунулось, под глазами были синяки. Болезнь медленно брала свое.
- Вот твой завтрак, - Иван поставил перед ней маленький контейнер с едой и стакан горячего чая. – Кушай, нам надо ехать. Кстати, я нашел сегодня наш мотоцикл.
- Правда? И что с ним?
- Ни царапины. Сохранился каким-то чудом. Поедем на нем.
Через полчаса они уже мчались по дороге. Запах свободы становился тем более опьяняющим, чем выше была их скорость. Две птицы без крова и прошлого на огромной, выжженной войною земле под ярким полуденным солнцем. Поистине движение – жизнь! Замечательный день ждал их впереди.
- Я до сих пор не спрашивала тебя, куда мы едем… Быть может, так даже и лучше. Мне-то уже все равно, - она сидела сзади, обняв его обеими руками и прижавшись к его спине.
- Сказать тебе честно? Я понятия не имею, куда мы едем. Я не задавался целью, зная, что не хочу никаких целей. С ними все очень сложно: пока они существуют, жизнь полна смысла. Только они исчезают – и все для тебя кончено. …У нас есть время и силы – вот что действительно важно. Однако ты не волнуйся, я тебя уверяю: несмотря ни на что, в конце этого пути мы оба будем знать, что достигли-таки непоставленной цели. В этом весь секрет.
- А у меня есть цель, - произнесла она, растягивая слова и улыбаясь.
- В таком случае, пусть это будет самая заветная и важная твоя цель, и ты сохранишь ее в тайне. И тогда ни один другой человек, ни один случай, ни одно нелепое обстоятельство не будут иметь над ней власти…
Во второй половине дня на небе появились тучи. Они сгущались, стало темно. С минуты на минуту должен был начаться дождь – по всем приметам ливневый – а значит недолгий. Путники пока не останавливались: чем больше они проедут за сегодня, тем лучше. Мария с головой укрылась кожаным плащом.
С неба стали падать первые капли. Иван сбавил скорость. Морось летела в лицо, оседала на одежде. Вода прибивала к земле стоявшую в воздухе пыль. Скользкий асфальт заблестел, словно мутная поверхность старого зеркала. Дождь усиливался и через несколько минут окружил путников плотной стеной. Иван остановился у обочины. Достав из сумки ткань, накрыл ею руль и приборную панель мотоцикла, а сам расправил над собой и Марией свой просторный непромокаемый плащ. Она обняла его, и они тихо сидели, слушая, как тяжелые капли барабанят по их импровизированной крыше.
- Ваня?
- Что?
- Как же хорошо…
- Да уж.
- Я всегда мечтала постоять с тобой под дождем – и именно так, как сейчас…
- А помокнуть не хочешь?
- …Ты улыбаешься. Как же я люблю, когда ты улыбаешься!
- Разве я редко улыбаюсь?
- Очень редко. Так редко, что я могу даже сосчитать на пальцах…
- Ты тоже зачастила с улыбкой.
- Ну да. …А что мне еще остается?
Он на пару секунд задумался, а потом произнес:
- А ведь и правда: что?..
А затем резко скинул плащ с их голов, и на обоих обрушился небесный поток.
- Ты хочешь, чтобы я простудилась? – крикнула она, смеясь, и оттолкнула его от себя.
- Нет, только чтобы немного повеселилась…
Он погнался за ней по дороге, а она убегала, часто оглядываясь, и смеялась так, как не смеялась еще, наверное, никогда. Ее тоненькая фигурка была будто выточена из какого-то очень гибкого и одновременно крепкого материала. …Мышцы и мышцы – и ничего, кроме мышц. Мышцы, в которых еще жила боль тяжелого труда, которые пронесли ее сквозь тьму времен без надежды в будущее и вынесли, наконец, на свет – подарили ее ему… Она запыхалась, остановилась и чуть не упала. Он поднял ее, ослабевшую, на руки и бережно понес назад к мотоциклу. Она обхватила руками его шею, закрыла глаза и лишь прерывисто дышала. Такая теплая. Такая родная…
Иван остановился: рядом с мотоциклом чернела чья-то двухметровая фигура. Облегающий комбинезон, синяя кожа, крупные черные глаза, две дырочки вместо носа, тонкие губы… Иван медленно подошел к мотоциклу, по-прежнему держа Марию на руках.
- Меня зовут Омикрон – так люди окрестили, - пришелец говорил низким басистым голосом с сильным акцентом. Мария открыла глаза и посмотрела на него.
Иван некоторое время молча изучал незнакомца, а затем спросил:
- Что тебе нужно?
- В вашем мире столько зла и ненависти, столько горя. Мы хотели все изменить, но уже не в силах. Мир теперь только в ваших руках – впервые за многие тысячи лет.
- Что это значит?
- Что значит? А разве вы не чувствуете свободы? – пришелец ехидно (если в этом случае вообще можно говорить о ехидстве) скривил губы и развел руками. – Это все ваше – всегда было вашим, но теперь еще более ваше. И вы должны быть горды тем, что смогли наконец-то добиться своего – превратить Землю в цветущий сад, где все люди счастливы и живут, не зная бед, - так, как всегда мечтали… Да и вы сами сейчас…
- Вам, наверное, очень больно, – прошептала Мария, видя, как меняется выражение лица незнакомца. Сдержанный и спокойный внешне, он, тем не менее, выдавал себя иронической улыбкой, изредка касавшейся губ.
- Нам не больно, дорогая. Нам стыдно. Очень стыдно, - он в упор посмотрел на нее своими большими грустными глазами.
- Значит, вы умеете любить, - сказала она уже громче и увереннее.
- Ты ошибаешься, дорогая. Мы умеем только сострадать.
- А разве есть разница?
- Разница огромна…
- Неправда. Разница – это только повод, - растягивая слова, вмешался Иван. – Только повод для безобразия, которое творится вокруг. Не может быть никакой разницы между вами и нами, между людьми разных наций, между любовью и состраданием. Ложь все это – то, чем нам забивают головы средства массовой информации, то, из-за чего мы сейчас умираем…
- Возможно, - ответил Омикрон. – Но факт остается фактом: вы умираете. …А потому, что бы вы ни говорили, разница все-таки есть, - он молча смотрел на наших героев, по-прежнему спокойный и непоколебимый. Затем с отеческой заботой в голосе добавил. – Я чувствую, что вы облучены смертельной дозой радиации. …Мы можем помочь.
В глазах Марии загорелся огонек. Мучительно долгая секунда внутренней борьбы… Давно забытые и такие невинные мечты вновь воскресли в сознании – их было так много, и каждая из них согревала… Но реальность перечеркнула все: тот, кто прожил полную разочарований, боли и любви жизнь, – захочет ли он ее повторения?
- Зачем?.. – выдохнула Мария. Она улыбнулась и с благодарностью посмотрела на инопланетного спасителя. Ей было ясно: чем больше времени нам дано на то, чтобы жить, тем меньше мы успеваем за это время сделать, и уж тем более не успеваем стать счастливыми.
Омикрон опустился на одно колено и коснулся руками земли – поклонился безнадежно больной женщине, которая, пройдя долгую и страшную войну, так и не смогла найти различия между состраданием и любовью.
- Мы не способны любить. Мы можем только предвкушать это чувство, - сказал он, встав на ноги. – Но это еще не все… Мы знаем, что вы ищите. …Кого вы ищите.
- Правда? – Мария вскрикнула от радости, а Иван крепче сжал ее в своих руках.
- Следуйте за нами, если хотите…
Омикрон повернулся к ним спиной.
Дождь уже кончился. Тучи на небе стали расходиться. Внезапно неизвестно откуда – возможно, из-под земли – появился целый флот летающих агрегатов. Они зависли в воздухе, идеально гладкие, ровные, грациозные как птицы, блестящие, отливающие золотом и серебром. Иван и Мария на несколько минут забыли обо всем на свете и стали наслаждаться этим восхитительным зрелищем. Впечатление, которое произвели на них летающие машины, нельзя было передать словами. Инопланетные корабли не просто поражали уникальностью своей конструкции – в них также заключалась некая гармония, которая объединяла их всех. Какая-то глубокая внутренняя красота, отраженная в древних давно забытых преданиях, вдруг предстала перед нашими героями, и они не просто созерцали ее – они почувствовали ее присутствие в воздухе, везде вокруг них. Очаровательно чистая и легкая надежда наполнила обоих, мир в их глазах стал расцветать. Неведомая доселе игра красок преобразила выжженную войной землю; Иван и Мария ликующе смотрели друг на друга. Мария подняла руку и, указав на летающие тарелки, с волнением в голосе произнесла:
- Погляди, Ваня, это оркестр. А Омикрон – его дирижер. Сейчас заиграют…
Но музыки не случилось. Вместо нее – вспышка, ужасающий, леденящий кровь звук, а затем оглушающий взрыв… Пришелец резко развернулся и накинул на наших героев нечто, похожее на сеть, которая скрутила их вместе и повалила на землю. У Ивана затрещало в голове. У Марии из носа и ушей потекла кровь. Пыль и грохот. Хаос и безумие. Страх и боль. И ничего-ничего не понятно. А когда все прояснилось…
Омикрон лежал на земле неподалеку. Он был мертв.
4
- Не плачь, Солнышко. Просто они сами этого хотели…
Сверкавшие на солнце, уникальные инопланетные машины, превратились в груду металла. Оставшиеся в живых пришельцы вылезали из-под обломков и спешили спасти своих товарищей. Не было ни криков, ни слез. На многих лицах, наоборот, застыли немного пугающие безнадежные улыбки. Странное зрелище самоубийства высокоразвитой и высокодуховной цивилизации вызывало трепет. Неужели все действительно потеряно?
Пенмаррские баллистические ракеты – не передать словами, сколько ужаса натерпелось человечество от страшного звука, с которым они поражали свои военные цели. Крах мира. Крах цивилизации. Крах войны.
- Они хотели нам помочь!
- …А потом покончить с собой, однако ракеты нашли их слишком быстро, мгновенно. …Они добрые ребята. Но Омикрон прав: они не умеют любить – потому и решили сдаться…
- …Они сдались от безысходности и боли!
- Ты права, Солнышко. Ты права…
Слова? Нет, хватит. Их было уже чересчур много, однако они так и не смогли ничего решить. В вечном споре о правоте сначала рождается ненависть, а уже потом – истина. Люди поняли это слишком поздно.
- Нам надо идти дальше, Солнышко. Прямо сейчас. Пешком – мотоцикл пришел в негодность.
- Я не пойду, Ваня. Я…не могу идти. Я больше так не могу…
- Твоя кровь, Солнышко, - Иван стер с ее лица несколько капелек свежей крови. – Погляди, сколько в ней жизни!
День клонился к вечеру. Иван нес Марию на руках. Она очень устала и ослабла, но не давала себе заснуть.
- Ваня, эта сеть, которую набросил на нас Омикрон…
- Спасла нас.
- Не правда ли чудо?
- Чудо, - Иван улыбнулся.
- Как странно: за последние два дня это уже второе важное чудо в моей жизни со времен детства…
- Подожди, Солнышко, будет еще и третье.
- Я верю, Ванечка, – она посмотрела на него с особой серьезностью. – Верю в него так, как еще ни во что никогда не верила…
Наступил вечер. Унылый пейзаж мертвых степей по обе стороны дороги сменился более приятным для глаз пейзажем. Стали встречаться небольшие еловые перелески и березовые рощицы, однако общая атмосфера оставалась по-прежнему тяжелой и гнетущей. С наступлением сумерек на небе начали появляться звезды; Вселенная разрослась до необъятных размеров, и уставшие путники все чаще обращали свои взоры вверх, чтобы, возможно в последний раз, насладиться этим бесконечно святым великолепием. «Кто мы?» - невольно спрашивал они себя. Ответ казался им таким простым и близким и одновременно таким недостижимым.
«Вытяни вперед пустую и открытую ладонь. Оставь в ножнах свой кинжал и никогда более не вынимай его. И запомни навсегда: только так достигается победа…»
Ночевали они под холодным звездным небом без костра: у Ивана не было топора, чтобы нарубить дров на целую ночь. До рассвета он пролежал рядом с Марией, гладя ее черные волосы. Она замерзала – он плотнее укутывал ее в свой толстый плащ; она ворочалась, улыбалась или внезапно проваливалась в глубокий сон – он ни на секунду не отводил от нее глаз. С рассветными сумерками стало холодать, появился туман. Иван забылся на четверть часа, но сразу продрог – встал, немного прогулялся и снова лег около возлюбленной. Дышала она спокойно и тихо. Война сделала ее еще красивее.
Проснулась Мария вместе с солнцем. Иван достал из рюкзака скудный завтрак. Она отказалась от еды, но мужчина настоял на том, чтобы она перекусила.
Обессилевшая и похудевшая, Мария нехотя взялась за еду. Иван наблюдал за ней, стоя поодаль, и грустно улыбался. Она пыталась сохранять бодрый вид и бросала на него взгляды, полные веселья и озорства. Глаза ее были очень живыми.
Через полчаса он взял ее на руки, и вновь они отправились в путь.
- Мы с тобой сейчас – единое целое, Ваня.
- А раньше?
- Нет. Раньше никогда. Извини, что так говорю, просто я еще ни разу в жизни не испытывала того, что испытываю сейчас. Почему счастье дано нам лишь на три дня?..
Иван не ответил: вопрос был риторическим.
- Посмотри, Ваня! – неожиданно закричала Мария и вмиг преобразилась и засияла, указывая рукой на обочину. – Ромашки! – Пробившись из земли, несколько маленьких цветочков скромно тянулись к солнышку.
- Сорвать?
- Нет, не надо, пусть растут. Они ведь еще совсем маленькие! Не только мы – остальные тоже будут ими любоваться. Когда-нибудь…
Внезапно она разрыдалась. Слезы – ее внутренняя хрупкость, беззащитность и раскаяние – текли по впалым щекам, затем, гонимые какой-то неизбежной силой, беззвучно срывались вниз, и, падая, становились бесстрастным вдохновением светлой и чистой души. Мария медленно поднесла руки к груди и сложила их так, как складывала двадцать далеких лет назад, а потом с особой материнской нежностью стала тихонько покачивать из стороны в сторону маленькую уютную колыбель, в которой сладко и очень мирно, видя лишь добрые сны, спало счастливое и любимое человечество…
5
Контрольно-пропускной пункт. Впереди к небу тянутся башни, сверкают стеклянные окна многоэтажных домов, слышится транспортный гул. Город под куполом – райское место для тех, кто давно потерял надежду пережить войну.
Два путника перед белой чертой на потрескавшемся асфальте – границей между жизнью и смертью. Их с особой осторожностью осматривают охранники в комбинезонах и масках. Уровень заражения радиацией у этих двух превышает допустимые нормы. Охранник отрицательно качает головой. Иван серьезен и все же улыбается, держа на руках спящую Марию: за последние несколько часов она ослабла чрезвычайно.
Огрызаясь и повышая голос, охранники гонят Ивана прочь. Он отвечает им тихо, но в его репликах чувствуется решимость и непоколебимое спокойствие. Он неподвижно стоит на месте, а потерявшие терпение стражи ходят вокруг него с оружием в руках, готовые в любую секунду разрешить бессмысленный спор. Но Иван краток и убедителен, его проницательный взгляд дружелюбен, а цель проста. Внутренняя злоба охранников, словно брызжущая слюной кровожадная собака, готова наброситься на Ивана, однако, не находя в нем врага, она постепенно успокаивается и исчезает. Наконец, один из них решается исполнить его просьбу.
- Маша, Машенька, проснись. Он здесь, – шепчет ей на ухо Иван, гладя ее темные волосы. Бледная и уставшая, она медленно открывает глаза.
Это действительно он. Интеллигентный взгляд, нос с горбинкой, большие губы, высокий лоб, выдающиеся скулы – то же лицо, только уже взрослое. Она разглядывает его, пытается узнать, но все никак не может – ненасытное чудовище-время долго питалось милыми сердцу воспоминаниями и уничтожило почти все. …Но как же – как же не содрогнуться, когда эти глаза пристально смотрят на тебя, а губы произносят «Мама»?..
С замиранием сердца протягивает она к нему руку, но пальцы ее проходят сквозь безжизненную голограмму. Его здесь нет. Он там, за куполом… Мгновенно возвращается боль, ледяной водой отрезвляет разум разочарование. Растет и ширится в груди стон – вспухает, кипит и бьется волной, однако не идет, буйный, на свет, гонимый обратно во тьму небытия крепостью и многолетней выдержкой перебродившей крови в венах, запертый под семью замками толстых душевных рубцов. Не пересолить всех горестей, которые пришлось испытать, – а значит, поступиться и этой.
И сразу становится так легко, так хорошо…
- Как же это странно, когда тебя заставляют быть счастливой. Как же странно… - ее надтреснувший голос, ее слабая улыбка – ее счастье и ее радость. Непонятная, неизвестная доселе радость.
Города изобилуют свалками, а те – полезными вещами. Иван раздобыл два стула с металлическими ножками, деревянными спинками и сидениями – наследие стальной эпохи. Охранники оказались милосердными и разрешили путникам остаться на КПП. Мария ожила и ни на секунду не могла отвести взгляда от голограммы. Она говорила, слушала, смеялась и плакала, а Иван сидел рядом, поддерживал ее, чтобы не упала, улыбался и молчал.
- Ты отращиваешь бороду, дорогой мой?
- Нет, мама. Побриться времени не хватает, - произнес парень и хотел добавить что-то еще, но, взглянув на Ивана, остановился на полуслове и замолк. – Простите меня, пожалуйста, - промолвил он через некоторое время, низко опустив голову. – Я тут бесценный работник и один из немногих мужчин. К вам они меня ни за что на свете не выпустят…
- Чем занимаешься-то? – спросил Иван, глядя на него и по-прежнему улыбаясь.
- Да так, - парень смутился вопросу, - дрова жителям колю, по хозяйству помогаю…да еще стихи пишу иногда – так, для развлечения. Ничего особенного.
- Стихи-то хорошие?
- Когда как. Стараюсь, - он скромно пожал плечами и посмотрел на Ивана: тот чуть заметно кивнул головой.
- Вижу: мой сын, - бросил он Марии.
- Ваня, - она с упреком взглянула на него. – Что ты такое говоришь!
- Мой сын, - повторил он, скрестив на груди руки, и задрал голову вверх. Он был доволен.
- А ты, папа?..
- Что? – Иван не глядел на Антона, но чувствовал на себе его выпытывающий взгляд и то, как дрожал его голос.
- Кто ты?
6
Иван прочистил горло.
- Я всю жизнь был вурдалаком – был им и есть. Там, где нас нет, – и это не ад или рай, это нечто совсем иное – я остался один в тот день. Было темно, над головой тускло горел фитиль свечи, но свет от нее казался мне ярче солнечного. Он пульсировал, общаясь со мной, а я все сидел, как узник, и не мог поднять на него глаз, боясь быть ослепленным. Я отвечал на его вопросы, улыбался, когда улыбался он, а внутри сгорал от стыда: мне было очень неловко ощущать свою крошечность и конечность, тогда как при жизни я чувствовал себя властелином. Тоненькие иголочки кололи в груди. Они не приносили боли – они просто щекотали, но эта маленькая забава (именно забава, по-другому ее не назовешь) привела меня к пониманию чего-то очень большого и важного. А конкретно – к тщетности и бессмысленности злых устремлений. Люди предаются им, находясь в забвении, однако это тупиковый путь. «Создавать разрушая» – разве может так работать вечный двигатель, который мы стремимся построить уже не одну сотню лет?
Много воды утекло с тех пор, как первый господин, хозяин своего слова и дела и истинный джентльмен, стал властелином мира и рабом своего «я». Он не оставил нам ничего, кроме страданий и боли. Он жил, умирая от болезней. И уже он открыл уникальное лекарство – любовь – но почему-то оно совсем ему не помогло. И нам тоже не помогает. Почему? Да потому что мы, сами того не подозревая, разбавляем ее, этот чистейший эфир, водой. Получается крепкий алкогольный напиток, который опьяняет нас, и нам начинает казаться, что мы действительно кого-то любим. И мы все пьем эту свою водку, и иллюзия становится все замечательней. Но стоит возлюбленному нами человеку икнуть, поскольку его желудок не хочет больше воспринимать алкоголь, как тут же в нас рождается ревность – суть разрушение.
…Интересно, почему все возбуждаются, говоря «пить – так пить, гулять – так гулять»? Потому что они видят в этом свою свободу? Но почему тогда, не найдя ее в гуляниях, они не стремятся «любить – так любить», ведь именно в любви свобода и обитает? …Не нужно ничего менять вокруг себя – надо научиться прощать людям их ошибки, надо научиться быть бескорыстным. И тогда никакой искуситель в виде ревности не придет и не отнимет у человека свободы. Прощение и бескорыстность вместе – любовь.
…И я думал обо всем этом, пока горел фитиль. Ведь я тоже был властелином –ненасытным монархом. Король своего государства, царь своей стороны – какие почести, какое величие! И что? Ничего. …После этого мне очень захотелось жить – еще раз попробовать, доказать себе, что я умею это, что я могу… И странно: фитиль не стал возражать. Он только сказал, что до конца войны осталось немного – а значит, ничего страшного.
Процесс повторного обретения тела оказался неприятным, даже очень. …Отвратно, не хочу это вспоминать. Меня тогда рвало целые сутки – и сейчас может запросто вырвать. В общем, не суть. Я здесь такой, каким был до своей смерти – спасибо за это фитилю. Я встретил твою маму, мы вместе нашли тебя. …Все хорошо.
Он улыбнулся. Мария заплакала.
- Я чувствую, мне осталось чуть-чуть… Сил совсем нет. Но я хочу умереть здесь, рядом с Антоном и тобой, Ваня. Только здесь…
- Мама, что ты? Тебе плохо? – забеспокоился парень.
- Тсс, - Иван прислонил указательный палец к губам. – Все хорошо, Антон. Она не думает умирать. Нет, не думает, - он многозначительно посмотрел на сына. – …А знаешь что? Пока нам нечем заняться, прочитай-ка какой-нибудь из своих стихов. Нам с мамой будет очень приятно, - он прижал Марию к груди и поцеловал ее в темечко. На Землю уже опускались сумерки.
Антон, повзрослевший и окрепший со дня последней нашей с ним встречи, несколько секунд с непонятными, смешанными чувствами наблюдал за своими родителями, а затем произнес:
- Самое мое короткое, но самое лучшее…
Свечу замерзшую руками отогрела –
Не отплачу тебе за то сполна.
А между тем, беда печалью зрела –
И лопнула. И кончилась война.
ЧАСТЬ III. ПОСЛЕ
Говорят, любовь не знает расстояний. Но все же случаются иногда моменты, когда так хочется находиться ближе к любимым.
Светить и согревать непросто. Однако еще сложнее быть рядом и не делать этого. Во Вселенной абсолютно все подчинено такому закону: например, солнце дает жизнь вращающимся вокруг него планетам. И как приятно, как радостно, наверное, ему видеть, что на одной из них, чистой и маленькой, жизнь идет особенно бурно – что она не стоит на месте, а развивается – и разве может быть важно, куда?
…В такие моменты твоя радость всецело становится любовью. Тебе хочется бежать навстречу с раскрытыми объятьями. И пусть ты такой большой и взрослый, а он – тот, кто стоит в десяти шагах и смотрит на тебя любящими глазами, – еще совсем ребенок. Ради него ты сам станешь ребенком. И вы встретитесь. …Потому что в мире не бывает по-другому. Потому что вы должны быть вместе.
…Солнце стало карликом и встретилось с Землей. Ну и что? Разве это страшно? Совсем нет. Тогда улыбнитесь!
2003 и 2012