201. О выборе места для цистерн
Как-то в Ленинградском институте инженеров водного транспорта рассматривалась заявка некоего изобретателя, который предложил на пароходах, курсирующих по мелководью, установить внутри корпуса, около днища, цистерну, наполненную забортной водой. Если пароход вдруг садился на мель, то из цистерны, по мысли изобретателя, следовало выдувать воду сжатым воздухом и, уменьшая таким образом его осадку, снимать с мели. Обсуждение шло своим чередом, пока один из членов институтской комиссии, член-корреспондент АН СССР В.В. Звонков (1890/91–1965), не заметил озабоченно:
– По-моему, выбор места расположения цистерн не совсем удачен. Внутри корпуса много механизмов, не удобнее ли будет устанавливать ее на палубе, наполняя забортной водой насосом, а опорожняя самосливом?
– Да, пожалуй, так будет действительно лучше, – согласно кивнул изобретатель.
– Значит, от мели до мели цистерна будет наполнена, а при прохождении мели – пуста, – продолжал Василий Васильевич. – Но тогда почему бы ей не быть все время пустой? Ведь не нужно будет возить зря воду и хлопотать с ее наливом и сливом. А раз так, то зачем держать на палубе эту никому не нужную цистерну? Не разумнее ли оставить ее на берегу!
202. Для мудреца достаточно и метлы
Однажды немецкий химик-органик Фридрих Август Кекуле (1829 – 1896) зажег спиртовку, поставил на нее колбу с бензолом, а сам удалился в соседнюю комнату. За хлопотами он забыл про свой опыт, и некоторое время спустя раздался взрыв. По счастливой случайности пожара не произошло, но битого стекла в лаборатории оказалось предостаточно. Один из практикантов хотел привести помещение в порядок, но Кекуле отобрал у него метлу и стал сам методично убирать осколки. При этом он работал очень медленно и сосредоточенно.
– Теперь-то чего вы осторожничаете? – съязвил его коллега, прибежавший на грохот взрыва.
– Мне нужно время, чтобы все это тщательно обдумать.
– Что же именно?
– А то, что мудрость экспериментатора совсем не в том, чтобы не делать ошибок. Она в том, чтобы не повторялись те, которые уже бывали.
203. Око за око…
На одной из последних выставок курьезов, регулярно устраиваемых в назидание другим римскими журналистами, демонстрировалась новенькая банкнота достоинством в 1000 лир. По замыслу финансистов, на ней должен быть изображен знаменитый итальянский путешественник Марко Поло (ок. 1254–1324). Но дотошные журналисты при помощи искусствоведов неопровержимо доказали, что на банкноте вместо портрета Марко Поло воспроизведен фрагмент с картины XVI века «Вдовец».
Уязвленные финансисты не остались в долгу. Они, в свою очередь, представили на выставку вечернюю римскую газету, в которой досужие репортеры назвали голландскую футбольную команду «Аякс» греческой, а место ее встречи со спортсменами гамбургского клуба обозначили как «прусскую землю», хотя портовой город Гамбург никогда не имел к Пруссии никакого отношения.
204. Попал в точку
Химическими опытами будущий академик Петербургской АН, прославленный русский химик-органик Александр Михайлович Бутлеров (1828–1886) увлекся еще в 8-летнем возрасте. Как-то раз вместе с приятелем он готовил смесь для бенгальского огня, неожиданно она взорвалась, опалив волосы юных экспериментаторов.
Разъяренный воспитатель три дня подряд ставил Сашу в угол с черной доской на шее. На ней для пущего устыжения провинившегося было крупно выведено мелом: «Великий химик». Надпись оказалась пророческой.
205. Урок доброжелательства
Когда кандидатура французского астронома Доминика Франсуа Араго (1786–1853) была выдвинута в члены Парижской АН, этому вдруг воспротивился его маститый коллега Пьер Симон Лаплас (1749 – 1827). Не отрицая научных заслуг молодого соискателя, Лаплас находил полезным «подержать его в черном теле», активизировать его творческую деятельность перспективой избрания в академию. За Араго вступились многие академики. Причем наиболее известный из них – Жозеф Луи Лагранж ( 1736–1813) без околичностей заявил:
Вы сами, уважаемый Лаплас, вступили на «научный Олимп», не зарекомендовав себя ничем особенным. Вы только подавали надежды, а мы сумели вовремя это оценить. Ваши великие открытия были сделаны много позже вашего избрания в академики!
206. Гастрономическое доказательство
Лекции немецкого химика-органика Адольфа Байера (1835–1917), иностранного члена-корреспондента Петербургской АН, лауреата Нобелевской премии запоминались яркими, образными демонстрациями, неожиданными ассоциациями, стремительными поворотами в ходе рассуждений, удачно приведенными примерами, шутками – своеобразной умственной разрядкой.
Однажды, рассказывая о гидролизе крахмала различными ферментами, ученый продолжал самым серьезным тоном:
Кстати, подобный фермент содержится и в слюне. Если в течение нескольких минут жевать, допустим, рисовую кашу, то в ней нетрудно обнаружить вещество, получившееся при расщеплении крахмала, – глюкозу, иначе – виноградный сахар. Да вы и сами сможете убедиться в гидролитической способности фермента слюны. Думаю, наш лаборант господин Бернард не откажет в любезности это продемонстрировать.
С такими словами Байер достал из-под кафедры заранее приготовленное огромное блюдо с рисовой кашей, протянул его ассистенту и невозмутимо пояснил ошеломленным слушателям:
– Сейчас господин Бернард хорошенько прожует кашу, а мы потом убедимся на вкус, что в ней содержится глюкоза.
207. «Нельзя делать открытий…»
Когда знаменитый Исаак Ньютон Ньютоном (1642–1727) с помощью стеклянной призмы разложил солнечный свет на составные части и установил, что цвета предметов зависят от того, какие лучи они отражают, он встретил бурю негодования со стороны ученых коллег. Это так расстроило его, что он решил не печатать больше своих работ. «Я вижу, – жаловался он одному из своих друзей, – что нельзя делать никаких открытий. Иначе, защищая их, приходится становиться рабом».
208. «Зачем мне известность?»
Исаак Ньютон (1642–1727) никогда не торопился печатать свои работы. Когда его как-то раз попросили опубликовать в «Трудах Королевского общества» некоторые математические работы, он дал на это согласие при условии, что в печати не будет упомянуто имя автора. «Право, не знаю, зачем мне известность, – объяснил он свое странное решение. – Это может только увеличить круг моих знакомых, а я, наоборот, стараюсь избегать этого».
209. Рыбалка – спорт, а не бизнес!
Основоположник антисептики, знаменитый английский хирург Джозеф Листер (1827–1912) был заядлым рыболовом. Как-то раз к застывшему над удочками престарелому профессору подошел праздный зевака и от нечего делать затеял с ним разговор.
– Извините, сэр, давно вы занимаетесь рыбалкой?
– Более полувека.
– Еще раз извините, сэр, а много вам удается наловить за каждый сеанс?
– Обычно ничего.
– Ничего? – изумился зевака. – Какой же тогда смысл тратить драгоценное время на столь невыгодное, бесперспективное занятие? Разве это бизнес?
– Да что вы тут городите! – возмутился Листер . – Неужели не видите, что это самый увлекательный вид спорта на свете!
210. Больше света!
Однажды на банкете некий профессор агрессивно напал на австрийского химика Карла Ауэра фон Вельсбаха (1858–1929) и стал весьма высокомерно допытываться у него, как он попал сюда и что он сделал в науке.
– Тайный советник, достопочтенный И.-В. фон Гете (1749–1832) перед смертью воскликнул: «Больше света! Даже теперь, уходя в иной мир, я хочу светом радость доставить!». Вот точно так же, коллега, стараюсь делать и я! – любезно ответил Ауэр.
Когда недоумевающий забияка отошел, ему разъяснили, что Карл Ауэр имел в виду свои работы по источникам света, принесшие ему всемирную славу.