Осень наступала, и сильный ветер срывал с тощих деревьев последние желтые листики, унося их в даль, словно человеческие жизни. С каждым днем становилось все холоднее, а моя одежда теплее, увы, не становилась, вот я и захворал. Пока собрал все анализы, ударили морозы. Районный фельдшер выписал мне направление на госпитализацию в больницу; я пошел на телеграф и позвонил в администрацию шахты, сообщил об этом; и, ранним утром на следующий день я пошел в больницу пешком, чтобы сэкономить на трамвае. Итак, отмахиваясь на каждом перекрестке от толп беспризорников, и предъявляя городовым паспорт на странице прописки, я дошел до больницы. Больница носила звучное название: "... имени Ивана Грозного", поскольку построил ее Иван Грозный в незапамятные времена, для бедноты, коих всегда на Руси было большинство. И отношение к пациентам, несмотря на время и революцию, осталось прежним.
При госпитализации была масса бюрократических препонов, "здесь подписать у того-то, потом в такой-то корпус туда-то, потом на осмотр в тот корпус, потом опять сюда. У вас такого-то анализа не хватает, в больницу не примем! И этот анализ просрочен уже! Не положим в больницу, идите к заведующей, договаривайтесь. И больничный лист нужен? Бланков нет! Остались только мои личные бланки, я сама за каждый бланк столько-то рублей платила! Сюда без бахил нельзя, покупайте у гардеробщицы!" В общем, в каждом корпусе в таком же духе.
Наконец, пройдя огромное количество формальностей, согласований и разрешений, я вошел в палату. Палата представляла собой мрачное, темное помещение с неприятным запахом, с огромным количеством коек с находящимися на них стонущими людьми. Справа от входа стояло огромное количество старой, потрескавшейся стоптанной обуви, от которой исходил смрад. Плесень была повсюду; на арочном потолке сквозь облупившуюся штукатурку виднелась сетка из щепы, подтеков было великое множество. Хорошо, что сейчас мороз, представляю я какого здесь осенью, когда дождь, сквозь прохудившуюся крышу, капает тебе прямо в лоб.
В палате была единственная свободная койка; пружинная сетка в которой давно лопнула, и, поэтому там были доски, и видавший виды матрас. Постельное белье было в дырках и старых пятнах крови, но зато чистое и выглаженное. Я бросил брезентовый узелок с моим скарбом под койку и стал ждать назначения на операцию. Прошел день, назначения все не было. Я хотел было узнать у медсестры, когда у меня будет операция, но встретил лишь страшную брань. Меня успокоил худой седовласый дедушка, который, сказал: "Да не волнуйся ты сынок, назначат, я уже месяц тут жду...".
Итак, я постепенно влился в жизнь этого сообщества, вспоминая произведение М. Горького "На дне"...
Посередине палаты стоял стол, за которым сидели трое пожилых мужчин с татуированными руками, курили и играли в карты. Туалетная бумага здесь была большая редкость, поэтому в карты зачастую играли на обрывок газеты или папироску.
Где находится туалет, я не спрашивал, поскольку его было легко найти по запаху. Рукомойник был в туалете, однако смесителя не было, и воды тоже.
Тараканы, клопы, мыши и даже крысы здесь норма. Крыс мы уже не боимся, они нас тоже. Бывает, сидит такая, морда усатая и смотрит, смотрит..., только ты встанешь, возьмешь специально приготовленную для этой цели палку, замахнешься, а только и увидишь жирную, откормленную сосисками задницу да блестящий хвост, исчезнувший в прогрызанной дыре в прогнившей половице. Затыкали мы эти дыры сучьями, но эти твари или вытаскивали их, или прогрызали новую дыру в рыхлой древесине. Но и бывало, что все-таки и успеешь стукнуть гадину прямо по хребту, как выбросишь ее через форточку, так сразу на дохлую крысу набрасывалась свора голодных собак.
С клопами бороться было проще - каждая ножка кровати стояла в консервной банке из-под килек; перед сном доливаешь в них воду, и сон без клопов тебе обеспечен. А если забудешь-таки долить воды, то не видать сна, как собственных ушей.
В столовой как-то я спросил, из чего этот суп, на что мне ответила толстая тетка на раздаче: "А мне почем знать? Я это дерьмо не ем! Это для вас, дармоедов!". Обычное блюдо здесь было - пюре серого цвета и сосиска тоже неприглядного вида.
Алюминиевые ложки были сильно протерты с одной стороны.
Мыли полы в палате мы сами, по очереди, швабру брали у бабы Дуни. За швабру в залог она брала паспорт.
Наконец наступил день операции. Меня позвали, выдали тщательно отглаженную рубаху с треугольным воротником, с дырками и пятнами. Я вошел в операционную. Меня сразу спросила медсестра:
- Вас предупредили, что анестезия в страховку не входит? Доплачивать будете?
- Да, - ответил я, протянув ей заранее приготовленную сумму. Я прошел дальше. В комнате на полу кое-где осталась кафельная плитка, на потолке висела лампочка прямо на проводе, которая ярко светила, слепив глаза. Я сел в старое обшарпанное кресло со рваным дерматином на углах.
-Так, кто это тут у нас..., - просматривая мою карточку, негромко пробормотал пожилой полный мужчина с проседью и с большим толстым носом с красными прожилками, не глядя в мою сторону, - Вы анестезию оплачивали?
- Да - подтвердил я.
- Зина, этот анестезию оплачивал?
- Оплачивал, оплачивал - ответила Зина. И врач взял стеклянный шприц с длинной толстой кривой иглой...
Дальше ничего не помню. Я очнулся от крепкой оплеухи.
- Смотри не загнись тут у меня, в мою смену! А, ну все, очухался...
Врач продолжил разговор с Зиной:
- Как там, из бухгалтерии не звонили?
- Нет.
- Когда же позвонят эти скоты, сегодня аванс... Ну вот, вроде все, - сказал врач, завязав бинт, - Свободен!
Врач встал, открыл окно, и закурил папироску.
Я вышел, держась за стенку, дошел до палаты и упал на койку без сил. Сразу проверил под подушкой сохранность рулона туалетной бумаги и полбуханки ржаного хлеба - украли... Но выяснять у меня не было сил.
После операции очень тяжко было заснуть. Мало того, что половина людей в палате стонали всю ночь, а другая же половина играла в карты и материлась до середины ночи, да потом, только я задремал, прямо подле окна залаяли собаки, видимо, из кухни баба Дуня выбросила объедки. Собаки остервенело грызлись между собой. После этого мне снова удалось заснуть, несмотря на ноющую боль. Вдруг в палате включился яркий свет, кто-то застонал и заворочался. Вошедшая медсестра громко назвала мою фамилию. Я поднял руку. "У Вас укол. Снотворное." - громко сказала она и резко засадила мне шприц, не смазывая место укола спиртом. "А как же спиртом смазать?" - "Вот тебе спирт, алкаш", - ответила она, пихнув мне в лицо пухлым кукишем. Затупленная игла многоразового стеклянного шприца еле вошла. Дальше не помню, как заснул.
Я проснулся от ритмичного стука по столу. Пациенты сменили карты на домино, курили прямо в палате, попивая воду из стеклянных стаканов. Позже я понял, что это не вода, когда один из них осушил стакан до дна, закусил огромным соленым огурцом из трехлитровой банки, и громко свистнул. После этого в палату вошла медсестра, налила ему полстакана из принесенной бутыли, остальное долив водой из-под крана, а пациент протянул ей смятую засаленную купюру и хлопнул по ее толстому заду, не отводя глаз от фишек домино.
Не помню, как заснул. Снова проснулся посреди ночи на собачий лай, подошел к окну посмотреть. О ужас, это были не объедки! Это были ампутированные человеческие конечности! Таким образом, видимо, крематорий патологоанатомки экономит и списывает керосин...
Наутро я узнал печальную весть: тот дедушка, который ждал назначения на операцию уже месяц, скончался. Эх, не дождался старик... Да храни Бог его душу.
Меня выписали, я получил заветный больничный лист и наутро пошел в шахту. Развивающейся металлургии страны нужен уголь и нужен я, и такие как я, которые достают уголь из недр земных.