Я уже говорил, что в былые времена любил захаживать в пивную на Петровке.
Там было и пиво хорошее, неразбавленное, и люди замечательные. Порой, туда
захаживали даже люди великие или, по крайней мере, очень известные.
Помню я и тот ясный зимний рабочий день. Стоял лёгкий морозец. Я
прогуливался по улице Тверской, и решил зайти выпить пивка, хотя час для
этого дела был неурочный. Те, кто с утреца нуждался в опохмелке, уже
опохмелился и отправился на работу, а те, кто собирался набраться, ещё
работали.
Наскрёб я по карманам мелочи, хватало на пару кружек, и зашёл в пивную.
Действительно, она была непривычно пуста. Только за одним из столов стояли
трое. Я посмотрел на них. Ба, знакомые все лица! Я узнал Пушкина, Толстого и
Чехова. Я запомнил их ещё по портретам, что висели в нашей школе, хотя и
давно это было. После седьмого класса меня из школы отправили в
профтехучилище.
Взяв две кружки у тёти Дуси, я пристроился подле них. Они отпили пива
столько, скольно требовалось, чтобы разлить по кружкам поллитровку. Это
сделал Толстой. Я только сглотнул слюну, но попросить капелюшку водочки
уделить и мне, я постеснялся. Зато прислушался к их разговору.
- Эх, к такому пивку бы рачков да воболки, - сказал Чехов, занюхивая рукавом
выпитое.
- Какие тебе раки, Антоша? - усмехнулся Толстой. - Санкции Запада.
- Причём тут санкции, Лев Николаевич? - удивился Чехов. - Раки и вобла,
кажется, наш, отечественный продукт.
- Ага, - ответил Пушкин. - Раков экспортируют из Германии, а воблу из
Новегии.
- Эти чёртовы санкции, .. твою мать! - выругался Пушкин. - У меня в
гостиничном номере не работает унитаз. Попросил администратора прислать
слесаря, исправить. Отказал, сказав, что унитаз финский, и у них нет запчастей к
нему. Мол, санкции. Унитазы считаются аппаратами двойного назначения.
- И как вы обходитесь, Александр? - поинтересовался Толстой.
- Ходим с Наташкой в кадку с пальмой, словно кошки.
- Обаму там не видел? - спросил Толстой и, аппетитно срыгнув, понюхал
бороду.
- Где, Лев Николаевич?
- На пальме.
- Не видел.
Помолчав, гении русской литературы, придвинули к себе вторые кружки,
снова отпили из них и разлили вторую поллитровку.
- Всё-таки, Лев Николаевич, вы бессердечный человек, - сказал Пушкин. -
Убить женщину, да ещё таким жестоким способом, толкнуть её, бедняжку, под
поезд.
- А, - махнул рукой Толстой, занюхал выпитое бородой, - Анна надоела мне.
Решил обрубить концы одним махом.
- Баба с возу, кобыле легче, - проговорил Чехов, а я навострил уши. Дело пахло
уголовщиной.
- Нужно было бы как-то поделикатнее, Лев Николаевич. Я бы отравил её
мышьяком.
- Старо, Александр. А тут - раз: голова в одну сторону, ноги - в другую.
- А Достоевский убил старуху-процентщицу топором.
Ну, вот, ещё один убийца, - подумал я. - Запомним, Достоевский.
Допив свои кружки, Пушкин, Толстой и Чехов ушли. Я тоже, не
задерживаясь, поспешил на почту, купил конверт и лист почтовой бумаги и
написал:
"Начальнику МУРа.
Настоящим хочу сообщить Вам, что мне удалось подслушать разговор
Толстого, Пушкина и Чехова, из которого я узнал, что Толстой посредством
поезда хладнокровно убил свою знакомую по имени Анна. Ещё Чехов
проговорился, что писатель Достоевский убил топором какую-то старуху. И это
наши писатели, инженеры человеческих душ! Прошу срочно разыскать
Толстого и Достоевского и строго осудить нашим справедливым судом.
Доброжелатель"
Опустив письмо в почтовый ящик, я с чувством выполненного долга пошёл
домой.