И не введи нас, Господи, во искушение! -байки
Так уж сложилось, что я очень доверчивой в молодости была. И ничего такого худого от жизни и от людей не ждала. И потому двери комнаты своей в нашей коммуналке на ночь никогда не запирала. Не было такой привычки. И спала, как убитая. Ну, очень крепко. Меня даже залпом из пушки Петропавловкой крепости было не разбудить.
Но тут... Вот ни с того, ни с сего, проснулась я среди ночи. Как будто меня ангел-спаситель за плечико потряс. Спасибо этому доброму товарищу ангелу! Открыла глаза и вижу совершенно уморительную картинку: мой сосед Борька в одних черных трусах, такой же длины, что и у героев бессмертной комедии Гайдая "Неподдающиеся", уже зашел на цыпочках в мою комнату и начал неслышно подкрадываться к моему дивану.
Я была в ужасе. И не завопишь же от возмущения. Потому, как моя комната была как раз между двумя комнатами мадам Константиновой. А стеночки-то у нас - тонкие. Все ведь ночью слышно. Вот бы от моих воплей мадам наша порадовалась из-за моего … морального разложения! И тут же наряд милиции бы вызвала, чтобы пресечь эту коммунальную аморальную интрижку. Потом - не отмоешься!
Натянула я одеяло на себя, до горла, и со злостью тихо прошипела Борьке:
- Пшел вон, идиот! Пшел вон! Вон пошел, кому говорю!
Борька, услышав мой звенящий от злости шепот, удивленно остановился. Его обескураженное лицо было мне хорошо видно в сумерках белой ночи. Он очень смешно изобразил жест, обозначающий – «Тихо! Тссс…!», приложив указательный палец правой руки к губам, махнул головой в знак согласия. Очевидно, поняв, что на любовном фронте ему тут ничего не обломится, Борька стал осторожно СПИНОЙ пятиться к двери . Вот так, задом, на полусогнутых ногах и на цыпочках, в своих умопомрачительных черных трусах до колен, Борька бесшумно удалился, тихонько прикрыв за собой дверь.
Утром я устроила этому половому гиганту жуткий разнос. В запале я заявила, что не буду с ним не то, что здороваться, но даже кое-что еще делать… Сейчас мне смешно, но тогда я, побуждаемая праведным гневом, поклялась, что даже срать с ним на одном гектаре не пожелаю.
Этот обидный идиоматический оборот из моей студенческой юности на Борьку произвел неизгладимое впечатление. Он ходил по квартире и мрачно молчал целую неделю. Потом пришел ко мне с повинной, с коробкой дефицитных конфет, которые ему достала его любимый бухгалтер Маша, и дико извинялся. Сказал, что бес его попутал. И старуха Константинова с дочкой. Они, оказывается, на кухне в деталях обсуждали тему нашего якобы уже доказанного с Борькой адюльтера. Борька покаялся:
- Я, Танюх, как это услышал, так и озверел. Послал этих гарпий… по матушке! Куда подальше. А че? Эти две кошелки старые, кости нам за спиной моют! Мол, спим мы с тобой и всякое такое… А я и ни при делах? Обидно все же! Подумал, а что ж они зазря-то кости нам моют? Ну, думаю, раз такое дело… Вот и надо сделать ТАК, чтобы стало, значит, не зазря… Но ты не думай, Танюх! Я тебя после ЭТОГО… здорово зауважал. Ты баба - кремень!
Я не знала, мне плакать или смеяться? Убийственная мужская логика: раз напраслину возводят за спиной, так давай адюльтерчик-то коммунальный в жизнь-то и воплотим-с! Что бы не зазря страдать от напраслины! Оказывается, мужчины – заложники некоего мифа о самих себе. Да уж…
Воистину, ввели во искушение Борьку две наши гарпии!
Но вот с тех самых пор я все время дверь своей комнаты на замок запирала на ночь.