Игорь Марков
Скелет в шкафу.
Одноактная пьеса с прологом
Действующие лица
Новый русский
Его подруга
Референт
Анна, урожденная княгиня Худеева
Джон, хиппи, ее муж
Ее дети:
Александр
Наталья
Ее предки:
Худя, племенной вождь, основатель рода
Помещик
Фекла, его жена
Гусар
Монах
Промышленник
Пролог.
Богатая гостиная в стиле 19-го века. Работающие напольные часы, которые показывают, реаль-ное время, в которое идет спектакль.
За столом Анна и двое ее взрослых детей играют в карты.
Анна: Червонная флешь.
Александр: И у меня флешь. Но, к сожалению, пиковая.
Анна: …Ну что ж, прощай, родовое гнездо. 80 лет ты согревало и оберегало нас. …800 тысяч фун-тов стерлингов – это много.
Наталья: Но на троих.
Анна: На двоих. Но с условием, что кто-то из вас будет содержать меня до кончины.
Александр: Прямо король Лир.
Наталья: Королева Лира. Мама, ты все еще очень красива. И вполне можешь еще раз выйти замуж.
Анна: Расшалились. А ты несносна сегодня.
Наталья: Мамочка, все мы время от времени бываем несносны, да и ты тоже.
Анна: Stop it, как говаривал папенька, царство ему небесное.
Входят Новый Русский, который несколько карикатурен – малиновый пиджак, цепура, распаль-цовка, его подруга, на одной ноге и с одной грудью, но в обтягивающих брюках и с ярко выраженными при-знаками мужского пола, его референт.
Анна встает, подходит к гостям, Подает руку для поцелуя, НР с чувством пожимает ее.
Референт: Этим помещением я хотел бы поставить точку в нашем осмотре. Это часть бывшей бальной залы, сейчас гостиная. Здесь вы можете принимать гостей, принимать пищу, устраивать светские рауты.
Новый Русский: Мордобития дома не потерплю.
Референт: Что?
Новый Русский: Зачем мне раунды?
Референт: Какие раунды?
Новый Русский: Ну…. (показывает)
Референт: Рауты. Светские приемы.
Новый Русский: Понял, тусовки. Тесновато здесь, но ладно, что-то решим. Я, собственно, пока для нее покупаю (с гордостью показывает на подругу). В интернете надыбал. Самая модная на сегодня телка. Транвестит, калека, славянка. Три в одном. Штуку в день плачу.
Александр: Надыбал? Телка? Штуку?
Новый Русский: Переведи.
Референт: Мой клиент говорит, что нашел подругу в интернете. И платит ей тысячу в сутки. Это самый модный на сегодня тип женщин.
Новый Русский: И не жалею. Пусть их жаба давит.
Референт: Господин считает, что его приобретение вызывает душевный дискомфорт у конкурентов и знакомых.
Александр: Зачем?
Новый Русский: А мне в кайф.
Референт: Мой клиент испытывает от этого чувство глубокого морального удовлетворения.
Новый Русский: Ну, и шо мы здесь имеем?
Анна: Дому более 600 лет.
Новый Русский: Дому 600? Старье, да ладно, приведу в порядок. Бассейн сделаю, гадючник
Референт: Серпентарий.
Новый Русский: Все будет как у людей, да, кыця?
Подруга: Yes, yes, аякже!
Новый Русский: (Замечает икону, с искренним восхищением) Японский городовой!
Анна: Japan’s policeman?
Референт: Мой клиент выражает чувство искреннего восхищения вашей иконой. Он, вообще, увле-кается старинной живописью. Итак, дом со всей остановкой и с иконой – 800 тысяч.
Анна: Дом со всей обстановкой, но без иконы. И, и, естественно, личных вещей.
Новый Русский: Дом со всей остановкой и с иконой – миллион. Вам за нее никакой Сотбис больше не даст. Икона – это святое. Я ее покупаю обязательно. Или ничего не покупаю.
Анна: Ну-y… хорошо.
Новый Русский: (с воодушевлением) А, может, продадите и род? Я заплачу сколько надо. Еще полмиллиона.
Анна: Как это?
Референт: Вы обязуетесь ни в каком случае не упоминать о принадлежности к роду Худеевых. Мой клиент занимает то место в обществе, которое принадлежит вашему сыну. Он предлагает вам еще полмил-лиона.
Анна: Род, честь, не продается.
Референт: Тем более что вы не княгиня с тех пор как вышли замуж за гражданина США. Архивы, семейные предания, мой клиент готов купить. (в уверенности что она сейчас сдастся, но не собираясь пла-тить) Миллион?
Анна: Прекратите. Последний раз говорю вам - нет, нет и нет.
Новый Русский: И чтоб ровно за сутки здесь никого не было. Время пошло. Если нет – базара не будет.
Референт: Господин настаивает на том, чтобы замок был освобожден за сутки. Начиная с этого времени. Иначе все договоры аннулируются.
Занавес закрывается и открывается.
Действие первое.
Входит княгиня, осторожно подходит к иконе, ставит стул, взбирается на него, снимает икону, открывает тайник, вынимает бумаги.
Входят дети. Она роняет икону, бумаги разлетаются.
Наталья: Что это?
Анна: Это мои личные бумаги.
Александр: (приглядевшись). Да нет, это, скорее, наши личные бумаги
Анна: Саша, я прошу тебя…
Наталья: Мама, ну это что?
Анна: Не видишь – бумаги
Наталья: Что за бумаги?
Анна: Это… как вам сказать… тайный архив дома Худеевых, здесь то, что вам, а тем более другим, знать не положено.
Александр: Мама, мы давно взрослые.
Анна: После моей смерти.
Наталья: Почему?
Анна: Так принято. Этот архив передавали после смерти. Хотя… что ж, вы взрослые, род кончил-ся, да и стыдиться особенно нечего. Худеевы всегда хранили свою честь. По-разному, но хранили.
Александр: Мама! Все рушится, мы взрослые люди. Какие могут быть от нас тайны! Вот, скажем, в этом пергаменте. (поднимает, пергамент, открывается шкаф.…Появляется Худя – основатель рода, в ма-лахае, в шубе.
Худя: (кланяется) Худя я. Новая русская. Вчера стал русская. Кинязь стал. Батюшка шубу со своего плеча дал. Мы все, эйгоны, русские стали.
Пятясь, исчезает в шкафу.
Александр: Так вот каков основатель нашей династии. А что, нормально. Племенной вождь при-знал себя вассалом, вот и князь.
Наталья: Чукча (хихикает).
Анна: Стыдно, дочь, стыдно. Ты ничем кроме своего происхождения не лучше чукчи или эскимоса, или полинезийца, в конце концов. И неизвестно, были ли подданные Юсуповых лучше эйгонов.
Наталья: Извини, мама, я не подумав.
Александр поднимает другую бумагу. Дверца шкафа распахивается, на пороге монах, вздымает над головой наперсный крест:
Монах: Никон, ереси изблевывающий, сдохнет в блевотине своей свой, а Русь святую разопнут слуги Диавола, а никонианцы служить им будут. Распнут Россию, но не пройдет и три раза по тридцать лет – воссияет она во Славе Божией, и поведет за собой народы, яко Спаситель. Смерть ее изгонит смерть у на-родов, воссияние ее даст всем бессмертие. Это я говорю вам, Иегудиил Блаженный.
Перекреститесь!
Все несколько ошарашено крестятся.
Монах: Кукиш Господу кажете! Опомнитесь, никонианцы, Богом проклятые! Пока не будет исти-ны, истинной веры, не будет спасения земле Русский! Вот как креститься надо! (истово показывает).
Уходит, хлопнув дверцей шкафа.
Наталья: Ошибается, похоже, предок, сейчас 2011-й, должна бы уже и воссиять.
Александр: Вот что происходит, когда государство вмешивается в религию.
Наталья: Я даже не знаю, сколько у нас православных церквей.
Александр: Русская православная киевского, московского патриархата, катакомбная, армянская, грузинская…
Анна: Прекрати, это попахивает богохульством.
Александр берет другую бумагу. Дверца шкафа открывается и появляется Помещик, ведя под руку Феклу.
Помещик: Фекла!…. Свет очей моих! (тихо обнимает ее и прижимается).
Фекла: Да что вы, барин! Что с вами деется!
Помещик: Сердце мое уязвлено стрелой жестокого Амура.
Фекла: Ладно, пойдемте, барин, на сеновал!
Помещик: Какой сеновал?! Уединимся, окунемся в блаженную негу алькова, предадимся бурно-нежной страсти!
Фекла: Пойдем, барин, окунемся, предадимся. Это в баню что ли?
Помещик: Нет, в будуар, вон туда! заводит ее в шкаф, садится и пишет: Все имущество мое, дви-жимое и недвижимое, завещаю жене моей, Фекле Дормидонтовне.
Торжественно поднимается и уходит в шкаф
Анна: Очень благородный поступок, очень благородная любовь. Но Фекла Дормидонтовна очень любила «блистать на балах», сначала с соседями, потом в уезде потом в губернии, и до столицы добралась, после чего князю Худееву было отказано в обществе. Он, в самом деле, любил ее, и считал, что недостоин ее, так не умел пахать, построить дом, даже косу толком направить не умел. Он боялся обидеть ее малейшим замечанием или упреком, - обижалась она бурно и с удовольствием. И, похоже, она ему еще и рога настав-ляла с дворней, – подобное притягивает подобное. Он задолго до Льва Николаевича и шестидесятников хо-тел уйти в народ, к сохе, но она не позволила.
Александр: Радищев стонал и вопиял, а он из простой дворовой девки сделал княгиню.
Наталья: И результат….
Александр: Завещание было оспорено?
Анна: Нет, мы решили не пачкаться, но проявили особую заботу о воспитании детей Феклы Доми-донтовны. Пажеский корпус, да и Смольный институт – закрытые заведения.
Александр берет следующую бумагу (в растерянности): тут мат.…
Анна: Ну, тогда пропусти его.
Александр: Так… себе… твою мать… Je pas… впрочем, это вместе, французскими буквами рус-ское слово написано…. Да не могу я читать! Тут все матом написано!
Анна: Тогда не надо читать.
Распахивается дверь, из шкафа выпадает смертельно пьяный поручик, мочится на стенку шкафа, падает в кресло, шумно портит воздух, потом томно обмахивается дамским платочком, вынимает сига-ру:
Поручик: Дамы позволят закурить?
Не дожидаясь ответа, закуривает.
Анна: Поручик…
Поручик: И кто мог подумать…. Эти бляги, это говно …
Анна: Поручик, мы просили бы вас быть осторожнее в выражениях.
Поручик: К сожалению, мадам, я владею только французским и матерным.
Анна: Тогда лучше, наверное, по-французски.
Поручик: Ну, виноват, ну пили, ну, пари, что скинут Государя. Гришка Пестель поклялся, что не будет пить, пока не напишет Конституцию. И не пил, клянусь Вельзевулом, тонняга!
Муравьев еще, мать его, Апостол – (с сарказмом) «меньшие братья наши» …. Нахватались в Пари-же – фратерните, мол, эгалите, либерте – компрене ву? Государь то ли помер, то ли во скит ушел, не стало его, дак подняли солдатиков, вывели на площадь! … (хватается за голову). Ни плана кампании, ни диспо-зиции, ни дислокации, – сами не знали, чего хотели, - то ли просвещенную монархию, то ли республику, то ли просто в штосс сыграть. Наши-то – не французы – стояли, как приказано, а их артиллерия картечью ко-сила…. Французы верткие, подвижные, у них люд, мастеровые, Бастилию разнесли…. А наши.… Ну, пяте-рых повесили. Мало! Я б их всех запорол бы там, на Сенатской, пусть бы их голубая кровь на красную му-жицкую побрызгала.
Анна: Поручик, ваше поведение шокирует.
Поручик: Это мое поведение шокирует? Вы Сашки Пушкина в Кишиневе не видели! Брандырша в Санкт-Петербурге жаловалась государю, чтобы запретил камер-юнкеру Пушкину посещать бордели, так как он, видите ли, развращает ее овечек. Хуэнте Овехуна, мать ее. А я что? Не мальчики кровавые в глазах, му-жики здоровые. Тьфу! Я на то, что проиграют, не зря поставил, выиграл, А Государь еще 40 000 золотых Сашкиных долгов отдал. «Невольник чести», тьфу! Государь ведь с мужиков живет, и те деньги Сашке от-дал. Неблагородно как-то получается.
Поручик опять отвратительно и оглушительно портит воздух, потягивается, затягивается сига-рой, иронически-жалобно) «Мужик, кормилец наш». Радищев как чувствовал, сам ушел. Ох, не доведет нас до добра любовь к малым сим, (патетически) Богоизбранный богоносец! Тьфу!
Поднимается, уходит в шкаф
Анна: А поручик, между прочим, герой Отечественной войны, дважды ранен, в Сибирь ездил, к ссыльным.
Наталья: И пил с ними.
Александр: И пил. Но большинство пили в столицах.
Берет следующую бумагу. Выходит промышленник. Джентльмен, одет соответственно, кольцо с бриллиантом. С достоинством садится в кресло
Промышленник: Я кормил несколько десятков тысяч рабочих…. Построил три больницы, пять земских школ, церкви, хотя никогда не любил попов. Красные говорят, что я грабил, эксплуатировал…. Я работал по 16 часов, бывало, не спал двое-трое суток….
И вот – я вывожу бриллианты в теле моей жены, и в этих ужасных поездах копаюсь в ее отходах. Что мне стоило найти место, чтобы перебрать окровавленное содержимое ее ночной вазы, что мне стоило сохранить ее в вагоне…. В ночной вазе была кровь, я думал, что алмазы режут кишечник, оказалось – ди-зентерия. Она выжила, а вот я умираю. Остается только дочь. Хватит ли у нее ума распорядиться той частью богатства, что мы могли спасти?
У меня не было пролетариев. У меня были рабочие. Каждый имел крышу над головой, дети его хо-дили в мою школу, а если он болел, то лечился в моей больнице. Да, он получал меньше чем английский или немецкий рабочий, но не настолько меньше как сейчас.
Просрали Россию! Николай был слишком мягок, а России нужна была твердая рука, и плеть.
«Святой великомученик»! А на какие муки он обрек Россию!
Россия была на первом месте в мире по темпам роста производства. Самый тяжелый в мире самоле-ты, самые быстроходные в мире корабли. Если бы не большевики, не мы бы в Германию драпали, а немцы к нам. У них империя трещала, и кайзера они все-таки скинули. Большевичков только им Бог не послал.
Уходит в шкаф
Анна: Благодаря нему мы и выжили. Здесь он тоже не оставался не у дел, помогал нашим соотече-ственникам, которые очень нуждались в помощи. Это он, вы знаете, купил этот дом.
Александр: Да, Россия была распята, но был распят и каждый россиянин. Даже вожди революции.
Берет последнюю бумагу. Появляется хиппи.
Хиппи: Те, кто умирает от передоза, сразу попадают в рай, – в аду они уже были.
Make Love, not ware. Я делал любовь с этой маленькой русской контессой. Она выучила меня рус-скому, я прочел Достоевского и понял, что мое место в коммуне, но и там мне было тесно.
И эта русская, которая так хотела возвышенных чувств, что даже не путала love и sex. Она знала только love , я знал только sex. Она хотел от моего тела детей, я хотел о ее тела кайфа, и жизнь наказала нас – я получал громадный кайф, а она не могла иметь детей, хотя очень хотела. В нашей коммуне, конечно, рожали, и в нашей коммуне, конечно, были девчонки, внешне похожие на нее, и я, конечно, уговорил их.
Оригинальная получилась семейка, – не жена изменила мужу и родила бастардов, а муж изменил жене и принес в дом пополнение. Да и какая это была измена?! Она знала и мирилась, потому что знала, что она не может иметь детей, и знала, что я принадлежу всем женщинам мира, а они мне. Есть много семей, где неизвестен отец, а у вас неизвестна мать. Я не знаю, кто вы по национальности, не знаю кто вы по крови. Я выбирал тех, кто был похож на Анну – то ли англичанки, то ли шведки, то ли норвежки, да и это не важно - я вообще мог негритенка принести, и Анна воспитала бы его как родного, как воспитывала вас.
Но – по этим дурацким законам, - еще один парадокс – она уже не княгиня, и дети ее уже не князья. Но воспитывала их она, я умер рано, и кем бы они ни стали, они будут князьями. По воспитанию, по духу, хотя у них нет ни права, ни крови. Но я прожил в кайф, чего и вам желаю. Зря только я укололся. Уже через месяц мне нужна была доза не для того, чтобы поймать кайф, а для того, чтобы выйти из ломки.
Сейчас много говорят о борьбе с наркотиками. Я бы обязательно показывал всем, кому исполнилось 14, наркомана в ломке. Но этого не будет, – слишком большие деньги крутятся в наркобизнесе.
Дети мои! Не трогайте травку, не вздумайте кататься на колесах, не прикасайтесь к машине! Живи-те за меня, потому что я существовал, а не жил. Жаль, ребята. Good luck.
Уходит в шкаф
Александр: Так что получается? Ты нам не мать?
Анна: А какая сейчас разница? Потому я и не хотела показывать вам….
Наталья: Какая разница? Ты все равно была нам матерью.
Александр: Но все же…. Я хотел бы увидеть мою настоящую мать
Анна: Отец все откладывал, не хотел говорить, а потом заболел, а потом его не стало. Да я и не очень хотела с ними знакомиться.
Наталья: Саша! Ну как ты можешь….
Александр: Прости, мама, и в самом деле….
Анна: Ну вот, дети, вы и знаете всю правду. В шкафу не осталось скелетов. Вы не Худеевы, и во-обще вы не мои дети. А вы к этим скелетам не имеете никакого отношения. Совесть ваша чиста. Вы начи-наете свою жизнь и свою историю сначала. И от вас зависит, какие скелеты окажутся в ваших шкафах. Кровь, как и все иное, не имеет значения. Имеет значение душа. Я хотела рассказать вам все попозже, в за-вещании написано про тайник в иконе. Все. Кончился род Худеевых. Давно кончился.
Наталья: Мама!
Александр: Мама…. Мы всегда будем любить тебя, хранить память о наших предках! Отец пра-вильно сказал, мы останемся дворянами.
Анна: Все уйдет этому… этому… (подбирает более мягкое слово) нуворишу… (с презрением) но-вому русскому.
Александр: Все мы новые русские. Все мы начинали с Худи. Может, его внуки уже будут строить не казино, а больницы, не гостиницы, а богадельни, не бордели, а картинные галереи…. Да и на первого Романова посмотри…. «Миша умом слаб…» А у этого дети в престижных учебных заведениях, пообтешут-ся, и папу стесняться начнут. Деньги у него, конечно, криминальные, но сколько он рисковал, сколько поте-рял друзей, женщин, продавая душу дьяволу... Вот теперь у него души нет. Жалеть его надо, а не иронизи-ровать. Но у детей и внуков душа появится обязательно.
Наталья: Да они нигде не блещут. Демократия. Президент – 5 лет, а Государь всю жизнь Государь.
Анна: Сколько времени пройдет….
Александр: Мама, сейчас 21-й век, и. может, больницы будут строить уже его дети, тем более его страна в этом так нуждается.
Анна: Это не наше дело. Худеевы служили России и ее символу. И нынешние государи – президен-ты – не блещут. Конечно, и у вас будут скелеты в шкафу, но это будут уже другие скелеты. У вас плохая наследственность, родители – наркоманы, но, похоже, слава Богу, все обошлось…. Я в Россию хочу.
Александр: Нет России.
Анна: Знаю. И Екатеринослава нет. (с сарказмом) Днепропетровск! Странная традиция – называть города именами палачей.
Наталья: Палачей?
Анна: А как же, первый советский министр внутренних дел. Правда, палач, видно, оказался нику-дышный… тускло закончил, директором музея революции.… Вот и мы новые русские – без фамилии, без родословной, только с деньгами, но мы останемся старыми русскими, правда, дети? Не важна кровь, не важ-но имя, но мы останемся Худеевыми, которые никогда и нигде не уронят чести своего дома, не обидят сла-бого, не унизятся перед сильным. Тут не нужны больницы и странноприимные дома. Тут не нужно помогать бедным. Родина ждет нас, дети.
Наталья: Мама, а ты уверена? Сколько им давали, - все в пропасть, в Мерседесы и особняки.
Анна: Надо не давать, не жертвовать, все делать самим. Я думаю, у нас сил хватит. И денег. Хотя бы на первое время.