(Mihail Kaban-Petrov photo)
На Покров, мужчину по фамилии Гоноров разбудил звук циркулярной пилы. Летел косой снег, горели фонари, а сосед напротив, по фамилии Карамазов, заготавливал дерево для свой печки.
Гоноров, хмурной и правдивый, встал в позитивных оранжевых трусах с теплой кровати, сунул голые ноги в валенки, на худые плечи надел халат, затянул его на покатом пузе, шмыгая носом, резко проводя под ним горизонтально поставленным пальцем, пересек улицу, толкнул калитку, обогнул соседский дом, приблизился к спине Карамазова и ударил его в ухо.
- Я хочу спать! – заорал бывший губернатор Гоноров. – Заткни свою пилу, или хуже будет!
Сосед Карамазов затих над темной зеленоватой палкой от старого забора, разрезанной пополам – по половинке в каждой руке – и даже не повернулся. Только разинул рот от боли, двусмысленно посмотрел на свежий распил и вырубил мотор.
Карамазов решил мстить.
В тот же день после обеда, когда солнце закрыла серая неравномерная вата облаков, Гоноров, штопающий теплые носки у окна, услышал звук разбивающегося стекла, и в комнату упал гладкий карьерный камень.
Гоноров, в чем мать родила, стремительно вылетел за границы своего участка, вероломно вторгся в пределы соседа, повалил его на огородную землю, помутузил тело какое-то время, поднялся, плюнул на кучу листвы, приготовленную для сжигания, и двинул на параллельную улицу к плотнику Ивану Перепелкину, застал его в сарае, смотрящим на потолок, с гвоздем между губ, и повел его к себе, чтобы заменить стекло или окно целиком – там видно будет.
Все произошло так стремительно, что когда хозяин с работником вернулся к себе и заходили в не запертые ворота, сосед Карамазов еще сидел на остывшей грядке с расцарапанным лицом, разодранной губой, щупая пальцами пустые места, где были зубы, отплевывая почву, песок и мелкие камешки. На поврежденной части головы Карамазова имелся запекшийся бардовый ручеек, который, как ему казалось, все продолжал течь и даже приобрел свойства пощипывать и фиолетовый спектральный оттенок.
Вскоре приехала скорая и милиция. Пострадавшего повезли на машине с крестом вверх по горке, в сторону города, из выхлопной трубы стреляло, а милиционер, прочищая горло, стоял у ворот Гонорова, смотрел в камеру слежения, потом снял фуражку, пригладил волосы и вежливо нажал на звонок.
- Чего тебе?! – заорал экс-губернатор в разбитое окно второго этажа.
- Поговорить бы… Кха-кха…
- Открой свой сейф – и расскажи своим деньгам откуда ты их взял!
- Инокентий Варламович, пустите – вся улица уже в курсе. Это нельзя будет замять просто так, если вы меня не пустите.
Профессиональная память активизировалась, мысленно сняла пистолет с предохранителя - милиционер вспомнил случай, как бывший чиновник Гоноров сплавил своих породистых собак в живодерню по совету адвоката, чтобы не сесть за нанесение псами тяжких телесных повреждений повару, сторожу и домработнице, которых подкупил Карамазов. Компромата, при желании, набрать можно было не мало. В этот момент электрический замок перещелкнул задвижку и ворота отъехали на метр.
- Что будем делать, Инокентий Варламович? – задал вопрос милиционер прямо с порога комнаты. – И смех и грех, - у вас что ни зима, так проблемы с Карамазовым. Хоть бы летом, что ли, ссорились – мне к вам приятнее было бы ездить – рыбалка, уха, или банька… грибные места… Вот комаров, правда, не люблю…
- Оформляй на Карамазова мелкое хулиганство, – ковыряясь в зубах, и не отрываясь от экрана, сказал бывший чиновник. Сейчас он был похож на действующего губернатора. По телевизору показывали спаривание дельфинов.
Ванька Перепелкин слез с подоконника, шлепнул несколько раз ладонь об ладонь, и потер их об штаны, что могло означать и конец работы, и начало упражнений с бутылкой, но, обычно, и то и другое.
- Сделаем, Инокентий Варламович! А можно спросить: вы в детстве таким же драчуном были? Мне отец говорил…
- Хочешь выпить, капитан? – прервал его взволнованный голос Гонорова.
- Не откажусь, как говорится…
На расцвете, когда уличные фонари ослабили свою власть над тьмой, пьяный капитан милиции снова забросил шарф за спину, и они подошли с плотником к автомобилю. Милиционер снял свою руку с плеча Перепелкина.
- Вань, ты не знаешь, - почему у такого уважаемого человека, как Варламыч, нет в доме салфеток? Ты же местный, вхожий, так сказать… И почему, это, - конечно, не мое дело, - у него…
Плотник Иван поднял указательный палец вверх и покачал им. Страж закона несколько секунд следил за движением матовой фаланги собутыльника, потом опустил голову, шарф опять сорвался и повис, милиционер хыкнул, дернул на себя ручку служебной машины, рухнул в кресло, завел ноги под руль и поехал отсыпаться к адвокату экс-губернатора.
Когда спина плотника исчезла в проходе между домами, из города по первому снегу приехало такси к дому Гонорова, забрало розовых муз - взъерошенных, уставших и довольных проституток.
К Карамазову, бывшему ветерану, контуженному на войне с финнами, впоследствии - авторитетному партийному работнику края, никак не мог придти сон – его место занимала обида на господина Гонорова. Ветеран отказывался спокойно смотреть на его пухлую наглую рожу с маленькими простодушными глазками, на его безвкусную трехэтажную дачу с участком в пятьдесят соток, на яркий свет его обоев, бьющих праздником в рядовые дни из-за не задернутых штор.
Карамазов пыхтел, трудился на износ, предавал и закладывал товарищей в сталинские времена, воровал по-тихому, старательно заметал следы, грубо, но методично лизал зад любому начальству во времена застоя, пока не получал награды, но этого прощалыгу, поганого соседа, сделавшего умопомрачительное состояние в короткие перестроечные времена, не мог он оставить без внимания. Возможности и связи Гонорова сводили с ума злопамятного и жадного партийца. Особенно партократа бесило, что Гоноров, по паспорту, имел имя с одним «Н», и даже не предпринимал никаких попыток, чтобы это изменить!
Каждый раз, восстанавливаясь после конфликта с соседом, Карамазов ставил фотку Гонорова на подставку для нот, садился за фортепиано и музицировал изо дня в день, пока не придумывал новую гадость.
А господин Гоноров был отходчивым человеком - макнет в сердцах соседа головой в навоз, или треснет плоским местом штыковой лопаты по жопе – и забудет. Наверное, и не вспоминал бы о конфликте, кабы не его настойчивый сосед.
Так, из года в год, стрелка доходила до цифры 12, и рвалась дальше, чтобы снова придти к ней. Между домами соседей гасло с уходом тьмы и крепло с ее возвращением искусственное освещение.
А однажды, по весне, приехали озеленители, и между бетонными столбами тут и там понасажали прутиков – и убеждали, что придет красота и спасет мир - вымахают тут вот такие клены, с красными листьями, как на флаге Канады. И даже, вроде, они никогда не станут сбрасывать листву - такой вот вывели сорт.