История полётов, осуществляемых на ЛА класса "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ", является одной из основных задач неформальной общественной группы "АНОНИМНЫЕ АВИАМЕХАНИКИ".
Вашему вниманию предлагается ещё один из найденных группой "АНОНИМНЫЕ АВИАМЕХАНИКИ" документов.
Ну, до чего мне не везёт. Только я размечтался, что хотя бы на Марсе найду тихое, спокойное место, в котором в неспешной беседе с хорошими друзьями и подругами; возлежа на удобных ложах образованных патентованным зе-краггашевским силовым полем в глубокой тени мраморного портика собственной виллы; потягивая из старинных бокалов гранёного лизиазирского стекла искристое голубое вино знаменитых виноградных лоз, произрастающих лишь на скалистых берегах Aurorae Sinus; покуривая тонкие пахитоски, скрученные ловкими пальчиками местных одалисок, и пуская красные кольца хаврового дыма в тёмно-синее безоблачное небо, застывшее в ожидании осенних пылевых бурь...
...Как жестокая реальность вновь резко изменила мою судьбу.
И вновь мне придётся отложить на потом занимательный рассказ о наших приключениях в небесах, на поверхности Тумы и в подземельях грозной царицы Магр, ради не менее поучительного повествования о событиях происшедших... Или быть может, ещё не происшедших, но возможных?
Должно было так случиться, как любил говорить мой приятель Билли Пилигрим, с которым я познакомился в бытность мою на планете Тральфамадор, что оказавшись в безвыходном положении в Колодце Сомнений, я, спасая себя и товарищей, сумел отремонтировать древний яйцеобразный межпланетный корабль Магацитлов и улететь с Тумы.
Поскольку магацитлового аналога ультралиддита хватило лишь на старт с Тумы и на выход на баллистическую траекторию полёта к Земле, наше путешествие заняло половину земного года.
Обстановка на борту яйца-корабля к концу полёта была очень напряжённая. Это объяснялось большой скученностью в малом объёме и ограниченными запасами кактусовки-плутовки. Посудите сами - полная фляжка кактусовой водки оказалась только у поручика Ржевского, да и то совершенно случайно.
Сразу после нашего побега бедняга-поручик был укушен пауком в полуразрушенном тоннеле подземелья царицы Магр, и не успел даже сделать глотка из своей фляги, которую наполнила заботливая сестра Ихошки.
Она была полностью очарована внешностью и манерами столичного кавалера, бравого гусара-механика, и не обращала внимания на такие пустяки, как грязный мундир, стоптанные сапоги и помятый кивер. Звалась она Игошка, что впрочем не мешало ей быть симпатичной и весёлой девицей.
Ржевского всю нашу поземную эскападу нам пришлось тащить на своих плечах, а подкрепить силы по-настоящему можно было только кактусовкой из личных фляжек. Тем более сасими, вырезанное из паучьих ляжек, вызывало бешенную жажду.
А во фляжках и манерках у нас была только кактусовка. Это на Туме. А в других местах и временах - чего только в них не плескалось... Водка, самогонка, кунтушовка, виски, джин, кальвадос, шило, бренди, арак, киршвассер, шнапс, узо, текила, мецкаль....
А один раз в манерке нашего эстета господина Тараноффа обнаружили бальзам "Абу-Симбел".
Пили мы этот бальзам стоя под пролётом Андреевского моста. Сороковой день шёл проливной дождь пополам с чёрным пеплом. Москва-река вышла из берегов.
Подъесаул Лось-Лисицкий привязал швартов к ржавому железному крюку, бог весть зачем вбитому в гранит облицовки опоры моста. Наш десантный катер мотало мутными струями воды влево-вправо.
Мокрый швартов тёрся о кнехт с противным скрипом, палуба уходила из-под ног, а мы пили горький бальзам, передавая быстро полегчавшую манерку по кругу и смотрели на багровое зарево в половину неба.
Битумно-чёрные стволы сломанных деревьев по верху Воробьёвых гор... Опалённая немыслимым жаром, покосившаяся монастырская колокольня...
Горящие заводские цеха на другой стороне реки...
Бальзам был горек и пах какими-то экзотическими сушёными травами.
-Твою, то тьма! -выругался подъесаул, длинно сплюнув за борт, -Как будто настойку на мумии фараона пьём!
-Тризна по погибшему миру, -мрачно процедил поручик Ржевский, кивая на зарево в небе.
-А по мне вроде ничего, -сказал я, закуривая папиросу.
-На халяву и хлорка творог, -добавил Таранофф, пристёгивая опустевшую манерку себе на пояс.
-О, господа, смотрите! -воскликнул мичман Панин, указывая рукой вверх по течению реки.
Мы все оборотились в указанную сторону. Посередине взбаламученной поверхности, покачиваясь на огромных волнах, плыл вверх ногами труп здоровенного мастодонта в остатках боевой сбруи, крепящей карапакс к спине.
То что я сначала принял за торчащие из воды корни плывущего дерева, оказалось его кривыми бивнями.
В морщинистом боку мастодонта торчал оперенный конец большой стрелы, выпущенной из "Скорпиона".
-Неужели кто-то ещё жив в Белом Городе? - удивился Лось-Лисицкий, задумчиво глядя вслед уже затерявшемуся в волнах мёртвому чудовищу.
-Время! Пора плыть, господа! -сказал Панин, заведя мотор и отвязывая швартов от крюка.
И мы поплыли. Тогда вокруг было много воды. Вот только на вид она была не прозрачная и от зарева в небе приобрела тёмно-красный цвет.
Ну совсем как кровь.
В тот раз мы далеко не уплыли. Там где в Москва-реку впадает маленькая речка Сетунь что-то с произошло с нашим десантным катером, ну и с нами тоже.
И без того мрачный пейзаж вокруг нас начал исчезать, как будто на матово-чёрном стекле чья-то огромная рука смывала мокрой тряпкой слой свежей грязи, налипшей на это стекло.
Сначала исчез речной берег слева, и вместо него возникло пятно тьмы с неровными краями. Панин резко переложил руль, катер закачался под ударами волн в борт и медленно покатился вправо. Я вцепился руками в леера, стараясь не вылететь за борт.
Но кто-то не удержался, кажется это был подъесаул Лось-Лисицкий, его тело исчезло в бурных волнах. Он вынырнул только один раз, метрах в десяти по левому борту продолжавшего разворот катера, успел вскинуть руку к багровому небу.
Затем он резко ушёл под воду, мутная вода в этом месте как-будто вскипела, в образовавшейся воронке я успел увидеть большой ромбовидный плавник и гладкий чёрнокожий бок неведомой твари, утащившей нашего товарища.
Кто-то пронзительно закричал, раздался выстрел. Но я даже не оглянулся, потому что всё тем же маховым движением прямо передо мной начал исчезать низкий речной берег с горящими развалинами Новодевичьего монастыря, затем река, потом нос катера и часть рубки.
Причём от мичмана Панина, стоящего в рубке и которого я видел со спины в окно, осталась только нижняя часть туловища, косо срезанная тьмой.
А потом меня тоже стёрли.
Быть может... "Быть может" - помнится так назывались дамские духи в одной из стёртых Реальностей. Быть может вам интересно знать что чувствует человек, которого стёрли?
Отвечаю. Физически он не чувствует ничего. Остаётся чувство изумления от мнимой простоты процесса стирания физических деталей и физических же явлений мира, мгновение до того казавшихся неколебимыми.
Я пытался выяснить у моих друзей, что они чувствуют в момент стирания. Поручик, Ржевский выслушав мой вопрос, сперва принялся губами дудеть марш Лейб-Гвардии Кексгольмского полка, а потом, не прекращая дудения поднял согнутую в колене правую ногу повыше, прижал указательный пальцем правой руки к вытертому, полинявшему в походах, сукну своих чакчиров и сделал характерное вращательное движение, коим обычно давят мелких насекомых, типа клопов.
После чего поручик опустил ногу, тем же пальцем взбил повыше свои усы, и так и не взглянув мне в глаза удалился. Я постоял, прислушиваясь к скрипу песка под подошвами поручиковых сапог и к затихающим звукам марша, и пошёл искать кого-нибудь ещё.
Мичман Панин внимательно выслушал меня, а затем задал вопрос: -Вы знаете что означает если чайка летит жопой вперёд? Я пожал плечами нерешительно улыбаясь.
-Это значит что ветер сильный, -продолжил мичман, поправил фуражку на голове и тоже удалился.
Господин Таранофф по существу заданного вопроса ничего мне не ответил, а лишь молча снял с пояса манерку и предложил мне выпить кубинского рома. От такого предложения я отказаться не смог.
А позже, когда мы сидели на карнизе доходного дома на Лиговском обнявшись за плечи, и раскачиваясь из стороны в сторону пели:
-Однообразные мелькают
Все с той же болью дни мои,
Как будто розы опадают
И умирают соловьи,
-я и позабыл с чем обращался к Тараноффу.
Подъесаул же в ответ, вытащил из кобуры свой "наган". Повернул вбок подпружиненую дверцу, открывающая каморы барабана и вытащил из него все патроны кроме одного.
Потом он закрыл дверцу, с хрустом крутанул барабан по ладони левой руки, быстрым движением взвёл курок и поднёс дуло револьвера к своему виску.
Не успел я дёрнуться к нему с целью перехватить и вывернуть кисть его руки в бок, как подъесаул нажал на спуск. Раздался сухой щелчок.
Наверное это и был наиболее верный ответ на мой вопрос. Наша жизнь - "русская рулетка"
Эк меня кинуло в отступление от основного рассказа.
Итак, на борту нашего корабля обстановка была напряжена. Посудите сами - шесть месяцев в запертом не проветриваемом помещении ограниченного объёма, которое к тому же по инерции перемещается с третьей космической скоростью в междупланетном пространстве.
На Туме, в той окаянной шахте и при тех летальных обстоятельствах, да ещё в цейтноте, у нас не было времени проверить наличие жизненных припасов на борту древнего яйцеппарата - так для простоты мы назвали яйцеобразный междупланетный аппарат, хранившийся в подземельях царицы Магр со времён нашествия Магацитлов.
Главное для нас тогда было - убраться побыстрее с Тумы. Старт удался, яйцепаррат не только взлетел, но и чудом не врезался в каменную крышку, которую начали закрывать солдаты верные Тускубу, пролетев от её края на расстоянии полуметра.
Сквозь рев двигателя коротко простучали по борту яйцеппарата пули автоматных очередей. Рев двигателя внезапно стих - кончилось топливо, но мы уже были вне пределов атмосферы Тумы в междупланетном пространстве.
Мы кряхтя и растирая ушибы всплыли над полом, и я броском направил себя в машинное отделение, позвав с собой поручика Ржевского в качестве помошника. В машинном мы с ним начали открывать всевозможные люки и задрайки, кроме тех где крючковатыми буквами по-магацитловски были написаны предупреждения об опасности.
Как ни странно эти предупреждения были эквивалентны русскому аналогу предупреждения: НЕ ВЛЕЗАЙ - ТЕСТИКУЛЫ ОТОРВЁТ!
Мы и не влезали с поручиком, но в остальных местах нам удалось намести и наскрести горсти три магацитловского аналога ультралиддита.
Всё что мы собрали, я засыпал в приёмную воронку расходного топливного бака, предварительно просеяв порошок через стертую до дыр портянку, которую мне любезно предоставил поручик Ржевский разувшись.
Едва не задохнувшись от запаха исходящего от портянки, похожего на запах английского сыра Зловонный Епископ, я поспешил в рубку, где мичман Панин кусочком белого известняка делал вычисления на манжетах господина Тараноффа, пытаясь определить угол, на который надо изменить курс нашего яйцеппарата, для того чтобы попасть в ту точку пространства, где через полгода должна будет оказаться наша родная планета Земля.
Некоторое время я тупо размышлял о том, чтобы мы делали если бы Панин в поземелье не сунул в карман своего кителя обломок известняка отбитого пулей наших преследователей, одновременно наблюдая как мичман мечется от иллюминатора к манжетам Тараноффа, по пути лихорадочно делая расчёты на пальцах своих рук.
Наконец Панин закончил расчёты и прокричал мне: -37 градусов и ещё два пальца левее Фобоса!
Я оттолкнулся от стенки и уплыл в машинное. Там мы с Ржевским зацепились носками сапог кто за что смог, и начали крутить маховое колесо на червячной передаче поворотного механизма главной дюзы яйцеппарата.
Крутить что-либо в невесомости очень неудобно, потому что всё время тебя разворачивает в противоположную сторону. А тут ещё мне приходилось периодически отвлекаться чтобы проверить угол отклонения дюзы от оси яйцеппарата по медному траспортиру со стрелкой, который находился у самого пола машинного отделения.
И нам надо было очень спешить, потому что и мы и Фобос перемещались в пространстве.
Установив указанное Паниным склонение относительно нынешнего направления движения яйцеппарата, мы ещё минуту крутили маховик, дабы компенсировать неизбежный снос Фобоса.
Затем я мухой подлетел к рукоятке древнего магнето, прикреплённого к стенке машинного отделения. Напомню, что яйцеппарат был изготовлен до Всемирного Потопа, ещё во времена правления царя Ашоки Великого в ремесленных мастерских Удджайна, столицы Аванти. Об этом напоминала надпись на шильдике из слоновой кости, также прикреплённом к стенке машинного. Надпись гласила:
Сия вимана сработана в слесарной мастерской торговца Видишанагара.
Кали — освободительница, защити тех, кто Тебя знает, о ужасная Разрушительница времени, тёмная Шакти Шивы.
Сам корпус магнето был сработан из чёрной бронзы и богато украшен резьбой изображающей гирлянду человеческих черепов, а рукоятка была выполнена из священного Дерева хар сингхар.
Именно эта рукоятка, отполированная в работе мозолистыми ладонями механиков-шудров, сломалась у меня в руках, когда я уцепившись носками сапог за специальные кожаные петли, изо всех сил крутанул рукоятку.
Мало того, лопнула одна из пересохших за тысячелетие кожаных петель и я, продолжая сжимать в руках обломок рукоятки отлетел к стенке и ударился о неё головой. Это был удар! У меня в глазах потемнело, и в темноте летели огненные точки.
Поручик быстро привёл меня в чувство, дав понюхать свой мундир в области подмышки. Мгновенно придя в себя, я опять бросился к злополучному магнето и попытался раскрутить его, цепляясь пальцами за короткий обломок рукоятки.
Всё было тщетно! Но без искры невозможно поджечь и взорвать древний аналог ультралиддита, а значит мы не сможем изменить курс яцеппарата, и никогда не вернёмся на Землю.
В отчаянии я смотрел в огорчённое лицо поручика. В такой отчаянной ситуации кончики его усов обвисли, чего я не видел со времён нашего путешествия внутри Земли. И кого-то он мне напомнил...
И тут я вспомнил! К тому же только что я сам видел эти искры! Я вспомнил как барон Мюнхаузен поджёг порох искрой, которую он добыл ударив себя в глаз.
Я бросился к взрывной камере и с натугой приоткрыл ревизионную задрайку. Затем я размахнулся правой рукой и со всех сил ударил сам себя в левый глаз. Очень больно! Сноп красноватых искр посыпался из глаза, некоторые попадали через щель в камеру, но ничего не происходило.
Искра не схватывала!
И тут ко мне подплыло славное лицо поручика Ржевского. Секунды решали всё, а потому он жестами показал мне что надо делать, разворачиваясь так, чтобы мне было удобнее ударить.
Я примерился и влепил ему кулаком в глаз. На этот раз посыпались искры зелёного цвета, они воспламенили порошок во взрывной камере.
Последовал сильный взрыв, яйцеппарат устремился по новой траектории, а мы с поручиком с облегчением потеряли сознание будучи размазанными по всей стене машинного отделения.
Очнулся я когда меня начали счищать со стенки. Для бодрости, добрая душа Таранофф, влил нам с Ржевским в рот по глотку кактусовки из своей почти пустой манерки.
Во рту запекло, в пищеводе загорелось, а в желудке взорвалось. Сначала меня разнесло этим взрывом на капли и ошмётки, потом собрало по тем же каплям и ошмёткам в одно целое.
Не скажу что приятное ощущение и зрелище, если учесть что моё сознание как-бы отлетело в сторону от эпицентра взрыва, и наблюдало за процессом разборки-сборки из уголка машинного отделения, робко выглядывая из-за тумбы на которой крепилась рулевая машинка.
Потом всё образовалось. Я парил посреди машинного отделения, рядом находились мои верные соратники, а яцеппарат опять двигался по инерции. От всех этих нервических событий мне очень захотелось жрать.
Последний раз мы подкреплялись мясом, вырезанным из ляжек пауков-ча более двух суток назад. Пора бы осмотреть яйцеппарат на предмет наличия припасов. Ведь пятерым здоровым мужикам предстоит провести на борту полгода.
Это при условии если не появятся на борту "зайцы" и незваные гости. Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить...
Результаты осмотра отсеков яйцеппарата меня, по крайней мере, озадачили. Баки для питьевой воды были пусты. Давление в емкостях сжатого воздуха для дыхания было близко к нулю. Зато в трюме обнаружились несколько десятков ящиков с брикетами горохового концентрата.
Улавливаете ситуацию? Причём на брикетах имелась в том числе надпись: Изготовитель ОАО «Грязинский пищевой комбинат».
Всё это было в высшей мере странно, и впоследствии мы неоднократно обсуждали все эти странности.
Ну, а пока необходимо было заняться безотлагательными делами. Первым делом мы распечатали несколько брикетов горохового концентрата и кое-как, кто-сколько смог, подкрепились, допив содержимое фляжек.
Потом мы устроили военно-технический совет.
На борту яйцеппарата кроме нас практически ничего не было. Не было света, воды, воздуха, тепла.
Уже сейчас корпус корабля очень сильно охладился, и мы начали мёрзнуть.
Отражённого от поверхности Тумы света пока хватало для тусклого освещения внутренних помещений через иллюминаторы, там где они были предусмотрены конструкцией.
Так что единственным надёжным источником света являлись только два фонаря - один у меня под глазом, а второй - под глазом у поручика Ржевского.
Первым вопросом был вопрос - чем нам дышать?
Яйцеппарат в исправном состоянии имел запас сжатого воздуха в резервуарах. Этот воздух расходуется во время полёта путём периодического открытия бронзового крана на воздуховоде. Но сейчас сжатого воздуха в достаточном количестве для перелёта в резервуарах не было...
Древние проектировщики предусмотрели в качестве индикатора качества воздуха внутри аппарата какое-то живое существо. Вероятно это была птица... А может быть другое живое существо, которое обитало в большой клетке из тонких медных прутьев. Клетка была расположена в отдельном небольшом помещении. Сейчас клетка была пуста, а большая дверца сбоку была распахнута настежь.
В этом же помещении находилось несколько прямоугольных ящиков. Стенки и днища ящиков были изготовлены из толстого слегка волнистого стекла. На дне ящиков лежал толстый слой не то пыли, не то грязи.
Поскольку из всей нашей компании только у меня был знакомый со специальным техническим образованием, а именно фон Штирлиц, я начал вспоминать наши с ним разговоры в пивной "Грубый Готлиб". Я особо не комплексовал по поводу того что точно не мог с уверенностью сказать: разговаривали ли мы с ним уже, или ещё будем разговаривать когда-то?
Со слов Штирлица, который пересказывал мне теоретические разработки Германа Оберта и Константина Циолковского, и основываясь на своих умозаключениях я предположил, что для удаления из воздуха углекислого газа, образующегося при дыхании людей, древние использовали какие-то водные растения.
Поделившись этим предположением с друзьями я погрузился в тяжёлую задумчивость, ощущая свою беспомощность перед обстоятельствами. Спасение пришло с неожиданной стороны.
Наш добрый господин Таранофф вдруг завозился, пошарил по карманам и извлёк из одного смятый, весь в каких-то пятнах подозрительного цвета, пергаментный свёрток.
Покопавшись пальцем в свёртке, он издал горлом рыкающий звук, радостно улыбнулся и протянул мне свою ладонь со свёртком на ней.
Я нагнулся над свёртком и ощутил неприятную смесь резких запахов. В свёртке находились остатки обеда, который выдавали заключённым кацет, работающим на ремонте гигантского резервуара-водохранилиша Ро вблизи Соацеры.
До нашего побега мы все были в одном отряде, который занимался заделкой протечек в швах каменной кладки огромного цирка. Нас кормили всегда одним и тем же - водорослями и мясом угрей. Всё это в изобилии добывалось при очистке внутренних стен и дна Ро.
Я свою порцию съел, а запасливый господин Таранофф приберёг остатки пайка на чёрный день. Который непреминул наступить.
Если нам удасться решить вопрос с водой... Что-то я видел недавно... Я потёр лоб ладонью припоминая. Точно! Возле входного люка на стене я видел капли воды. Это был конденсат. Ведь мы сами выдыхали эту воду. Осталось её только уловить.
Мы отодрали кожу обивки со стенки, под ней обнаружился плотно слежавшийся за тысячи лет слой шерсти дромадера. Чихая от едкой пыли, мы удалили утеплитель на небольшом участке бронзовой стены. За стеной была стужа межпланетного пространства. На стенке тут-же появились капли конденсата - воды, которые начали набухать в невесомости в водяные шары.
Не сразу, но нам удалось собрать эту воду в стеклянные ящики, куда мы бросили, разделив между ними равномерно, водоросли и икру. Да, да -икру! Господину Тараноффу удалось найти прилипшие к мясу угря икринки. Целую горсть.
И это была горсть икринок не простого угря, а электрического. В связи с этим счастливым обстоятельством у меня появились некоторые мысли.
Реализацией этих и других мыслей мы занимались первые недели полёта. И это был аврал, все работали не покладая рук.
Воду мы научились получать добывать, но её было мало до поры, пока не выросли водоросли в стеклянных ящиках. Они-то и начали выделять кислород, перерабатывая углекислый газ выдыхаемый нами. Причём процесс шёл так бодро, что нам пришлось частично накрывать ящики с водорослями крышками.
Ведь углекислый газ был нужен для создания парникового эффекта, который единожды возникнув, поднял температуру воздуха внутри яйцеппарата. Стало так тепло, даже жарко, что мы вынуждены были продолжать полёт раздевшись до исподнего.
Но вот духота и запах были очень крепки. Одно время, особенно по-первости, была среди нас популярна старая шутка. Кто-нибудь несколько раз за день обязательно громогласно спрашивал: -Что главное на междупланетном корабле?
И ответ поступал незамедлительно: -Главное - не бздеть!
Однако без этого было невозможно обойтись, чему причиной служил наш специфический рацион состоящий в основном из горохового концентрата, приправленного в последнее время водорослями.
За всё надо платить. И мы готовы были платить за созданные собственными руками условия для жизни на борту корабля.
Ведь у нас даже появилось электричество! Источником его являются электрические угри, которые развились из икринок в короткий срок, который заставил меня вспомнить рассказы фон Штирлица о солнечном корпускулярном излучении и его влиянии на рост живых организмов в условиях, когда объекты пребывают вне пределов магнитного поля Земли.
Ещё когда мы отдирали тепловую изоляцию изнутри корпуса яйцеппарата, я случайно проткнул кончиком ножа обшивку. Я был в ужасе, ожидая что в это отверстие улетучится весь воздух из корабля, но этого не произошло.
Я расковырял дырочку и обнаружил, что древние слесаря из мастерской торговца Видишанагара предусмотрели многослойную конструкцию корпуса. За внешним толстым слоем бериллиевой бронзы они устроили пятисантиметровой толщины слой свинца, и уже затем - внутреннюю тонкую обшивку.
Уж не знаю что повлияло на рост водорослей и угрей, но через неделю и тех и других было достаточно много. О последствиях контакта с электрическими угрями мы знали ещё со времён работы в цирке Ро, а потому, соблюдая все правила предосторожности, мы опустили в стеклянные ящики, где плавали водоросли и угри, трубчатые полые электроды. Электроды мы свернули из тонких листов внутренней обшивки, которые пришлось отодрать в нескольких местах корпуса.
К электродам мы прикрепили куски гуммированных медных проводов ручной протяжки, которые мы нашли внутри яйцеппарата в почерневшей от времени латунной шкатулке с отчеканенными на корпусе фаллическими символами.
Непрерывно двигаясь угри то и дело проплывали внутри трубок электродов, передавая на них вырабатываемые электрические импульсы. Ток по проводам подавался к нескольким угольным лампочкам, которые собрал буквально из древнего мусора подъесаул Лось-Лисицкий.
Вот под одной из таких лампочек я и устроился сейчас с марсианской "поющей" книгой в руках, просмотреть-прослушать перед сном пару страничек повести о несчастливой любви молодого человека из приличной магацитловой семьи к прекрасной девушке из бедной семьи лезиазирского шохо.
У иллюминатора плавают подъесаул Лось-Лисицкий, поручик Ржевский, мичман Панин и господин Таранофф и азартно "режутся" в покер, курят самокрутки с хаврой, пьют из медных кружек сидр из водорослей и оглашают кабину бессмертными присказками: за двумя аутами погонишься - ни одного не поймаешь! И: знал бы прикуп, жил бы в Сочи!
В ящиках с водой булькает выделяемый кислород, плещутся электрические угри. В иллюминатор заглядывает далёкая, как укол света, звезда. И мы летим, летим, летим...
Впрочем, такое блаженство не часто посещает борт нашего корабля. Но сейчас - тихий ангел пролетел.
За полгода полёта мы основательно надоели друг другу. И накопленное раздражение от предопределённости ближайшего будущего, в плане невозможности его изменить, начало постепенно проявляться.
Так у поручика Ржевского появилась привычка, сначала показавшаяся нам забавной, всегда ориентировать своё тело в пространстве относительно присутствующих прямо противоположно. И всё бы ничего, но согласитесь, днями, неделями и месяцами лицезреть напротив своего лица нечищенные и стоптанные сапоги доблестного поручика... Это что-то с чем-то!
Наши вежливые просьбы изменить ориентацию в пространстве, обращённые к поручику, вызвали у него неадекватную реакцию. В ответ он посоветовал нам всем изменить свою собственную ориентацию. Эта мысль так развеселила поручика Ржевский, что он смеялся с обеда до ужина. Причём наши просьбы уточнить, что он имеет в виду, ещё больше веселили поручика.
-Что имею, то и введу! -совершенно непонятно отвечал он нам.
Так что за шесть месяцев перелёта мы в подробностях изучили все индивидуальные особенности износа форменных кавалерийских сапог третьего года носки. Хорошо ещё, что с поручиковых сапогов сняли шпоры при определении его в фильтрационный лагерь. Так что обошлось только синяками на наших лицах...
Господин Таранофф, же, обзавёлся привычкой передвигаться по кораблю используя исключительно реактивный способ передвижения. Мы все были согласны, что ежедневное употребление в пищу почти исключительно горохового концентрата могло спровоцировать применение этого способа передвижения.
Но, будучи людьми воспитанными, мы старались придерживаться правил поведения принятых в обществе. И если с кем случалась конфузия, то сразу же обществу приносились публичные извинения и уверения в непреднамеренности случившегося.
Господин Таранофф, вероятно возомнил себя неким гражданским протестным меньшинством наоборот.
Он манкировал светскими приличиями, гордо проносясь мимо нас в пахучем облаке сероводородного выхлопа.
По сравнению с этими выдающимися эговыходками, нежелание мичмана Панина бриться было сродни какому-то детскому безобидному капризу. Согласитесь, периодически запутываться и освобождаться из длиннющей бороды мичмана даже вносило некоторое разнообразие в наши будни.
Подъесаул Лось-Лисицкий завёл развлечение - прицельно пулять выковыренными из носа подсохшими соплюшками в иллюминатор. Признаться вероятно никто из нас не может сказать, что он ни разу не занимался подобными стрельбами.
Это было бы несправедливо по отношению к мужественному подъесаулу. Но у последнего пуляние усугублялось категорическим его отрицанием, когда вставал вопрос о том, кто должен очищать иллюминатор от метких попаданий.
Кто сам без греха - пусть первым бросит в меня камень, процитирую я... Ибо у меня тоже появилась привычка, которой раньше я не обладал.
Возможно привычка сия развилась из долгих раздумий, кои стали посещать меня в период вынужденной праздности, наступившей после того как мы закончили обустройство нашего быта и уверовали, что яйцеппарат сможет доставить нас в окрестности Земли-матушки.
Своеобычно я висел у одного из иллюминаторов, как правило противоположного от того под которым играли в покер мои попутчики...
Вы заметили, как изменился даже сам строй моих мыслей? Мои боевые друзья, с которыми я делил все тяготы и невзгоды походной и бивуачной жизни здесь, в условиях на долгое время замкнутого ограниченного пространства, превратились в попутчиков... О как это прискорбно, но ничего поделать с собой не могу...
Тревога пронзила пески.
Пахнут бедою носки.
Консервы "Печень трески",
Плюс водка - рецепт от тоски.
Вот! Видите - так оно и начиналось... С появлением в голове плохо рифмованных слов, а затем и строчек...
По первости я вспоминал обстоятельства нашего спасения на яйцеппарате Иначе как чудом такое совпадение, как находка в Колодце Сомнений древнего междупланетного летательного аппарата, не назовёшь. Потом мы чудесным же образом увернулись от столкновения с закрывающейся крышкой колодца.
А уж воспламенение топлива посредством добывания искры из глаз, и вовсе выглядит делом невозможным.
Потом меня насторожил набор припасов, оказавшихся на борту яйцеппарата и в карманах господина Тараннофа...
Тут я кстати вспомнил детали моего появления на Туме. И тут ко мне пришла догадка, от которой всё внутри у меня похолодело...
Мне представилось, что все обстоятельства нашего бегства с Тумы, да и все остальные приключения, которые мы пережили со времени отлёта аэроплана "Илья Муромец" к Земле Санникова, являются суть выдуманными каким-то неизвестным автором.
О природе и о личности этого автора я непрерывно думал первые несколько месяцев полёта. Иногда в моём представлении слово Автор начиналось с заглавной буквы. Я понимал, что занимаюсь новым мифотворчеством, но ничего не мог с собой поделать. Но и это занятие мне прискучило по причине отсутствия адекватных ответов на свои же собственные неадекватные вопросы...
И я перешёл в иное состояние души. Глядя в бездонную пустоту за стеклом иллюминатора, слушая краем уха словесную пикировку моих спутников, я начал сочинять что-то типа стихов, нисколько впрочем не обманываясь насчёт их качества.
Но при этом меня преследовало непреодолимое желание декламировать эти опусы вслух. Чем я и занимался...
Щупальца – вразлет, пятнистая холка,
Ветер и песок – ты, моя девчонка!
То ты молчишь, оттопырив губку
То - мне назло – куришь свою трубку.
Девочка моя семиглазая
Без тебя мне не прожить и дня,
Девочка моя щелеглазая,
Ну скажи, что любишь ты меня!
Я без тебя, без твоего яйцеклада,
Нахожусь в тоске, ты моя отрада!
Ты – вся моя, и Тускуб не знает,
Как хорошо мне с тобой бывает!
Девочка моя семиглазая
Без тебя мне не прожить и дня,
Девочка моя щелеглазая,
Ну скажи, что любишь ты меня!
Как жить с тобой - я не знаю четко,
Знаю одно: ты - моя девчонка!
Пусть у тебя анатомия иная,
Знаю одно: мне нужна такая!
Девочка моя семиглазая
Без тебя мне не прожить и дня,
Девочка моя щелеглазая,
Ну скажи, что любишь ты меня!
Вскоре я всем надоел со своими декламациями. Впрочем, как и они мне со своими причудами. Так что до конца нашего полёта мы друг с другом почти не разговаривали.
И вот настал момент, когда Солнце начало светить гораздо ярче - мы подлетали к точке встречи с Землёй.
Нам предстояли очень опасные и ответственные маневры. Во-первых необходимо было снизить скорость нашего полёта перед входом в атмосферу планеты. Во-вторых надо было попасть в довольно узкий "коридор входа" в атмосферу.
Об этом меня в своё время предупредил фон Штирлиц. В тот вечер мы стояли с ним на берегу Рейна. В подтверждени своих слов об обязательных условиях входа в атмосферу, Штирлиц выбрал несколько плоских камешков, которые по очереди швырнул в реку.
Сильно размахнувшись, первый камень он бросил плашмя. Поверхность воды буквально взорвалась брызгами, а камень отскочил от поверхности вертикально вверх, перед тем как упасть и утонуть.
-Вот что будет с летательным аппаратом, если он войдёт в атмосферу под большим углом к горизонту и на большой скорости, -прокомментировал свой бросок Штирлиц.
-А так надо войти в атмосферу чтобы не разбиться и не сгореть, -добавил Макс размахнувшись и швырнув второй камень почти параллельно поверхности реки.
Камень совершил несколько скользящих прыжков по воде, прежде чем пошёл ко дну.
Но это была теория. На практике же нем пришлось всем вместе, забыв былое разобщение, собраться в рубке яйцеппарата и начать одновременно прыгать, стараясь сильнее отталкиваться от пола.
Мы выбились из сил, но через половину дня развернули яйцеппарат кормой по ходу движения и по касательной к видимой поверхности земли.
Мичман Панин исписал все манжеты на исподнем господина Тараноффа, даже на кальсонах, кусочком известняка, производя математические вычисления, исходя из лично проводимой глазомерной съёмки. Получалось что мы не сгорим, но нам надо было срочно резко затормозиться, а горючего у нас не было...
И вот, когда за бронзовыми стенками нашего яйцеппарата уже начала светиться плазма, а от жары внутри мы вынуждены были снять с себя даже исподнее бельё, на господина подъесаула снизошло озарение.
Арнольд Лось-Лисицкий возопил: -Эврика! Затем, совершая в раскалённом воздухе движения как будто плывёт стилем "баттерфляй", он ринулся в техническое помещение, расположенное под сортиром.
Остальные, не понимая ничего, но подчиняясь синдрому Лемминга-Де Билова, кто как мог поплыли за подъесаулом.
Крайним оказался господин Таранофф, плывущий откровенно по-собачьи, что отнюдь не умаляло его высокие человеческие качества.
Этот заплыв закончился у шлангового затвора, через который обычно вахтенный сбрасывал в пространство за бортом содержимое бака-накопителя для нечистот.
Общими усилиями мы помогли подъесаулу отболтить фланец на конце патрубка, на который был надет резинотканевый рукав, обычно соединяющий бак с обратным клапаном на сбросе. Длины рукава как раз хватило чтобы дотянуться до машинного отделения.
Прижав конец рукава к форсункам камеры сгорания мы дали отмашку господину Тараноффу на открытие затвора.
Содержимое бака-накопителя за счёт разницы давления внутри и за бортом яйцеппарата устремилось в камеру сгорания и тут же воспламенилось от жара плазмы.
Раздался рёв двигателя и нас прижало ускорением к полу.
Я почувствовал что становлюсь всё тоньше и тоньше, а мои глаза начали смещаться на ту половину лица, которая не была прижата к полу.
С интересом я наблюдал, как мои товарищи становятся похожими на рыб из семейства камбаловых. Крайней моей мыслью, перед потерей того что я привык называть сознанием, была мысль о том что мы активно тормозимся, и если Великой Камбале будет угодно, то мы успешно приземлимся.
Так оно и произошло. Огненным болидом, оставляя за собой в атмосфере широкий и дымный след, сопровождаемый грохотом и смрадом наш яйцеппарат упал на Землю. Точнее он упал на поверхность озера покрытую льдом.
У нас было несколько минут на то чтобы выскочить из корабля до того как лёд растаял и яйцеппарат погрузился под воду, а затем и в толстый слой ила на дне озера Чебаркуль.
Мы не успели даже натянуть на себя исподнее, зато мы попали на Мать-Сыру-Землю.
Было холодно и сыро. По колено в снегу пятеро голых замерзающих мужиков добрели до ближайшей деревушки и постучались в первую избу с краю. С таким же успехом мы стучались в остальные избы. Нам никто не открыл дверь.
Тогда подъесаул Лось-Лисицкий принял решение, и распорядился ломать дверь. Ломать не строить. Дверь мы сломали и ввалились внутрь избы-пятистенки, сложенной из посеревших от времени сосновых брёвен. Изба оказалась пустой. В ней давно никто не жил.
Первым делом мы приоделись в тряпки, оставшиеся от прежних жильцов. Мне достался крепко ношеный шерстяной костюм с широкими накладными плечами и ещё более широкие брюки с манжетами. Всё это я натянул на голое тело, из-за отсутствия в арсеналах избы нижнего белья.
Остальные разыскали себе не менее занимательные предметы одежды. Лось-Лисицкий щеголял в дамском пальто с облезлым барашковым воротником и огромными обколотыми по краям чёрными пуговицами на грудях. Мичман Панин был похож на вольного художника в домотканой толстовке и холщовых штанах до колен.
Поручик Ржевский прихорашивался у тусклого овального зеркала висящего на стене над грубо сколоченном деревянным комодом. На нём коровьим седлом сидел репсовый с лоснящимися локтями и седалищем полосатый костюмчик в обтяжку.
Особенно повезло господину Тараноффу, которому не хватило найденной в доме одежды, и он стащил драный выцветший ватник с пугала, стоящего наперекосяк в до изумления заросшем бурьяном и закиданном снегом огороде.
По всему выходило что исчезнувшие пейзане не уделяли должного внимания своему внешнему облику. Не до того им, видать, было. Зато в подполе дома поручик Ржевский обнаружил совершенно исправный самогонный аппарат. Причём стеклянные и нержавеющие детали конструкции были явно изготовлены в условиях хорошей мастерской.
На следующий день после нашего приземления в окрестностях брошенной деревни, где мы обрели приют, появились незваные гости. Все они искали место падения метеорита. Оказывается приземление нашего яйцеппарата было воспринято местным населением за падение метеорита.
Оказалось, что ударная воздушная волна, возникшая при торможении яйцеппарата в атмосфере, повышибала стёкла и повалила какую-то хлипкую стену в городке Челябинск. Собственно говоря, сейчас это уже был крупный город...
Во время общения с местными выяснилось что сейчас на Земле февраль 2013 года! А мы-то и не знали!
Однако обжились вскорости в этом новом для нас мире. Понять этот мир было довольно просто, если не принимать сразу на веру то что пишут в газетах и показывают по местной разновидности марсианской службы беспроводного вещания.
Технически здесь всё было выполнено примитивно, но действовало же! Местная публика всему верила, несмотря на то что с экранов их приёмных аппаратов над ними смеялись в открытую.
-Пипл всё схавает! -говорили им.
В общем это было всё то же капиталистическое общество, только более циничное, чем те его разновидности с которыми мы были знакомы на Земле и на Туме.
Эти наблюдения у нас составились за ту неделю, когда мы бродили по городу, глазели на прохожих, на витрины магазинов где были выставлены разные товары, в том числе и включенные приёмные аппараты. Судя по шильдикам на корпусах этих аппаратов, все они были изготовлены за границей.
Через неделю, продав аборигенам несколько обычных камней, которые мы прокалили в углях костра, под видом обломка метеорита, мои друзья переехали в город на съёмные квартиры.
Ржевский с Тараноффом зарегистрировали фирму под названием АПЕКС АРЕС и открыли офис на главной улице города.
В соответствии с замыслом отцов-основателей фирма должна была заниматься разработкой проекта альтернативного существующим летательного аппарата. Лось-Лисицкий и Панин обязались взять на себя техническую сторону дела.
Я же остался в деревне, не найдя в себе сил принять этот новый мир и поверить в его реальность.
Найденный нами самогонный аппарат работал бесперебойно. Я пил мутноватый напиток, закусывал мороженной брюквой, копаной из-под снега на огороде, вспоминал наши приключения.
И постепенно у меня в душе появилась надежда на то что ещё не всё кончено.
Однажды, ближе к вечеру... Был уже конец декабря...
На заваленной снегом тропинке, что я протоптал от калитки к крыльцу, появился незнакомый человек одетый в чёрное длиннополое пальто, шапку-ушанку с кожаным верхом и опущенными вниз, по причине недетского мороза, клапанами. Снег скрипел под подошвами его ботинок.
Кто знал тогда, что это поступь судьбы?