Горох об стену - 8

Андрей Тюков
Взрослый человек выдумал себе - рябинку. И вот, ходит к ней, как на свидания. Не зачем-нибудь, а так... подышать. Отними у него это... нет, жить он будет, но...
У кого из нас нет такой рябинки? Только выглядят и называются они по-разному.

Сколько поразительных по красоте и глубине стихов звучит в православном богослужении! Вот, например: "От нощи утренюет дух мой к Тебе, Боже" (читается на утрене). "Утренюет" - сколько выразительности, увы, недоступной "носителю" современного русского языка! Здесь и грусть, неразлучная с тёмными часами ночи, и одновременно - чистая радость ожидания встречи... Одно слово передаёт сразу всё: и возвышенность духовных устремлений, и косность, слабость человеческой плоти. Было, было в церковно-славянском такое слово: "утренневати" - рано вставать, делать что-то утром ("утренюю" - встаю рано утром). Утренняя служба ("утреня" не обязательно совершается утром, кстати) - это труд, работа над собой, нелёгкая, как и всякое вообще начало. Утро радостью наполнено, если знаешь, что кто-то ждёт тебя и помнит... или думаешь так...

Есть чудесная детская книжка, называется "Орден Жёлтого Дятла". Её написал ещё в первой половине прошлого века бразильский писатель Монтейру Лобату (на самом деле имя у него длиннее раза в два). Это одна из лучших книжек, которые мне приходилось читать. Главная героиня там кукла Эмилия. Однажды ей поручили написать афишу для "бродящего цирка", и она, не будучи писателем, название пантомимы "Сон в саду" отобразила как "Сонв соду". А на критику отвечала так: "Сонв - это вовсе не сон, а такой зверь, которого я придумала. У него глаза на ногах, ноги на носу, нос на животе, живот на пятках, пятки на локтях, локти на боках, бока на...".
В несерьёзных книжках много серьёзного, и даже умного. "Сонв соду" - чем не метафора жизни наяву? За что ни хватишься, ан это уже не там, а тут! Глаза - на ногах, ноги - на носу... и т. д. Зубы, волосы и диплом о высшем образовании тоже "соду". Не жизнь, а бродящий цирк...

Зашёл в нашу церковь, поставить свечи, во здравие и за упокой. Там воцерковляются две девицы средних лет. Обе в платочках, бледные, видно, что поджилки дрожат. Ещё бы! Строгий такой батюшка обращается к одной, Юлией зовут (на церковный манер - Iулия): "Креститься умеешь? Вот так три пальца сложи!". Я-то думал, он её спросит, как мыслишь о предвечности рождения Сына от Отца... или об исхождении Духа Святого. Поставил я свои свечи. И вышел.
Храм наш открыт всякому, безбоязненно даже и праздный зайти может, и чужой, и посторонний совсем. А не так нужно. Нужно, чтобы церковь была, как точило - яма, в которой ногами топтали виноград, давили сок. И чтобы запросто не войти: без причины, для прогулки или развлечения. И выйти - соком, если не вином или кровью. А иначе, пуста жертва-то... Ну, что - "три пальца сложи"... Не в этом суть. Если "трудно идти против рожна", значит - должен быть он, рожЕн. А где он?

"Вписанность" в общее дело, в мир, вовсе не подразумевает какое-то нарочитое самоуничижение, отсутствие национальной гордости, редуцирование инициатив личного плана. Напротив, на пути общего миростроительства и открывается настоящий простор для развития личности, и общество в идеале должно этот простор опекать и защищать, что, конечно, не всегда наблюдаем, к сожалению. А вот отрицание якобы "навязанных" моделей и приоритетов на деле зачастую оборачивается аполитичностью и приспособленчеством. И вот это явление как раз и наблюдаем довольно часто, и общество оно устраивает, к ещё большему сожалению. Такой "симбиоз" неуместной толерантности, с одной стороны, и "фиги в кармане" - с другой, говорит о взаимной незрелости, как общества, так и отдельного индивида.

Сказано, будьте как дети ("...Не будете как дети, не войдёте в Царство Небесное", Мф.18:3). Хорошо. Но дети - не метафора добра, отнюдь.
Улица. Идут две девчушки. Толкаются, хохочут, строят из себя... дети. Они и есть дети: лет 7, 8... Одна другой:
- Что ты ржёшь? У тебя мамы нет, а ты ржёшь!
И для верности ещё раз:
- Ты у бабушки живёшь, а сама ржёшь!
Дети порой жестоки. Они жестоки по природе нашей, зверочеловеческой, хотя бывают и намеренно злы, мстительны, коварны, - это уже результат жизненного пути, небольшого пока. Взрослые недалеко ушли. Тоже бываем всякими, потом плачем горькими слезами, но строк постыдных не смываем... "Как дети"?!

Наверное, самое грустное место на земле - это детский городок, откуда ушли дети.

Маловато, по-моему, умных лиц на мужиках, нет? С противоположным полом как раз всё в порядке. По осени высыпали, как листья от хорошей мамы, на все улицы. Замечательные и недоступные. Сэ трэ жоли. Но вот мы... Ну дворники и дворники. Которые с метлой.
Жаль осени, ведь не вернётся...

Вера и культура - вот два владения, которые не доказываются, а показываются. Знание, любовь, патриотизм - всё нужно доказывать. Вера и культура видны сразу. Я вижу их по глазам в лице. Их мало, человеческих глаз. Всегда мало.

Объединяет и мирит только труд. Общее дело. Любовь? Не-ет... ты что! Только работа. Посади их хоть картошку перебирать, вдвоём, или забор красить - всенепременно помирятся.

Пока мы не разучились плакать от музыки, всё в порядке и с музыкой, и с нами.

Удивительная вещь - Культура. Она запускает интеграционные процессы, при этом сама являясь их целью, средством и формой.

Иду утром - вот она, трава обочь дороги... Протянул руку - роса. Идёшь, гладишь её, траву, она высокая... Словно послушная собака бежит рядом, не отстаёт и не обгоняет. Вечером той же дорогой обратно. И та же трава. Та же роса, уже ночная. Что изменилось? А - день прошёл...

Любовь обладает способностью делать невозможным всё, что не любовь.

Женщина не может хранить секрет. Секрет выдаёт женщину.

Побудителей не будят.

Влюблённый покупает булку ради изюма и арбуз для семечек.

Престранное это место - форум. Люди, которых не следовало туда пускать, с жаром обсуждают других, кому не стоило там появляться.

Публичный человек должен уметь героически вести себя в негероической ситуации. Это первое, чему следует учить будущих помпадуров в их рассадниках.
Дон Кихот был первым и неудачным публичным человеком. Первый, блин, вышел комом из-за просчётов, как-то: искренность, бескорыстие, вера в идеалы. Отринуть всё перечисленное публичное лицо обязано в первую же брачную ночь с публикой, раз и навсегда. Публика не верит в искренность, с подозрением взирает на филантропа и смеётся над идеалами позитивным смехом "Haw, haw, haw!". Простое, и даже глуповатое лицо, расстёгнутая верхняя пуговица (у мужчин), нос картошкой (у женщин) - вот кто поведёт, вот за кем пойдём. Санчо, ты должен научить ветряные мельницы молоть то же и так же, как ты. И тогда мы скажем тебе: "Да (й)!".

Нет ничего лучше, чем холодным осенним вечером, часов в семь, начале восьмого, сидеть в тепле за чашкой чая и представлять себе страдания путников где-нибудь в облитых водой Карпатах. Нет, по-христиански, конечно же, мы обязаны сочувствовать этим путникам и возносить за них какие-то молитвы. Но я ни черта не сочувствую карпатским путникам! И я вообще не христианин, и не знаю ни единой молитвы до конца.
И я ни разу не бывал в Карпатах.

Кто занимается магией, тот понапрасну тратит время и, возможно, деньги.
Зло не станет с тобой разговаривать. А еврейские организации исключат из своих рядов.

Никогда так не напивался капитан Грей, как в тех нередких случаях, когда он давал себе и всем обещание - пить культурно. Бывало, клянётся и божится, что только поиграет в шашки с матросом Пантен про Витом. Ну, в крайнем случае, споёт вместе со всеми: "Капитан, обветренный, как скалы, вышел в море, не дождавшись нас". А сам вернётся под утро, ободранный, как брашпиль. "Опять?! Нагрузился, старый вельбот!!!". А он: я, мол, орехи собирал...
Подмигнёт - и спать. На..ал он на эти паруса.

Человек всю свою жизнь ищет не таких, как он сам. Каков ты сам, это можно представить и понять только через других: ты мужчина или женщина, ты чёрный или белый, ты хороший или плохой? Если меня посадить в стеклянную банку, я не перестану думать и рассуждать о том же самом, что приходило мне в эту же голову в этой моей жизни. Искры от столкновений с другими сущностями, интеллектуальными или физическими, освещают меня и то, что не "Я".

Иночество не одиночество. Это форма существования без содержания. Люди панически боятся пустоты, до ужаса, до безумия. Неважно, чем, - лишь бы наполнить... Пустота говорит, пустота показывает, это первый этап - морок. Последействие жизни, "похмелье", проходит, и остаётся собственно пустота. Я и всё.

Нет закона, запрещающего пукать в собрании.

Не умеющий плавать на берегу не скучает.

Бери самое маленькое яблоко на тарелке, и оно окажется самым большим.


2014.