Just a perfect day…
Lou Reed
Часть первая.
Звонок будильника.
Я открываю глаза и ещё не уверенным взглядом смотрю на расплывающийся циферблат. Закрываю один глаз. Открываю. Потом закрываю другой глаз. Открываю. Оба глаза. Жмурюсь и открываю их окончательно.
9.40.
В голове шумит, и вставать совсем не хочется. Но я делаю над собой усилие и поднимаюсь с постели.
Некоторое время тупо хожу по комнате, стараясь мягко наступать на пол, чтобы не скрипел паркет. Для этого нужно просто знать те места, где он скрипит особо сильно и не наступать на них. Эта шпионская штучка нужна, для того чтобы не разбудить жену и годовалую дочь.
- Вре-е-емя! - доносится из полузакрытой двери. Это означает, что жену я всё-таки разбудил.
- Та-та-та. Да-да-да.
И дочку тоже.
- Я знаю, - говорю я и начинаю одеваться.
9.45.
На ватных ногах я выхожу из подъезда и поворачиваю налево. До молочной кухни идти минут пять и это придаёт некий смысл моему путешествию. У соседнего подъезда я понимаю, что совершил ошибку, при выходе повернув налево. Я чертыхаюсь…
- Чёрт! Чёрт!
Разворачиваюсь и иду уже в верном направлении.
- Направо! На молочную кухню всегда направо!
Я прохожу мимо своего подъезда и перебарываю желание набрать код, подняться на второй этаж, открыть входную дверь, быстро раздеться и спрятаться под ещё тёплым одеялом.
9.53.
Я стою в длинной очереди таких же, как и я утренних папашек. Они бодры, от них пахнет различными лосьонами после бритья, брюки отглажены, джинсы постираны. Они улыбчивы…Самый помятый и недовольный из всех - это я. Буквально через несколько секунд моё сердце наполняется радостью. Я обнаруживаю ещё одного человека в таком же расположении духа. К сожалению, им, а точнее сказать ей, оказывается женщина в белом халате, от которой зависит смогу ли я получить кефир, молоко и творог на четыре дня, на два дня или мне придётся приходить завтра.
Женщина молча ставит на прилавок разноцветные пакетики, но в каждом её движении читается чудовищное раздражение и не менее чудовищное недовольство происходящим. После того как очередной папашка задаёт глупый вопрос…
- А на четыре дня можно?
Она с грохотом ставит на стол два пакетика и хорошо поставленным голосом говорит, обращаясь к остальным стоящим в очереди.
- Ровно в десять я закрываюсь.
Не получив ожидаемого возражения её словам она бросает вдогонку:
- У меня тоже есть личная жизнь.
Папашки понимающе кивают.
- Никакого уважения. Приходят все под закрытие.
- Сударыня, но вам же никто не возражает, - говорит один из папашек.
Лучше бы он этого не говорил.
Глаза у дамы зажигаются, а губы расплываются в лягушачей улыбке.
- Ещё бы вы возражали!
- Тогда зачем вы стыдите людей?
Этот папашка либо не понимает, что он делает, либо сошёл с ума. В жизни это бывает. Встаёшь с утра, вроде нормальный здоровый мужик. Позавтракал, побрился, встал в очередь за молоком и вдруг, чик! Здравствуй психиатр.
- А я никого не стыжу, - ласково говорит женщина в белом. - Я просто говорю, что ровно в десять часов я закрываюсь. И вы будете покупать питание за деньги.
После этих слов неугомонный папашка замолкает, и очередь продвигается молча.
9.59.59
- Сто восемьдесят шесть, - говорю я, и окошко перед моим носом захлопывается.
- Ровно десять, - доносится из-за облупленной фанеры.
Я вздыхаю и смиренно поднимаю глаза.
10.00
Кефир - 7 рублей 40 копеек. Два пакета - 14.80. Молоко - 9 рублей 50 копеек. Два пакета - 19 ровно. Творог - 9 рублей 30 копеек. Две коробочки - 18.60. Итого: 52 рубля 40 копеек.
После того как я закончил подсчёт окошко со скрипом открывается и передо мной возникает широко улыбающееся лицо раздатчицы.
Нелепое слово такое же, как киоскёрша, парфюмерия и булимия, но в данном случае это слово очень подходило тому (той) для кого оно и предназначалось.
- Доброе утро, - поёт женщина. - Чего желаете?
Я нервно сглатываю и оглядываюсь.
Не может быть, чтобы за тридцать секунд у человека так поменялось отношение к другому человеку. Значит, этот тон предназначался не мне, а кому-то другому более приятному. Но за моей спиной не оказывается ни одного человека. Странным образом все куда-то исчезли. А может, и не было никого?
- Как всегда? - спрашивает женщина.
Я киваю.
10.07
Я подхожу к своему подъезду, держа в руке небольшой целлофановый пакет.
В пакете лежат: творог - 9 рублей 30 копеек и кефир - 7 рублей 40 копеек. Итого: 16 рублей 70 копеек. Это всё что я смог найти в своих многочисленных карманах. Это означает, что деньги на сегодня у нас практически закончились. И ещё это означает, что жена начнёт пилить насчёт того, что у нас ребёнок, в театре ты зарабатываешь мало - я актёр, работаю в детском театре, играю клоунов, зайчиков, медведиков и прочую нечисть - халтур не-е-ету - кстати, именно сегодня у меня после спектакля аж целых две халтуры: в шесть детское день рождение и в девять свадьба - и вообще помощи от тебя никакой, потому что ты вечно где-то пропадаешь. Интересно как я могу зарабатывать деньги, и при этом находится ещё и дома? Бред какой-то. Но самое страшное это то, что завтра мне снова предстоит идти на эту чёртову кухню.
10.10
Нет, я жену свою люблю. И дочку тоже. Поэтому, придя, домой я мою посуду, накопленную с вечера, выбрасываю мусор, меняю ребёнку подгузник и молча слушаю заготовленную заранее речь, которая сводится, в общем, всё к тому же: ребёнок, зарабатываешь мало, халтур нет, помощи никакой, одним словом никчёмный я человек.
10.25
Нет, жена меня любит. Потому что за то время, которое я потратил на вынос мусора, посуду и ребёнка она приготовила мне кофе и бутерброды, которые я с удовольствием проглотил, слушая её проникновенное выступление.
10.33
Поцеловав жену и посюсюкавшись с ребёнком (чмок-чмок, пока-пока) я пулей выскакиваю из подъезда и мчусь к автобусной остановке.
10.35
Удачно ловлю маршрутное такси. В салоне, отдавив всем пассажирам ноги, усаживаюсь на самое дальнее место.
Проезд 12 рублей. Передаю пятнадцать. Хочу почитать книгу, но вспоминаю, что оставил её на тумбочке в прихожей. Глазею в окно.
Всю дорогу водитель нервно поворачивается в салон и подозрительно спрашивает:
- Дэнги всэ пэрэдаль?
На конечной остановке он окончательно развернулся и колол всех выходящих своими острыми глазками. Наверное, пытался по лицу определить, кто не заплатил за проезд.
Психолог, твою мать, думаю я и направляюсь к выходу.
Я последний и поэтому подвергаюсь самому тщательному просмотру.
Он так смотрит, что у меня невольно наступает чувство вины. Щёки краснеют, взгляд становится виноватым.
- Э, ты за параэзд платыль? - спрашивает меня водитель.
Я чего-то замялся, пару раз икнул, чуть не пукнул - это от нервов всё - и зачем-то отдал ему две помятые десятки. Сдачу с них я получил одним железным пятаком.
Итог поездки: 15 рублей + 20 рублей = 35 рублей. 35 рублей минус 5 рублей - 30 рублей. Реальная стоимость проезда на одного человека: 12 рублей. 30 минус 12 - 18 рублей. Буду думать, что я их потерял.
10.47
Спускаюсь в метро. 10 рублей.
Эскалатор тащится медленно, поезд уходит быстро. Жду следующего.
10.50
Заползаю в вагон.
11.07
Выскакиваю на улицу и лечу в театр.
11.17
Плюхаюсь на стул за свой гримёрный столик. Смотрю на себя в зеркало: оплывшая морда с узкими глазами. Срочно накладывать грим!
11.18
Вынимаю из рюкзака и убираю в шкафчик - чтобы никто не выпил - бутылку минеральной воды. 16 рублей.
До начала спектакля сорок минут, если точнее то сорок две, и я немного расслабляюсь.
Да кстати забыл…
11.00
Метро.
Мне наступают на ногу. Случайно, но обидно.
11.18.03
Просыпаюсь.
Время неизвестно.
- Здорово Серёга!
Это мне. Меня Сергеем зовут.
- А ты чего играешь сегодня?
- Играю.
- Значит, ждать сюрпризов?
Фуфаева я не люблю. Да и он меня терпеть не может. Я считаю, что он тупой. А он себя считает умней меня. Как актёр Фуфаев полное фуфло. Даже фамилия созвучная. Импровизации ноль. Шаг влево, шаг вправо - это не для Фуфаева. Театр-студия «Схема». А когда выпьет, так с ним совсем дурно делается. Крыша отъезжает так далеко, что бывает, даже утром Фуфаев её догнать не может. День на третий они только воссоединяются. Сейчас он, правда, не пьёт. Начал ходить в секту «Язычники-друиды за легализацию марихуаны» и крыша его покинула навсегда.
Я посмотрел Фуфаеву в глаза, набрал в лёгкие воздух, распрямил спину, слегка сощурился, губы собрал в трубочку, затем растянул их зачем-то в разные стороны, оскалился и произнёс:
- Жди.
11.33
Поднимаясь по лестнице из буфета, я оступился и кружкой заехал себе по лицу. Хорошо, что кружка была пустая, а то бы обварился бы на хрен, потому что чай я люблю горячий. Чай для актёров бесплатный.
11.45
Я нахожусь в кабинете директора театра.
Я сижу напротив него, а он молча, вот уже пять минут, разглядывает моё лицо.
Директора зовут Дмитрий Андреевич Сичинов. Человек огромного роста и веса. Веса, как в обществе, так и личного телесного.
Бывший аферист, он, каким-то непонятным образом, был назначен директором в загнивающий ТЮЗ. И, что самое удивительное, после его прихода, театр начал возрождаться, как та тварь из пепла. Правда, не сразу, а потеряв половину основного состава. Но театр воскрес.
Декорации стали, как в большом, из золота. Костюмы из парчи. Гримёрные комнаты, чуть ли не с бассейном. В актерском буфете коньяк.
На спектакли пошли люди. Аншлаги. Популярность по городу...
Но зарплату не подняли. Зато разрешили халтурить. Да и то, ладно.
Актёры директора не то, что любили, скорее уважали. Все называют его по имени и отчеству и больше никак. И только старый актер Прохоров зовёт его просто Димон. Прохоров думал, что он имеет на это право, потому что Дмитрий Андреевич неоднократно спасал ему жизнь, выводя из тяжелых изнурительных запоев, путём торпедирования, или кодировки, или еще, чёрт знает как.
- Ты у мене, Димон, - говорил старый актер Прохоров. - Как отец родной. Хотя, по возрасту пацан.
Но, остальные только на вы.
11.47
Так вот, я сижу напротив директора, а он молча, вот уже семь минут, разглядывает моё лицо. Глаз уже почти заплыл.
- Тебе с такой мордой, - нарушает молчание директор. - Хорошо бомжей в переходах изображать, а не пионера Колокольчикова играть.
У нас сегодня «Тимур и его команда». Не знаю уж, по какой причине, но его не сняли с репертуара, даже после того, как пионерская организация была распущена. Современным детям трудно понять кто такие пионеры, зачем они рисуют звёзды на воротах и почему бесплатно пропалывают грядки, поэтому спектакль всегда целевой, то есть играется для школ, детских домов и провинциальных зрителей.
- Я не нарочно, - виновато говорю я. - Оступился. Там на одной ступеньке кусочек отколот. Небольшой такой…
- Да знаю, знаю, - говорит директор и потирает над правой бровью.
- Ну вот. Оступился. Тело вниз пошло, а рука с кружкой почему-то на месте осталась. И со всего маха об кружку к-а-а-ак…
- Ничего себе! - удивляется директор. - Рука на месте осталась.
Я понимаю, что он мне не верит, но я действительно говорю правду. Оступился. Тело вниз пошло, рука с кружкой на месте осталась. И со всего маха об кружку к-а-а-ак…
- Хорошо, что глаз цел, - говорит директор.
- И не говорите. А то какой я тогда актёр, без глаза.
- Точно. Ты и сейчас-то, как актёр говно, а без глаза, я уж и не знаю, что с тобой было бы.
- Вы, как всегда правы, Дмитрий Андреевич, - вздыхаю я.
- Ну, чего, Скворцов? Свободен. Со спектакля я тебя снимаю. Но, учти, это в последний раз.
- Спасибо, Дмитрий Андреевич. Больше не подведу.
Я поднимаюсь со стула и подхожу к двери.
- Пойду, спектакль посмотрю.
- Что? Какой спектакль? - спрашивает директор.
- Ну, этот…
- Ты свободен только на сегодня, Скворцов. Езжай домой и лечись. Завтра будешь играть в любом состоянии. И постарайся, чтобы вот этого украшения мужчины на лице было поменьше.
Между 11.51 и 11.52
Чтобы попасть из кабинета директора в гримёрку нужно пройти через курилку, в которой перед спектаклем находится основная часть актёрского состава играющего в спектакле.
11.52
Я пытаюсь, как можно быстрее проскочить через задымлённое помещение, но мне этого не даёт сделать Храбрый Заяц, который перегораживает дорогу своим мускулистым телом.
- Здорово, Скворец, - басом говорит Заяц.
- Привет, - отвечаю я, со всего размаху влетая в серую заячью шубку, пропахшую нафталином.
- А что это у нас под глазиком? - интересуется Заяц, в миру актёр Тулынкин, и выпускает в меня струю дыма через нос.
Я кашляю.
- Скворцов, а тебе так больше идёт. Ты стал такой импозантный мужчина. Ха, ха, ха! - смеётся молоденькая актриса Жанна Пашкевич, которая славится тем, что смеётся только над своими шутками.
Я выбираюсь из заячьего меха и снизу смотрю на Тулынкина.
- Повторяю ещё раз: а это у нас под глазиком что? - говорит Тулынкин.
- А это у нас под глазиком синячок, - отвечаю я. - А ты, почему не в раусе?
Раус это такое представление перед началом основного действия. Происходит раус в фойе. Актёры не занятые в спектакле наряжаются зверушками и пытаются расположить к себе детей посредством подвижных игр. Получается не всегда.
- А ты, почему не в раусе?
- А ты на время посмотри, умник, - говорит Тулынкин.
Я смотрю на висящие, на стене часы.
11.55
- Пропусти, - говорю я.
Но Тулынкин только подбоченивается.
Я пытаюсь обойти его с боку, но он локтем прижимает меня к стене и говорит:
- А ты чего гримироваться-то не идёшь?
Я стараюсь выбраться из-под его локтя, но у меня ничего не получается.
- У меня больничный, - кряхчю я.
- Ну, ты Скворец, и скотина, - со скамейки поднимается актёр Плохой и, бросив в пепельницу сигарету, выходит из курилки.
Плохой, это фамилия у него такая. Как актёр, он очень даже ничего. Можно даже сказать, что хороший. Даже отличный актер! Талантливый! Великолепный! Гениальный актёр! Но, вот фамилия Плохой. Я ему советовал еще в училище, мы с Андрюхой учились на одном курсе, фамилию сменить на Хороший, или сократить и оставить три последние буквы Хой. Но Андрюха уперся и не в какую.
- У меня дед был Плохой, - гордо говорил он. - Отец Плохой. Я Плохой, и дети будут Плохими.
Ну, в общем, он оказался прав. Дети у него так себе получились.
А по поводу фамилии Хой, я потом узнал, что такую фамилию носил, какой-то тип, который делал вид, что он музыкант и панк. Видно они с Андрюхой были однофамильцами, но второй Плохой не очень гордился своими корнями.
В ТЮЗ мы пришли с Андрюхой одновременно, но, почему-то, получилось так, что мне давали хоть какие-то роли. А Андрюху поставили мне дубль.
Поначалу это его сильно задевало и злило. Когда он меня менял, что раньше случалось очень редко, он из кожи лез, чтобы сыграть лучше, чем я. И, бывало, что иногда у него это получалось. Но, я выздоравливал, и роли возвращались ко мне.
С годами Андрюха привык к тому, что ему ничего не дают, и даже стал беситься, когда вынужден был меня подменять. Тем более что в последнее время таких случаев становилось всё больше.
- Скотина ты Скворец, - говорит Плохой и выходит в коридор.
11.56
До начала спектакля остаётся четыре минуты.
- Так я не понял, Скворцов, что случилось-то? - говорит Тулынкин и надавливает на локоть.
Я уже разобрался в ситуации и одним ударом вышибаю его руку с моей груди в момент нажима, так, что Тулынкин всем своим весом обрушивается на стену. Я выворачиваюсь и отскакиваю к спасительной двери.
- Что случилось? - весело говорю я. - Да по жопе хотели дать, а я увернулся.
Мощный раскат смеха выбрасывает меня в коридор.
12.00
Третий звонок.
12.20
Сижу на скамейке возле бассейна и делаю компресс из свинцовой примочки. Свинцовая вода - 10 рублей 40 копеек. Немного отпускает.
Домой я не поеду, в театр не пойду. До начала первой халтуры пять часов. Реквизит у меня с собой. Поэтому так и просижу на этой скамейке всё это время.
12.37
Ну, предположим, на детском дне рождения я буду пиратом.
- У них такое мероприятие впервые, я бы хотела, чтобы всё прошло на высшем уровне.
- Всё будет О.К!
Это я вспомнил разговор с девушкой-администратором, которая подкинула эту халтурку. Всё будет О.К! С такой-то рожей? А ладно! Перевяжу глаз чёрной лентой и готово. А вот на свадьбе?
12.40
И на свадьбе буду пиратом. Пошли они на хрен! Будем ломать стереотипы!
13.10
Пересчитываю деньги в кошельке. 33 рубля 60 копеек. Было сто. Вспоминаю, куда я мог потратить такую чудовищную сумму.
Минеральная вода - 16 рублей. Забыл в шкафчике. Свинцовая вода - 10 рублей 40 копеек. Стоит рядом на скамейке. Метро - 10 рублей.
Я не знаю, куда идут эти деньги. Наверное, они идут на то чтобы поддерживать в рабочем состоянии поезда, выпущенные двадцать лет назад, или на зарплату уборщиц. Урны-то исчезли. Значит, у уборщиц стало в два раза больше работы. А то и в три. Урны кстати исчезли отовсюду. Даже с улицы. А уж из метро они испарились в первую очередь. Говорят, что в них террористы могут спрятать бомбы. Понятно? А то им больше некуда их прятать. У нас мусор-то не заставишь в урну спрятать, а тут бомбы. Любой, кто будет выбрасывать что-нибудь в урну, уже будет выглядеть подозрительным. Так мы и переловим всех террористов.
Чёрт! Маршрутка - 30 рублей. 30 рублей! Маршрутка! Мне становится стыдно за свой поступок.
Испугался. И чего испугался? Чего мне было бояться? Я же заплатил за проезд. Зачем я ему дал эти двадцать рублей. Надо было твердо потребовать сдачу. Я же профессиональный актёр. Надо было представить, что я босс мафии, какой-нибудь сраный там Сопрано и пристально глядя шофёру в глаза… Я даже вижу эту сцену!
Вне времени.
Маршрутное такси.
Последний пассажир покидает салон. Водитель подозрительно смотрит ему вслед и кричит:
- Ты дэнги пэрэдаль?
Я поднимаюсь с самого дальнего места и направляюсь к выходу.
Выгляжу я потрясно. Чёрный костюм от Armani, рубашка от Armani, галстук от Armani, лакированные двухцветные туфли от Armani, носки от Armani, длинное пальто от Armani же, и только трусы от Gucci. Ничего не поделаешь у них ткань нежнее. Волосы мои зачёсаны назад и покрыты густым слоем бриолина. В руках трость.
Я медленно иду по салону и пристально смотрю в глаза водителю.
Он сдвигает брови, видимо хочет меня напугать, и начинает тяжело дышать.
Я подхожу к двери и на секунду задерживаюсь перед выходом.
- У тебя всё в порядке? - говорю я водителю. - А то ты какой-то напряжённый.
- Э, ты за параэзд платыль? - спрашивает водитель.
И вот тут я выдаю свою коронку!
- Я, твою мать, за проезд заплатил, твою мать! Гони сдачу, твою мать, засранец, твою мать, а то я щас достану свою пушку, твою мать и прострелю твою тупую башку, твою мать!
Здесь водитель обсерается и даёт мне сдачу - тысячу пятьсот рублей. Вуаля!
Конец фильма.
13.15
Итак, про эти деньги забыли. Что у нас получается. Было у меня 100 рублей, осталось 33 рубля 60 копеек. 66 рублей 40 копеек псу под хвост. О! Вспоминаю я. Молочная кухня. Творог - 9.30, кефир - 7.40. Итого: 16 рублей 70 копеек. А было у меня двадцать рублей.
Я роюсь в карманах и нахожу тридцать копеек и три рубля. Другое дело! Складываю две суммы. 33.60 + 3.30 = 36.90.
Маловато.
13.30
Делаю очередной компресс. Синяк уже не болит. Завтра гримком прикроем и пионер Колокольчиков снова в строю. Главное чтобы отёк прошёл, а то будет Колокольчиков с разными глазами. Да ну, фигня, какая. Буду щурить здоровый.
14.04
Внезапно нахлынувшее чувство голода заставляет меня покинуть насиженное и уже уютное место и отправиться через служебный вход в театр.
14.09
Захожу в театр и сразу же в коридоре сталкиваюсь с Лёнькой Коганом.
- Ничего себе! - удивляется Лёнька. - Кто это тебя так?
Лёнька мой друг. Он не актёр. Он… Не то чтобы режиссёр. Короче он помощник режиссёра с функцией педагога. Или даже не так. Он педагог с функциями помощника режиссёра, помощника бутафора, помощника реквизитора, звукооператора, осветителя, костюмера и ещё пишет тексты песен для новых спектаклей. Одним словом незаменимый человек.
- Ты чего пить стал? - не унимается Лёнька. - У тебя же ребёнок!
- Лёнь, угомонись.
- Серёга, только ничего не скрывай. Если тебе нужна помощь…
- Нужна. Дай пятьсот рублей до завтра.
После этих слов Лёнька успокаивается и внимательно смотрит мне в глаза. Точнее в один здоровый.
- Я, конечно, дам тебе пятьсот рублей. И может даже не до завтра, а до зарплаты. Но ты мне должен рассказать, откуда у тебя этот синяк.
Я вздыхаю.
- Рассказать?
- Рассказать.
Ну, я и рассказал.
Если бы я был, скажем, кинорежиссёр или там сценарист какой-нибудь я бы изобразил это так.
Экран кинотеатра.
По всей видимости, кинотеатр провинциальный, так как на полотнище видны швы, кое-где штопка и даже заплатки. Плёнка с фильмом старая, заезженная, с царапинами и неровной склейкой. Да и фильм тоже старый. Черно-белый и немой. За пианино тапёр. Движение актёров убыстренные. Все жесты чересчур театральны.
Переполненный салон маршрутного такси. Элегантный мужчина (эту роль исполняю естественно я) и скромная девушка (её роль исполняет, ну например Елена Корикова) явно проявляют симпатию друг к другу. Это не нравиться коварному шофёру (Дмитрий Харатьян). Он злобно смотрит на молодых людей. Он хмурит брови, вращает глазами и шевелит вороными усищами. Мужчина и девушка не замечают всего этого. Они вообще ничего не замечают. Он смотрит на неё. Она кротко опускает глаза. Она смотрит на него, он улыбается. И только коварный водитель никак не может успокоиться. Он нервно нажимает на тормоз и машина резко тормозит. Водитель разворачивается в салон и говорит:
Титры.
Конэчная.
Пассажиры выскакивают из салона. Остаются только мужчина и девушка.
Водитель злобно сжимает губы.
Титры.
Конэчная. Я сказаль.
Мужчина выходит первым и подаёт руку девушке. Она подаёт ему руку и, опираясь на нее, выходит из машины. Они смотрят друг на друга и… Но не тут-то было. Из-за автомобиля выходит коварный водитель. Он подходит к мужчине и смотрит ему в глаза.
Титры.
Э, ты за параэзд платыль?
Затем он плюёт ему на ботинок и переходит к девушке.
Титры.
А ты за параэзд платыль?
Здесь он окончательно перестаёт владеть собой. Теряет голову и с выпученными глазами бросается на несчастную испуганную девушку. Та кричит.
Титры.
Ох! Ах! Помогите!
Мужчина широким жестом хватает безумного водителя за шиворот и пинком отправляет в салон автомобиля. Одним движением захлопывает дверь и ударом ноги выкидывает автомобиль из кадра. Слышится звук бьющегося стекла.
Благодарная девушка падает на грудь своему спасителю, они обнимаются, целуются и исчезают в диафрагме в виде сердца.
Титры.
Конец фильмы.
14.37
- Вот такая вот история, - говорю я и откидываюсь на спинку кресла.
Здесь стоит пояснить, почему я откинулся на спинку кресла, если встретились мы с Лёнькой в коридоре. После того как я пообещал ему, что расскажу о том, как у меня появился этот огромный синяк, Лёнька пригласил меня в свой кабинет. Вот там-то после своего рассказа я и откинулся на спинку очень удобного кресла.
Лёнька несколько секунд молчит, а затем задумчиво так спрашивает:
- А синяк-то у тебя откуда? Я чего-то не понял.
- А синяк у меня… Поднимался по лестнице, из буфета шёл, и оступился. Тело вниз пошло, а рука с кружкой на месте осталась. И со всего маха об кружку к-а-а-ак…
- Так чего же ты мне здесь полчаса голову морочишь? - начинает сердиться Лёнька.
- Ну, ты просил рассказать, я и рассказал. Гони пятихатку.
- Так я про синяк просил рассказать. А ты про что?
- А я про что? Про синяк и рассказал. Давай бумажку.
- А что это за пурга про маршрутку?
- А что неинтересно было?
- Интересно.
- Ну, так и гони монету.
- Сволочь ты Скворцов.
- Давай, давай. Скупердяй.
Лёнька вынимает из портмоне пятьсот рублей и отдаёт их мне.
Я небрежно убираю их в карман и поднимаюсь с кресла.
- И не до завтра, а до зарплаты, - говорю я и выхожу из кабинета.
15.00
Третий звонок.
Второй спектакль начинается. Я же сижу за столиком на улице возле ресторана «McDonalds» (чтобы не шокировать публику своим фингалом я нацепил на нос солнцезащитные очки) и с аппетитом уплетаю двойной чизбургер. На подносе передо мной лежит также «Филе-о-фиш», одна порция и картошка по-деревенски. Запиваю всё это безобразие ледяной колой.
Недавно я узнал, что какой-то деятель в Америке снял фильм в котором он пытается доказать, что если питаться только в «Макдоналдсе», то можно нанести вред своему организму. Он провёл эксперимент, над собой, разумеется, и три раза в день в течение месяца питался только в ресторане «McDonalds». Результат: чего-то там с сердцем, растолстел на тридцать килограмм и ещё какая-то байда. Ну не дурак? С первого взгляда на эти бутерброды можно понять, что всё это яд.
- Яд, - говорю я и откусываю от чизбургера огромный кусок.
А ваобао ме ме ни та ое.
Я быстро пережёвываю этот огромный кусок, глотаю его и запиваю, чтобы он окончательно провалился в желудок. Делаю ему такую водную горку.
Извините. А вообще мнение моё такое. Эти проблемы: инфаркты-инсульты-аритмия там, растолстел на тридцать килограмм. Это всё проблемы американцев. Нам это не грозит. Только они могут позволить себе питаться в «Макдоналдсе» три раза в день. Ну, вот смотрите. Опять моя любимая арифметика. Предположим завтрак, обед и ужин стоят приблизительно 200 рублей. Умножаем на три. Получаем шестьсот. 600 рублей в день. 600 рублей умножаем на тридцать (по минимуму). Получаем восемнадцать тысяч ровно. То есть, чтобы только питаться я должен потратить в месяц на жрачку 18000 рублей. Это в долларах по курсу - 600 баксов. Сколько же я тогда должен зарабатывать? А квартиру оплачивать? Проезд? Сигареты? Я кстати не курю, но всё-таки? Одежда. Газеты… Да ну бред какой-то.
Я доедаю чизбургер, выпиваю колу, а «Филе-о-фиш» убираю в рюкзак - вечером перекушу - и направляюсь к метро.
15.23
Спускаюсь в метро. 10 рублей.
Да ладно больше не буду считать. Я при деньгах.
Немного назад.
15.19
Звоню домой жене у знать всё ли у них в порядке. Жена говорит, что всё нормально. Только дочка упала и набила себе шишку. Спрашивает, что мне приготовить на ужин. Заботливая она у меня. Я говорю, что поем на работе. Она говорит, хорошо. Мы целуемся и вешаем трубки.
15.27
Захожу в вагон. Сажусь.
До работы два с половиной часа. Надо как-то с пользой занять это время. Решаю пару раз прокатиться по кольцевой.
16.29
Час убил. Пора ехать на работу.
16.50
Выхожу из метро «Красные ворота». Читаю записанный адрес: Малый Козловский переулок, дом 3. Детский сад. Спросить Свету. Осматриваюсь.
Малый Козловский, Малый Козловский… Что-то очень знакомое. Малый Козловский. Точно! Малый Козловский, дом 2, офис 5. «Поликом-росс». «Полиграфия, рекламная продукция, сувениры». Я там заказывал себе визитки. «Скворцов Сергей. Клоун, ведущий, аниматор. Вечеринки, дни рождения, свадьбы, детские дни рождения, похороны (шутка) и корпоративные мероприятия».
Бесполезная штука эти визитки. С того времени я их раздал, наверное, штук двести. А выстрелили от силы штук пять. Всё равно халтуры приходят какими-то другими каналами. Неведомыми мне путями. Ну, вот смотрите. Например, звонок.
Поднимаю трубку.
- Здравствуйте, меня зовут Вика. Мне ваш телефон дал Андрей Мохин. Не могли бы вы у нас отработать в среду в три дня. Час работы.
- В среду?
- Да в среду.
- Одну минуту, я должен проверить расписание. Подождете?
- Конечно-конечно.
Несколько секунд шуршу газетой.
- Вы сказали в среду? - переспрашиваю я.
- Да-да в среду, в среду. В три часа дня.
- Одну минуточку.
Опять шуршу газетой.
- А кто вам дал мой номер?
- Андрей Мохин.
- Угу. Значит в среду.
- В среду.
- Андрей вам говорил по поводу цены?
- Говорил.
- Сейчас немного изменились цены…
- Он и это говорил.
- Хорошо. Говорите адрес.
В среду отрабатываю. Все довольны. Получаю деньги. Оставляю визитку. Больше эта Вика не звонит.
И так постоянно. Не везет, наверное.
16.55
Иду по Боярскому переулку. В продуктовом магазине «Виктория» покупаю бутылку минеральной воды (свою-то я так и не забрал из театра). Потом иду по Большому Козловскому, пересекаю Большой Харитоньевский и выхожу на Малый Козловский переулок. Где-то в его центре я нахожу нужный дом.
17.20
Захожу в железные ворота. Читаю табличку на стене: «НПО ОБРАЗОВАНИЕ. Издательские услуги». И ниже: «НПО ОБРАЗОВАНИЕ. Продажа и производство школьного оборудования».
Так, ну это явно не туда.
Из-за угла выходит пожилая женщина с мусорным ведром.
- Простите, - спрашиваю её. - Это дом три?
- Три-три, - отвечает старушка.
- А где здесь?..
- Налево, - недослушав, говорит бабушка и направляется к мусорному баку.
- Спасибо, - удивляюсь я и иду налево.
17.25
Нажимаю на кнопку звонка. Несколько минут ожидания и железная дверь открывается.
На пороге появляется огромный человек в чёрном костюме, чёрной шляпе и длинными чёрными пейсами. На лацкане пиджака белая картонка с надписью «Охрана» на двух языках. Осмотрев меня, охранник спрашивает:
- Вы по какому-то делу или как?
- Я актёр. У вас сегодня праздник. День рождения. Я со Светой договаривался. Через двадцать минут я должен уже работать.
- Одну секундочку, - говорит охранник и захлопывает дверь.
Охранник с пейсами, думаю я, странно.
17.30
Дверь открывается.
- Добрый день! Я так рад, что вы к нам заскочили! Меня зовут Соломон Маркович. Прошу вас.
Толстенький человечек в чёрном костюме, чёрной шляпе и длинными чёрными пейсами отступает и освобождает проход.
- А где Света?
- Проходите, проходите.
Мы проходим по коридору, затем через большую комнату, заполненную детьми. Выглядели они тоже необычно. Мальчики: черный низ, белый верх. Жилетки, тоже чёрные. На макушке чёрные шапочки и тонкие смешные пряди на висках.
- Пойдёмте, пойдёмте, - тараторит Соломон Маркович. - Хевре поздоровайтесь с дядей.
- Шало-о-ом! - нестройно голосят дети.
Семён Маркович заводит меня в небольшую заставленную маленькими шкафчиками комнатку, по всей видимости, раздевалку и любезно говорит:
- Ну, вот располагайтесь. Когда вы будете готовы?
Я смотрю на часы.
17.35
- Буду готов к шести. А где Света?
Соломон Маркович делает скорбное лицо.
- К сожалению Светы сегодня не будет.
- Но мы договаривались…
- Я в курсе.
- Меня на другую точку нужно будет отправить.
- Отправим, отправим. На «тачке» до точки. Не волнуйтесь. Готовьтесь к работе.
- Скажите, а как зовут именинника?
- Именинника? А-а-а… Иисус.
- Иисус? - удивляюсь я.
- Иисус, Иисус. Ну, к шести я за вами зайду.
Соломон Маркович улыбается и выходит из раздевалки.
- Иисус! У тебя сегодня день рождения, - доносится из-за закрытой двери.
- Но у меня же в декабре.
- Вообще-то у тебя в январе. Но так получилось, что отмечать его мы будем сегодня.
Я начинаю гримироваться.
17.50
Дверь открывается и в раздевалку заглядывает Соломон Маркович.
- Ух, ты пират! Здорово! И повязка на глазу! Вы готовы?
- Ещё десять минут.
- Да бросьте. Вас уже все ждут.
Я вздыхаю, беру сумку с играми и вхожу в детскую.
Не-на-ви-жу когда надо выходить раньше назначенного времени. Лучше выйти на десять минут позже, а потом отработать лишние двенадцать. Чем на пять минут, но раньше. Объясняю почему. Выходишь, например без десяти пять. Работаешь и уходишь ровно через час - без десяти шесть. При получении гонорара обязательно обратят внимание на эту особенность. Причём на вторую часть - ушёл без десяти. А когда пытаешься напомнить, что ты вышел на десять минут раньше, искренне удивляются, говорят: разве? - и выдают деньги с неким недоумением.
Мнение окружающих: мало того, что он отработал на десять минут меньше он ещё и врёт.
А вот если ты уходишь на десять, лучше на двенадцать или совсем хорошо - на пятнадцать минут позже, то у клиента остаётся приятное впечатление, что артист если и не переработал, то ушёл с площадки вовремя.
Мнение окружающих: молодец! - возьми с полки пирожок.
Вывод: Не-на-ви-жу когда надо выходить раньше назначенного времени.
19.32
Ну, вот всё вышло, так как я и говорил. Только гораздо хуже.
Я отрабатываю час, подхожу к Соломону Марковичу и тихо так говорю:
- Всё, час прошёл.
Он смотрит на часы и говорит:
- Ещё только без десяти.
Я говорю:
- Если вы помните, я начал на десять минут раньше.
Соломону Марковичу удивляется:
- Разве?
Я говорю:
- Именно так.
Соломон Маркович:
- Ну, голубчик, ну, посмотрите, какие милые дети. Как они вам радуются. Что такое лишние пол часа?
Я:
- Мы со Светой договаривались, что если…
Соломон Маркович:
- Я в курсе. Мы вам доплатим. Сыграйте с ними в какую-нибудь игру.
Ну, я и сыграл.
Вы, наверное, знаете такую детскую игру «Съедобно-несъедобно»? Правило простое: играющему бросается мячик и говориться какое-нибудь слово. Если это «съедобное» слово, например, булка, то играющий должен поймать мяч и сказать: ам! А если это слово «несъедобное» то мячик не ловится и говорится: фу-у-у! Всё просто: ам и фу. А вот другой вариант игры.
- Итак, милые дети, сейчас мы с вами будем играть в настоящую пиратскую игру. Эта игра называется «Съедобно-несъедобно». Все знают правила?
- Да-а-а-а!!! – восторженно кричат дети.
- Очень хорошо. Тогда начнём.
Я перебрасываю мячик с руки на руку и подхожу к маленькому Натану.
- Ну, что Натан, ты готов?
Маленький Натан кивает.
- Тогда лови.
Я бросаю Натану мяч, и пока тот летит, называю слово.
- Хлеб.
Что происходит дальше. Маленький Натан ловит мяч и внимательно смотрит на меня.
- Кошерный? - спрашивает Натан.
Я на несколько секунд теряюсь и затем перевожу взгляд на Соломона Марковича.
Соломон Маркович кивает.
- Кошерный, - говорю я.
- Ам! - радостно выкрикивает маленький Натан и прижимает мяч к груди.
В дальнейшем игра превращается из «Съедобно-несъедобно» в «Кошерно-некошерно». Я бросаю мяч и называю продукт. Играющий, к которому летит мяч, должен за доли секунды определить чистоту данного продукта и если он отвечает требованиям кашрута схватить мяч и закричать оставшееся от старой игры - ам! Если продукт играющим определяется как нечистый, то мяч не ловиться и соответственно – фу. А вот если играющий ошибается с определение кошерности и ловит «фу» вместо «ам», то остальные дети начинают подпрыгивать, хлопать в ладоши и кричать:
- Некошерно, некошерно!
Одним словом всем понравилось. Хлопали. Я кланялся.
19.36
Заходит охранник с пейсами.
- Соломон Маркович вас ждёт. Пойдёмте, я вас провожу.
19.40
Возле железной двери стоит грустный Соломон Маркович. Увидев меня, он просто расплывается в улыбке и раскрывает объятья.
- Голубчик, ну где же вы ходите? Я вас уже пятнадцать минут жду.
- Я думал, вы в раздевалку придёте, - говорю я и поправляю солнцезащитные очки.
- Что же вы такой рассеянный. Мы же договаривались встретиться здесь.
Я этого не помню.
Соломон Маркович открывает железную дверь.
- Вы со Светой, на какую сумму договаривались? - спрашивает Соломон Маркович.
- Полторы…
- Ну, что вы, голубчик. Полторы. Это для нас дорого. Примите пятьсот рублей. Зато от всей души. У нас учатся дети из малообеспеченных семей. Школа…
- Школа?
- Да-да, школа. Школа не может позволить себе дорогостоящих мероприятий.
- Но…
- Но мы стараемся. Сами понимаете дети. Большое вам спасибо.
Во время своей речи Соломон Маркович постоянно меня подталкивал и, в конце концов, я оказался за железной дверью.
- Шалом и до свидания, - говорит Соломон Маркович и закрывает дверь.
Я некоторое время стою в неком недоумении. Затем прячу деньги в кошелёк и перед тем как уйти читаю табличку, прикреплённую к стене рядом с дверью: «Общеобразовательная школа № 1621 «ЭЦ-ХАИМ» (еврейское обучение и воспитание мальчиков и девочек)».
Школа. Почему школа-то? Чёрт! Машина.
Я торопливо нажимаю на дверной звонок. Дверь открывается.
- Я прошу прощения, - говорю я охраннику. - Но, Соломон Маркович…
- А Соломона Марковича нет, - говорит охранник.
- Как нет? Мы же только что…
- Его и не было сегодня.
- Он же машину обещал.
- А вы собственно кто?
- Я артист. Выступал у вас сегодня на дне рождения Иисуса.
- У Иисуса день рождение в декабре. Или нет, - охранник задумывается. - В январе. Приезжайте зимой.
Охранник захлопывает дверь, не дав мне сказать и слова в ответ.
- Так, машины, кажется, не будет, - говорю я и спускаюсь со ступенек.
19.43
У самых ворот меня окликают.
- Вы Сергей?
Я поворачиваюсь на голос и вижу перед собой огненно-рыжую девушку.
- Вы Сергей? - повторяет вопрос девушка.
- Да.
- Скворцов?
- Скворцов.
- Где же вы были? - начинает кричать девушка. - Вы сорвали мероприятие!
- А что вы на меня кричите? Кто вы такая?
- Я Света, чёрт побери! Света!
- Ах, Света! - я тоже начинаю кричать. - Это вы где были?
- Что значит, где я была? Я была здесь!
- Я тоже был здесь!
Так мы орем, друг на друга минуты три, а потом Света неожиданно меняет тон.
- Так, стоп, - говорит она и задумывается. - Вы Соломона знаете?
- Соломона Марковича? А как же! Такой милый толстячок с кудряшками. Маг и волшебник. Коронный номер - «Исчезновение Соломона Марковича».
- Всё ясно, - говорит Света и достаёт из сумочки пачку «Vogue». - Закурите?
- Спасибо, я не курю.
- Я третий год работаю в этом детском садике, - печально говорит Света - И ещё не разу мне не удалось провести здесь ни одного мероприятия.
- Что так?
- Соломон, сволочь всех артистов переманивает. Я даже не знаю, как ему это удаётся.
Я вспоминаю бабульку с мусорным ведром.
- Потом эти артисты не хотят со мной работать. Думают я с ним заодно. Он вам, сколько денег заплатил?
- Пятьсот.
- Вот видите. Вы, наверное, тоже подумали, что вашу тысячу мы с ним пополам поделили.
- Подумал.
- Вот видите! Видите!
Света чуть не плачет. Мне становится её жалко.
- Ну, успокойтесь, пожалуйста. Успокойтесь. Теперь я уже так не думаю.
- Правда? Спасибо вам.
Света улыбается.
- Может быть вас подвести? Я на машине.
- Это было бы здорово.
19.51
Мы выходим за ворота. Я разворачиваюсь и замечаю возле забора указатель с двумя яркими стрелками (как я его раньше не заметил, я не понимаю). Фиолетовая стрелка, указывающая налево, несла информацию на двух языках о школе «Эц-Хаим». Другая стрелка жёлтого цвета указывала направо и гласила, даже я бы сказал голосила: «Ясли, детский сад № 1981».
20.30
Мы останавливаемся на Марксистской улице напротив магазина «Рыбачьте с нами».
- Ну, вот мы и приехали, - говорит Света. - Ближе я не могла остановиться там столько машин.
- Ничего-ничего. Спасибо вам.
- Вам спасибо. Вы меня развеселили.
- Профессия такая.
- Особенно мне понравилась история про ваш синяк.
- Ой! - спохватываюсь я и надеваю солнцезащитные очки.
- Не надо стесняться, - говорит Света. - С ним вы такой мужественный.
Я смущаюсь.
- Мне к клиентам идти, - говорю я.
- Ну, если только так.
Я ужасно боюсь, когда молоденькие девушки говорят мне комплименты. Я начинаю робеть, нести какую-то чушь, короче, глупею на глазах. Старость, наверное.
- Мне пора, - говорю я и открываю дверцу.
- Ой! Извините, я вас задерживаю. Идите-идите.
Я выхожу из автомобиля, но перед тем как захлопнуть дверь говорю:
- Ещё раз простите и спасибо.
- Я вам позвоню, - говорит Света.
Я захлопываю дверь, и её автомобиль срывается с места.
20.37
Вхожу с центрального входа в ресторан «Гогиели». Чувствую усталость. Ещё два с половиной часа и домой.
- Я артист. На свадьбу, - говорю я колоритному швейцару в национальном грузинском костюме: бурка, папаха, кинжал. Всё как надо.
Швейцар кивает и исчезает.
Гремит грузинская музыка, слышны радостные возгласы и крики.
Минут через пять (это практически мгновенно) из зала выбегает разгорячённый юноша с бокалом красного вина.
- Вай дарагой! Это ты! - кричит юноша и набрасывается на меня с поцелуями. - Как мы тэбя ждём! Прахади, дарагой!
- Вы покажите, где мне переодеться, - устало говорю я.
- Покажю! Канэчно пакажю. Вино будэшь? Харошее вино!
- Я извиняюсь на работе ни-ни.
- Маладэць! Уважяю! Пайдём дарагой, пайдём.
Молодой человек, им оказывается жених, проводит меня через грохочущий зал в подсобное помещение, где для меня приготовлена небольшая комната.
Гримироваться и готовиться к выступлению, было трудно. Так как почти всю комнату занимал огромный стол, полностью заставленный разнообразной едой. Было здесь и вино.
После того как я приготовился, я позвонил домой. Мобильный телефон был любезно оставлен мне гостеприимным женихом.
20.52
Занято.
20.55
Выхожу в шумный зал.
Что там происходило после, я плохо помню. Нет, я не пил. По крайней мере, во время работы. Помню, все очень веселились. Как дети играли в разные игры, участвовали в глупых конкурсах. Я даже провёл конкурс анекдотов, чего не люблю делать. Не потому что я знаю мало анекдотов или не умею проводить этот конкурс, а потому, что, как правило, народ рассказывает либо несмешные анекдоты, либо ужасно пошлые. А в зале бывают дети. И я очень неловко себя чувствую, когда выходит какой-нибудь в жопу пьяный дебил, уверенный в том, что он ну очень остроумный, выхватывает у меня микрофон и начинает блистать своим «остроумием».
- Анекдоты бывают либо не смешные… - говорит он, размахивая микрофоном, после чего бедный микрофон естественно заводится и раздаётся очень высокий свист.
- Отойдите от колонок, - говорю я ему.
Дебил нехотя отходит.
- Так вот меня здесь всякие пытаются перебить, но я на правах отца невесты и как сибиряк. Я надеюсь, я имею на это право? - обращается он ко мне.
- Конечно-конечно.
- Так вот. Анекдоты бывают либо не смешные, либо матерные. И вот я на правах невесты и отца сибиряка хочу рассказать анекдот моей молодости.
И рассказывает.
Слово ****ь, я извиняюсь, конечно, самое безобидное из всех тех слов, которые присутствовали в анекдоте его молодости. Хотя и употреблялось чаще остальных.
У грузин же все анекдоты были смешные, особенно на грузинском. Не одного не запомнил.
Отправили на «Мерседесе» с полной сумкой гостинцев.
0.33
Пытаюсь тихо проникнуть в квартиру.
Судя по тому, что меня встречает ярки свет в коридоре и заспанное лицо жены, я понимаю, что акция не удалась.
- Где шлялся?
- Ры-работал.
- Я вижу.
- Нет, ну, ну-честно. Ты же знаешь, свадьба.
- Я вижу. Кто невеста?
- И я…
- Ия?
- И я не знаю. Может и я. Хи-хи. Но жених Марат.
- Понятно. По мальчикам пошёл.
- Ды… Ды…
- Дурой хочешь назвать?
- Ды-да как ты могла подумать.
Ноги уже отказываются меня держать и я, чуть не выронив пакет, из которого раздаётся «хрустальный звон» оседаю по стенке.
- Алкашь.
- Гостинцы.
Я осторожно ставлю пакет на пол и с трудом, чуть не завалившись на бок, достаю из кармана сжатый кулак.
- Вот! Сы-смотри!
Жена с удивлением смотрит на меня, сидящего на полу и размахивающего кулаком.
- С-смотри!
- Не ори. Дочь разбудишь, - вздыхает жена. - Уже угрожать стал.
- Я? Да как ты мы-могла… - говорю я и замечаю свой кулак. - Я не это имею в виду.
- А что ты вообще имеешь?
- Вот, - говорю я и раскрываю кулак.
В кулаке лежат две помятые купюры американского производства.
- Двести ба- ксо-в.
Жена как-то сразу меняется в лице и ласковым голос говорит:
- Чего же ты на полу-то сидишь? Пол грязный, а мне потом стирать.
- У нас машинка стирает.
Я пытаюсь подняться, но удаётся это не сразу, а только после того как мне помогает жена.
0.47
Я раздеваюсь, и пока жена размещает в холодильнике продукты, расстилаю себе бельё на диване в большой комнате.
- Спать буду здесь, - говорю я, когда жена заходит в комнату. - Завтра на кухню.
- Бедный. Не жалеешь ты себя.
Я укладываюсь, и жена заботливо укрывает меня одеялом.
- Мне не кто не звонил? - спрашиваю я, уже почти провалившись в сон.
- Да! Забыла. Коля звонил. Сказал, что завтра у вас халтура. Два по пятьдесят.
- Хорошо. Больше никто?
- И ещё какая-то Света.
- А, это по работе, - говорю я и начинаю сопеть.
Жена ещё некоторое время сидит, а потом гасит свет и уходит в свою комнату.
Ночь.
Часть вторая.
Звонок будильника.
Я открываю глаза.
9.40.
День Сурка начинается.
25 октября - 31 октября 2004 г.