1
Жизнь - борьба. Избитая, но все-таки истина. Причем борьба начинается, буквально, с момента зачатия.
Как-то увидел по телеку фильм про аборт. Эмбрион пытается увернуться от скальпеля. Втискивается спинкой в стенку матки. И открывает рот - беззвучно кричит. Зовет на помощь. Мать, конечно...
Не повезло. Жизнь длилась всего несколько недель. Его борьба закончилась.
А тех, кого оставляют, или даже ждут, тоже ждет борьба. Еще там, в утробе. Например, за выход на этот свет. Помните анекдот? Два младенца в матке беседуют перед родами.
- Ну чё, боишься?
- Еще бы! А ты?
- И я. Столько мук предстоит! А есть ли там жизнь - не известно.
- Да! Оттуда еще никто не возвращался.
Увы, некоторым и роды выдержать не удается. Борьба заканчивается в возрасте девяти месяцев.
Ну, а что же мы, выдержавшие испытание и оказавшиеся в этом мире? А ничего. Каждый продолжает свою борьбу. С инфекциями. С хроническими болезнями. С обстоятельствами. Она длится всю жизнь. Каждый день. Час. Минуту. Секунду. В сущности, становится привычкой. Той самой жизнью-борьбой.
2
Но кроме того, в ней случаются некие узловые события, вот как тот момент рождения, когда жизнь повисает на волоске. Когда совсем рядом маячит изящная Особа в черном капюшоне, с косой. И в несколько секунд решается: Быть! Или - не быть!
Хочу рассказать о своих. Чтобы особенно не занимать ваше внимание - конспективно.
3
Но сначала несколько слов о матери.
Она родилась у бабки на пятьдесят шестом году. И была ее двенадцатым ребенком. Ровно половину из рожденных "Бог прибрал". Матери посчастливилось попасть в другую половину. Но тут бабка уже сама просила Господа "прибрать". Тяжело. Да и совестно в пятьдесят пять возиться с младенцем.
Но у Бога на все свои планы. И дед вступился. Как чувствовал - мать единственная из детей оказалась характером в него.
А с бабкой, как сразу не заладилось, так и дальше пошло. В тринадцать лет за слово "христоматия" мать едва не лишилось головы. Бабка схватила ее за косу, пригнула головой к земле, наступила ногой на эту косу и замахнулась топором, чтобы отрубить "богохульную башку". Не рванись мать изо всех сил, не бывать бы ей в живых.
Со мной мать, конечно, была не столь суровой. Но наши отношения тоже не сложились.
В семнадцать лет она забеременела мной. От любимого человека. Но брак был гражданский. Хотя, даже свадьбу сыграли.
Официально родитель все-таки жениться не стал. Отсюда: мое рождение стало для нее не радостным событием. Печальным. Досадным. Практически, ломавшим ее судьбу.
Может быть от этих переживаний у нее пропало молока. Меня вскармливали "искусственно", как тогда говорили. Проще, всякими смесями на коровьем молоке. Существует такая болезнь - диспепсия. Она возникает у младенцев от неправильного вскармливания. Дети исходят поносом за несколько дней.
Меня не минула чаша сия. То есть, диспепсия. Это была моя первая встреча с Изящной дамой. Но как-то я от нее увернулся.
Поскольку все происходило на первом году жизни, помнить, тем более понимать что-либо, я не мог. Через несколько месяцев болезнь повторилась. И на этот раз шансов у меня почти не было.
А лечили меня в одной из детских больниц Хабаровска. Я находился там вместе с матерью. С умершими младенцами не церемонились. Заворачивали в загаженные ими матрасы и закапывали на больничном дворе.
И вот в самый критический момент в этой больнице появляется старший брат матери Андрей. Он работал машинистом на паровозе и волей случая оказался в Хабаровске. Вспомнил о нас и заявился. В мазутной робе, в угольной пыли. Как медсестры не верещали, он ввалился прямо в палату и спросил мать.
- Ну, как он?
- Плохо. Умирает.
- Тогда собирайся. Поехали домой. Хоть похороним по-человечески.
А дома я стал оживать. К тому времени уже ползал, ходил на четвереньках и мог садиться. Как-то дед чинил валенки, а я возился на полу с игрушками. Увидел под кроватью кринки с молоком. Подполз. Смахнул с одной крышку и запустил в банку пятерню. Достал пригоршней сливки и стал есть. Дед все это наблюдал.
- Так-так, сынку! Давай-давай! Раз стал есть - выживешь.
Выжил.
4
Но не прошло и двух лет, как снова оказался на грани жизни и смерти.
Мать рассказывала:" Пошли с отцом картошку полоть. И тебя с собой взяли. Оставить было не с кем. А на огороде был колодец, для полива. Скорее, даже и не колодец, а глубокая яма с водой. Ты играл на другом конце огорода.
Но отец вдруг кричит:"Надька, Вовка - в колодце. Я кинулась к яме и прыгнула. А тогда были модны юбки клешеные. Она, как парашют, накрыла все вокруг и я тебя не вижу. Нет-та-нет схватила, подала отцу. А там он и меня вытащил.
Отец вылил из тебя воду. Животом положил на свое колено и у тебя из горла полилась вода. Потом опустил спинкой на траву и как-то стал на грудь тебе нажимать. Ты задышал. Открыл глаза, увидел деда и говоришь.
- Дедушка, ты - лейтенант и я - лейтенант.
- Лейтенант! Чуть богу душу не отдал, лейтенант.
Потом засмеялись от радости, что все обошлось. И от слов твоих".
Двадцать два года спустя я действительно стал лейтенантом, окончив военную кафедру при университете. А дед, пройдя в свое время всю Гражданскую, умер много раньше. Рядовым запаса.
5
В пять лет я еще не умел плавать. А поселок, в котором рос, изобиловал озерами и озерками. И летом все мальчишки, естественно, лезли в эти теплые, полные удовольствия, водоемы.
Я не был исключением. Недалеко от дома находилось озерцо, в котором один берег был пологим. Рай для малышей, не умеющих плавать. Я был среди них. Однажды на неделю зарядили сильные дожди. Но потом - опять жара. Мы снова бросились купаться. Однако, из-за дождей вода в озерах прибыла, и там, где раньше было мелко, теперь стало довольно глубоко.
В тот день, помню, пришли ко мне в гости двоюродный брат Толька Колетин и его сестра Валя. Он был старше меня на четыре года. А Валя на год меня младше.
Конечно, я повел их купаться на мое любимое место. Первым разбежался и прыгнул в воду в обычном месте. Но вода-то прибыла. И я ушел в глубину с головой. Оттолкнулся от дна, однако, до поверхности не дотянул. И потому воздуху глотнуть не удалось. А глотнул воды. Ушел ко дну. Опять оттолкнулся. И - снова не всплыл.
Перепугался не на шутку. Воздуха нет. Задыхаюсь. Честно говоря, уже прощался с жизнью, как вдруг сквозь воду над собой вижу лицо Тольки. Он что-то говорит, явно, спрашивает и протягивает руку. Как я в нее вцепился! Брат спас меня. Вытащил из воды. Наконец-то - воздух. Вдыхаю, кашляю.
Вода попала в легкие. Кое-как отдышался, пришел в себя. На озеро даже смотреть не мог.
Правда, только до следующего дня.
6
Примерно лет в девять подружился с Борькой Шляпниковым. Он был старше меня на год. В этом возрасте год - много. Но у нас как-то получалось ладить.
Мы практически не ссорились. Более того, понимали друг друга с полуслова.
Было начало мая. Установилась очень теплая погода. И Амур, наконец, тронулся. Лед потрескался на отдельные глыбы и двинулся вниз по течению. Это называется "шуга".
Льдины сталкивались. Наползали одна на другую, с шумом трескались, разваливаясь на осколки. Вставали дыбом, толкая одна другую. На Амуре, шириной в три километра, стоял ровный довольно громкий шум.( Может быть поэтом и "шуга"). Мы с Борькой после уроков явились на берег и наблюдали это грандиозное явление природы.
Но не долго. Увидели чуть в сторонке у берега чистое ото льда место. Было так тепло, что нам даже показалось - жарко. А раз жарко, то, разумеется, нужно искупаться. Побежали туда, мигом разделись, и бросились в воду.
Но вода оказалась обжигающе холодная. Выскочили, трясясь от холода, и так же быстро оделись.
Здесь явилась новая идея - покататься на отдельных льдинах, как на плотах. А еще интереснее - попрыгать со льдины на льдину. У берега течение слабое и льдины движутся медленно.
Стали прыгать с одной на другую. Одни льдины были больше, другие - поменьше. Прыгнешь на такую, она качнется, а то и вовсе начинает тонуть. Быстро перепрыгиваешь на другую.
Так увлеклись этой игрой, что не заметили как довольно далеко убежали от берега. А льдина, на которой оказались, стала отдаляться от береговых льдин и набирать скорость.
Бежать некуда. В сторону Амура - грохочущее месево из льдин. Шуга. Между нами и берегом - открытая вода и прибрежные льдины. Если прыгнут в воду, доплыть до этих льдин, то еще не известно удастся ли на них взобраться.
Растерялись. Стоим, не зная что делать.
Вдруг, откуда ни возьмись, на берегу появляется какой-то незнакомый мужик. Он быстро подходит к штабелю досок, который был тут же, на берегу. Берет самую длинную и молча бежит с ней по береговым льдинам к нам. Перекидывает ее одним концом на нашу льдину.
Мы по доске, как по мостику, сбегаем на береговые льдины. А потом - и на берег. Мужику от испуга даже спасибо не сказали. Рванули домой. Кстати, мы его так и не узнали. Не было в нашем поселке такого человека.
А может быть это вовсе и не человек был? Ангела Бог нам послал?
7
В тот же год, летом, и тоже с Борькой, попал в другую переделку.
Мы шли на Амур купаться. И вдруг увидели как по дамбе гусеничный трактор тащит сани. Трактор едет медленно, догнать его ничего не стоит. Почему бы не прокатиться, заскочив на эти сани?
Сани представляют собой два толстых бревна-полоза, с тремя поперечинами из бревен потоньше.
Мы догнали, и уселись на последнюю поперечину, в те места, где она крепится к полозьям. Он - на одно, я - на другое. На моем месте еще оказалась толстая палка. Она одним концом лежала на полозе, другим - на поперечине. Получался некий треугольник из этих трех деревях.
Но я ее не касался. Лежит и лежит. Едем довольные. Каждый на своем месте. Разговариваем. Борька смотрит на меня. И вдруг вижу - глаза его округляются. И тут же чувствую - чья-то мощная рука давит мне на шею, склоняя к земле.
Оказалось, от тряски один конец палки сполз внутрь саней, попал под поперечину, а другим лег мне на шею и свалил внутрь саней. Еще секунда - и я понимаю, что лежу на земле, а поперечина наползает на мои ноги. Голени. Колени. И уже наезжает на бедра.
Тут только я сообразил что может сейчас произойти. Левой ладонью быстро оперся на поперечину, правой - на полоз. И, как бы подтягиваясь, вылез из-под поперечины. Наклонился вправо и свалился на обочину.
Сел на землю. Взглянул на колени. Кожи на них почти не было. Кровь, в перемешку с дорожным песком и пылью. Голени спереди тоже были ободраны. И вдруг до меня дошло.
Совершенно четко увидел: как поперечина размазала меня по дороге. Это встало перед глазами, как живая картина. Меня замутило. Потом наступила слабость во всем теле. Я расплакался. Борька молча стоял рядом.
- Борька, никому ничего не говори. Родителям моим не скажи.
8
И опять Борька Шляпников. А точнее - его младшая сестра, Люба. Она была моложе меня на год. А мне было четырнадцать. Красивее Любы в поселке девочки не было.
Нас было пятеро. Компания не-разлей-вода. Пять мальчишек подростков. Шестой была она. А верховодил Толька Ржевский. Толька был старше всех. И меньше всех ростом. Круглая рыжая голова. Сплошь покрыт веснушками. Отчаянный до самоотречения.
Однажды ночью, при луне, он на наших глазах прыгнул с самого верха стрелы портального крана в бухту. Это высота метров в пятьдесят. Как оказалось все его выходки, включая и эту, были ради того, чтобы потрясти воображение Любы и завоевать ее сердце.
Она похвалила его за прыжок. И ... ушла домой. А Толька вызвал меня на дуэль. Следующей ночью мы стрелялись на берегу Амура из самодельных свинцовых пистолетов (жиганов). Все при той же луне.
Люба при этом не присутствовала. Толька дал задание ее брату Борьке под любым предлогом увезти ее той ночью куда-нибудь на лодке. Борька задание выполнил.
Мы выстрелили почти одновременно. Ржевский попал мне в левую голень. А моя пуля вошла ему в правое бедро. Мы и договаривались стрелять по ногам.
В тот момент, когда я упал на песок, вдруг раздался жуткий вопль. Я даже не сразу понял, что это кричит Люба.
- Не-ет! Не-ет! Не-ет!
Она бросилась ко мне. Стала лихорадочно целовать в лицо. Потом отпрянула, осматривая с ног до головы. Увидела рану в ноге. И вдруг влепила мне такую оплеуху, что я на секунду выключился.
- Идиоты!
Она поднялась и пошла. Но тут же вернулась. Стащила с меня майку, разорвала, и сделала повязку на мою голень. Волосы ее были мокрые. Смуглое тело перехвачено двумя белыми полосками. Поперек груди, и поперек бедер. Это ее купальник. Он тоже был мокрый.
Как рассказывал потом Борька, он повез ее в лодке на песчаную косу, где за день до этого мы всей ватагой провели целый день. Там остались наши вещи, которые следовало разобрать, где - чьи, и привезти, раздать владельцам.
Но где-то на середине пути она вдруг заметалась в лодке и потребовала повернуть назад. Борька наотрез отказался. Тогда она разделась, прыгнула в воду и поплыла к берегу. Наши выстрелы она услышала уже на берегу. Бросилась что есть сил в нашу сторону.
Толька от моего выстрела упал. Но когда услышал крик Любы, а потом увидел, как она бросилась ко мне, вскочил и, волоча ногу, побрел прочь по берегу.
Он молча плакал. Но потом его стали душить рыдания. Они становились все громче и громче. Невнятные, но отчаянные. И мольбы, и проклятья. И стон, и плач.
В них была вся несчастная его судьба.
9
Позади одиннадцатый класс. Лето. Жара. Пошел на Амур купаться. Но как-то надоели привычные места. Ведь позади школа. Впереди новая жизнь. И нужно начать ее прямо сегодня.
Отправился за дамбу, на место, где когда-то была база лесхоза. Там в те времена вязали плоты из бревен и сплавляли вниз по течению. Теперь же здесь почти ничего не осталось. Полуразрушенное здание конторы. Детали гусеничных тракторов, засыпанные песком, да кое-где бухты толстой проволоки для вязки плотов.
Берег песчаный, чистый. Разделся, прыгнул в воду и поплыл. Сплавал на ближайший остров, Заячий. Позагорал на чистейшем горячем песке. Возвращаюсь. И метров за пятнадцать до берега захотелось поплавать еще. Поплыл вдоль берега.
А потом ... нырнул. Дно достать. Есть такая забава у мальчишек - нырнуть до дна. Достал. Оказалось не так глубоко, метра два.
Когда плывешь под водой, руки выбрасываешь вперед, а затем, гребя, разводишь в стороны, пока не коснутся бедер. Движешься по инерции несколько секунд. Потом - новый цикл. Опять выбрасываешь руки вперед и гребешь. Сделал так раз пять, или шесть.
Но когда в очередной раз попытался выбросить руки вперед, обе, и слева, и справа, наткнулись на что-то жесткое. Руки так и остались вдоль бедер. Открыл глаза и увидел справа и слева полукольца из проволоки.
Бухта проволоки для вязки плотов, растянутая в гармошку метра на два, оказалась наполовину замыта песком так, что из дна выходила чередой полуколец.
Я оказался в ней, как в клетке. Вода в Амуре мутноватая и я плыл с закрытыми глазами. Вот и приплыл. Чуть бы левее, или правее, ударился бы головой, плечом ли о первое полукольцо и ничего бы не случилось. Ан - нет! Именно так - вплыл в эту клетку, без малейших касаний.
И лишь когда попытался выбросить руки вперед, они уперлись в эти полукольца.
Жуткая тоска навалилась. До потери сознания. Единственное движение, которое было возможно в этой ситуации - перевернуться на спину. Перевернулся. Сквозь мутную воду вижу солнце. Вот оно! Всего каких-то два метра воды надо мной!
И там - весь мир. Огромный. Прекрасный. Мне семнадцать. Всего семнадцать. Неужели это конец?!
Меня спас Амур. Амур - река. А раз река, значит, есть течение. Лежа на спине, невольно замерев от ужаса, почувствовал как меня медленно выносит из моей клетки. Волнообразными движениями рук стал ускорять движение.
И вот я уже по пояс свободен. Высвобождаю руки и что есть сил гребу вверх.
10
По гороскопу мне достался знак Девы. Дева - знак земной. Может быть поэтому многие мои злоключения случались не на земле, а в воде, где я по разным причинам оказывался. Но что-то, или кто-то, всегда выбрасывал меня из этой стихии. На берег. К стихии родной.
Так было и в этот раз...
После второго курса университета попал на геодезическую практику под чукотскую столицу Анадырь. На реку Кончалан.
Однажды, в вечеру, в нашем боте заглох мотор. Течением нас несло в открытый лиман. Начинался шторм. Здесь, в реке, волна около метра. В лимане - под три. Сразу захлестнет.
Пока еще река, доплыть бы одному из нас до берега (это метров сто пятьдесят - двести), добежать до поселка и попросить катер: отбуксировать бот к берегу.
В боте нас трое. Мой руководитель, пятидесятилетний капитан-лейтенант Стас Иваныч, моторист Ираклий, сутулый, очень худой парень, лет двадцати пяти и я. Молодой. Девятнадцатилетний. Пышащий здоровьем.
Скинул овчинный альпак, сапоги и повалился за борт. Плавал я хорошо, поскольку вырос на Амуре. Уже восьмилетними мальчишками мы все лето плавали и ныряли в реке, как рыбы. Эта самонадеянность меня и подвела.
Кончалан течет по вечной мерзлоте. Вода градусов восемь. Уже на половине пути мышцы грудной клетки сковало холодом. Резко. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Сказать, что испугался, будет неправдой. Полное безразличие. А потом ... сознание угасло.
Но перед этим, помню, мелькнула мысль:"Нет! Не сейчас!".
Нашел меня Сашка Плохов, наш рабочий. Сашка в шестнадцать лет запер мать в кладовой и ушел гулять с друзьями. Пришел домой через дней десять. Мать - мертва.
На суде выяснилось. Мать была запойной пьяницей. В детстве издевалась над ним. Избивала. Днями морила голодом. Так она мстила бросившему ее отцу Сашки. Сашка отсидел восемь лет, а потом стал мотаться по разным экспедициям сезонным рабочим. Так он попал и к нам.
Неделю назад, получив аванс, он исчез из расположения базы партии. Все знали, что Сашка ушел берегом, по пляжу Кончалана, в Анадырь. Будет пить, пока не пропьет весь аванс. Он делал так каждый месяц.
И вот этому герою я обязан своей жизнью. Сашка брел на "автопилоте" по тому же пляжу, назад, на базу партии. Время от времени перешагивал через мертвых белух, небольших дельфинов. В то лето на них нашел какой-то мор. Они выбрасывались на берег и умирали.
Были сумерки. Он споткнулся об одну, показавшуюся странной. "Зажег спичку, посмотреть. - Ты лежишь. Ну, думаю, до белой горячки допился. Пнул тебя слегка. Ты застонал. Тогда понял - в самом деле ты".
И здесь, конечно, без Проведения не обошлось. Пляж километров около двадцати. Почему-то Сашка брел по нему именно в этот день, час, минуту. Это не все. Мог бы пройти и не споткнуться. Или споткнуться и пойти дальше.
11
И снова... вода.
Следующим летом решили по-туристски отметить окончание учебного года. Всем астрономо-геодезическим курсом поехали с палатками на несколько дней на бухту Шамора, под Владивостоком. Разбили палаточный лагерь. Отобедали. А дальше, разумеется, - купаться.
Владивосток - единственное место в стране, где выход в открытый океан. И не в какой-нибудь, - в Тихий.
В тот день был полный штиль. На полянах в лесу под июльским солнцем (крымской широты) разнотравье и полевые цветы издают такой аромат, что пьянеешь. Тишина. Лишь цикады стрекочут, да изредка прожужжит пчела, летящая по своим делам.
Однако, слышен отдаленный ровный мощный гул. Это как раз он, его величество Океан. Три дня до того, как мы сюда явились, был сильный шторм. Хляби так раскачались, что на берегу еще прибой. С волной метра под три. Еще пара дней пройдет, пока океан успокоится.
А пока волна набегает на берег. Далеко. Метров на двадцать. И затем с грохотом обрушивается на плотный, как асфальт, песчаный берег.
Горе тому, кто оказавшись на самой высоте волны, вовремя не сориентировался, не принял вертикальное положение, а плашмя обрушился вместе с ней на этот асфальт. Сколько покалеченных спин и конечностей!..
И войти в океан тоже надо умеючи. Ждешь когда волна обрушится и вода начнет стекать назад. Тогда вместе с ней бежишь навстречу новой волне.
И вот она летит на тебя с огромной скоростью. Нужно успеть нырнуть в нее головой (иначе - опрокинет) и, вынырнув позади нее, быстро грести в открытый океан.
С новой волной, уже значительно меньшей, следует поступить так же. Не дать ей себя поднять и нести к берегу, а нырнуть в нее и вынырнуть за ней. Третья волна уже, как правило, бывает без гребня. На ней просто качнешься и плывешь дальше.
Я еще обедал, когда ко мне подошел руководитель группы и сказал:"Послушай, ты у нас лучший пловцов. Поэтому тебя и хочу попросить. Смотрю сейчас в бинокль - вижу Ленку Скворцову. Он уже метрах в двухстах от берега. Крайне опасно. Лена с первого курса. Неопытная. Орать бесполезно, сам знаешь, прибой. Догони ее, верни."
Взял бинокль. Посмотрел. В самом деле - Ленка резвится. И до нее метров двести. Делать нечего. Поплыл.
Пробился сквозь прибой на открытую воду. Здесь плавное волнение. Вполне комфортно. Пошел кролем. Глянул вперед. До Ленки - метров сто, с небольшим. Лень дальше плыть. Стал кричать и жестом руки звать к берегу.
Она увидела меня. Что-то закричала в ответ. И резво поплыла прочь от берега. Это меня задело. Ну, думаю, не удерешь. Догоню!
Включил самую высокую скорость. Через пару минут глянул вперед. Ленки ... нет. Был уверен - увижу где-нибудь рядом. А ее вообще нет! Испугался: не случилось ли чего? Кручу головой по сторонам. И вижу ее далеко впереди слева.
И тут - другая новость. Меня вдруг, как тогда на Кончалане, пробило холодом. Всего! Насквозь!
Мы уплыли довольно далеко от берега. Шторм перемешал теплые прибрежные воды с глубинными. И вода здесь градусов пятнадцать. Это, конечно, не восемь, как в Кончалане, но зато океанская вода гораздо плотнее пресной.
Бьет озноб. Сознание мутится. Но не ушло. Разворачиваюсь. Что есть сил гребу к берегу. Хорошо, что успел пообедать.
Хватило сил домахать. Выскочив из воды, бегу к костру.
И уже до самого конца дня от него не отхожу. Любопытно, что с тех пор при любой простуде, как только поднимается температура, бьёт не просто озноб, а такой, что почти отключаюсь.
А Ленка, между прочим, вернулась сама. Минут через тридцать. Среднего роста. Весьма плотненькая. Оказалась мастером спорта по плаванью. И на ней - ласты.
12
А потом случилась передышка. Целых одиннадцать лет. По-видимому величественная Дама, с косой, поняла, что меня не утопить. И стала искать другие варианты.
И вот мне тридцать один год. Республика Коми. Июль. Набрал бригаду из студентов и аспирантов. Сам - аспирант-заочник. Шабашим. Строим коровник.
Работаем по двенадцать часов в день. За июль-август надеемся заработать тысячи по полторы. Если учесть, что тогда у инженера с высшим образованием, зарплата была сто пять рублей, то полторы тысячи за два месяца - деньги.
Коровник длиной девяносто метров, шириной двадцать два. Мы укрыли его теплоизоляционными плитами и теперь поверх этого слоя делаем цементную стяжку. Толщиной она должна быть не менее пяти сантиметров.
Получается, мы должны залить таким слоем, почти, футбольное поле. В нарядах напишу, что мы сделали это вручную, нося по настилам вверх на пятиметровую высоту цементный раствор в ведрах.
На самом деле, пока местное начальство на выходные уехало на рыбалку, бригада, по моей команде, устроила из длинных бревен пандус на перекрытие коровника. В нашем распоряжении два садовых трактора. Каждый в своем кузове может везти до тонны груза.
Вот мы и загоняем эти трактора с цементным раствором по пандусу прямо на перекрытие. Чтобы случаем не провалились, сделали настилы из досок.
Работа шла полным ходом, но в какой-то момент стала мешать проезду тракторов вагонетка с битым кирпичом. Поскольку все были заняты, сам решил спустить вагонетку по наклонному настилу на пристройку.
Пристройка -это молочный блок. Он на метр ниже. Под прямым углом примыкает к коровнику. Плиты перекрытия закрывают его на две трети. Треть оставалась еще открытой. Об этом начисто забыл, спуская вагонетку.
У вагонетки двухметровое Т-образное дышло. Держась за него, потянул ее на себя. Медленно она двинулась с места. Продолжаю тянуть. Набираем скорость. Пятясь, начинаю спускаться по настилу. Она - за мной. И тут под горку, конечно, разгоняется. Едва успеваю переставлять ноги. Пытаюсь сдерживать, тормозить.
Но какое там! Массой вагонетка килограммов под триста.
Вспомнил, что дальше нет перекрытия, только на краю последней плиты. Единственное, что успел сообразить, это оттолкнуться от нее как можно сильнее, чтобы подальше улететь.
Однако, куда лечу и что там на земле - понятия не имею. Глянул вниз, слава богу, - мягка земля, отвал. Там мои же ребята копали яму под фундамент молочной цистерны. Землю, естественно, выбрасывали на ее край. На мое счастье, падал как раз на эту мягкую землю.
В полете бог сподобил понять, что сильно оттолкнулся и падаю на мягкую землю - прекрасно. Но вагонетка набрала немалую скорость и по инерции тоже полетит далеко. Так оно и случилось.
Но, приземлившись, успел вратарским приемом оттолкнуться обеими ногами и улететь в сторону. Вагонетка упала точно на то место, где на мягкой земле отпечатались мои ступни при приземлении.
Фу-у! Можно выдохнуть. Лежу на боку на мягкой земле. Вагонетка в двадцати сантиметрах от моих ног. Ни царапины! Выдыхаю. Распрямляю шею. И ... макушка упирается в кирпичную стену. То есть, толкнись я слегка посильнее при полете в сторону, размозжил бы череп о стену.
Мои шабашники потом говорили:"Со стороны все выглядело как хорошо отрепетированный цирковой номер".
13
А затем Она на целых тридцать три года забыла обо мне. Поскольку к тому времени мне минуло тридцать, возможно, решила, мол, теперь все равно начнет стареть. Поэтому: куда он от меня денется? Так, или иначе, но до шестидесяти трех прожил почти ровно.
И вот - шестьдесят три. Стал задыхаться при ходьбе. По-народному - грудная жаба. На языке медицины - стенокардия. Обследовали.
Врач, приятель, говорит:"У тебя неминуемо будет инфаркт. Причем единственный. Ты его не переживешь. Сосуды сердца зашлакованы на девяносто процентов. Можешь ждать его. Это уже не долго. А можешь пойти на операцию. Поставят шунты. Проживешь лет пятнадцать, а может и двадцать".
- Шунты - это что?
- Параллельно зашлакованным сосудам поставят нормальные. Они и называются шунтами.
- А где возьмут нормальные?
- У тебя вены на голенях чистые. Вот их и возьмут на шунты.
- Сколько шунтов ставят?
- Обычно три. Но тебе поставят четыре.
- По блату?
- По необходимости. Уж больно много ты забил сосудов.
- Я не забивал.
- А я что ли?
- Какова вероятность, что операция пройдет успешно?
- Врать не буду. Примерно четыре к одному.
- Годится.
Нас в палате было трое.
Олег, пятидесяти двух лет. Александр, мой ровесник. И я. Готовили к операции долго. Все переносили, по разным причинам. Наконец, двадцать пятого января она состоялась.
Оперировали всех троих. Меня - первым. В качестве разминки. Я считался легким. Нет ожирения, диабета, накаченные мышцы, чистые вены ног и сосуды головы. Про себя врачи называли меня "спортсмен".
Уже через сутки после операции сказали:"Иди". Пошел. Сначала покачиваясь. Все казалось валюсь назад. Но день ото дня увереннее.
А Олега из реанимации перевели в интенсивную терапию лишь через неделю. Еще через две я выписался. Третий из нас, Александр, все еще оставался в реанимации. Там оказалось все сложно. Иногда звучало слово "сепсис".
При выписке врач сказал.
- Теперь ты инвалид. Так что ходи тихонько. Не прыгай.
- А как же пятнадцать-двадцать лет?
- Вот! Будешь регулярно принимать лекарства, беречь себя, глядишь, и проживешь.
Месяца через три наткнулся в интернете на статью.
Его зовут Джефри Лайф. Американец. Врач. В пятьдесят шесть вышел на пенсию. С букетом болезней. Ожирение, сердечная недостаточность, диабет и т.д.
На пенсии самое время заняться, наконец, собой. Он так и сделал. Увлекся бодибилдингом. И уже в шестьдесят вполне прилично выглядел. Сейчас ему семьдесят четыре. Великолепный атлет. От болезней не осталось и следа.
Его отношение к действительности понравилось мне гораздо больше, чем совет врача. Стал потихоньку физически нагружаться. Бегать, качаться на тренажерах. Теперь легко догоняю уходящий автобус.
14
Мы все приговорены. От рождения. И отличает нас от преступников лишь то, что не знаем когда именно приговор будет приведен в исполнение. Когда Красавица с косой придет за нами в последний раз?
Выше вы прочли об одиннадцати эпизодах наших с ней встреч. Без взаимности с моей стороны. Если и в двенадцатый раз удастся от нее ускользнуть, то, разумеется, напишу здесь об этом.
А если нет, то на этом ... мой конспект кончается.
- присутствую и на стихи.ру