Литературный сценарий короткометражного фильма
Кадры немецкой кинохроники.
Во весь экран каменный орёл сидящий верхом на гранитном кресте со сломанными лучам.
Звучит военный марш и экран пересекает белая надпись готическим шрифтом.
Die Deutsche Wochenschau.
После заставки на экране появляется огромная площадь, заполненная стройными рядами подростков в военной форме.
Титр внизу кадра:
1944 год. 7 октября.
- Дети Германии, - звучит голос за кадром. - Великие сыны великого Рейха. В тяжёлые годы священной войны они не пожелали остаться дома возле своих матерей, а решили с оружием в руках защитить честь самой главной женщины в их жизни - Великой Германии.
Камера движется вдоль ровного строя мальчишек, которым на вид можно дать от силы лет по шестнадцать. Они гордо стоят с высоко поднятыми подбородками, их глаза проникновенно смотрят куда-то в даль.
Голос по громкоговорителю летит над площадью.
- В этот тяжёлый для страны час тысячи подростков изъявили готовность сражаться за фюрера и Фатерланд. Тысячи сынов Германии будут стоять до конца и не допустят позора, который уготовили для их страны её враги.
На экране белокурый юнец со светлым взором.
- Я могу умереть, но чтобы стать рабом, чтобы видеть Германию порабощенной, - самозабвенно говорит мальчишка. - Этого мне не вынести!
Оркестр начинает играть «Наши знамена веют впереди нас» - гимн «гитлерюгенда» и на трибуну поднимается фюрер.
Выждав традиционную паузу, во время которой площадь успевает взорваться криками восторга, достигнуть своего апогея и благополучно затихнуть, повинуясь невидимым дирижёрам, фюрер начинает свою речь.
- Мой «гитлерюгенд»! Я с радостью и гордостью узнал о вашем желании уйти на фронт добровольцами. В этот решающий час для рейха, когда над нами нависла угроза ненавистного врага, вы дали нам всем вдохновляющий пример боевого духа и безоглядной преданности делу победы, каких бы жертв от вас этого не потребовало. Понимание необходимости этой борьбы переполняет сегодня умы и сердца всей немецкой нации, и в особенности - молодёжь. Нам известны планы врагов, направленные на безжалостное уничтожение Германии. Именно по этой причине мы будем сражаться ещё более преданно во имя рейха, в котором вы сможете с честью трудиться и жить. Жертвы, принесённые нашим героическим юным поколением, найдут своё воплощение в победе, которая обеспечит нашему народу, национал-социалистическому рейху гордое и свободное развитие.
Новый взрыв ликования.
Счастливые лица мальчишек. Они вскидывают правую руку вверх и начинают скандировать:
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер!
- Хайль Гитлер!
Затемнение.
Необычайно активная, властная, жестокая молодёжь - вот что я оставлю после себя. В наших рыцарских замках мы вырастим молодёжь, перед которой содрогнётся мир...
Молодёжь должна быть равнодушна к боли. В ней не должно быть ни слабости, ни нежности. Я хочу видеть в её взоре блеск хищного зверя...
Адольф Гитлер.
Из затемнения.
Весна.
Раннее утро.
Туман.
Лес.
Щебетание птиц.
И вдруг среди этого рая раздаётся оглушительный взрыв и начинается автоматная стрельба.
Через несколько секунд всё заканчивается, и тишина возвращается на своё место.
Небольшая поляна, окружённая со всех сторон деревьями.
За некоторыми деревьями стоят солдаты с автоматами в боевой готовности.
У одного из солдат, того, что стоит за берёзой, руки дрожат, так что он с трудом удерживает свой автомат.
Через некоторое время, когда руки перестают дрожать, солдат решает выглянуть из своего укрытия. Он осторожно выглядывает из-за ствола, осматривает поляну и прячется обратно.
Это был мальчишка лет шестнадцати в военной форме не по росту и чумазым испуганным лицом.
- Наши танки чёрные. Счастливые молодые сердца, - шепчут пересохшие губы мальчишки. - Наше оружие из стали, сделанное из германского металла.
- Так вот, товарищи, слушайте команды, - шепчет ещё один мальчишка, стоящий у соседнего дерева. - И храните их глубоко в молодом сердце.
- Всегда вперёд и ускоряйся! Жизнь должна быть завоёвана, - зашептали они хором.
- Улли! Улли! - раздается голос из кустов. - Они, наверное, ушли.
- Наверное, - отвечает ему мальчишка, стоящий у берёзы. - А Бруно жив?
- Не знаю, - отвечают ему из кустов. - Бруно, Бруно!
- Ты чего орёшь?
Из-за поваленного дерева высовывается чумазое юношеское лицо.
- Ты жив? - спрашивают его из кустов.
- А с кем ты сейчас разговариваешь, придурок?
- Улли! Бруно жив.
- Да, слышал я, урод.
- Улли, - окликнул его мальчишка, стоящий у дерева. - Мы тут пять минут уже трепимся. Они уже сто раз пальнули бы.
- А если они так же стоят за деревьями и ссут?
- Может быть.
Некоторое время мальчишки молчат.
- Да пошли вы! - не выдерживает Улли и выходит из-за дерева на поляну.
Слышатся клацанья затворов, но выстрелы не раздаются.
Улли оглядывается по сторонам и опускает автомат.
- Сбежали, скоты, - говорит Улли и сплёвывает в траву. - Выходите «юные немецкие девушки».
Из-за деревьев, из кустов и из-за всего того, за чем можно укрыться, появляются испуганные мальчишки в военной форме с автоматами в руках. Они осматриваются по сторонам, и осторожно выходят на небольшую светлую поляну.
Мальчишек было десять человек. Все они были одеты в военную форму, но не единого образца, а такое впечатление, что все части их одежды были в противоречии друг с другом.
Лесная тишина и щебетание птиц, которые уже привыкли не прекращать свои разговоры при звуках выстрелов и взрывах немного успокаивают мальчишек, и некоторые из них начинают даже шутить.
- Берти, ты сегодня опять весь магазин расстрелял?
- В каждом дереве по пуле. Да Берт?
- А остальное время делал вид что стреляешь?
- Берти, у нас молодец!
Маленький розовощёкий пацанёнок в огромной пятнистой блузе-анорак с тремя зелёными полосками обершарфюрера и чёрным ромбом службы снабжения на левом рукаве застенчиво улыбается.
- Да я вообще не стрелял, - говорит Берти.
- Как так, не стрелял?
- С предохранителя забыл снять, - Берти смотрит на своих товарищей, пытаясь понять какую реакцию, вызвало его заявление и затем чтобы окончательно их добить добавляет. - Но на курок нажима-а-а-ал…
Мощный раскат хохота разрывает тишину леса и заставляет смелых птиц, тех, что взрывов не бояться вздрогнуть. Мальчишки, которым на вид лет пятнадцать, а может и все шестнадцать, но не больше, смеются, совершенно забыв о том, что некоторое время, назад были готовы умереть от страха. Только один из них, тот, что прятался за поваленным деревом, Бруно, не смеётся.
Он выглядел гораздо старше всех остальных, и одежда его не отличалась особой пестротой. Он был одет в серо-зеленую форму, что называлась служебной в войсках СС. Его офицерский ремень украшала стальная пряжка с изображением имперского орла с раскинутыми острыми крыльями, а под ним, на ленточке - девиз: «Честь моя зовётся верность». Форма ему была велика.
- Отставить разговоры, - говорит Бруно и подходит к Улли.
Они несколько секунд, не мигая, смотрят друг другу в глаза, как будто играют в «гляделки» а затем Бруно говорит:
- Это что за героизм гренадир? - строго спрашивает Бруно. - Или вы захотели дезертировать?
Улли улыбается.
- Ты всегда переходишь на «вы», когда задаёшься, - говорит Улли. - Или вы всё ещё командир, обергефрайтер?
- Обершютце Кернер, - говорит Бруно.
- Я!
- Возьмите трёх солдат и прочешите местность.
- Есть!
Обершютце Оскар Кернер - конопатый подросток в съехавшей на бок помятой каске закидывает на плечо автомат и гордо осматривает остальных мальчишек.
- Эрлих, Хойсс и… - конопатый смотрит на Улли. - Кирхнер.
- Какой ты молодец! - говорит Улли и сплёвывает в траву.
- Какие-то вопросы, гренадир? - строго спрашивает Кернер.
- Никаких вопросов, урод, - ворчит себе под нос Улли.
Выбранные мальчишки берут автоматы на боевую, проверяют затворы…
- Берти, с предохранителя не забудь снять, - говорит Улли и сдвигает на затылок пилотку. - Командуйте, обершютце Кернер.
Между деревьев по густой уже летней траве с автоматами наперевес, осторожно, выстроившись в почти прямую линию, идут четыре подростка в военной форме.
- Стоп! - шёпотом говорит Оскар и поднимает руку. - Никто ничего не слышал?
Мальчишки мотают головами.
- Я слышал, - так же шёпотом отвечает ему Улли.
- Что ты слышал? - спрашивает Оскар и укоризненно смотрит на двух лопоухих ребят, Эрлиха и Хойсса, которые, по всей видимости, даже и не думали ничего слышать.
Эберхард Эрлих (Эбер) и Бертольд Хойсс (Берти) были похожи как братья. Оба маленького роста, лопоухие и курносые. Оба из одного города и даже из одного района, что служило поводом для постоянных насмешек со стороны особо остроумного Кирхнера.
- Что ты слышал? - спрашивает Оскар.
- Я слышал, - говорит Улли и оглядывается по сторонам. - Я слышал, как из жопы воздух вышел.
Эбер и Берти прыскают, но строгий Кернер цыкает на них.
- Цыц!
Мальчишки замолкают, но внутри у них всё так и клокочет.
- Тебе что это, Кирхнер, - зло говорит Оскар. - Воевать расхотелось? Тогда иди. А я тебе пулю в спину. Как дезертиру. Что тогда скажут твои родные? Они должны будут умереть от позора. Ты этого хочешь?
- Из могилы тихой, из земли сырой, - вместо ответа поёт Улли. - Пусть мне встать поможет любовь и взор родной.
- Отставить песню! - кричит Оскар.
- Хорошо, хорошо, - говорит Улли и перекидывает автомат за спину. - Я сквозь туман смертей бреду.
Он прячет руки в карманы и, не переставая напевать, идёт в сторону большого удобного пня.
- Из тьмы я к фонарю приду, тебя я там найду. Тебя, Лили Марлен.
Улли знал много песен. И любил их петь. И все любили, когда Улли их пел. Он говорил, что в его деревне никто не знал песен больше чем он. Может быть, всё так и было, но в подобные моменты Улли всегда перегибал палку.
- Тебя, Лили...
Не дойдя до пня шагов, пять Улли замолкает. Он смотрит куда-то вниз, а затем поворачивается и кричит:
- Ребята идите сюда!
Он лежал лицом, вниз, уткнувшись, в острые стебли молодой травы, и обнимал однозарядную винтовку системы Маузера. Чёрный школьный китель с золотыми пуговицами на хлястике и чёрные брюки, заправленные в солдатские сапоги с толстой подошвой подкованной 32 гвоздями. Сапоги были не в размер, видимо их уже кто-то носил до него. Стальная граненая подковка на одном каблуке отсутствовала, а на другом была почти стёрта.
- Переверните его, - приказывает Бруно, и убитого переворачивают.
Мальчонка лет тринадцати крепко обнимал винтовку как плюшевого медвежонка. Глаза его были закрыты, и на губах застыла улыбка. Казалось, что он спал. Но он был мёртв. О чём говорила дырка посередине лба.
- Снайпер, - со знанием дела говорит Бруно и показывает на нашивку на рукаве у мальчишки: серый овал с черной головой орла и зелеными дубовыми листья с коричневым желудем.
- «Вервольф»?
- Откуда они здесь?
- Одиночка.
- Так он что, один был?
Бруно пожимает плечами.
- Герои, - сплёвывает под ноги Улли. - Двенадцать на одного.
- А чего он стрелял в нас? - искренне удивляется белобрысый Ганс.
Йоханнес (Ганс) Рикмерс был на войне уже полтора года, что по тем меркам считалось уже достаточным, для того чтобы носить гордое звание «ветеран». И Ганс его носил. Гордо. И в отряде с этим считались. Но иногда Ганс задавал такие вопросы, что становилось совершенно ясно, что никакой он не ветеран, а обыкновенный шестнадцатилетний пацан.
- Он что не видел, что мы немецкие солдаты? - продолжает Ганс.
- Ты на себя давно в лужу-то смотрел, - говорит Улли. - Немецкий солдат в австрийском обмундировании. Я бы то же пальнул…
- Он испугался, - делает предположение Эбер Эрлих.
- Кого испугался? Своих? - удивляется Берти Хойсс.
- Но ты-то ведь тоже не в него палил, а во врага, - говорит Улли.
- А я вообще не палил, - говорит Берти.
- А если бы ты не забыл снять свой проклятый автомат, с чёртова предохранителя? Ты бы стрелял?! Стрелял?!
- Хватит! - прерывает их Бруно. - Обыскать его.
Убитого обыскивают и ничего кроме смертного жетона, сигарет - помятой зелёной пачки с белой пятёркой на синем щите - и целой кучи конфетных фантиков не находят.
- О, конфетка, - говорит Улли, роясь в фантиках.
Он разворачивает слипшийся леденец и отправляет его в рот.
- Клубничная. Моя любимая, - говорит Улли, причмокивая от удовольствия.
Бруно переламывает жетон пополам, заносит его номер в блокнот, прикрепляет его к целой куче плоских алюминиевых овалов и прячет этот гербарий в трофейный подсумок.
- Порядок есть порядок.
Эту старинную немецкую пословицу Бруно говорил всегда, когда нужно было переламывать очередной жетон и заносить его номер в свой блокнот. Помимо номера в похоронную книгу, как называл этот блокнот Бруно, заносился приблизительный возраст погибшего, его рост на момент смерти и точное место захоронения. И затем на боевой карте появлялся ещё один чёрный крестик.
- Похороните его, - приказывает Бруно после всех формальностей.
Затем он вынимает сигарету из пачки убитого мальчишки и закуривает.
Небольшая немецкая деревенька.
Всё было чисто и ухоженно, несмотря на некоторые разрушения. Но на первый взгляд всё выглядело действительно благополучно.
- Как ты думаешь, - спрашивает Бруно у Улли. - Там русские или американцы?
- А может, там вообще никого нет, - отвечает Улли.
- Может и нет, - задумчиво говорит Бруно и опускает бинокль. - Может и нет. Будем ждать темноты.
Бруно поворачивается к остальным ребятам и говорит:
- Всем отдыхать, но не расслабляться.
Небольшая немецкая деревенька. Поздний вечер.
Во дворе одного из домов появляются Оскар, Эбер, Ганс, Берти и Фриц.
Фридрих Рехенбергер (Фриц) был самым застенчивым из всего отряда. Он всегда краснел. По любому поводу. Самым неприятным для него был тот момент, когда кто-нибудь вытянувшись вкидывал правую руку вверх и кричал: «Хайль Гитлер!» Вот тогда щёки у Фрица горели наиболее ярко.
- Осторожно ты, - шепчет Оскар.
- Я не нарочно, - краснеет Фриц. - Там ветку кто-то положил.
Они проходят до дома и осторожно заглядывают в окно.
В большой светлой комнате находились две женщины. Постарше и помладше. Обе блондинки. Младшая сидела за столом и раскладывала пасьянс. Та, что постарше крутилась возле маленькой печки.
Из открытой форточки до голодных мальчиков-солдат долетает ароматный дымок какого-то фантастически ароматного блюда. Они потягивают носами и с трудом сглатывают внезапно накатившие и совершенно неуправляемые слюни.
- Это… Это же… - говорит Эбер. - Жареная картошка.
То ли Эбер сказал слишком громко, то ли девушка случайно повернулась в сторону окна, но на какое-то мгновение глаза их встретились.
- Чёрт! - говорит Эбер, после того как мальчишки прячутся за окном. - Она меня заметила.
В это время внутри комнаты.
- Мама, там кто-то есть! - испуганно говорит девушка.
- Где там? - спрашивает женщина и поворачивается к дочери.
- Там, за окном.
Женщина смотрит в окно и замечает несколько теней промелькнувших в палисаднике.
- Лотта, - говорит женщина. - Быстро запри дверь!
Девушка вскакивает из-за стола и кидается к входной двери, но всего лишь на секунду опаздывает.
Входная дверь открывается, и в комнату заходят солдаты.
- Мужчины в доме есть? - с порога спрашивает Улли.
- Н-нет, - испуганно говорит Лотта и пятится назад.
- Это хорошо, - говорит ей Улли и улыбается. - Да ты не бойся.
- А я и не…
- Кто там, дочка? - кричит из комнаты мать.
- Немецкие солдаты, мамаша! - отвечает ей Оскар.
- Приглашай в гости, красавица, - говорит Улли девушке.
- Проходите, пожалуйста.
Девушка была небольшого росточка хрупкая с жёлтыми, как солома волосами и голубыми, как безоблачное летнее небо глазами, иногда прикрываемыми длинными ресницами. На вид ей было лет семнадцать, и она была испуганна…
Мальчишки проходят в комнату и садятся за длинный стол, покрытый голубой скатертью.
- Бог помощь, хозяйка, - говорит Улли и кладёт перед собой автомат.
- Спасибо, сынок, - настороженно отвечает женщина.
- Мужчины в доме есть? - ещё раз спрашивает Улли.
- Я же уже сказала…
- Тебя не спрашивают, сука, - Оскар передёргивает затвор и направляет автомат в сторону девушки.
- Не трогайте её! - кричит женщина.
Она бросается к дочери, но ей преграждает путь Ганс.
- Мамаша, не делайте шума, - говорит ей Ганс.
- Так есть ли в доме мужчины? - повторяет вопрос Улли.
- Нет, - отвечает мать.
- Это хорошо. А солдаты в деревне есть?
Хозяйка не успевает ответить, так как в дом заходит Бруно и остальные мальчишки.
- Солдат в деревне нет, - говорит Бруно и плюхается на стул.
- О, картошечка! - тянет носом одноглазый Мартин.
Мартин Фауст потерял глаз ещё в школе, но, несмотря на это, был в отряде первым стрелком. Если позволяли условия, он стрелял одиночными, и всегда без промаха. Циклоп, так звали Мартина и в школе и в отряде.
- Командир, а Циклоп прав, - говорит Улли. - Пожрать бы.
- Хозяйка, гостей угостите? - добродушно спрашивает Бруно.
- Да, пожалуйста, - говорит женщина. - Лотта подавай на стол.
Солдаты рассаживаются за столом, и Лотта расставляет перед ними тарелки и блюда с жареной картошкой, отварным мясом, колбасой, сваренными вкрутую яйцами, тёплым хлебом и кувшины с парным молоком.
- О-о-о!!! - хором говорят солдаты и набрасываются на переполненные тарелки, совершенно забыв о правилах хорошего тона.
После того как всё было съедено, хозяйка ещё раз нажарила картошки и повторила угощение. Только вместо молока она поставила на стол бутыль вишнёвой наливки.
- О-го-го!!! - хором вопят солдаты и набрасываются на бутыль с наливкой.
После наливки лица мальчишек раскраснелись, они расслабились и превратились из грозных немецких солдат потерпевших поражение в обыкновенных пацанов, которые в любой стране мира одинаковые.
- А вы знаете, анекдот про слепого лётчика? - спрашивает Мартин.
- Нет.
- Про какого слепого лётчика?
- Чего серьёзно не знаете?
- Давай Циклоп.
- Ну, раз не знаете… Короче у слепого лётчика спрашивают, как же он летает? А он говорит: - «Всё очень просто - взлёт никаких проблем: скорость диктуют с земли, разогнался ручку на себя и набираешь высоту, а там автопилот». - «А приземляетесь как?» - «Ручку от себя, падаю в крутое пике, а как услышу в наушниках голос бортинженера - эта слепая сука нас сейчас угробит - ручку плавно на себя и садимся».
- А я вот знаю анекдот, - говорит Эбер, после того как смех немного стихает. - Про то, что написал с фронта домой баварский фермер.
- О, я знаю, знаю…
- Знаешь, так помолчи, рассказывай Эбер.
- Молодой баварский фермер в письме домой с фронта написал: «Эта армейская жизнь - сплошное удовольствие. Можно валяться в постели до пяти часов утра».
Мальчишки громко смеются.
- Валяться в постели до пяти часов утра! - громче всех хохочет Берти.
Берти был из деревни и поэтому этот анекдот был ему понятен больше чем всем остальным.
- До пяти утра! - заливается Берти.
- Ага, можно валяться в постели до пяти часов утра, - повторяет Эбер.
- А вот ещё один анекдот про русского сержанта: «Сержант! Срочно стройте взвод!!!» - «А на хрена?» - «Тогда отставить»...
- Знаете самый короткий анекдот?
- Еврей - дворник.
- Ну, вот ты знал, - обижается маленький Рупи.
Руперт Вехтер был родом из Бремена. Толстяк Рупи, так звали его в отряде. Хотя никаким толстяком он и не был, так слегка упитанный подросток. Это обстоятельство вполне сошло бы Руперту в мирное время, но в тяжёлые годы войны эта его пухлость служила поводом для постоянных насмешек.
- А вот история про то, как еврей решил сменить фамилию.
- А ну давай!
- Жил в Париже самый обычный еврей. Жил он во французском квартале, и поэтому совсем «офранцузился». И только одно напоминало о его национальности - фамилия Кацман. И решил тогда еврей сменить свою фамилию. То есть просто перевести её на французский язык. Кац - по-еврейски «кошка» - по-французски будет «ша», ман - по-еврейски «человек» - по-французски «лом». Вместо Кацман получилось Шалом.
Мощный раскат хохота буквально сотрясает комнату. Смеются все, даже хозяйка и дочь.
Улли улыбается и смотрит на Бруно.
Бруно сидел у окна и курил. Он единственный из всех не смеялся. Улли даже на секунду показалось, что Бруно не умел этого делать, но он не раз видел командира в прекрасном расположении духа, когда тот шутил по любому поводу и громко хохотал над своим остротам. Но в последнее время Бруно был мрачен.
- Эй, Бруно, - говорит Улли. - Может быть, ты расскажешь какой-нибудь анекдот?
- Анекдот? - переспрашивает Бруно. - Какой анекдот?
- Ну, про евреев.
- Про евреев?
- Ага, про жидов, - радуется белобрысый Асмус.
Асмус Кукхофф - семнадцать лет. Единственный оставшийся в живых из всего класса в полном составе ушедшего на фронт в октябре прошлого года.
Кадры немецкой кинохроники.
Камера движется вдоль ровного строя мальчишек стоящих с гордо поднятыми головами.
На экране белокурый юнец со светлым решительным взором. Это Асмус Кукхофф.
- В своей крови мы несём священное наследство своих отцов и предков, - заученно говорит Асмус. - Мы не знаем их, бесконечной линией уходящих во тьму прошлого. Но все они живут в нас и благодаря нашей крови расходятся сегодня по всему свету.
- Давай Бруно, - улыбается беззубым ртом Асмус. - Про жидов расскажи.
Асмус Кукхофф нынешний был совсем не похож на того из кинохроники. За семь месяцев светлый и решительный взгляд превратился в колючий и жестокий. Длинная русая чёлка была острижена, на щеке красовался уродливый шрам, след от русской пули и почти полное отсутствие зубов.
- Путь веры - это путь величия, - говорит Асмус из кинохроники. - На наших глазах Адольф Гитлер идёт по пути, указанному ему Провидением. Он исполняет своё предназначение. Благодаря вере он знает то, что невозможно охватить разумом.
- Про евреев? - задумчиво говорит Бруно.
- Ага, про жидов, - не унимается Кукхофф. - Давай расскажи что-нибудь.
- А что я могу рассказать про евреев? У них хватает наглости объявлять себя «немцами», хотя из всего немецкого евреи научились только лишь говорить на немецком языке. Да и то с грехом пополам.
- Что ты имеешь в виду?
- Что имею, то и введу.
Мальчишки смеются над этой сальной шуткой своего командира. Лотта опускает голову и густо краснеет.
- Ох, ребята, ребята, - шепчет женщина и начинает мыть посуду.
- И всё же?
- Хорошо. Слушай. Действительный признак принадлежности к определённой расе заложен исключительно в крови, а совсем не в языке. Ты согласен?
- Ну, предположим.
- Ты предполагаешь, а евреи это знают. Именно поэтому они так блюдут чистоту своей крови и совсем не придают большого значения чистоте своего языка.
Бруно немного подождал. Мальчишки сидели словно заворожённые. Никто не ожидал от своего командира подобных речей. Евреи давно уже перестали быть основными врагами Великой Германии и поэтому подобные заявления в то время выглядели уже довольно странно.
Бруно высокомерно оглядывает своих солдат и продолжает.
- Еврей может говорить на тысяче языков, и всё равно останется тем же евреем. Его типичные особенности останутся теми же, какими они были две тысячи лет назад. Когда он торговал хлебом в древнем Риме и говорил на латыни, и какими они являются сейчас, когда он спекулирует мукой и коверкает немецкий язык. Еврей остался всё тот же…
- Бруно, прекрати эту нацистскую хреновину, - не выдерживает Улли. - Мы воюем не с евреями.
- А с кем?
Улли хотел сказать, что воюют они с русскими и кое-где с американцами, но вспомнил то, что произошло две недели назад, когда этот ужас начался.
Страшная бомбёжка. Непрекращающиеся звуки выстрелов, взрывы, пыль…
Горящие дома.
Посередине площади убитая корова.
Повсюду трупы.
Стоны раненных…
На фоне всего этого в панике мечутся люди.
- Бруно! Бруно! В укрытие!
- Ганс где Берти?!
- Карла убили!
- В укрытие, Бруно!
- Зигфрид ранен!
- Улли где Берти?!
- Почему они бомбят?!
- Это же русские!
- Ну, так почему же они нас бомбят?!
- Капитуляция?! Какая капитуляция?!
- Три дня назад! В Берлине!
- А как же фюрер?!
- Сдох твой фюрер! Отравился скотина!
- Бомбят! Бомбят!
- Почему же они бомбят, если война окончена?!
- Здесь были солдаты?!
- Какие солдаты?!
- Наши солдаты!
- Здесь были солдаты!
- Какие солдаты?!
- Русские? Американские? Английские, французские? Чёрт ещё знает, какие!
- Почему они бомбят?!
- Клауса убили!
- Где Берти?!
- Бруно! Бруно!
И тут Бруно замечает копошащегося в пыли фельдфебеля.
Пехотинец ползал по земле и срывал с себя погоны и знаки отличия вермахта. Он испуганно вздрагивал от каждого взрыва, и визжал, когда пули ложились рядом от него.
Бруно подходит к пехотинцу и толкает того ногой.
- Как вам не стыдно фельдфебель? Идёт война!
- Война окончена, сынок!
- Война закончится только тогда, когда мы умрём. Вставайте и берите оружие!
- Да пошёл ты! Война окончена! Иди домой! - говорит солдат.
- Ага, сейчас вместе пойдём, - говорит Бруно и расстёгивает кобуру. Он одним рывком выхватывает из кобуры «вальтер» и снимает с предохранителя.
- Мы покараем каждого изменника и его семью. Наша месть будет справедливой! - говорит Бруно и стреляет солдату в голову.
Солдат мешком валиться на землю и в это время из подвала разрушенного дома выскакивает ещё один пехотинец с автоматом в руках.
- Гады! - кричит пехотинец и начинает палить в Бруно. - Фашисты!
Бруно присаживается на одно колено, и выпускает в бегущего длинную очередь. Пехотинец падает лицом в острые кирпичи оставшиеся от рухнувшей стены дома.
- Что ты делаешь, командир?! - кричит ему Оскар.
- Фюрер бросил нацию.
Бруно подходит к упавшему солдату и стреляет ему в голову. Затем, не обращая совершенно никакого внимания, на бомбы, взрывы, завывания пикирующих самолётов и свист пуль Бруно не спеша, заходит в разрушенную комнату и выносит патефон с пластинками. Бруно выходит на середину площади, ставит патефон на убитую корову, копается в пластинках и, наконец, выбирает одну. Он надевает её на штырёк, ставит на чёрный пластмассовый диск иглу и несколько раз крутит ручку. Среди хаоса начинает звучать волшебная мелодия и женский чуть с хрипотцой голос поёт:
Когда он меня обнимает нежно,
Радость моя, как море, безбрежна,
Вся жизнь моя - в розовом свете…
Бруно откидывает голову назад и раскидывает руки.
- Бруно! Бруно! Ты сошёл с ума!
Он о любви своей шепчет жарко,
И нет для меня чудесней подарка,
Чем милые речи эти.
Вокруг Бруно свистят пули и разрываются бомбы, а он продолжает неподвижно стоять посреди всего этого кошмара, и только губы его повторяют слова французской песенки:
И в сердце счастье влетает птицей,
Чтобы навек в нем поселиться,
И ласково солнце светит...
- А с кем? С кем мы воюем? Чего молчишь? - говорит Бруно.
Улли выходит из оцепенения и смотрит на своих товарищей явно ждущих от него ответа.
- Мы воюем с собственным народом, - вздыхает Улли.
- С народом? - ухмыляется Бруно. - С каким? Вот с этим?
Бруно кивает на мать с дочерью.
- Мамаша, вы рады, что война закончилась? - спрашивает их Бруно.
- Конечно, рады сынки, - радостно говорит женщина. - Наш дом цел. Мы дома. И вы идите домой.
- Ох-ох-ох. Опять мне говорят, чтобы я шёл домой.
Бруно залпом выпивает стакан молока и поднимается из-за стола.
- Ну, домой так домой, - говорит он и даёт короткую очередь в сторону женщин.
Женщины, охнув, падают на деревянный пол.
- Спасибо за угощение, но нам пора.
Бруно перекидывает автомат через плечо и, не обращая внимания на удивлённые лица своих солдат, распихивает по карманам остатки хлеба.
- Зачем ты это сделал, Бруно? - говорит Улли.
- Как зачем? Мы же воюем с собственным народом, гренадир. Или ты этого не говорил?
- Это ты воюешь с собственным народом.
- Что такое?
- Мы не палачи…
- Нет, Кирхнер, ты не сможешь остаться чистым. Как бы ты этого не хотел. Это война и она не может быть милосердной.
- Бруно, не заводись.
- Заткнись Мартин!
Бруно расстегивает кобуру и достаёт «вальтер».
- А теперь иди и выстрели им в голову. Докажи что ты солдат. Это приказ.
- Я не пойду, - говорит Улли.
- Я так и знал, - разочарованно говорит Бруно и стреляет Улли в живот.
На небольшом пригорке в зарослях густого куста расположились Бруно и Оскар. Бруно смотрит в бинокль. Долго смотрит, а затем отнимает его от глаз и говорит:
- Мост охраняется с двух сторон. С нашей стороны его охраняют русские, с другой стороны американцы.
Бруно передаёт бинокль Оскару.
- Русские вооружены лучше… - задумчиво говорит Бруно.
- А почему у них КПП стоят не перед мостом, а чуть в стороне?
- Что? - не понимает Бруно.
- Я говорю, почему у них КПП стоят не перед мостом, а чуть в стороне?
Бруно забирает у Оскара бинокль и осматривает местность.
- Точно в стороне, - говорит Бруно. - А какая разница. Стоят и стоят.
- Атаковать неудобно.
Бруно ещё раз смотрит в бинокль.
- Молодец Кернер. Хвалю. Действительно не удобно атаковать.
Оскар Кернер довольно улыбается.
- Но атаковать мы будем, - говорит Бруно.
- Как это будем атаковать?! - кричит Ганс. - Ты в своём уме?!
Ганс Рикмерс носится по поляне и в ярости стучит носком сапога о стволы деревьев.
- Атаковать! - кричит Ганс. - Кого мы будем атаковать?!
- Русское КПП, - спокойно отвечает Бруно.
- Русское КПП?! - не унимается Рикмерс. - Русское КПП он собирается атаковать! А ты знаешь, сколько там солдат?! Взвод! А нас ты давно считал?
- Прекрати истерику Рикмерс, - говорит Бруно.
- Истерику?! Все слышали?! - обращается Ганс к притихшим мальчишкам. - Я должен прекратить истерику! Это значит, у меня истерика!
- А что ты предлагаешь? - спрашивает Бруно.
- Я предлагаю… - Ганс на секунду замолкает и дальше уже совершенно спокойным голосом продолжает. - Я предлагаю…
Он уже видел надменное лицо Бруно и его знаменитую кривую ухмылку. И чувствовал, что если он сейчас не предложит чего-нибудь, пусть даже и скажет глупость, то это будет крахом его авторитета.
- Я предлагаю идти на юг, - говорит, наконец, Ганс.
- На юг?
Бруно посмотрел на Ганса, так как некоторое время назад смотрел на Улли, и Гансу стало не по себе.
- Значит, ты предлагаешь идти на юг? - переспрашивает Бруно. - А почему на юг?
- Ну, потому что… там…
- Что там?
Вот именно в такие минуты опытный боец Ганс Рикмерс превращался в обыкновенного шестнадцатилетний мальчишку.
- Там… там… Там тепло.
Мальчишки засмеялись хором. То есть почти синхронно и разбившись на разные голоса.
- Ну, ты даёшь, Рикмерс! - ржёт Бруно.
- Там тепло! - хохочет Оскар.
Берти не может ничего сказать и только хлопает Ганса по плечу и сгибается в приступе смеха. Ганс смотрит на веселящихся товарищей и расплывается в улыбке.
- Ага, тепло, - повторяет Ганс и начинает смеяться вместе со всеми.
Немного посмеявшись, Бруно замолкает.
- Ну, всё хватит веселиться, - серьёзно говорит Бруно. - Завтра атака.
Ночь.
Лес.
Привалившись к стволам деревьев и просто вповалку, положив головы на вещмешки, спали уставшие и чумазые бойцы четвёртого пехотного отделения триста третьей пехотной дивизии «Деберитц». Один из них, Улли Кирхнер, был мёртв.
Немцы и немки! Верховное главнокомандование вермахта по приказанию гросс-адмирала Дёница заявило о безоговорочной капитуляции германских войск. Продолжение войны означало бы бессмысленное кровопролитие и бесполезное разрушение наших городов. Правительство, обладающее чувством ответственности за будущее нашего народа, должно было сделать вывод из краха всех физических и материальных сил и обратиться к противнику с просьбой о прекращении военных действий.
Из выступления по радио имперского министра графа Шверин фон Крозига в связи с капитуляцией германских вооруженных сил 7 мая 1945 г.
Мы, нижеподписавшиеся, действуя от имени германского верховного командования, соглашаемся на безоговорочную капитуляцию всех наших вооруженных сил на суше, на море и в воздухе, а также всех сил, находящихся в настоящее время под немецким командованием, - Верховному Главнокомандованию Красной Армии и одновременно Верховному Командованию союзных экспедиционных сил.
Акт о безоговорочной капитуляций Германии. 8 мая 1945 г.
Итак, начиная с полуночи, оружие на всех фронтах смолкло. Германский солдат, верный своей присяге, отдавая себя до конца своему народу, свершил то, что не забудется в веках. Поэтому каждый солдат может честно и гордо выпустить из рук своё оружие и в эти тяжелейшие часы нашей истории храбро и уверенно обратиться к труду ради вечной жизни нашего народа.
Из последнего сообщения верховного главнокомандования вермахта от 9 мая 1945 г.
- Ты спишь, Рикмерс? Ты чего сегодня дурака валял? Ганс!
- Что?!
- Да не ори ты.
- Тебе чего?
- Я говорю, ты чего сегодня дурака валял?
- Рупи, тебе не спится? Так иди Фрица смени.
- Его уже Асмус сменил. Ты Бруно испугался?
- Никого я не испугался.
- Испугался. Я его тоже боюсь. Один Улли его не боялся.
- И получил пулю в живот.
На некоторое время голоса смолкают.
- А он сейчас ко мне приходил.
- Кто?
- Улли.
- Ты рехнулся, Рупи?
- Я тоже сначала так подумал, а потом понял, что он мёртвый.
- И как ты это понял?
- Вот ты меня сейчас видишь?
- Нет.
- И я тебя. А его я видел. От него сияние исходило. Холодное такое, как могила.
- И что он делал?
- Ничего. Постоял немного, посмотрел по сторонам, а потом подошёл к Бруно и погладил его по голове.
- И куда он девался?
- Не знаю. Я глаза на секунду закрыл, а когда открыл их, его уже не было.
Мальчишки замолкают.
- Не веришь?
- Верю.
- Вы чего тут, сукины дети, шепчетесь? Хомячите?
- Никак нет обергефрайтер. Не хомячим.
- Болтаем.
- Болтать дома будешь, гренадир Вехтер.
- А где он тот дом?
- Рупи помолчи.
- Действительно гренадир, много разговариваешь. Чтобы через десять секунд ни одного звука. И спать. Мне завтра сонные мухи не нужны.
- Есть.
- Есть.
Бруно уходит.
- Нам нужно сдаваться, - неожиданно говорит Рупи.
- Кому? - удивлённо шепчет Ганс.
- Американцам.
- Почему американцам?
- Американцы нас не расстреливают. Мы для них солдаты. А русские нас считают партизанами и убивают пачками.
- А какая разница?
- А такая, если мы солдаты, то нас призвали! А если мы партизаны, то значит добровольцы. Понятно?
- Понятно.
- Ладно, давай спать.
Утро.
На небольшой полянке в один ряд стоят уставшие, но всё ещё бравые «Юные солдаты Гитлера». Напротив них в торжественной позе стоит их командир Бруно Альфарт.
Из строя маршевым шагом выходит Оскар и подходит к командиру.
- Господин обергефрайтер, штурмовой отряд «Мальтийский крест» в количестве десяти… девяти человек построен. Рапорт сдал обершютце Оскар Кернер.
Оскар козыряет и встаёт рядом с Бруно.
Бруно осматривает своих солдат и говорит:
- Друзья, - говорит Бруно. - Соратники. Сегодня знаменательный день для каждого из нас. Для каждого немца. Сегодня второе воскресенье мая. Материнское воскресенье. В этот день наших многодетных матерей награждали Крестом славы. И кто знает, сколько этих матерей смотрят сегодня на свою награду и не могут понять, где их дети.
- И он хочет, чтобы ещё несколько матерей задавали себе такие вопросы, - шепчет Ганс.
- Отставить разговоры. Именно нам выпала честь отомстить за павших героев. Пусть и ценой собственной жизни. Германия и фюрер нас не забудут.
Бруно посмотрел на лица своих солдат и не прочёл на них ни сожаления, ни решимости, ни страха. Ничего. Уставшие мальчишеские лица.
- Значит так, храбрые войны, - говорит Бруно после небольшой паузы. - Берти и Фриц пойдут по правому флангу. Эбер, Циклоп и Асмус по правому. Оскар со мной. Всё понятно? Вопросы есть?
- А как же мы?
- А вы, любители ночных разговоров остаётесь здесь.
Рупи и Ганс переглядываются.
- Ага, прикрывать фланги, - говорит Рупи.
- Ну да. Если темы для разговоров закончатся, тогда, конечно, прикрывайте фланги.
Пацаны смеются.
Звучат автоматные выстрелы.
Между деревьями бежит Асмус.
- Сука, да отстань ты от меня!
Он, разворачивается и стреляет.
За ствол ныряет небольшая фигурка в форме советского солдата.
Асмус выпускает короткую очередь и продолжает бежать. Русский, выглянув из-за дерева, стреляет ему вслед.
Асмус пригибается и бежит.
Русский, прячась за деревьями, строчит длинными, не давая Асмусу возможности отбежать в сторону.
Асмус бежит и стреляет.
Русский стреляет.
Асмус бежит.
Русский стреляет.
Вдруг, зацепившись за корень, Асмус падает в весеннюю траву. Слышится хруст и Асмус хватается за голень.
- Чёрт! Как больно!
Между стволов мелькает фигура русского.
Асмус поднимает свой автомат и нажимает на курок. Раздаётся щелчок, но выстрелов нет. Асмус перезаряжает и снова нажимает на спусковой крючок…
- Только не сейчас!
Он ещё несколько раз нажимает на курок, и когда ему становиться ясно, что патроны закончились, он откидывается на землю.
Ну, вот и всё, подумал Асмус и закрыл глаза.
Он лежал в молодой весенней траве, молодой немецкий солдат - мальчишка шестнадцати лет - Асмус Кукхофф из Берлина - и смотрел сквозь верхушки деревьев на голубое безоблачное небо. О чём он думал в тот момент этого не мог сказать никто. Даже и он сам. Он просто лежал в траве и смотрел в небо. Даже боль от сломанной ноги пропала. Испарилась, как испарились страх и ненависть.
Руки вверх, услышал Асмус и открыл глаза.
- Я сказал руки вверх!
Возле дерева стоял мальчишка в военной форме и целился в лежащего, на земле Асмуса из автомата.
- Подними руки, скотина!
Гимнастёрка была ему велика. Галифе, заправленные в широкие голенища, висели мешком. Огромная каска от бега съехала на бок и только медаль «За отвагу» и гвардейский значок говорили о том, что это был солдат, а не мальчишка.
- Руки вверх! - говорит мальчишка по-немецки и топает ногой.
Асмус приподнимается на локте и направляет в сторону русского свой автомат. Мальчишка вздрагивает и нажимает на спусковой крючок. Осечка. Он передёргивает затвор и ещё раз нажимает на курок. Опять осечка.
Асмус срывает с головы каску и кидает в русского.
- Ах ты, гад! - говорит русский и тоже кидает свою каску в Асмуса.
Каска попадает в плечо и Асмус кривится от боли.
- Дерьмо! - говорит по-немецки Асмус.
- Сволочь! - говорит по-русски мальчишка.
Некоторое время они молча сопят и смотрят по сторонам, пытаясь придумать, чем же ещё запулить друг в друга. И тут Асмус вспоминает про пистолет. Он резко отклоняется влево и выхватывает из-за ремня старый потёртый «Люггер». Мальчишка дёргает затвор автомата, пытаясь загнать в патронник патрон, и яростно нажимает на спусковой крючок. Асмус снимает пистолет с предохранителя…
Два выстрела звучат почти одновременно.
Мальчишка вскрикивает и падает.
- Мама! Мамочка! - стонет раненный русский.
Асмус улыбается.
- Мамочка! Мамочка!
Асмус некоторое время сидит и после того как мальчишка затихает, медленно ложится на землю.
- Хайль Гитлер! - шепчет Асмус и закрывает глаза.
Затемнение.
На поляне стоят перепуганные Рупи и Ганс. Издалека слышаться автоматные выстрелы.
- Это от куда стреляют?
- Это Фриц и Берти.
- А там Бруно и Оскар.
- Один автомат затих.
- По-моему это Бруно.
- А где Циклоп, Асмус?..
- Там они. Там.
Неожиданно на поляну выскакивает Берти. Рупи и Ганс вскидывают автоматы.
- Эй, эй, эй, эй! Не стреляйте!
- Берти!
- Опустите автоматы!
- А где Фриц?
- Что произошло, Берти?
- А как ты думаешь, что вообще могло произойти?
- Где Фриц?
- Нас перестреляли как котят, а сейчас, наверное, окружают.
- Надо уходить.
Берти указывает на кусты.
- Помогите, там Эбер.
Ночь.
Возле поваленной ели лежит раненый Эбер. Рядом с ним сидит Ганс. За деревьями в боевой готовности расположились Берти и Рупи.
- Что это там? - говорит Рупи и указывает на далёкие огни.
- Прожектора. Русские берег просвечивают.
- Нас ждут.
- Уходить надо.
Из кустов на поляну вываливается запыхавшиеся Циклоп и Оскар.
- Всё, ребята. Они нас окружили.
- Как?
- Кружком.
- Вы уверены?
- Там автоматчики, там автоматчики и там автоматчики. Ты уверен, что мы окружены?!
- Не ори, Циклоп.
- Чёрт!
- По-моему мы влипли.
- Не, по-моему, а влипли. По самые…
- Надо идти к мосту.
- Куда?
- К мосту.
- Ты совсем рехнулся?
- А Рупи прав.
Раннее утро.
На дороге ведущей к мосту появляются мальчишки.
Их осталось пять человек: розовощёкий Берти, одноглазый Мартин - Циклоп, конопатый Оскар, «толстяк» Рупи и «ветеран» Ганс. Эбер остался лежать на поляне укрытый еловыми ветками.
- Вон они, - говорит заспанный русский солдат и указывает на ребят.
- Сволочи.
Мальчишки, выстроившись колонной в два ряда, подходят к мосту.
- Эй, - раздаётся голос часового с русского КПП. - Вы куда?
Мальчишки не оглядываются.
- Тревога! - кричит русский. - «Фольксштурм»!!!
На американском берегу тоже замечают странную колонну и рассматривают её в бинокли.
- А ну стоять! - кричит русский часовой.
- Не оборачиваться, - приказывает Оскар, и колонна начинает свой марш по деревянному мосту.
Из русского КПП выбегает офицер и выпускает в небо несколько жёлтых ракет - сигнал, обозначающий передний край фронта, но мальчишки только ускоряют свой шаг.
- Ещё немного и всё закончится, - шепчет Ганс Рикмерс. - Ещё немного.
Из русского КПП выбегают автоматчики и бегут к мосту.
- Стоять! Назад! - по-немецки кричит офицер.
- Левой, левой, - командует Оскар.
Автоматчики подбегают к мосту и становятся на одно колено. Щёлкают затворы.
- Ускорить темп, - говорит Оскар, и мальчишки переходят почти на бег.
- Назад! - кричит русский офицер.
Американцы, наконец, поняли, в чём дело и тоже бросаются к мосту.
- Бегом, шагом марш! - командует Оскар, и мальчишки со всех ног бросаются к американскому берегу.
Американцы бегут, на ходу передёргивая затворы автоматов.
- Не бегите! Не бегите! - кричит американский сержант. - Ложитесь!
Мальчишки не слышали, что им кричал американец, а может просто не понимали, что он кричит, и продолжали свой бег. Они с каждым шагом приближались к спасительному берегу.
- Огонь! - командует русский офицер, и автоматчики начинают стрельбу.
Когда он меня обнимает нежно,
Радость моя, как море, безбрежна,
Вся жизнь моя - в розовом свете…
И в сердце счастье влетает птицей,
Чтобы навек в нем поселиться,
И ласково солнце светит...
Затемнение.
Мы будем здесь опять любоваться нашей счастливой, сияющей молодёжью. Мы увидим здесь опять сотни тысяч молодых немцев, загорелых и здоровых! И тогда мы опять поймём, что, быть может, всё это является величайшим достижением нашей революции. У нас воспитывается новое, здоровое поколение, воспитывается не фразами, а поучительным примером действительности. У миллионов германских женщин снова пробудилась любовь к ребёнку и желание его взрастить, любовь к той удивительной молодежи, которая проходит в эти дни пред нами, не скрывая своей бурной, пенящейся радости.
Адольф Гитлер.
Из речи на Х съезде НСДАП. Нюрнберг 6 сентября 1938 года
Всем подросткам, отравленным ядом любой пропаганды любого режима, посвящается.
КОНЕЦ
Примечание к заглавию: Главным направление работы «гитлерюгенда» во время войны становится всестороннее вовлечение молодёжи в военные усилия государства. В 1940 году имперское руководство «гитлерюгенда» возглавил Артур Аксман. По его инициативе руководство «гитлюрюгенда» проводило компанию за компанией, в ходе которых на молодёжь возлагались всё новые и новые обязанности. Сохранились и традиционные ежегодные компании, так 1940 год был провозглашён «Годом проверки на прочность», 1941 - прошёл под девизом «Наша жизнь - путь к фюреру», 1942 - «Освоение Востока и сельская служба», 1943 - «Вклад молодёжи в войну», 1944 - «Год добровольцев».
9 - 22 февраля 2004 г.