На железнодорожном переезде возле
самого Белостока следы недавней бомбежки
выглядели еще страшнее, чем на шоссе.
Развороченные рельсы, горящий товарняк.
Приближавшиеся стоны и крики выдержать
было невозможно, Обожженные, окровавленные
люди вываливались из вагонов. Лежавший
возле насыпи юноша, раненый очевидно
смертельно, исходился истошным нечеловеческим
криком. И только глаза, отдельно от
искаженного лица, взглядывали на плакавшую
рядом девушку здраво, осмысленно.
Прямо у них на пути одна женщина
прикладывала оторванную ножку к ребенку,
потом поднимала его мертвого, прижимала
к себе. Ножка падала. И женщина, уложив
худенькое тельце, склонялась над ним и
начинала все сначала.
Вой сделался оглушительным. С трудом
воспринимая происходящее, Болдин слепо двигался
за адъютантом. "Это ад! Ад! Если есть ад,
то он такой. Или нет, даже в аду такого
не бывает", - тупо билось в голове.
А.А.Ржевский. Павлов. Тайна
расстрелянного генерала.
Вчерашний субботний день, по-июньски теплый и солнечный, стал настоящим праздником для деревенских ребятишек.
Взрослые, занятые домашними делами, накопившимися за неделю, практически не обращали внимания на них, лишь изредка зазывая домой, чтобы покормить.
Лёнька, набегавшийся за день, настолько устал, что долго не мог проснуться, хотя мать упрямо тормошила его и постоянно твердила только одно: "Вставай, сынок! Ну, вставай же скорей!"
Лёнька ворочался, стараясь освободиться от настойчивых рук матери, совершенно не понимая, зачем нужно так рано вставать в воскресенье. Кое-как продрав глаза, он недоуменно посмотрел на нее.
- Что случилось? - зевая, спросил он.
- Вставай скорей, сынок. Война, уходить надо!
- Какая еще война? - спросонья не понял сын.
- Немцы, - только и сказала мать, отстав от него и увязывая какие-то вещи в узелок.
Лёнька нехотя сполз с печи и ополоснул лицо из рукомойника.
- Я есть хочу, - нехотя пробормотал он.
- В дороге поешь.
- А тятька где? - посмотрел он на мать.
- В сельсовет убежал, - не глядя на сына, ответила мать.
Мать сунула сыну ломоть хлеба и кружку молока и, подгоняя его в спину, вышла на крыльцо. Узел оказался такой большой и тяжелый, что Лёнька, попытавшись поднять его, подумал: "Как же тащить его?" Но решив, что эту тяжесть понесет, видимо, отец, успокоился.
Вскоре из хлева показалась мать, погонявшая хворостину их корову Ночку.
- Мы чего, ее с собой возьмем? - воззрился ребенок на мать.
- Без нее пропадем, - коротко ответила она.
- А куры?
- Останемся, бросим...
- Они же помрут от голода.
- Не успеют, немцы сожрут.
Мать тащила тяжелый узел, а Лёнька едва поспевал за ней, волоча Ночку за веревку. Проходя мимо соседского дома, мать окликнула соседку:
- Матвеевна, поспешайте! Наши уже собираются. Пошли, вместе-то не так страшно.
Та бестолково суетилась возле хлева, видимо, не соображая, что взять с собой. А потом села на приступок и, закрыв лицо ладонями, заплакала.
- Мать, ты чего это? - дотронувшись до ее плеча, спросил подошедший муж.
- Не пойду я никуда, - сквозь слезы ответила та. - Куда я с больными-то ногами? Только до околицы и смогу дойти...
Ни слова не говоря, старый муж сел рядом с ней, не зная, как поступить.
Остановившиеся было рядом с ними Лёнька с матерью некоторое время смотрели на стариков, потом мать махнула рукой и сказала сыну:
- Пошли.
- А как же бабка Матвеевна? - спросил он.
- Авось не тронут старых да больных, - ответила она. - Кому они нужны?
С той стороны деревни, куда обычно заходило солнце, несся какой-то слабый, но тревожный гул, иногда прекращающийся, но потом возникающий с новой силой.
Отец с другими мужиками стоял возле правления, где уже собралось достаточно много народа. Все выглядели растерянно, словно не знали, как им следует поступить.
Из здания правления вышел председатель сельсовета и тихо сказал рядом стоящим односельчанам:
- Телефонная связь не работает.
В это время со стороны леса появилась тройка низко летящих темных самолетов, на крыльях которых были нарисованы кресты. Проскочив деревню, самолеты скрылись за лесом с другого конца деревни, но неожиданно взмыли над ним, развернулись и стали пикировать на собравшихся селян.
- Разбегайтесь по сторонам, - дико закричал Лёнькин отец.
Народ с панике побежал кто в проулки, кто в ближние огороды. Тем временем самолеты с противным воем неслись, целясь на сельсовет, и стали стрелять по разбегающимся людям из пулеметов.
И почти тут же самолеты улетели на восток, а люди потихонечку начали снова стягиваться к сельсовету. В отдалении возле одной из изб лежала убитая женщина и слышался одинокий женский плач.
- Давайте быстро похороним убитую и уходим, - распорядился председатель. - Неча тут торчать, с детьми да скотиной быстро не побежишь.
Солнце уже перевалило через зенит, когда нестройной колонной народ двинулся из родной деревни. В телегах на брошенных в них охапках сена разместились старики и малые дети, которым дальняя дорога пешком была явно не под силу.
В опустевшей деревне вслед уходящим тоскливо смотрели немногие пожилые люди, не решившиеся оставить родовое гнездо.
Вскоре колонна вступила на лесную дорогу и за первым же ее изгибом деревья скрыли деревню.Шли молча, деловито, слышался только скрип тележных колёс да редкое фырканье лошадей.
Напуганные первым налётом вражеских самолетов, селяне, едва услышав их гул, поспешно сворачивали в лес, укрываясь под кронами деревьев.
Ночь они провели в лесу, благо погода явно благоприятствовала этому - было тепло, а короткая летняя ночь промелькнула совершенно незаметно.
Через несколько часов они вошли в райцентр, где всех мужчин, исключая стариков, собрали в отряд и включили в воинскую часть, находящуюся здесь на переформировании.
В этот отряд забрали и Лёнькиного отца. Он на прощание поцеловал жену и сына и наказал после войны непременно вернуться в родную деревню, чтобы он знал где их искать. А сейчас посоветовал им пробраться к его дальней родственнице в город Горький, отстоящий за тысячу километров от фронта.
Мамка на прощание всплакнула было, но Лёнька прижался к ней и она отвлеклась на него, прижала к себе и погладила его по головке.
С Ночкой идти дальше было невозможно - беженцев устраивали в телячьи вагоны с тем, чтобы отправить их на восток. Поэтому, как было не жаль, корову отдали какой-то старушке, не собирающейся эвакуироваться.
Вагон оказался забитым до отказа. Лёньке и его матери досталась вторая полка из плохо обструганных досок в голове вагона. Разложив кое-какие тряпки из узла, мать соорудила некое подобие постели, на которой они собирались спать.
- А нам долго добираться до тётки? - спросил Лёнька у матери.
- Ох, не знаю, сынок, - вздохнула та. - Дай бог, чтобы поскорее.
Постепенно суета вокруг поезда затихла и, дав протяжный и тоскливый гудок, поезд тронулся, унося страдальцев в неизвестность.
Поправив на лежанке тряпки, мать уложила сына отдохнуть, а сама села внизу поболтать с новыми соседками. Под тихий и грустный разговор женщин и равномерный стук колес Лёнька незаметно для себя уснул.
Сон навалился тяжелый, беспокойный, и Лёнька не слышал, как паровоз загудел в последний рази, лязгнув буферами, поезд медленно начал набирать скорость, увозя на восток набитые ранеными и беженцами вагоны.
Проснулся он также внезапно, как и заснул. Поезд вдруг резко начал тормозить и со стороны паровоза понесся прерывистый тревожащий душу гудок.
И почти сразу все услышали душераздирающий звук пикирующих бомбардировщиков. Возле вагонов начали рваться бомбы. "Из вагонов", - хрипло кричал какой-то мужчина в офицерской форме.
Мать буквально выдернула полусонного Лёньку из вагона и попыталась было забраться под вагон, но какой-то солдат довольно грубо остановил ее:
- Сдурела? Немцы в первую очередь бомбят состав. Бегите дальше от него.
Едва они отбежали на небольшое расстояние, как возле них что-то грохнуло и мать с Лёнькой упали, словно споткнувшись о какое-то препятствие.
Через некоторое время Лёнька пришел в себя и стал протирать засыпанные землей глаза. Голова сильно болела, однако он собрался с силами и сел, оглядываясь вокруг...
Картина, которую он увидел, потрясла его. Паровоз лежал на боку возле рельс, некоторые вагоны горели, а от иных остался только металлический остов. В абсолютной тишине вокруг бегали какие-то люди, нередко широко открывая рты, но что они кричали, Лёнька не слышал.
Лёнька посмотрел на лежащую рядом мамку. Она лежала на животе, а ее правая рука крепко держала одновременно редикюль и Лёнькину руку.
Мальчонка попытался высвободить свою руку и потормошить мать, но это ему не удалось. Тогда он дернул ручонку что было сил и... из рукава маминого пальтишка вылезла ее холодная рука, отделенная от тела.
Лёнька какое-то время недоуменно смотрел на нее, а потом закричал, что было силы:
- А-а-а...
К нему подбежал тот же солдат, что не пустил их под вагон, и стал успокаивать:
- Ну, что ты кричишь? Мамка не встаёт?
Увидев оторванную руку женщины, он все понял и сказал подошедшим женщинам:
- Гляньте, собой сынишку закрыла...
- Вот горе-то, - сразу запричитали бабы. - Что же делать-то теперь? Один остался...
- Отвести его надо, - догадался солдат и стал высвобождать Лёнькину ручонку из материнской.
Какая-то женщина раскрыла чужую сумку и вытащила из нее свернутую бумажку.
- Гляньте-ка, здесь какой-то адрес, - проговорила она, протягивая бумагу солдату.
Тот развернул ее и начал читать:
- Город Горький, улица..., дом ... Смирновой Матрене Филипповне. Тетя, пожалуйста, прими моих, пока тут идет такая заваруха. Как все закончится, я заберу их. Федор.
Покачав головой, солдат добавил:
- Вон куда они направлялись...
Потом, найдя в той же сумке носовой платок, завернул в него платок, перевязал какой-то тесемкой и повесил Лёньке на шею.
- Береги его пуще глазу, - наказал он мальчонке, все еще смотрящего на неподвижную мать. - Тебя как звать-то?
Лёнька непонимающе посмотрел на чужого дядю и попытался назваться:
- Ё-о-о...
- Контузило, видно, его, - сказал солдат. - Надо бы к доктору...
- Да где его взять-то? - проворчала одна из женщин. - Их теперича с огнём не сыщешь. Все там, - мотнула головой она на запад.
- Поищите доктора возле разбитых санитарных вагонов, - попросил солдат. - А я с парнишкой выйду на дорогу, подождем санитарную машину. Дорога здесь одна, мимо не проедут. А уж раненых на фронте должно хватать. Пойдём-ка, паренек ближе к дороге, будем ждать, а заодно и поедим.
Взяв Лёньку на руки, он, не оглядываясь пошел в сторону дороги.
- А мальчонка-то, видать, умишком тронулся, - вслед им послышался голос одной из женщин.
- Тут и взрослому впору сойти с ума, - согласилась с ней другая. - А уж дитя тем более...
А Лёнька без конца смотрел на тело лежавшей неподвижно матери и тихо, без всхлипов, плакал.
Устроившись на траву возле дороги, солдат усадил рядом с собой Лёньку и стал копаться в вещевом мешке.
- Сейчас мы с тобой подкрепился солдатским пайком, - сказал он, отрезая от буханки солидный ломоть хлеба и подавая его мальчишке. - Небойсь, ты давно не ел, проголодался?
- Э-э-э-, - промычал тот.
- Да ты не волнуйся, контузия - это не навсегда, - бормотал солдат. - Пройдет и ты снова начнешь щебетать, как мой Сережка. Тебе, я чаю, годика три с половиной-четыре? Вот и мой такой же.
Наевшись, Лёнька вытер рот рукавом, а потом, тыча пальцем в сторону железной дороги, заплакал:
- А-а-а...
- Эх, сиротинушка, - вздохнул солдат. - Иди-ка ко мне поближе.
Мужчина посадил мальчугана себе на колени и стал слегка поглаживать его по волосам. Лёнька, прижавшись к нему, похныкал немного и задремал.
Через какое-то время вдали показалась полуторка. Солдат вышел на дорогу, держа ребенка на руках.
Это была санитарная машина, отвозившая раненых в тыл. Она остановилась около странной пары и из кабины водителя вылезла уже не молодая медсестра в испачканном белом халате.
- Что случилось? - она сразу стала осматривать Лёньку.
- Под бомбёжку попал, мамку убило.
- Он ранен?
- Вроде бы нет, но, кажется, контужен и умишком повредился. У него на шнурке бумажка с адресом тетки в Горьком - они, видно, к ней пробирались.
- Тебя как зовут, малыш? - спросила она.
Лёнька что есть силы вцепился в солдата, не желая расставаться с ним. Чтобы как-то отвлечь его, мужчина пошел на хитрость:
- Пойдем-ка, тебя тетя покатает на машине.
С этими словами они подошли к кабине и санитарка забралась внутрь. Солдат передал ей Лёньку и быстро захлопнул дверцу.
Поняв, что его обманули, Лёнька стал вырываться из женских рук и отчаянно закричал:
- Я-а-а..
Машина неспешно тронулась с места и увезла малыша в неизвестность.
Солдат долго стоял, глядя вслед удаляющейся машине, пока та не скрылась в роще. Вздохнув, он повернулся и тяжело зашагал в сторону фронта...
Время сейчас мне отсчитывает восьмой десяток лет, но я до сих пор поиню своего послевоенного сверстника, которого мы с матерью не раз встречали на улицах родного города.
По одной их тенистых аллей навстречу нам шагал мальчишка, одетый в старенький, но чистый пиджак явно не своего размера. Он даже был аккуратно подстрижен, но я невольно обратил внимание на пиджак: его рукава были подвернуты и, видимо, подшиты. На груди красовалось несколько значков - два пионерских, три комсомольских, один "Ворошиловский стрелок", два значка "ГТО" разных степеней.
Поравнявшись с ним, мама остановилась и, обращаясь к нему, сказала:
- Лёнечка, здравствуй! На вот, угостись, - она достала из сумки вареное яйцо - немалое богатство в первые послевоенные годы.
Паренек улыбнулся щербатым ртом и произнес что-то нечленораздельное. Потом погладил ее по рукаву и, улыбаясь нам, положил подарок в полевую офицерскую сумку, висящую у него на плече.
- Кто это? - спросил я у матери, когда мы отошли на почтительное расстояние.
- Сиротка, - ответила она.
- Он что, глухонемой? - спросил я.
- Не только. Он повредился умом, когда попал под бомбежку во время войны и на его глазах была убита мама.
- А с кем он живет? - не отставал я.
- С теткой.
- А папа у него есть?
- Погиб на фронте, как и твой.
Изредка мы встречали странного мальчика на улицах города и видели, как сердобольные женщины подходили к нему и чем-то угощали. Кто-то давал денежку, кто яблоко... И каждой из них он благодарно улыбался и непременно поглаживал по рукаву.
Через два или три года Лёнька исчез с улиц.
- Куда он пропал? - спросил я у матери.
- Тетка умерла, а его забрали в детский дом, - ответила она.
Что с ним было дальше, я не знаю. Но он настолько резко отпечатался в моей памяти, что я не могу забыть его до сих пор...