Это ещё один из рассказов о моём детстве.
Так случилось, что живя в городе, дома наши были деревянными, а улицы не мощёными, тихими, словно деревенскими. Вокруг нас были «частные» дома и только наш, ЖЭКовский. Был он двухэтажный: низ кирпичный, а верх деревянный. Стоял на углу двух улиц, по которым и машины то не ездили, если только дров привезти на зиму, отопление было почти у всех печное. У всех домов были палисадники, в которых выращивали кто цветы, а кто капусту. У многих была сирень или «Золотые шары». У всех домов были просторные дворы, в которых жители вели своё хозяйство. У многих были куры, козы, поросята, у некоторых даже коровы. И всё это многообразие живности свободно разгуливало через редкий штакетник палисадов или отодвинутые доски заборчиков из одного двора в другой и шастало по улицам. Люди в то время были добрыми, не жадными и воров не было, железных дверей, как сейчас никто не ставил, а те двери, что были, закрывали на щеколды, простой щепочкой или палочкой. Соседские «пацаны» ходили друг к другу запросто, через забор, не тратя время на обходы домов, нам просто всегда было «некогда». На углу наших улиц была большая зелёная лужайка, на которой мы часто играли или просто проводили время. Там же, вместе с нами, проводили время и хозяйские коты, присматривая за «своими» детьми, и даже маленькие козлята, принимая нас за «своих» прыгали вместе с нами. И была такая беззаботная идиллия, что никто не мог и подумать, что скоро всё это закончится.
Началось с того, что тётя Маша купила нового петуха. Старый де обленился, совсем куры нестись перестали. Новый петух был красивый, но долговязый, с длинной шеей, какой-то иностранной масти. Не сказать, чтобы большой, но с большим клювом и шпорами на ногах. Тётя Маша звала его Петя, так же, как и все соседи своих петухов. Характер у него был строптивый, с норовом. Кур ему своих было мало, или двор маловат, поэтому выходил он гулять на улицу. Как бандит на большую дорогу. Задирался со всей живностью, словно ссоры искал для драки. Особенно приставал к кошкам и собакам. Дошло до того, что маленьких детей одних перестали выпускать, обижал, мог клюнуть до крови. И управы на него не было. Тёте Маше он нравился, куры хорошо нестись стали, только и им доставалось крепко, долбал их петух почём зря. Видимо, петух этот был бойцовской породы, искал себе достойного противника, но не находил.
И был у нашего соседа, дяди Лёши, щенок Кавказской овчарки. Звали его Арбат. Хороший был пёс, добрый и ласковый. Принесли его совсем маленьким, в ладошках, вся ребятня играла с ним и кормила молоком через соску. И Арбат рос не по дням, а по часам. Через месяц он был уже больше всех дворовых собак, через два ростом с малого телёнка, а через три стал настоящим медведем, с длинной шерстью и огромной головой. Молока теперь, конечно, ему было мало и его миска «выросла» из маленькой кастрюльки в тазик для варенья. На улицу теперь его не пускали потому, что размеров-то он был больших, а умом ещё «ребёнок». Любил играть с детьми, но мы не выдерживали его веса и всегда падали. Зато ездили на нём верхом, как на лошади, наш вес для него не представлял значения. Увидев знакомого человека на улице, он мог подбежать к нему сзади и положить лапы на плечи. Радостно улыбаясь и брызгая слюной, он выражал свою радость встрече. От таких «нежностей» и неожиданности люди пугались и тоже падали. Пришлось привязывать его во дворе. Но Арбат рвал привязи, как нитки, сначала кожаный ремешок, затем металлическую цепочку, потом, когда толстую цепь порвать не смог, оторвал крыльцо, к которому был привязан. Ему нестерпимо было сидеть в этом деревянном мешке, он был свободолюбив, как и вся его порода, и рвался на улицу, услышав наши голоса. Его роста хватало для того, чтобы встав на задние лапы и положив морду поверх двухметрового забора наблюдать за внешним миром. Досчатый забор не выдерживал его натиска и падал на землю. Дяде Лёше пришлось ставить шпалы вместо тонкоствольных стоек.
Долговязый разбойник Петя, гонимый ребятами постарше, ходил теперь задворками и исподтишка портил всем настроение. Особенно по утрам, взлетая на укреплённый забор Арбата, он, своим невероятно резким и громким «Ку-ка-ре-ку!» будил всех в округе. Арбат откровенно ненавидел его, как и все впрочем. Окно моей спальни выходило как раз на то место, откуда звучала эта «Иерихонская» труба, как называл его дядя Лёша и мне тоже, незачем было вставать в такую рань, поэтому и мне было, за что его ненавидеть. Кроме всего прочего, когда в жаркий день Арбат лежал в тени и в глубине двора, этот петух, прикидываясь птицей, перелетал к месту нахождения тазика и клевал остатки обеда. Арбат видел всё это, в нём закипала злоба и краснели белки глаз, и только жара заставляла терпеть происходящий произвол. Иногда, для острастки, он басисто гавкал на него и делал вид, что сейчас встанет и разберётся с этим нахалом, но тени не покидал. А петух, после нескольких ложных атак понял, что ему опасность не грозит и обнаглел окончательно. Он залазил прямо в тазик Арбата и ещё звал своих кур, мол, идите сюда, здесь есть, чем поживиться. Этого не мог стерпеть никто и однажды Арбат, спрятавшись за своим крыльцом, решил «поговорить» с обидчиком. В очередной раз, прилетевший «на вольные хлеба» петух, не заметил отсутствие Арбата в тени и начал своё пиршество. Расплата была недолгой. Одним прыжком Арбат достиг его и своей могучей лапой снёс со своего тазика. Удар был настолько силён, что петух, ударившись о верхний край забора, кубарем свалился на улицу. Под общий хохот ребят и улюлюканье, тот поплёлся в свой двор. Прибежала тётя Маша и в слезах стала выспрашивать у ребят, кто так издевался над петухом. У него сломано крыло, идёт отовсюду кровь и он сам на себя не похож. Ей рассказали кто его и за что. Всплеснув руками, она ушла. Петуха мы больше не видели. После двух дней страданий из него сварили суп, пока тот не помер. Таким образом, свершилось некое правосудие над местным террористом. Все соседи испытывали некую грусть и неловкость, и хотя никто не желал ему такой участи, все были рады, что избавились, наконец, от разбойника и спокойная жизнь вернётся. Однако, прежняя жизнь не вернулась. То ли лето подошло к концу, то ли дети подросли и нашли себе новые занятия, но на нашей поляне больше не было слышно детского шума и весёлого беззаботного гомона. Лишь изредка приходили на неё повзрослевшие ребята и играли в волейбол, «картошку» или «уткино гнездо».