- Взаимодействие интеллектуально-теоретических и интуитивно-экзистенциальных сторон, - профессор Лепницкий подошел к краю кафедры, оперся на длинную указку, словно на трость, и продолжил: - Является определяющим в когнитивном процессе.
В наступившей паузе в верхних рядах аудитории что-то подозрительно дзинькнуло.
Профессор поднял глаза.
На последнем ряду сидели два друга - Иванков и Ошурков. У обоих были хвосты по предмету еще за весенний семестр.
«Чем вы занимаетесь, мерзавцы?» - Лепницкому захотелось взорвать криком тишину, рвануть вверх по ступенькам и, раздавая указкой удары направо налево, крушить головы нерадивых студентов…
Но профессор был культурным, пятидесятисемилетним, рано овдовевшим мужчиной, и потому он мягким голосом интеллигентно спросил:
- Что это вы там делаете, друзья?
Ошурков пригнул голову, прячась за высокой прической, сидящей впереди студентки. Иванков, убирая в рюкзак пустую бутылку, нагло соврал:
- Мы конспектируем, профессор!
Лепницкий посмотрел на часы:
- На сегодня все, господа. У кого есть вопросы?
Мокрый черный асфальт впитывал свет окон, фар и уличных фонарей.
«Пренебрежение к причинно-следственной связи рационального, основанном на опыте, и иррационального - тем, что мы называем духовностью, культурой, воспитанием - способно привести к катастрофическим последствиям и психологического, и психопатического характера», - думал профессор Лепницкий, шагая домой под моросящим дождем.
Уже остановившись перед входной дверью высотки, именуемой в народе, как Второй Дом Советов, Лепницкий вспомнил, что лифт в их подъезде все еще не работает.
Лепницкий вошел в здание, поднялся на площадку первого этажа и замер у лифтового портала. Телескопические двери лифта и его обрамление приветствовали профессора недоступным холодным блеском тисненой нержавеющей стали.
Раздался тихий щелчок, двери лифта бесшумно открылись, потом закрылись, и прямо перед Лепницким возник невысокого роста крепкий бородатый мужик в синем рабочем костюме и темной кепке.
- Экспериментальный лифт, мать его… с этим… как его… импорто… замешательством, - словно оправдываясь, сказал бородатый, проходя мимо Лепницкого, и у самого выхода, не оборачиваясь, бросил:
- Схема не идет. Завтра специалист с завода приедут.
- А сегодня? - только и спросил Лепницкий, успев прочесть белое слово «Лифтналадка» на скрывшейся за дверью форменной куртке.
«Два месяца без лифта. Контрацептивы!» - пронеслось в голове профессора. Он переложил портфель в правую руку, левую опустил на перила и, обреченно вздохнув, потащился на последний – одиннадцатый этаж. Домой.
На площадке между пятым и шестым этажами, подложив обе руки под правую щеку и свернувшись калачиком, загородив собой путь и упершись головой в ступеньку, в черном спортивном костюме и кедах на босу ногу, спал электрик управляющей жилищной компании Сидоров.
- Эк, ты разлегся. Устал что ли? – отдышавшись, сказал Лепницкий и пару раз несильно ударил носком своей лакированной туфли в подошвы грязных сидоровских кед.
Сидоров дернулся, повернул голову и открыл глаза. Зрачки несколько секунд блуждали по независимым орбитам. Глаза электрика уперлись в галстук профессора.
- Эй, приятель, вставай, - крикнул Лепницкий.
Взгляд Сидорова стал на мгновение осмысленным. Он замычал:
- Му-у-у-у.
Затем приподнял левую руку, сжал ладонь в кулак и несколько раз потряс им в сторону профессора. Потом качнул головой, взгляд его затух, а рука безвольно упала на бетонный пол.
Лепницкий, путаясь в полах своего плаща, придерживая левой рукой шляпу, правой рукой балансируя портфелем, осторожно переступил через неподвижное тело.
За окном аудитории опадали последние листья. Невидимый ветер гнул голые ветки и стволы деревьев.
- Профессор, нам бы зачет, - начал было Ошурков.
- Мы готовились, - беспардонно врал Иванков.
Ошурков тяжело и шумно вздыхал.
- Дак, - неопределенно разводил руками Иванков.
- Что ж. Берите экзаменационные листы в деканате, - Лепницкий равнодушно отвернул голову.
Свинцовые тучи окутывали спутниковые антенны, облизывали плоскую крышу Второго Дома Советов.
Лепницкий вошел в здание. В полумраке площадки первого этажа синим цветом зачарованно светилась кнопка вызова лифта, играя отраженными лучами на стальной поверхности портала.
«Неужели?» - профессор Лепницкий недоверчиво нажал на кнопку.
Тишину подъезда огласила нежная, ласкающая слух мелодия звуковой сигнализации, возвестившая о прибытии кабины на этаж. Двери лифта бесшумно отворились и перед профессором предстали залитые светодиодными лучами текстурированные ограждающие конструкции купе. С зеркальной задней панели кабины на Лепницкого смотрел высокий мужчина в черном плаще и черной фетровой шляпе, с очками в роговой оправе в пол-лица. Профессор осторожно ступил на искусственный камень пола, и ему представилось, что вот сейчас очаровательный женский голос вдруг скажет: «Осторожно. Двери закрываются. Следующая станция – Любовь».
С небес срывались первые снежинки. Некоторые из них упали на Второй Дом Советов, с его редким для архитектуры смешением стилей конструктивизма и неоклассики.
Сидоров нажал кнопку приказа. Двери закрылись. Кабина бесшумно пришла в движение. Сидоров взглянул на зеркальную панель, и время будто бы остановилось…
По замыслу главного инженера проекта зеркала в кабине современного лифта должны создавать восхитительный эффект анфилады…
Но Сидоров не видел ряда последовательно примыкающих друг к другу пространственных элементов. Он увидел в зеркальной панели небритого, еще не старого, но загубленного обстоятельствами и самим собой человека – в синей куртке, старой грязно-черной спортивной шапке. Сидоров увидел глаза, вокруг которых мелкой сеточкой резались морщины. Лоб, с почти прямой бороздой посередине. Два бутылочных горлышка в карманах куртки.
Он забыл, когда смотрел на себя в зеркало. Даже когда брился в ванной, Сидоров видел лишь подбородок, щеки, участок шеи.
Сидоров не узнал себя! Его пронзило словно электрическим током.
Кабина остановилась. Двери открылись…
В своей квартире Сидоров прошел в кухоньку, вытащил бутылки из карманов куртки, но не стал сразу открывать одну и пить из горлышка, как это делал часто. Он разделся догола, залез в ванную и с полчаса стоял там под душем, закрыв глаза. Потом долго брился. Потом прошел в комнату надел все чистое и перед старым шкафом с треснувшим зеркалом так же долго причесывался.
После этого он снова прошел в кухоньку, взял в руки бутылки. Задумался, но затем решительно убрал бутылки в ящик под мойкой.
В дверь позвонили. Сидоров открыл. На пороге стояла троица - сантехник Брагин из их конторы держал под руки Надьку-продавщицу и Верку из трамвайного депо.
- Впускай нас, а то дамы замерзли, - Брагин подтолкнул женщин. - Вперед!
Сидоров сделал шаг навстречу, преграждая путь, и сказал:
- Не могу я сегодня.
От неожиданности Брагин опешил. Верка громко икнула. Надька с шумом дунула на закрывшую лоб челку. Сидоров захлопнул двери.
Компания ушла не сразу. Брагин звонил, стучал в дверь сначала рукой, потом ногами. Верка орала на весь подъезд:
- Подумаешь, хахаль нашелся. Скотина! Сам прибежишь. Хам!
Сидоров стоял перед закрытой дверью и все слышал. Минут через десять стало тихо.
Любовь Андреевна - миниатюрная и сгорбленная, в шерстяной коричневой накидке - была больше похожа на маленькую фею, чем на старенькую, давно вышедшую на пенсию учительницу. Короткими тонкими ручками в черных замшевых перчатках она откинула капюшон, смахнула с предплечий снег, вытерла носик платочком и только тогда вызвала лифт.
В залитых ярким светом прямоугольных, зеркально-пространственных, объемных формах кабины почудилось ей, что она на балу - в анфиладе большого дома. Еще миг, и закружит ее в вихре вальса молодой статный кавалер…
Любовь Андреевна мечтательно вскинула головку. Трубадуры сыграли короткое вступление… И она вдруг увидела прямо перед собой отвратительную размашистую надпись вульгарного сиреневого цвета: «Сидоров - казёл».
Маленькая фея сверкнула очами, нащупала что-то в кармане, сделала несколько стремительных коротких движений-пасов и с достоинством королевы покинула волшебный прием.
На зеркальной поверхности кабины вишневой губной помадой сиреневая буква «а» была перечеркнута, и над ней появилась аккуратная вишневая окружность…
- Понятие - это форма мышления, которая отражает общие закономерные связи, признаки явлений, существенные стороны, - профессор Лепницкий подошел к краю кафедры, оперся на длинную указку, словно на трость, и продолжил: - И закрепляет их в определениях - дефинициях.
На последнем ряду аудитории Иванков и Ошурков дешевым портвейном отмечали зачет. За окнами мела метель. Где-то впереди маячила зимняя сессия.
Если все жильцы Второго Дома Советов просто совсем скоро привыкли к своему новому экспериментальному лифту, то электрик Сидоров с ним подружился.
- Привет! - всякий раз говорил Сидоров, когда заходил в кабину.
В ответ лифт бесшумно закрывал двери, а частотно-регулируемый привод лебедки плавно и быстро вез пассажира на необходимый этаж.
Сидоров сам звонил знакомому электромеханику, когда случались какие-то отказы или поломки у друга-лифта: то сломается водозащищенная пластмассовая накладка кнопки вызова; то датчик точной остановки забарахлит; то в пороге застрянет что-то и двери не закрываются…
Весна только-только получила карт-бланш.
Профессор Лепницкий вошел в здание. В полумраке площадки первого этажа синим цветом, зачарованно светилась кнопка вызова, играя отраженными лучами на стальной поверхности портала. На двери шахты мелом было аккуратно выведено: «Лепницкий дурак».
«Какое ущербноюморное хамство. Свиньи», - подумал Лепницкий, достал белоснежный носовой платок с тонким ароматом туалетной воды «Scuderia Ferrari». Профессор плюнул на слово «дурак», размазал всю надпись платком, нажал на кнопку вызова и неожиданно для себя сказал:
- Вот ганд…
Телескопические двери лифта со скрежетом открылись и заглушили окончание фразы…
Незримыми молоточками за окнами стучала капель.
Профессор Лепницкий протирал салфеткой стекла очков. По грифельной доске бегали солнечные зайчики. В дверь постучали.
- Да-да войдите, - негромко сказал Лепницкий.
Дверь со скрипом открылась, и в аудиторию влетел Иванков. За ним нерешительно протиснулся Ошурков.
- О, я уже и забыл о вашем существовании, - протянул Лепницкий.
- Нам бы экзамен пересдать, - промямлил Ошурков.
- Мы подготовились, профессор, - неуверенно сказал Иванков.
В его рюкзаке предательски дзинькнуло.
- Что это вы там подготовили? - спросил профессор Лепницкий и потер нос указательным и большим пальцами правой руки.
Иванков истолковал жест профессора по-своему и достал из рюкзака две бутылки дешевого портвейна:
- Вот.
- Ну а стаканы у вас есть? - спросил Лепницкий.
- Не-а, - ответил Ошурков.
- А, - махнул рукой профессор, вспомнив студенческие годы. Достал из портфеля складной пластмассовый стаканчик. - Наливай!
Ошурков на всякий случай вставил швабру в дверную ручку. Иванков зубами содрал пробку с первой бутылки.
Портвейн скоро кончился.
- Где зачетки?
Лепницкий наскоро расписался в зачетных книжках, взял портфель и сказал:
- Теперь я проставляюсь. За мной!
Они быстро оделись в гардеробной, вышли на улицу. Лепницкий поймал таксомотор, сел рядом с водителем и коротко скомандовал:
- В ресторан, шеф!
На заднем сидении Иванков и Ошурков, размахивая зачетками, высунув головы из окон, весело орали:
- К цыганам!
- К «Яру»!
В то же самое время знакомый электромеханик спускался в приямок шахты лифта Второго Дома Советов. Сидоров подавал ему ключи, отвертки, а вместо того, чтобы освещать приямок, слепил электромеханику глаза.
Верка из трамвайного депо тряпкой, смоченной в растворителе, пыталась стереть с правой вертикальной части обрамления лифтового портала корявую надпись, сделанную кем-то синей аэрозольной краской: Зенит – чемпион. Слово «Зенит» было подчеркнуто вишневой губной помадой и заключено в маленькие вишневые кавычки.
В открытое окно комнаты общежития влетел майский жук.
- Именно поэтому взаимодействие интеллектуально-теоретических и интуитивно-экзистенциальных сторон является особенно важным в когнитивном процессе, - закончил Иванков.
- Понял? – спросил у второкурсника Ошурков.
октябрь 2014