Эмусон был естеством сна, выглядывающего из-за угла. Этот сон пронизывал всех и каждого, распадаясь на миллионы тончайших нитей, дающих знание пульса жизни любому из существ. Эмусон складывался внутри каждого человека, лежащего и видящего свет, истекающий из-за двери вместе со скрипом далёких патефонных нот. Тёплая темнота окутывала его ватным коконом, но в голове эхом по-прежнему отзывался далёкий позабытый мотив, исходящий из прошлого. Там грохочут фанфары, а виниловая пластинка была раскрашена в полосы цирковых цветов.
Наступила осень. Эмусон решил навестить эти блаженные места. Он собрал маленькую тележку пожитков и отправился в дальний прекрасный путь, лежащий у него перед изысканным кончиком носа. В перьях темноты всплыли на фоне позднего заката, накопившего дождевую влагу, деревянные постройки старинных зданий, облицованные салатно-зелёными окнами. Эмусон пробрался вовнутрь усадьбы узенькой летучей мышкой. Внутри гремели патефоны, и проводилось торжество, и на всём присутствовал какой-то чувственный налёт сыгранности, повторяемости, точно патефоны и торжество были тенями, уходящими глубокими корнями в личное прошлое, призраками забытья зацикливаясь на месте проведения запылившегося празднества. Коридоры манили, они звали отсоединиться от пышных обрядов и проникнуть в прорезиненную утончённость туннелей, словно выбранную из полос, уходящих в бесконечную даль.
За коридорами открывались юные сады. И здесь же мирно похрапывал Некий Буз. Некий - было имя его, а Буз - фамилия, отчества же его никто не ведал. Он был настолько велик, что Эмусон уже подумывал арендовать шлюпку для совершения кругосветного путешествия по складкам жира Некоего, да не тут-то было. Буз проснулся, а с его пробуждением и свет померк. Залы садов нависли вдруг над пропастью на высоком скалистом берегу реки. Исполин загремел жестяными костяшками пальцев, и тогда невесть откуда появившиеся светящиеся пауки унесли его вглубь кино. За ними на янтарных персиках сада последовала команда комаров-очистителей. Комары очищали воздух сада от росы.
Росистая паутина склизко прокладывала ячеистые структуры, напоминающие хищный и пористый гриб-мухолов. Привлечённые комары высасывали Некоего Буза из тончайших цепей свисающих капель, синхронизируясь с музыкой грохочущего скрежета патефонов. Патефоны подвывали, скрипели и пели. Их хор понемногу, но верно и настойчиво определял мысли, дела и эмоции каждого, кто пытался вживаться в такой ход событий естества. Патефоны задавали темы и саму цель жизни, они открывали новые врата и превращались в неизвестность, выуженную из неизведанного в неведомое. Эмусон посмотрел внутри старинной усадьбы на предельно допустимую концентрацию патефонов, улетающих косяком чаек в южные музыкальные края, и решил оставить эти утопающие в блаженстве равнины, игривые речные ивы и наивно ленивые нивы, что вечно невинны, как вина в исконных балконах картинных. Уносимые на юг стаи клювастых патефонов всегда удаётся услышать исключительно из-за угла, откуда влажными потоками дождя льётся мягкий волнующий свет пушистых всполохов патоки, мёда и нектара.
И чем дальше Эмусон погружался внутрь силиконовой перины, тем яснее и отчётливее звучали голоса его крылатых патефонов. Волны мерили шаг, и только благородные узоры на соснах и оранжерейные стёкла на окнах, выходящих в сад янтарных персиков и морковной хурмы, фальшиво танцевали танго в такт расходящимся волнам тайных посланий Реальности.