У Игната Васильевича заболело горло, голос его пропал, что-то мешало говорить, глотать было трудно. Со своей бедой он отправился в поликлинику к ЛОРу. Молодой врач сразу обнаружил проблему. Характерный отёк на связках говорил о многом, но подтвердить или опровергнуть диагноз могли только в онкологическом диспансере, куда больной и был направлен на прохождение полного обследования.
Онкологи хитрить и изворачиваться не стали. Ясно и точно обрисовали они пациенту картину, не умолчали и о необходимости срочной операции, и не какой-нибудь, а радикальной. Полумерами в данном случае обойтись было уже нельзя. В результате хирургических манипуляций Игнату Васильевичу были гарантированы жизнь и... полная потеря голоса, и то только в том случае, если больной незамедлительно откажется от курения.
О привычке своей Игнат Васильевич позабыл в тот же день, несмотря на пятидесятилетний курительный стаж.
В ЛОР-отделении онкодиспансера находилось несколько больных с тем же диагнозом. Каждому из них уже была сделана или ещё только предстояла точно такая же операция. Игнат Васильевич был удивлён, насколько пессимистичные прогнозы рисовали для себя его собратья по несчастью. Сам он сдаваться на милость болезни не спешил, правда, иногда накатывала обида: «За что?» Ведь ни одному человеку в своей жизни ничего дурного не сделал, только и знал всю жизнь, что работать.
«Матрёна, а Матрён, ты вразуми своего охальника, ведь такие частушки орёт на всю деревню, что аж, уши заворачиваются».
«Дак як же ж я тебе его вразумлю, ведь цельной день сидит на одном месте, рой каравулит. А ёму ведь всего шесть годков только исполнилось. Пущай поёт, хоть какое развлечение для мал;го».
«Ну, Матрёна смотри, твоё дело, конечно, но ведь дети малые у него учатся. Твои тож».
«Думаешь, не слыхали они чаво? Дома-то... А Игнатка за пчёлами смотрит, деду помогат».
Игнату Васильевичу иногда казалось, что кроме завода и работы на свете ничего больше не существует. Трудился он на одном из военных предприятий нашей необъятной Родины, где работали в основном потомственные рабочие или выходцы из многочисленных деревень. Люди бежали из сельской местности в город от нищеты и голода. Деревня никак не могла оправиться от войны. Мужчин возвратилось немного. Ко всему, то ли по инерции, то ли по нерадивости даже после окончания войны, у неё по-прежнему отбиралась вся произведённая продукция.
Игнат не стал исключением и в свои неполные пятнадцать лет по наущению знакомых и настоянию матери отправился в поисках лучшей жизни в краевой центр на перекладных, имея за пазухой лишь пару чёрных караваев с запечёнными внутри шестью яйцами да бутыль молока.
Где пешком, где на попутках через неделю добрался Игнат до огромного губернского города. К тому моменту все его припасы были уничтожены подчистую. Теряя от голода сознание, парнишка сумел всё же найти ремесленное училище, куда был незамедлительно принят, обеспечен местом в общежитии и поставлен на довольствие, однако, все эти прелести предполагались лишь с ближайшего понедельника, до которого ещё надо было как-то продержаться без крова и пищи полных три дня. Как он выжил, где ночевал и что делал всё это время было известно одному лишь Создателю. Дни эти стёрлись из памяти Игната, будто их и не было. Как в подзабытом сне вспоминался лишь вкус воды из колонки, казавшейся чуть ли не целебной, потому что позволяла хоть на время позабыть о чувстве нестерпимого голода.
Но вот настал понедельник и перед вновь принятым учеником ремесленного училища поставили обещанный обед. Дурманящий запах пищи, смешанный с запахом хлорки, показавшийся ему самым притягательным в мире, Игнат обонял ещё на лестнице, ведущей в столовую ФЗУ, а при виде тарелки с горячим аппетитным супом и обилие настоящего белого хлеба он едва не лишился сознания. И хоть ему было сложно удержаться, чтобы не наброситься на еду и не съесть всё до капли, до крошечки, выросший в полуголодной деревне, воспитанный длительными вынужденными постами, Игнат принял трапезу с достоинством дворянина, заставив себя оставить пару кусочков хлеба про запас.
Одновременно охватывал стыд за то, что наелся от пуза, ведь дома остались сидевшие, в прямом смысле, на голодном пайке родные. Игнату отчаянно захотелось поделиться с ними едой. В деревне мать с тремя сёстрами и двумя братьями (отца убили на фронте) не видели настоящего хлеба с довоенных времён, питались лепёшками из отрубей и лебеды. Игнат никак не мог понять, как могут люди вокруг него спокойно съедать всё без остатка, не думая о том, что будет завтра. А ведь назавтра всего этого могло и не быть. Парнишка хоть и был наслышан от приезжавших время от времени из города в родную деревню земляков о прелестях городского существования, искренне полагал, что всё это были выдумки. Не могло же быть в их советском человеколюбивом государстве так, чтобы одним всё, а другим, ну, совсем ничего.
Игнат любил деда, любил и его пасечное дело. Уже в пять лет он был приставлен к нему в помощь. За то и имел особые привилегии — ему единственному из всех ребятишек дозволялось спускаться в погреб за мёдом, где он нагребал в большую плошку янтарный продукт огромной ложкой из деревянного жбана, который был выше него самого. Игнату приходилось перегибаться через липкий деревянный край, чтобы зачерпнуть мёд. Остатки целебного деликатеса на ложке и были его трофеем. Он тщательно слизывал мёд с ложки, соскребая зубами быстро застывавшее на морозе лакомство.
В самые морозные дни долгой уральской зимы схватившийся в камень осевший мёд приходилось выковыривать ножом. Остатки на ноже тоже принадлежали мальчугану, правда, однажды это чуть не привело к катастрофе. Сдирая с широкого лезвия мёд зубами, он непроизвольно помог себе языком, за что и поплатился в тот же миг. Язык прилип к заиндевевшей стали. Зная, какие проблемы может вызвать его появление с прилипшим к ножу языком, Игнат дёрнул его, что было сил. И ещё долго прятал кровоточащий язык от глаз домочадцев. Нет, не упрёков взрослых боялся Игнат. Боялся он лихорадочных голодных глаз своих сестричек и братиков, которым доставалось намного меньше еды, так как они, будучи ещё слишком маленькими, не могли помогать взрослым, в отличие от их старшего брата.
А ещё дед давал Игнату пожевать соты, где оставалось довольно много жидкого прозрачного мёда, самого вкусного, самого первого.
Плюй сюда, - говорил дед, показывая на деревянный поднос, когда во рту у внука оставалась лишь жвачка из воска.
Для сельского жителя вощина была дорогой вещью, как в прямом, так и в переносном смысле, потому что привозили её из города. Вот и берегли, как зеницу ока, собирали всю, до капли.
Из первого, наполненного янтарным продуктом, сосуда тоже только Игнату дозволялось напиться до отвала. Ни разу дед даже не хмыкнул, не отстранил мальчугана от ведра, не пожалел для него целебного зелья.
Дед любил внука, ведь тот, несмотря на юный возраст был весьма смышлёным и расторопным. В свои шесть лет он умел остановить рой. Для того чтобы тот не улетел далеко, Игнатка забрасывал вылетевших пчёл землёй, после чего рой вынужден был привиться к ближайшему вязу. И тогда парнишка бежал к деду, чтобы сообщить о его местонахождении. И уже было делом техники для деда загнать рой в роевник и опустить его в холодный погреб, чтобы усмирить разгорячённых пчёл. Иногда рой, случалось, всё же прокарауливали, и тогда он улетал за многие километры. Семидесятипятилетнему деду приходилось исхаживать до семидесяти километров в день в его поисках, но и тогда он не ругал внука, понимая, что даже взрослому не всегда под силу остановить рой. Дед уважал мальца ещё и за то, что тот мужественно сносил пчелиные укусы, когда надев москитную сетку, помогал окуривать ульи.
Подросшему Игнату стали доверять ещё более серьёзное дело — водить лошадей в ночное. Это было любимое занятие всех мальчишек деревни. Верхом на лошади без всякого седла, они ощущали себя покорителями мира. И хоть набивали на худых ягодицах синяки об обтянутый лишь кожей конский позвоночник, а холод под утро пробирал до дрожи, Игнат и его товарищи ни за что не променяли бы эти прогулки верхом в предутреннем тумане на спокойный сон на тёплых полатях.
Ходил Игнат, как и его братья и сёстры, круглое лето босиком и лишь осенью, когда лужи прочно схватывались льдом, в лаптях, а зимой - в валенках. Другой обуви у детей не имелось. Свои первые сапоги парнишка заработал сам уже в девять лет, добывая и сдавая в специальную приёмную контору шкурки различных зверьков — белок, кротов и даже крыс, которых он отлавливал всё лето. Дед не без гордости сводил внучка в сельпо, дабы выбрать добротные сапоги, которые должны были послужить позднее и его братьям.
Игнат первым из детей пошёл в школу-четырёхлетку, первым одолел азбуку и... влюбился в книги. Он выучивал наизусть целые поэмы, с удовольствием цитируя их везде, где придётся, но первыми его слушателями были, конечно же, его родные братья и сёстры.
На любовь к учёбе не повлияла даже необходимость добираться в школу за пять километров, да ещё через лес, где за время войны расплодилось множество волков. И хоть ходил он не один, а с друзьями, натерпелись они страху за четыре года - волки частенько сопровождали ребят. Как голодные хищники не порвали их, оставалось загадкой. Отчаянные пацаны умудрялись всякий раз отогнать страшных зверей от себя, но иногда в этой борьбе страдала их одежда. И тогда мать нещадно ругала Игната, не подозревая даже, что могла потерять своего ребёнка навсегда.
Мать можно было понять. Ей-то доставалось больше других. С раннего утра приготовив детям поесть, накормив цыплят и подоив корову, она уходила на работу на ферму, а после двенадцатичасового рабочего дня, натаскавшись вёдер с молоком, кормом и навозом, уставшая и голодная, она вынуждена была ещё и дома пахать за всех. Дети просили есть, их скудную одежонку надо было стирать, штопать, да и шила мать всё сама из собственноручно сотканного полотна, так как ни тканей, ни одежды в деревню практически не завозили, да и покупать-то всё это было не на что. А ещё она сама косила траву летом и ходила в лес за дровами, сажала овощи и лён, который требовалось не только вырастить, но и высушить, вытрепать и скрутить нить, из которой затем и ткалось полотно. Каждая тряпочка носилась не то, что до дыр - по окончании срока службы из остатков делались прихватки, ставились заплатки на прохудившиеся места в одежде, шились игрушки детям.
На ферме мать ценили. За свои успехи она не раз выдвигалась в передовики. О ней писали в газетах. Дети же были предоставлены сами себе. Однажды самая младшая Игнатова сестрёнка выбрала из горшка и съела весь горох, только что выкаканный собственнопопочно. Парнишка поздно заметил её трапезу. Пришлось срочно отмывать сестру. Рассказывать матери об этом случае он не стал, дабы не навлекать на себя лишний раз гнев матери.
В училище Игнату нравилось. И в первую очередь то, что кормили, как на убой. Питались ученики ФЗУ в столовой, в которой все столы покрывались белоснежными скатертями, а молодые официантки были одеты в белые кружевные чепчики и передники.
Заставлять учиться Игната нужды не было, в отличие от многих его сотоварищей, предпочитавших занятиям прогулки на свежем воздухе. Некоторые из них даже связались с блатными, начали курить, хулиганить. Игнат тоже быстро пристрастился к папиросам, а вот общения с блатными сумел избежать, стоило дать одному из них как следует в зубы, когда тот попытался втянуть парня в свои криминальные делишки.
Первый порыв - помочь матери, забылся довольно скоро. К хорошему быстро привыкается. А вот мать никак не могла до конца поверить, что у её сына всё хорошо, поэтому высылала ему мясо, когда забивали поросёнка или резали курицу (К тому времени деревня окрепла, поднялась, разжилась живностью), старалась отправить с оказией яиц и молока, каждую осень Игнату привозили от неё мёд и картошку. При этом младшие дети дома сидели на постной похлёбке, с голодухи иногда съедая и поросячью еду. Но ведь они были рядом и мать всегда могла подкормить их чем-нибудь, а за ребёнка, находившегося далеко среди незнакомых взрослых людей, было боязно. «Одним ртом меньше» - для неё эта поговорка отзывалась болью в сердце за своего первенца. В родительском доме Игната вскоре заменил брат-погодка. С ним мать старалась вести себя мягче, жалея, что недодала старш;му своей любви.
В каникулы Игнат приезжал домой с подарками, для деревни экзотическими — копчёная колбаса, майонез, головка сыра и огромный арбуз были обязательным ассортиментом. Даже через сорок лет он не мог приехать в деревню с пустыми руками. И уже внучатые племянники ждали с нетерпением, когда же дед Игнат разрежет на их глазах самый большой и самый спелый сахарный арбуз.
Игнату тоже не хватало материнской заботы, и хоть ругала она его дома по любому поводу почти каждый день, только вдали от родных мест он начал понимать по-настоящему, насколько ей было трудно. Памятуя, как часто мать выражала своё недовольство им, Игнат всеми силами старался оправдать её ожидания и заслужить похвалу взрослых, будь то в учебных классах или на производстве. По сравнению со своими сверстниками он оказался очень ответственным. Трудился отчаянно много, а в свободное время читал, вернее, «проглатывал» книги одну за другой. Примером всей жизни Игнату послужил Павел Корчагин - герой романа Николая Островского «Как закалялась сталь». После прочтения этого произведения девизом жизни парня стала идея: «Раз Павка смог, то и я смогу».
Современные исследователи полагают, что описанное Островским было не под силу ни одному, даже самому здоровому, самому сильному человеку на Земле. Но кто б вовремя рассказал об этом Игнату! Он никогда и ни при каких обстоятельствах не относился к себе снисходительно, никогда не рабатывал вполсилы, всецело отдаваясь общеполезному труду.
Работал Игнат не покладая рук и всю последующую жизнь - всё для семьи, всё для дома. Всё для других. Беречь свои силы и здоровье не научился совсем, напротив, нещадно подгонял себя, будто боялся чего-то не успеть. Он собственноручно построил дачу, баню, гараж, как делали это многие в те послевоенные годы, но, впрочем, не все. Вот и надорвался. Подорвал нервную систему. Потерял голос. Лишь вера в жизнь сохранила его в ситуации, когда все другие пережившие подобное покидали этот мир один за другим.
Вероятно, поэтому операция его прошла успешно. Очень достойно пережил пациент и выматывающие курсы химиотерапии и сеансы облучения. В результате всех процедур он остался в живых, но стал инвалидом. Говорить мог только шёпотом. Когда его вывели на пенсию, надо было находить новое приложение своим силам, что Игнат Васильевич и не преминул осуществить — стал плести на продажу сначала корзины, которые и раньше изготавливал для близких и родных. Набив руку, начал пробовать плести мебель — поначалу грубую, садовую, затем, набравшись опыта, и более изящную салонную. Так получилось, что в своём нынешнем состоянии он сумел найти нишу, которая кормила его намного больше, чем работа на заводе по девять часов в день. И не одного его кормило хобби. Сын быстро включился в работу, перенял у отца секреты мастерства, а вскоре семейный бизнес расширился, окреп. Стали набирать по деревням умельцев для работы в мебельных мастерских. Платили справно, не жалели денег на оплату труда сотрудников.
На заводе, где прежде трудился Игнат Васильевич, известие о болезни начальника инструментального производства встретили по-разному. Для руководства это была значимая потеря, без него начальство оказалось, как без рук и долго ещё подыскивало кандидатуру на освободившееся место. Подчинённые же разделились на два лагеря. Одним до слёз было жалко начальника. (Таких оказалось большинство). Другие же злорадствовали: «Ну вот, доорался, матерщинник треклятый».
Руководитель и впрямь был невыдержанным на язык, да и в проявлении своих эмоций ничуть не стеснялся, чуть что не по нём, срывался на крик, особо не выбирая при этом выражений, зато и вопросы решал, как никто другой. После таких взбучек работники начинали проявлять чудеса усердия и внимательности, а на таком точном производстве, как инструментальное, без этих качеств было не обойтись. По-видимому без стимула, то бишь «без палки» наш человек трудиться не может. Без неё ни одно дело не продвигается, как ни крути.
Вы только посмотрите, что творится в наш век обходительности и к чему привела борьба за права человека. Никогда ранее человечество не захлёстывало такое количество безответственности. Аварии по вине человека стали нормой, равно как и появление во всех сферах жизни различного рода махинаторов. Не стесняются обижать ни стариков, ни детей. Да и преступления похлеще уже не воспринимаются как нечто исключительное, даже к ним мы, к сожалению, стали привыкать.
Но вернёмся «к нашим баранам».
Именно жизнелюбие помогло Игнату Васильевичу справиться с тем, отчего все другие, пережившие подобное, уходили один за другим. Он увидел внуков, а потом и правнуков, а как говорят в народе, все грехи прощаются человеку, если он дожил до правнуков.
Значит, человек этот прожил праведную жизнь, мостя её себе трудами великими. Ведь даже намерение «целует» Господь, а уж за деяния поощряет как следует от щедрот своих. Игнат Васильевич часто рассказывал близким, что он один из всех, с кем столкнула его судьба тогда, в больнице, выжил в сражении со страшным заболеванием.
«Деда, а как так получилось, что все умерли, а ты выжил?» - спросил его однажды восьмилетний внук.
«Да я даже и не думал, что могу умереть. Боролся, и всё. Потому и выжил, наверное. Знаешь, малыш, если верить во что-то очень-очень сильно, то всё обязательно получится. Это тебе я говорю, дед твой Игнат».
1.02.2014г.