…- Шелест давно умерших листьев заставил меня обернуться. Пегая лошадь с небольшой звездочкой оказалась передо мной. Я хочу дотронуться до нее, но ничего не делаю. Этот осенний лес мне незнаком, кажется я здесь впервые. Она внезапно убегает от меня. Откуда-то я знаю ее кличку, но не могу разомкнуть губ, не могу позвать ее. Мои босые ноги не чувствуют сырой земли, сосны давят на меня, мне становится тесно среди них, спертый воздух, тишина угнетает сознание.
Просыпаюсь раз за разом от страха, от ледяного пота, от жара, сбрасываю одеяло, открываю форточку и пытаюсь выпить весь воздух залпом.
- Хм, интересный сон. Лошадь, возможно, значит… Хм… Продолжайте.
- Вот уже три года этот сон не дает мне покоя.
Да, вряд ли этот напыщенный бородатый старик разбирается в лошадях. Интересно, как он себе представляет пегую? Хотя и его умение толковать сны у меня не вызывает доверия…
- Всегда мечтал жить в мире, где нет полутонов, где только ясность: черное и белое. Вот здесь - правда, здесь – ложь. В итоге у меня было две жизни: первая – мы рядом, вторая – мы вместе. Три года работать рядом друг с другом и ничего не сказать о тех чувствах, которые сразу появились где-то внутри, но добрались до головы лишь к экватору…
- К экватору – это спустя полтора года?
- Да.
- Так и запишем. А «мы» - это кто? Где вы, говорите, работали? Продолжайте.
И этого идиота мне советовала Эмили? Она к ним часто обращается и, как мне казалось, знает в них толк.
- Вы знаете, делать бухгалтерские отчеты, а тем более для чужих компаний, не самое приятное дело, но этим мы зарабатывали на жизнь в «Зейц и партнеры». Говоря «мы», я говорю обо мне и Оле. Она окончила курсы после театрального училища. В Вену они мигрировали всей семьей, но отец оставил их сразу же после переезда, нужно было на что-то жить. Про карьеру в театре можно было забыть. Я сам тогда еще не был известен и тоже вертелся, как мог. Мне приходилось разговаривать с моим соседом по столу, у которого вечно изо рта невыносимо пахло какими-то «убийственными» сигаретами и кофе. Я это делал, чтобы смотреть на нее в полглаза, создавая ауру внимательного собеседника.
- А как его звали?
- «Красавчик» Франц. Второе без первого никогда не употреблялось. Он близко общался с Олей. Однажды пригласил нас в консерваторию. Этот сукин сын считал меня своим другом. После концерта мы ходили пить кофе. Это даже начинало превращаться в традицию. Я был рад складывающейся ситуации. Они о чем-то разговаривали, но я не слушал, так как смотрел на ее волосы, родинку над губой, на губы.
- Вам нравилась ее родинка?
- Да.
- Продолжайте.
- Родинку она потом удалила. Я не сразу заметил это, видел ее, несмотря на ее отсутствие, наверное. В третий или четвертый поход, точно не помню (как же, «не помню»), набравшись смелости и проявив инициативу, я пригласил всех в ресторан, но Оля, не скрывая улыбки, ответила: «Я не голодна», - и быстро убежала домой. Мы с Красавчиком решили прогуляться по ночному городу. Я был угрюм, он болтал какую-то чепуху о любви. Потом признался, что они перед концертом пили кофе «на-е-ди-не с Олей». Акцент на первом слове. Мерзавец.
- Эмоции – это хорошо. Продолжайте.
Как же «хорошо», хорошо было бы головой в сугроб тебя вставить. Вот бы я посмеялся.
- Франца уволили через две недели. На его место пришел наш ровесник, Макс. Да, с Олей мы были ровесники, Красавчик был старше нас на четыре года.
- А за что уволили мистера Франца?
- На звонки он не отвечал, на работе не появлялся, вот его и списали.
- Хм.
- Олю перевели в другой отдел. Я видел ее иногда. Но так и не решался заговорить. Но в моих мечтах мы были всегда рядом.
- У вас были в это время близкие отношения с другими девушками?
- Да. Но думал я только о ней. Это все странно и сложно, трудно объяснить…
- Разберемся. Продолжайте.
- В мечтах я рисовал наше счастье, представлял, как мы вместе будем растить детей и рассказывать им о моей робости, как боялся подойти. Смеемся. Последний раз я видел ее на похоронах мистера Зейца. Она была больна. Анорексия или что-то в этом роде. Ее бросил парень, сказав, что у нее лишний вес. Здоровое питание, вегетарианство, клиника… Я б ей никогда не сказал такого. Оля сказала мне, что уезжает, так как компания развалилась, здоровье тоже и что работы ей никто сейчас не даст.
- Грустно.
- Жизнь, которой я никогда не жил и которая была мне дороже настоящей, оборвалась с ее отъездом. Мне всегда казалось, что однажды наступит тот самый день, когда она увидит в грустных, блестящих от подступающих слез, глазах все то, что мы прожили в моей душе. Страшнее осознания бессилия может быть лишь осознание бездействия, которое к нему привело. Будь я чуточку смелее, ей бы не пришлось страдать, быть на грани смерти. Она, посмотрев в мои глаза, положила на гроб белые лилии - Зейц их любил - и уехала. Сейчас у нее все хорошо. Говорят, стала известной артисткой.
- А вы?
- А что, я...?
Не стоило сюда приходить. Для кого это все? Для себя? Глупости. Для себя я все давно выяснил. Это Эмили, с ее: "Родной, может быть, сходишь?".
- На сегодня, пожалуй, достаточно. Следующий сеанс во вторник, в 19-30.
- Спасибо, доктор, до встречи.
- До свидания.
Шелест давно умерших листьев заставил меня обернуться. Я не заметил, как оказался на улице. Реальность исчезла в подворотнях ночного города, оставив за собой лишь блики тусклого оконного света. Домой возвращаться нельзя. Напишу Эмили, что останусь у Макса, а сам поеду в старый отель на углу Пратерштрассе и Линберг.