Праздник по-гвардейски
По моему глубокому убеждению, у приезжих студентов большая часть студенческой жизни происходит в стенах общежития. И только меньшая – в аудиториях, лабораториях, спортзалах... Так что москвичи в этом смысле многое теряют.
В нашем пятиэтажном общежитии студенты жили, как правило, на верхних этажах здания. Первый этаж полностью, почти весь второй этаж и даже часть третьего занимали сотрудники института (в основном - работники учебно- производственных мастерских). Скученность у них была огромная, в некоторых комнатах жили три поколения – родители, работающие в институте, их выросшие дети и маленькие внуки.
Совместное проживание студентов и сотрудников на втором этаже в конце концов привело к скандальному происшествию, которое не случилось бы, живи в здании одни студенты.
Я позволю себе разместить на этом месте некоторое обобщающее рассуждение, предваряющее следующий рассказ об истинных событиях, случившихся в нашей общаге.
Как бы случайно ни формировался состав жильцов в комнатах общежитии, обязательно оказывалось, что в одних комнатах все прилежно учатся и во-время сдают сессию, а в других - вместо учебы играют в карты, пьют алкотольные напитки и развлекаются с легкомысленными девицами. На мой взгляд, это происходит вследствие того, что в комнате или появляется вожак, который единолично диктует правила поведения всей комнате, или несколько единомышленников неосознанно объединятся и ведут за собой остальных. Вероятно, в гвардейке на третьем этаже собрались ребята, для которых главной целью было получение прочных знаний, и мне повезло, что я попал именно к таким ребятам. Конечно, в гвардейке на втором этаже большинство тоже составляли такие же прилежные ребята, как на третьем этаже, но там кроме этого имелся вожак, сумевший повести за собой кое-кого из менее устойчивых ребят.
На праздник 7 ноября в гвардейке на третьем этаже по предложению нескольких ребят, в том числе моему, заранее закупили не водку, а сладкое вино, из расчета бутылка на троих, хлеб и вареную колбасу. Вечером все жильцы комнаты собрались за столом. Кроме нас, был иностранный гость – студент-китаец из нашей группы Хуан Юй Мин, а также староста нашей группы Миша Никулин, проживавший в общежитии для иностранных студентов (их почему-то всегда селили не одних, а вместе с нашими ребятами. Очевидно, считалось, что так они лучше освоят русский язык.).
В гвардейке на втором этаже часть ребят тоже оставалась праздновать в комнате, а часть ребят разбежалась по гостям. Были в гвардейке и гости – девицы-любигельницы веселого времяпровождения. Чтобы девушки не покинули компанию раньше времени, кто-то запер комнату изнутри на ключ, а ключ якобы выбросил в окно.
Студент Юрий (фамилию я не забыл, но не привожу, поскольку не она является причиной произошедшего), проживавший в гвардейке на втором этаже, отмечал праздник в другом месте и вернулся к себе в комнату одним из последних поездов метро. Подойдя к двери своей комнаты, он попытался открыть дверь, но дверь оказалась запертой. Юра постучал, но никто не открыл ему дверь. Реакция на его стук была неожиданной: в комнате погасили электричество и принялись в темноте лихорадочно искать выброшенный в окно ключ (вариант изложения этих событий: в комнате еще до приходя Юрия было уже погашено электричество, а после его стука находящиеся в ней жильцы принялись в темноте дружно искать якобы выброшенный в окно ключ).
Не услышав никакого ответа из комнаты, Юра, находясь под воздействием выпитого им в гостях вина, начал стучать сильнее и сильнее, но дверь ему упорго не открывали. Наконец его спросили изнутри: - ‘’Кто там?’’, но Юра из одному ему понятных соображений отвечать не пожелал, а все усиливал и усиливал свои стуки, перейдя от ударов кулаком в дверь к ударам каблуком.
Шум, поднятый им, разбудил уснувших жильцов в комнатах рядом с гвардейкой, под нею и над нею, и во всех этих комнатах зажегся свет. В этой ситуации вожак, организовавший праздник, будучи озабочен тем, что может обнаружиться присутствие в мужской комнате после положенного часа девиц сомнительного поведения, принимает решение избавиться от вещественных доказательств, а именно: спустить девиц из комнаты на простынях вниз, на улицу. Тем более, что высота спуска небольшая; она равна высоте первого этажа плюс расстояние от пола до подоконника на втором этаже. Срочно связываются между собой несколько простыней, один конец связки опускается в окно, и девицы начинают по очереди спускаться на простынях вниз, мимо освещенных окон сотрудников, живущих на первом этаже.
Увидев ножки первой девицы на верхнем уровне своих окон, разбуженные ранее сотрудники, проживающие на первом этаже, приходят в неописуемый восторг и призывают жильцов соседних квартир присоединиться к ним, чтобы совместно наблюдать редкое небесное явление.
В результате все девицы были благополучно эвакуированы из гвардейки, а на следующий после праздника день партком, комитет комсомола и дирекция института были проинформированы о редкостном зрелище, виденном жильцами первого этажа общежития и имевшем явно не астрономические причины.
Особо отличившимся героям-гвардейцам грозило исключение из комсомола и института и выселение из общежития. Мы, их однокурсники, приложили много усилий, чтобы вместо исключения из комсомола они получили по строгому выговору, а вместо исключения из института их отправили на год в академический отпуск. Что касается выселения из общежития, то виновные перешли на нелегальное положение и продолжали в нем обитать на правах зайцев.
Вожака из гвардейки на втором этаже звали Евгением, сокращенно - Женей, но обычно называли Джеком. Про него в общаге рассказывали два анекдота.
Первый анекдот. Его рассказывали до праздника с девицами.
У Джека была привычка пользоваться чужими вещами: мылом, зубной пастой, бритвой, помазком и прочими мелочами, не спросив согласия владельца. Во избежание недоразумений, он старался это делал так, чтобы хозяин ничего не видел. Однажды он встал еще досвета, пошел в умывальную, побрился, умылся, вернулся в комнату и, не зажигая света, стал искать крем после бритья в чужой тумбочке. Нашел тюбик, открутил пробку, понюхал – запах ему понравился, и он хорошенько смазал содержимым свое свежевыбритое лицо. Крем начал быстро засыхать и стягивать кожу его лица. Только после этого Джек догадался включить свет и прочитать надпись на тюбике. Оказалось, что, по-ошибке, вместо крема после бритья, Джек смазал лицо клеем БФ.
Второй анекдот. Его рассказывали уже после праздника с девицами, предварительно спросив:
- Знаешь самый короткий в мире анекдот?
- Нет. Расскажи.
- Джек – девственник.
Лыжный кросс
Любимые студенческие анекдоты – это о том, как студенты сдают друг за друга экзамены и зачеты. Например, такой. Один профессор был известен тем, что принимал экзамены, не глядя на лица. Уставившись глазами в пол. Студенты одной группы упросили своего отличника сдавать экзамен за других:
- Он же все равно, кроме зачетки, ничего не видит.
Профессор поставил три пятерки, после чего отличник пошел сдавать экзамен за себя. И тут преподаватель воскликнул:
- Проклятые ботинки! В четвертый раз вижу их сегодня на экзамене!
В аналогичную ситуацию довелось попасть и мне.
До института я жил в Украине, в городе, где снег бывал не каждую зиму. Поэтому лыжник из меня был никудышний. А тут надо было в конце зимнего сезона сдавать лыжный кросс 15 километров. Зачет за кросс шел в зачет по физкультуре за весь семестр.
Дистанцию я прошел, но в норматив не уложился. А правило было суровое: не получишь зачет по физкультуре – не получишь стипендии. Еще раз или два раза (точнее уже не помню – с того времени прошло шесть десятков лет) я пересдавал кросс - и каждый раз с тем же плачевным результатом. Зима заканчивалась, снег в Москве с утра начинал подтаивать, ходить на лыжах становилось все труднее и труднее. Когда снег в столице совсем расстаял, сдачу норм перенесли из Покровско-Стрешнева, расположенного недалеко от института, в Опалиху, до которой надо было добираться на электричке.
Ребята в комнате переживали за меня, и тут Виталий Рыдов говорит:
- Ну, чего ты мучаешься, попроси Славика Кривошеева, он за тебя сдаст. Он ведь сибиряк, да к тому же у него по лыжам второй разряд. Для него лишний разок пробежаться на лыжах – одно удовольствие. Правда, Славик?
- Правда.
- Значит, договорились. Будет тебе зачет.
В очередной день сдачи кросса Славик записался под моей фамилией и после старта рванул так, как обычно привык ходить на соревнованиях. Тут же обнаружилось, что мы с ним не учли самого главного – того, что сдавать зачет пришли самые плохие лыжники. Вот они и приняли старт вместе со Славиком. Я тоже принял участие в забеге, но в списки соревнующихся не стал записываться.
Когда Слава прошел первый круг из трех, показанное им время вызвало восхищение судей. Но к концу второго круга, судейская коллегия оправилась от шока. Один из судей, придя в себя, спросил у Славика его фамилию. Как было условлено, Славик назвал мою. Это еще больше обрадовало судью и он поинтересовался, у кого из тренеров такой хороший лыжник занимается. Славик знал фамилию моего преподавателя и назвал ее правильно:
- У Гринина.
Чем еще больше обрадовал судью.
- А не кажется ли тебе, что я похож на Гринина?
- Кажется, - сказал Славик и побежал. Но не на последний, третий круг, а в обратном направлении, чтобы сообщить мне о том положении, в которое я с его помощью влип.
Постоянные пробежки на лыжах не замедлили сказаться. Когда я через пару дней после злополучного случая все же уложился в норматив, судьи потребовали от меня предъявить им после финиша мои документы, поскольку о нашем со Славиком трюке им всем стало известно.
Но самое смешное было потом, когда я пришел на занятия по физкультуре.
- Зачем тебе вздумалось это делать? – спросил меня Гринин. – Я ведь понимаю, что трудно сходу научиться ходить на лыжах. Поэтому я давно уже поставил тебе зачет.
Во время первой сессии, которую я сдавал, живя в гвардейке, имел место следующий случай. Кто-то из нас, студентов второго курса, заваливал сессию. Спасти его от неминуемой пары мог только больничный лист. Кто-то привел старшекурсника, чтобы он научил бедолагу, как получить больничный.
Консультация происходила так:
- А ну-ка сними рубашку, - приказал консультант. - И майку... Да с такой мускулатурой, как у тебя, запросто можно нагнать показания термометра до 39 градусов!
Помогла ли консультация или нет, я уже не помню.
Рядом с нашей гвардейкой была комната, в которой проживали дипломники. Как раз во время нашей зимней сессии они готовились к защите дипломов. Точнее тренировались, как будут их обмывать. В такие вечера до поздней ночи из их комнаты раздавались громкие голоса и пение. Приходилось стучать им в стенку, чтобы вели себя тише. Иногда это помогало. Когда они защитились и покинули общежитие, а мы зашли в их комнату, то увидели нарисованную чернилами на стене большущую карту Советского Союза с флажками в тех городах, куда их распределили. Над картой огромными буквами была сделана надпись:
‘’Спасибо царскому правительству за то, что продало Аляску!’’
Конец гвардейки
На втором курсе весь первый семестр я жил в гвардейке. В январе 1956 года я сдал сессию на повышенную стипендию и поехал на зимние каникулы к родителям в город Смела, расположенный в Украине. Мама, как обычно, уговорила меня задержаться дома, считая, что по возвращении я, сдававший экзамены и зачеты на одни пятерки, легко смогу наверстать пропущенное.
Когда я вернулся после каникул, в гвардейках вовсю шли ремонтные работы. Посреди комнат устанавливали стены, чтобы получить из двух гвардеек четыре отдельные комнаты на пять человек каждая. А пока, до окончания работ, ребят из моей комнаты расселили по другим комнатам.
Я не знал как мне быть, ведь я до этого жил в общежитии зайцем. Ребята советовали пойти к Юрию Михайловичу, чтобы он сказал, куда мне идти жить. Я же считал, что зайцу опасно напоминать коменданту о себе. Но деваться мне было некуда, и я все же пошел к коменданту.
Юрий Михайлович встретил меня словами:
- Явился, наконец. А я тебя уже давно жду. И комнату для тебя хорошую приготовил. Пойдешь к четвертокурсникам, - и он назвал номер комнаты. – Ребята там хорошие, и тебе у них будет хорошо.
Так я попал к четвертокурсникам. Фамилия одного была Яковлев, второго Лазарев, фамилию третьего студента и имен всех троих я уже не помню. У них в комнате было намного уютней и чище, чем у нас в гвардейке. Да и сами ребята намного отличались от нас, второкурсников. Если для нас главным было вовремя сделать листы по черчению, вовремя сдать зачеты или экзамены, желательно на отлично или хорошо, то их уже все это меньше беспокоило. Они имели время и желание знать, что происходит в стране и в мире, что идет в театрах и о чем пишут писатели.
Это был февраль 1956 года. В стране проходил ХХ-ый съезд коммунистической партии. Однажды, когда мы уже собирались спать, кто-то из них сказал, что завтра будет еще один день работы съезда, но о нем в газетах ничего не будет сказано. Хрущев прочтет на нем секретный доклад, в котором расскажет всю правду о Сталине.
Я был ошарашен невероятными сведениями, которые мне довелось услышать. Будет день работы съезда, о котором ничего не будет написано в газетах! Будет прочитан секретный доклад, в котором будет рассказана вся правда о Сталине! И эти старшекурсники спокойно, не боясь, говорят об этом при мне, в сущности малоизвестном им человеке. Было чему удивляться.
Спустя семестр нам на закрытом комсомольском собрании зачитали этот секретный доклад Хрущева, разоблачающий культ личности Сталина.
Я уже писал, что скученность в комнатах, где жили сотрудники института, была огромная. Не удивительно, что, как только закончилась переделка нашей гвардейки из одной в две комнаты, в них тут же вселились сотрудники. Поэтому до конца семестра мы не могли расселиться по своим новым комнатам.
Совместное проживание с радистами
Сразу после ремонта нас с Витей поселили в 173 комнату, а спустя год переселили в 203-ю.
Списочный состав нашей комнаты не был постоянным. Сначала в ней проживали ребята одного со мной третьего курса: Виктор Снеговой, я (оба с факультета вооружения) и три радиста Слава Куликовский, Юра Бортяков и Володя Давыдов. Я был зайцем, остальные проживали в комнате официално. Бортяков был старостой нашей 173-й.
Радисты попали в наш (факультета вооружения) корпус общежития в результате хитроумных ходов институтского руководства. Дело в том, что стипендия на радиофакультете превышала стипендию на всех других факультетах нашего института. На 100 рублей (на 10 рублей после денежной реформы, проведенной Н.С.Хрущевым) на младших курсах. Это было немного, но для студентов весьма ощутимо. С ростом курсов, на которых мы учились, эта разница еще больше увеличивалась.
Для каких-то целей администрации института потребовались средства, и она придумала хитрый ход: решила часть радистов лишить положенной им добавки к среднеинститутской стипендии. Одной группе радистов-третьекурсников изменили название специальности (вместо радистов их стали именовать радиоконструкторами) и перевели на факультет вооружения, уменьшив при этом размер стипендии. Трое из радистов оказались в одной комнате с нами. Радисты-конструктора паралельно с учебой начали затяжную борьбу за возвращение на родной для них радиофакультет. В конце-концов они добились своего, но на это у них ушел целый год нервотрепки и более скудной жизни.
За этот год мы успели подружиться не только с жильцами нашей комнаты, но и со всей их группой (в основном москвичами). Это было связано с тем, что в нашей комнате находился штаб борьбы радиоконструкторов за возвращение на свой факультет.
После этого возвращения наступил период нестабильности, когда к нам временно поселяли студентов младших курсов, а те постепенно перебирались к своим однокурсникам. Я к тому времени уже официально получил место в общежитии, но не сразу. Поскольку мест в общежитии на всех приезжих студентов не хватало, институт снял помещения в одном из подмосковных домов отдыха, в котором отдыхающие должны были проживать в финских домиках. У этих домиков было дровянное отопление, днем в них интенсивно топили печи, а за ночь они почему-то остывали, да так, что вылезать из-под одеял не хотелось. По этой причине в доме отдыха в Опалихе многие комнаты оставались пустыми, поскольку желающих мерзнуть не находилось. Руководство дома отдыха и руководство института нашли обоюдно-выгодное решение: дом отдыха стал сдавать финские домики институту под общежитие. А потом уже морозостойкие студенты, пожившие за городом в финских домиках (и этим доказавшие, что действительно нуждаются в общежитии), получали место в обычном общежитии.
Вот в одном из этих домиков поселили и меня. Наступил буржуйский период моей биографии, во время которого я имел сразу же два места в общежитиях: одно официальное - загородное в Опалихе, другое – мое место в качестве зайца в городском общежитии. Таким образом, я был одним из немногих иногородних студентов, имевших одновременно и городское жилье, и дачу за городом.
Обычно я почти всю неделю жил в городском общежитии, откуда было очень близко до учебных корпусов, а на выходной ездил отдыхать в Опалиху, где были прекрасные места, засыпанные белейшим снегом, полнейшее отсутствие городского шума и где можно было дышать прекрасным свежим воздухом. Пару раз на выходные ко мне в гости приезжал Витя Снеговой. Он сделал кучу снимков, которые я потом по несколько штук с удовольствием посылал своим родителям. Особое впечатление на них произвел снимок, на котором я стою по шею в сугробе, а из сугроба торчит только моя голова. Родители никак не хотели поверить, что сугроб был в мой рост.
Вскоре после того, как радисты, одержав победу над администрацией, вернулись на свой родной факультет, они возвратились также и в общежитие своего факультета. К тому времени меня официально перевели из Опалихи в наше общежитие, и на освободившееся мое заячье место поселился мой двоюродный брат Зиновий Полонский, который поступил в институт после армии и поэтому был на три курса младше нас с Витей.
Забегая вперед, скажу, что через год мы (Виктор, Зиновий и я) побывали на уборке урожая на целине, а, когда вернулись оттуда, Зиновий предложил взять в нашу комнату Сашу Храброва, который также поступил в институт после армии, был нашим с Витей ровестником и также учился на три курса младше нас с Витей.
Вот в этом составе мы дружно прожили два года, пока Витя Снеговой и я не стали инженерами. Но и после этого наша дружба продолжалась, несмотря на то, что мы были распределены в разные города.
Женька Седов
Я любил поспать часок после обеда. Однажды, будучи еще на третьем курсе, я проснулся и увидел незнакомого парня, стоявшего посреди нашей комнаты и с удовлетворением рассматривающего свое отражение в большом зеркале нашего шкафа. Парень поворачивался перед зеркалом, принимал различные позы и, любуясь собой, вслух говорил сам себе:
- Интересно, защищу я кандидатскую к двадцати двум годам или нет?
Такой запрос немедленно вызвал во мне почтение к незнакомому гостю. Оказалось, что это был Женька Седов, еще один из несчасных радистов-конструкторов, проживавших в нашем общежитии, но на другом этаже и в другой комнате. Поскольку все остальные жильцы его комнаты были вооруженцами, а у нас проживало сразу три его однокурсника, Седов стал у нас завсегдатаем.
Вскоре после его первого явления мне произошло второе. Женька появился с бутылкой и заявил, что ему сегодня исполнилось девятнадцать лет и он пришел к нам это дело отметить. Поскольку в комнате были только мы с Бортяковым, имениник разлил поллитровую бутылку жидкости поровну в три стакана. Мы чокнулись, и я удивился крепости незнакомого вина. Наверное, мое удивление было написано на моем лице, потому что Седов спросил:
- Ты хоть знаешь, что ты пил?
- Какое-то очень крепкое вино.
- Ты пил не вино, а коньяк. И не просто коньяк, а КВ-ВК! Запомни!
- А что значит КВ-ВК?
- КВ значит Клим Ворошилов – Ворошилов Клим.
- Серьезно?
- Нет. КВ - это Коньяк Выдержанный, -засмеялся Юра Бортяков.
Как-то Седов появился у нас с пишущей машинкой:
- Смотрите, что я купил. Буду конспекты лекций перепечатывать. В шести экземплярах. Первый себе, а пять остальных на продажу.
- Какие конспекты?
- Определю, у кого в группе самые лучшие конспекты и буду их размножать. От желающих приобрести не будет отбоя.
Спустя очень небольшой промежуток времени Женька опять появился у нас в комнате:
- Братцы! Можно я у вас поставлю свою пишущую машинку?
- Нельзя, зачем нам в комнате лишний шум? Неси ее к себе обратно.
- Не могу. Они ее в ломбард отнесут.
Пока пишущая машинка находилась у нас в комнате, мы научились печатать на ней одним пальцем и, за отсутствием других адресов, стали отправлять своим родителям письма, напечатанные на машинке.
Однако очень скоро от этой затеи пришлось отказаться, поскольку получение таких ‘’официальных‘’ писем с адресом, напечатанном на конверте, неизменно вызывало у наших родителей переполох, испуг и волнения: что услучилось с сыном, если нам из самой Москвы послана официальная бумага?
Затея с печатаньем конспектов лекций себя также не оправдала, причем сразу же по двум причинам: отсутствию желающих приобрести за деньги такие конспекты и быстрому остыванию самого Седова к собственному проекту.
Наша стенгазета ‘’Горчичник’’
В тот период, когда мы проживали вместе с ребятами с радиофакультета Юрой Бортяковым, Володей Давыдовым и Славой Куликовским, мы начали выпускать у себя в комнате стенгазету ‘’Горчичник’’. Хорошо помню один из первых комеров газеты под названием ‘’Мы‘’. Старостой комнаты в это время был Бортяков. Поэтому центральное место в номере занимал шарж на него. Под шаржем в качестве подписи была приведена дословная цитата из нашего старосты: ‘’Я возьму вас в ежовые рукавицы и установлю диктаторство (именно так: не диктатуру, а диктаторство), и вам станет холодно!‘’
Карикатуры на Давыдова и Куликовского требуют предварительного пояснения. У Славы Куликовского была роскошная шевелюра, что послужило причиной того, что однокурсники называли его Карлом, имея ввиду его внешнее сходство с Карлом Либкнехтом, одним из вождей немецкого пролетариата начала ХХ-го века. Мы же в комнате называли его ласково Карлуша.
Однажды Карлуша пришел с занятий и заявил нам: ‘’Оказывается, Либкнехта звали совсем не Карлом, а Вильгельмом‘’. (Действительно, отцом Карла Либкнехта был один из лидеров немецкого революционного движения Вильгельм Либкнехт.) Это неосторожное заявление Славы Куликовского было для нас подарком. На карикатуре Славка мучился над вопросом, кто он: Карл или Вильгельм?
В отличие от меня и Вити, приехавших в Москву из Украины, родители всех трех радистов жили в Подмосковьи. Поэтому часто на воскресенье кто-нибудь из них, а то и все трое уезжали в поселки, из которых приехали в Москву учиться. Как-то Карлуша съездил в свой поселок на свадьбу и рассказал следующую забавную вещь. На свадьбе посреди застолья жених сказал невесте:
- Пошли в клуб! Там уже танцы начинаются!
И оба покинули гостей.
Володя Давыдов постоянно пел один и тот же куплет из какой-то песенки, при этом неимоверно фальшивя. Поэтому у него была кличка Певец. Однажды наш факультет был приглашен девочками из педучилища на вечер отыха. Сначала был небольшой концерт силами профессиональных артистов. Среди прочих артистов, в концерте принимал участие популярный в то время драматический актер Трошин, исполнивший несколько песен из спектаклей. А потом начались танцы. Володя Давыдов пригласил танцевать симпатичную девушку, что тут же было отмечено всеми жильцами нашей комнаты. Но после первого же их совместного танца к девушке подошел Трошин и пригласил ее на танец. Девушка пошла танцевать с артистом, что расстроило Володю, и больше никого в тот вечер он уже не приглашал на танец.
Когда мы возвратились в общежитие, то хорошенько поиздевалсь над Вовкой на эту тему, делая в своих шутках упор на то, что знаменитый певец на вечере отыха не случайно пригласил танцевать именно ту девушку, с которой танцевал наш Певец, ибо почувствовал в нем конкурента на музыкальном поприще. Эта же мысль превалировала и в нашей стенгазете в очередной карикатуре на Давыдова.
Помню также одну из карикатур на меня (не в номере ‘’Мы‘’, а в специальном номере, посвященном мне и изготовленном исключительно Витей Снеговым по его собственной инициативе). Этот номер газеты назывался ‘’Красная розочка‘’. Дело в том, что мы съездили на пляж, где я так обжег свои плечи, что из-за боли ходил по комнате с мокрым полотенцем на плечах. А ‘’Красная розочка‘’ – это была популярная в то время эстрадная песенка.
Специальный выпуск газеты ‘’Горчичник’’ назывался ‘’Наши гости‘’.
Хорошо помню в этом номере карикатуру на Женьку Седова. На ней Женька сидит босой на полу и канючит:
- Братцы! Мне надо идти на свидание. Не одолжит ли мне кто-нибуть свои ботинки?
Его изношенные ботинки на рисунке стоят рядом с ним на полу. Ботинки явно ‘’просят каши‘’ (нуждаются в основательном ремонте).
- А какой номер ботинок ты носишь?
- Сорок первый, сорок второй, сорок третий...
- А сороковой подойдет?
- Подойдет! И тридцать девятый подойдет. Лишь бы были целые.
Вот такой диапазон у обычного студента: сегодня он пьет коньяк КВ, а завтра вышагивает в ботинках, нуждающихся в хорошем ремонте.
Нашими постояннми гостями были в основном ребята-москвичи из группы Бортякова, Давыдова и Куликовского. Поскольку, как я уже говорил, наша комната была весьма удобна для встреч при разработках планов при борьбе за возвращение на радиофакультет. Из москвичей до сих пор помню Зою Крупенину, старосту группы, и Данилу Новикова. Даня был в группе самым толковым, самым успешным в освоении нового материала и непререкаемым авторитетом.
Помню, что однажды номер ‘’Горчичника’’ был целиком сделан нашими гостями по инициативе Зои и Даниила. В нем они критиковали личный состав комнаты за то, что в выпуске газеты был большой перерыв. Этот номер меня очень обрадовал, ибо он означал, что стенгазета нашей комнаты интересна не только нам, но и тем, кто бывает у нас.