По краю пустого поля бежит довольно большой смерч и крутит сухие кукурузные листья. Внизу – пополам с пылью, а повыше пыль уже не долетает. И листья сначала возмущённо шипят, а после, подлетая в яркую синеву, замолкают удивлённо и радостно и думают: «Мы чайки! Немые золотые чайки мы! Мы в самое синее небо летим!»
Издалека листьям завидуют вороны, завидуют разные пакеты, бумажки и другие листья, не подхваченные смерчем. И я тоже завидую. Немножко. Они-то летают, а мне вот некогда. Весь в делах я, весь такой офигенно важный…
Мне нужно переводить важную статью, таскать от колодца важную воду и с наиважнейшим видом подметать двор. А, и козу вести ещё. Козу – особенно важно. Она с утра вдруг принялась орать. Что-то такое по-французски, с ужасным, правда, акцентом. Кажется, это из Лары Фабиан, я по радио слышал как-то. «Жётээээмё…» Влюбилась опять, зараза. Придётся вести к козлу…
Ну ладно, что уж там. Свожу. Её можно понять, в общем. Такая осень – самому впору влюбиться. Солнечно, тепло, ветрено, слегка суматошно, шебуршливо, дымно, золотисто, горьковато-весело. Как тут удержишься?
Детсадовская группа вышла на прогулку в парк и ревёт какие-то зверские марши. Это их вон та тётка научила, не иначе. Она и сама глотку рвёт, и бедных детей этому ужасу научила тоже.
Я знаю, знаю – это она от страха. Боится, что и её околдует это шалый, блаженно-яростный октябрьский день. Закружит, подбросит в небо, заставит стонать «жётээмё»…
- Ралисадимитивна! Смотрите, там дядя полетел! Вот тот, в очках! Смотрите, смотрите, летит! Ой, за дерево зацепился одной штаной… Ралисадимитивна, а тот дядя говорит слово «блин» и ногами дрыгает!
- Дети, не смотрите на дядю. Дядя глупый.
Ну… Тут она права, положим. Это ж надо было так. По-дурацки, блин. Это я просто не тренировался давно…