А правда, в чем? Ну вот, хотя бы в этом:
один напишет про самых своих близких такое трогательное, что сам зарыдает, а я читаю и зеваю. А другой про какую-то железную коробку на колесиках расскажет, и я заплачу:
Песенка о московском трамвае
Раскрасавец двадцатых годов,
позабывший про старость и раны,
он и нынче, представьте, готов
нам служить неустанно.
Он когда-то гремел и блистал,
на него любоваться ходили.
А потом он устал и отстал,
и его позабыли.
По проспектам бежать не дают,
в переулках дожить разрешают,
громких песен о нем не поют –
со смешком провожают.
Но по улицам через мосты
он бежит, дребезжит и бодрится.
И с горячей ладони Москвы
все сойти не решится.
1969
Булат Окуджава
И вот ещё:
Москва все строится, торопится...
Москва все строится, торопится.
И, выкатив свои глаза,
трамваи красные сторонятся,
как лошади - когда гроза.
Они сдают свой мир без жалобы.
А просто: будьте так добры!
И сходят с рельс. И, словно жаворонки,
влетают в старые дворы.
И, пряча что-то дилижансовое,
сворачивают у моста,
как с папиросы искры сбрасывая,
туда, где старая Москва,
откуда им уже не вылезти,
не выползти на белый свет,
где старые грохочут вывески,
как полоумные, им вслед.
В те переулочки заученные,
где рыжая по крышам жесть,
в которой что-то есть задумчивое
и что-то крендельное есть.
1967
Булат Окуджава
О троллейбусе его все знают, а о трамвае нет. (Так мне почему-то кажется.)