На городских бульварах бушевал май. Уличные яблони – «дички» цвели безумно-белым цветом. Настроение зашкаливало выше верхнего предела. Коля Свистунов нёс домой зарплату за два месяца. Перестройка была на излёте, и родной завод давно уже пытался перейти на натуральную оплату со своими рабочими. И с инженерами, впрочем, тоже. Зарплату выдавали курами, консервами, даже водкой. Но впервые за полгода выдали деньги. Слово «деньги» без прилагательного «живые» давно уже никто не произносил. Иначе непонятно было, что имеется в виду – рубли вожделенные или пресловутый «бартер», натуральный обмен то есть.
Так вот, Коля нес домой четыреста рублей «живых денег». Четыре пачки новеньких рублёвок. По сто рублей каждая. Видимо, Правительство решило все же напечатать. Чтобы выпустить пар, так сказать. Чтоб не лопнул раньше времени нарыв пролетарского гнева. Коля даже ощутил запах монетного двора, когда кассир, взглянув на его подпись в ведомости, выложила ему перетянутые пачки новеньких купюр и горстку мелочи.
Свистунов шёл прямо домой, как верёвочку натянул. Никакого пива, никуда с такими деньжищами. Только домой! От хорошего настроения мелькнула мысль – цветов Люсе купить. Безжалостно прогнал прочь. Завтра куплю! А сейчас и без цветов рада будет. Он представил себе, как по одной пачке выкладывает на стол деньги: одна пачка, вторая… третья… четвёртая. Люська делает выразительно-круглые глаза и бросается его целовать: « Коля, ты у меня самый-самый!» Потому что Люська от безденежья страдала больше всех в семье и, если Свистунов приносил домой вместо рублей коробку консервов «Килька в томате», то у ней голова болела – как вкусно накормить семью, как одеть дочку?
Вошёл в квартиру. Люси ещё не было. Вспомнил – она предупреждала, что зайдёт к маме. Хорошо, сюрприз немного откладывается. Он наберётся терпения и подождёт.
Коля снял рубашку. Умылся. Расхаживал по комнате, поигрывая мускулами и армейскими татуировками, босиком, в джинсах и в майке, обтягивающей его гимнастический торс. Вспомнил – надо бы перекусить. Достал из холодильника банку консервов. Увидел бутылку водки. Вот! Теперь можно и выпить, теперь он дома. Не стал искать рюмки, налил в чайную чашку, выпил. Сегодня даже надоевшая килька казалась вкусной. Выпил ещё раз. Настроение поднималось.
Он посмотрел на лежавшие на столе деньги. Удивлять, так удивлять! Распечатал одну пачку, разложил на столе. Осталось место ещё для ста купюр. Заполнил его. Красота! Жена войдёт, обомлеет. Третью пачку разложил на кухонной тумбе. Четвёртую – на двух табуретках.
Раздался звонок. Люся! Наверное, от мамы, с полными руками – ключ трудно достать. Метнулся открывать – сосед. Старый склочник и самогонщик.
- Коля, я чего попросить хотел, у меня мясорубка сломалась. Не одолжишь на часок мясорубку?
Ещё утром Коля его бы просто послал, потому что у соседа не то, что мясорубки, зимой снежку с балкона не выпросишь, да и кляузу его последнюю ещё не забыл Свистунов. Но сейчас душа Колькина пела.
- Заходи, Сидорыч! Сейчас найду.
Пошел на кухню. Открыл нижние ящики. Нашёл. Повернулся к выходу – в дверях стоял Сидорыч. Нет, он был не обомлевший, он был окаменевший. Глаза белые, рот открыт. Увиденное на кухне его поразило как громом и лишило дара речи.
- К – коля, это ты… чего? … где? Печатал, что - ли?
Захмелевшего Свистунова понесло. Он просто не мог сдержать себя.
- Печатаю, Сидорыч! Вот разложил на просушку. Целый день работал в поте лица, аж станок перегрелся. Да и краска кончилась. Завтра с утра за краской.
У Сидорыча судорогой свело челюсти и левую половину лица.
- Ну, ты будешь брать мясорубку? – Коля ткнул соседа в живот алюминиевым агрегатом. Тот не мог оторвать взгляд от купюр, разложенных на просушку.
- А этот… аппарат-то, что? Сам смастерил на заводе?
- Да нет, Сидорыч, зачем эти заморочки? С завода вынести трудно. Купил на барахолке. Там сейчас всё можно купить, даже автомат Калашникова, не то, что какую-то печатную машинку! Ну, давай, давай иди! У меня сейчас Люся придёт. Деньги считать будем.
Он вытолкал изумлённого соседа с мясорубкой на лестничную клетку. Вернулся в комнату. Ещё немного выпил. Через пятнадцать минут раздался звонок. Ну, наконец-то, пришла!
Не успел он открыть дверь, как та прямо-таки выстрелила в него, ударила в лоб, чуть не слетев с петель. Коля упал. С криком: «Лежать! Не двигаться!» влетели четверо с автоматами в милицейской форме. Один встал над Свистуновым. Другие метнулись в комнаты и на кухню. «Всё чисто!» - раздалось из комнат. Из кухни: «Есть! Точно деньги! Ещё свежие!»
На Свистунова надели наручники. Посадили на пол спиной к стене. Коля от удара в лоб дверью протрезвел и обрёл, наконец, своё нормальное настроение и ясность мысли: «Сидорыч позвонил! Козёл старый!»
- Ну, соколик! Колись! Где остальные бабки? Где подельники? Где печатный станок? – спросил один из автоматчиков, саданув Свистунова ботинком под рёбра. – Давай, давай! Шевели языком! Не то всё здесь перевернём, и в изолятор приедешь с отбитым ливером.
Коля не хотел, чтобы ему отбивали «ливер». Он начал «колоться».
- Всё скажу, мужики, не надо ничего переворачивать! Здесь ничего нету. Станок в соседней квартире спрятан. Хозяин знает где.
Трое с автоматами ломанулись к Сидорычу…
Коля приехал домой под утро на такси. Мятые рубли – будь они прокляты! – лежали во всех карманах. Пятидесяти рублей он всё же не досчитался. Но Люська всё равно была рада: плакала, обнимала и целовала его, и совсем не за рубли эти, а от счастья, что живой вернулся. А то соседи такого наговорили, что вернётся, мол, её Коленька лет через десять. А подельника его, Сидорыча, змея ухватистого, и вовсе расстреляют.
У Сидорыча из квартиры изъяли два самогонных аппарата: один стационарный, а другой переносной – на дачу не успел унести, десять трёхлитровых банок самогона, да бутылок штук сорок. Милиционеры – то за годы перестройки обыскивать научились весьма профессионально, так что в матрасе у Сидорыча нашли деньги – три тысячи рублей, а может и больше. И вкатил ему советский суд два года условно за самогоноварение в особо крупных размерах. После этого он тихий стал: с соседями не скандалил и жалобы никуда не писал.
А к Свистунову прилипла кличка - «Фальшивомонетчик», да так намертво, что спустя тридцать лет с лишком бабушки во дворе судачили: «Слыхала, Мария, у Кольки – фальшивомонетчика внук из армии пришёл!»
Так что думать надо, прежде чем шутки шутковать! Даже если от радости в зобу дыхание сперло.