Все мы хорошо знаем здание железнодорожной больницы. Это современное здание окруженное небольшим парком. Сегодня у центрального въезда на территорию больницы мы видим дерево долгожителя-липу во все стороны раскинувшую свою прекрасную крону. Липе 160, возможно и более лет… Попробуйте вспомнить, что было на этом месте раньше? Что вы помните? А собственно и припомнить нечего, эта больница как будто всегда тут и была…
А между тем, еще во времена Петра Первого это место было занято лесом и носило в ту пору название "Урочище Селиховой рощи". Но уже в начале 1800-х годов освобожденный от леса большой участок земли был выдан некоему богатому помещику Мацневу. На этом участке помещик построил себе двухэтажный дом. Вокруг дома был высажен сад, разбиты цветники. Под домом имелось глубокое подземелье, по словам историка Г. М. Пясецкого, там томились провинившиеся его крепостные. При доме Мацнев содержал театр из своих крепостных, но театр успеха не имел и существовал недолго. В те времена улица 3-я Курская носила его имя, а современная улица Русанова называлась Мацневским переулком.
Так чем же запомнились современникам помещики Мацневы? Отец Спиридон Тимофеевич Мацнев слыл изрядным скопидомом и скаредой. Люди дали ему прозвище "Спиридон - хлебная матка". Он стал прототипом гоголевского Плюшкина. Был он богат, имел до 8.000 душ крестьян и присоединил, женившись, наследство своей супруги, сестры известного любимца Екатерины II - Ланского. Мацнев бы хорошо известен в петербургском обществе, имел в этой среде много родственников и знакомых. Но трудно было опознать в нем богатого знатного барина, т. к. ходил он в грязном халате и грязных штанах, а также экономен был до скупости. Самый парадный его выезд в поле был в холстинном халате, облитом масляной краской, часто без седла, на одном потнике. Нравственности он был не высокой, со всеми ссорился и притеснял соседей.
Однако в России никто так не славился своими экономическими талантами, как орловский помещик Спиридон Тимофеевич Мацнев. Он служил секретарем в орловской провинциальной канцелярии, затем вышел в отставку и принялся хозяйничать, и в несколько лет нажил и заработал немалое состояние. Хозяйство его было почти беспримерное: ему были ведомы все нужды его крестьян, ни один из его крепостных ни за чем не должен был ездить в город, все нужное для себя он находил в экономии своего барина и все от него покупал. У Мацнева, надзор над всем был самый рачительный.
О старшем сыне героя Отечественной войны, Иване Михайловиче Мацневе, нам известно очень немногое, зато какое значимое это немногое! Как и отец, Иван выбрал военную карьеру, но служил недолго, уйдя в отставку в чине штабс-ротмистра лейб-кирасирского полка. Будучи несколько раз за границей, в Париже, он увлёкся полётами на только что начавших входить в моду воздушных шарах. В период Крымской войны (1854-1856 г.г.) Иван Мацнев находился в осаждённом союзниками Севастополе. Весной 1855 года над севастопольскими бастионами и над вражескими стоянками несколько раз появлялся аэростат. Управлял им находившийся в специальной «корзинке» отставной штабс-ротмистр. Он, видя с высоты расположение вражеских позиций, 15 мая 1855 года написал докладную записку на имя военного министра князя В.А. Долгорукова, предложив использовать воздушные шары для рекогносцировки вражеских позиций. Ни один из русских документов, по свидетельству первого историка отечественной авиации А. Родных, не сообщает нам о применении летательных аппаратов нашей армией при защите Севастополя, однако некоторые английские источники упоминают об использовании русскими войсками аэростатов для наблюдения за их позициями. Сумели ли защитники Севастополя воспользоваться этой информацией – нам неизвестно. Других сведений о себе Иван Михайлович Мацнев не оставил.
Что касается второго, младшего, сына, то о нём — отдельная и страшная история. Что же натворил Михаил Мацнев? Передо мной — «Дело о предании суду помещика Мацнева» за жестокое обращение с крепостными крестьянами. Дело начато 4 сентября 1856 года, а закончено 26 мая 1875 года, это пухлая папка почти в двести страниц. Вчитываюсь в официальные, бесстрастные строчки рапортов, донесений, допросов, и постепенно вырисовывается картина более чем полуторавековой давности.
Вступив во владение имением, Михаил Михайлович (4-й — таким по счёту Михаилом он был в своём роду, и так его называли в официальных дворянских бумагах) Мацнев почувствовал, вероятно, сильное головокружение от свалившегося на него богатства и власти.
Начинал с малого. Проявив недовольство крепостными, Мацнев без промедления отправлял их в рекруты без очереди или добивался наказания и отправки в Сибирь. Потом помещик женился, родилась дочь Софья, но остепениться Мацнев не захотел. Наоборот, распоясался так, что в события вынужден был вмешаться Орловский гражданский губернатор В. Сафонович. По его распоряжению штаб — офицер корпуса жандармов Орловской губернии Житков произвел следствие о злоупотреблениях помещичьей властью.
15 октября 1856 года им была подана губернатору краткая записка о поступках помещика. Процитирую из неё только часть свидетельских показаний.
«Тимофей Морозов показал: помещик Мацнев постоянно находится в пьяном виде и обходится с крепостными своими людьми бесчеловечно, а в последний год дошел до неистовства: мне выбил зубы, а на руке сломал палец. Вольнонаемную няньку Аксинию так же бьет, а барыню Софью Павловну бьет немилосердно. Крестьян разорил и довел их до нищеты штрафами денежными. Скот брал, свиней и все это потом продавал. Приказал мне кучера Андрея Герасимова раздеть до рубашки, потом заставил меня бить его по щекам и драть за волосы».
Федор Евсеев, 15 лет, повар на кухне, показал: «Барин пять раз меня бил, зубы и челюсти сбил на сторону, и зубы теперь не сходятся. Барин в три дня ведро водки выпивает, а как напьется, собьет с ног — и бьет ногами. От жестокости я бежал в лес, а когда вернулся, то меня камни заставили таскать на дорогу и плотину».
Давыд Тимофеев, 13 лет, показал: «от побоев барина я два дня в лесу скрывался, а на третий, когда от голода вернулся, меня высекли, а теперь третий месяц таскаю камни на дорогу. Барин меня за волосы, за уши, то кулаками, то чем попало бьет».
Аксинья Матвеева Веселова, воспитанница Санкт — Петербургского воспитательного дома, показала: «Барин Мацнев характера буйного и бьет всех, кто ему попадает. Бил и меня по зубам, а однажды с ног сбил и коленом придавил».
Про избиение и физическое насилие дали показания также Иван Шахурин, Василий Ефимов, Николай Гущин, Егор Скворцов, Алексей Емельянов.
Многие из них показали также, что барин за любую провинность по 5-10 рублей штрафа брал и многих крестьян из-за этого довел до разорения.
Если эти показания майор Житков выслушивал хотя и с отвращением, но, все же, с некоторым пониманием, то когда начались опросы женщин, он, навидавшийся уже разных преступников, всё-таки ужаснулся — от омерзения, услышав от них многочисленные признания.
Итог всем взаимоотношениям Мацнева с крестьянскими девушками и женщинами как бы подвел один из допрошенных, крестьянин Петр Гущин: «Если заметит барин у кого из крестьян красивую дочь, то берет ее на скотный двор и потом лишает девства, а смазливых баб заставляет мыть полы и творит с ними блуд».
Жена владельца имения, Софья Павловна, на первом допросе не хотела говорить о муже чего — либо плохого, но затем не выдержала и рассказала все.
«За честь мою и моей дочери не могу ручаться, пока буду продолжать жить с моим мужем. Он совершенно безнравственного поведения и бил меня до бесчувствия», — так в кратком изложении выглядят ее показания.
Этого перечня «гнусных злодейств» было достаточно, чтобы наказать Михаила Мацнева. Его, в конце концов, и посадили в тюремный острог, а потом лишили всех прав и сослали в Сибирь, но произошло это четыре года спустя, в 1860 году, когда о «художествах» помещика доложили самому Александру II.
Примерно в 40-х годах прошлого имение было продано Орловскому 1-му духовному училищу. Один одноэтажный рукав здания училища и построенная церковь окнами выходили в бывший Мацневский переулок. После революции училище было распущено. В 1920 году в его здании было развёрнуто инфекционное отделение (тифозный барак). В стране была эпидемия тифа. В 1921 году на базе инфекционного отделения открыта городская больница № 5, которая в 1922 году получила название: Городской больницы имени первого наркома здравоохранения нашего земляка Н.А. Семашко, которую теперь мы и знаем как железнодорожную больницу г. Орла. Нынешняя ее территория практически полностью сохранила размеры усадьбы.
Даже удивительно, скольким событиям очевидцем был самый обыкновенный сейчас больничный парк. На память приходит граф Каменский Михаил Федорович, так же бесчинствовавший в своем имении в Сабурово. Отчего эти люди были так злы, нетерпимы к окружающим, порочны? Наверное, это мы уже не узнаем никогда… Но мы можем учиться на их примере. Все их богатство не пошло в прок и расплата была неотвратима. Отец Мацнев умер от истощения, практически на мешке с деньгами, сын умер в ссылке. Графу Каменскому повезло еще меньше – его зарубили топором. Эти люди оставили свой след в истории, но принес он хоть кому то хоть капельку добра? Нет.