В наше тёмное время мы редко думаем о главном, ибо нам проще думать о второстепенном, абстрактном, пустом и прозрачном.
Множество мудрых фраз, то и дело осыпающихся на наши в меру светлые головы, не учат нас мудрости. А войны, длиною в целые жизни, не учат нас жить в мире.
Мы говорим, что помним. Мы верим в это, неуверенно перелистывая страницы памяти. Мы ведём тупым и тусклым карандашом по листу белой бумаги в надежде на то, что нечто светлое свыше исправит все бездумные, пустотные ошибки. И так каждый день этой короткой жизни.
Я до сих пор ярко представляю, как, сидевши на полу с иконой в слабой руке, считая секунды до момента истины, она встретила ту самую, последнюю на свете любовь, выжившую, спасённую, исцелённую. Святого врага. Прекрасного предателя. Чужого и любимого.
Как благостно, что мы властны над тем, что пишем собственным пером. Сегодня, на долю секунды, я мечтаю исцелить собственных героев, дабы подчеркнуть всё то, что лишь они смогут сказать пустому человечеству.
Ленинград пустеет, а война, оставляя пылающие, пропахшие смертью, следы, уходит на восход. Молчаливая луна провожала немца до скрипучей двери. Город до сих пор стонал от боли, что оглушало, сидящих в тишине, горожан. Уже не чужд далёкий выстрел. Уже не безразлична боль.
Их души поджигали берёзовыми спичками все, проходящие мимо. Они, вспыхивая ярко - оранжевым пламенем, всё крепче сжимали руки. Она всё также глядела в его стеклянные глаза и видела в них разрушающийся старый Свет. Они глотали воздух в унисон и падали от усталости на поразительные, непривычно тёплые перины, столь чуждые его рейховской закалке.
Они глядели на мир и видели главное. В минуты пиковой боли, спина к спине, голос в голос, немцы и русские, друзья и враги, свободные и пленные становятся единым.
Она дрожала в его руках, до сих пор упрекая себя в предательстве. Он всё также чувствовал Прикосновения тёплой спины к своей вражьей груди и чувствовал ту же незабываемую боль. Чужая страна. Чужая трагедия. Единая жизнь.
Каждый поворот беспощадной истории не способен убить теплоту души человеческой. Ни одна идеально расписанная идеология не сумеет подавить любовь. Ни одна вражда не стоит бушующих рек крови и карт, без условных границ.
Он верил, что сам пишет свою историю. Утром, он наблюдал за, залитыми солнцем, стенами, за нерассеявшимся боевым туманом, за сверкающими искрами негаснущих пожаров. Она глядела ему в затылок. И дрожала, дрожала.. Накинув на себя вермахтское пальто, она положила ледяные руки не его шею. Так они и глядели на вечный огонь, пытаясь спасти друг друга от вечной любви и бесконечного чувства сожаления.
Рушатся стены, забываются истории. Жаль, что они так и не спасли друг друга. Он верил, что сам пишет свою историю. Но эта история так и осталась недописанной, в маленьком домике блокадного Ленинграда.
24.09.14