Знаете ли вы, что сердце бродяги всегда наполнено восхищением
из увиденного им, и пускай его одежды порваны стремительным вре-
менем, и заплаты на него наложены кое-как, но душа его, отличающа-
яся пылкостью, растворена в чудесных мгновениях, и если эту душу
бродяги оголить где-нибудь в церкви перед амвоном сразу с мускули-
стым телом, то можно закричать от восторга:
— Вот это диво, чёрт побери!
Я люблю бродяг за вольность мыслей, за непокорность их, относя-
щихся к той когорте феерических людей, которыми обильно напичкан
мир нашей яркой фауны, перетаскивающих груз только весёлых слов.
Есть в чём-то схожесть и моей души с тем, о чём я выше сказал. Я
унёсся в воображении, что оживило для меня лицо милого, доброго
священника и физиономию проказливого вора, когда они улыбались
оттого, что я, безбожник, целовал крест, к которому прикасались губы
моей милой замужней артистки балета. Дальше картина памяти сме-
нилась другой, той, что теперь берегут в одном городе. Эта картина,
писанная мной красками на стене, изображает внешний облик моло-
дой девушки, ставшей женщиной благодаря моим стараниям. Давно
её нет в живых, но каждый год в тот маленький городок в одну кварти-
ру, где живут теперь чужие люди, приходит от меня посылка с цветами
и поспевает к вечеру того момента, когда за нами захлопнулась дверь
и мрак поглотил наши деяния. Цветы — это моя благодарность за вос-
хищение девушкой.
Я люблю цветы за их яркий смысл. Теперь я знаю, что и слова го-
рят огнями цветов, пылали они тогда, когда девушка, протянув мне
три гортензии, синюю, желтую и белую, сказала:
— Пусть вечный мрак не скроет тайн моей любви к тебе.
Теперь на том месте в старом саду клонят головы цветы, рассказы-
вая прохожим о ярких солнечных минутах моего пребывания наедине
с моей отрадой души. Цветы я посадил после, когда девушка внезапно
скончалась. А на кладбище я стал каждый год приносить три гортен-
зии и класть их на надгробье в день смерти и в день её рождения.
Эти все жизненные росписи с разными особами вдохновляют со-
зерцать то, что было давно. И вижу я концертные залы, друзей, всевоз-
можные пирушки и оргии, слёзы и горе и счастье.
Когда я углублён в свой внутренний мир, ничто не может отвлечь
меня от рыскания по воспоминаниям, где я увлечённо скрываю свои
фантастические и ажурные, непонятные тайны, запихивая их в закро-
ма молчания. И вовсе не замкнутость руководит таким моим духов-
ным поприщем. В такие мечтательные минуты, я, как отрешённый от
всего живого аскет, являю собой экзотически субтильное существо.
Вперив глаза в одну точку, размышляю, кого же я любил, какую? Они
были, как две капли красоты — сёстры-близнецы. Путаясь среди них,
путая их имена и лица, я однажды утром проснулся между их двух
обнажённых.
Мне кажется, что я прожил чью-то красиво-запутанную жизнь и
теперь, как приспособленец в тихой гавани, куда я приплыл по тече-
нию, спокойно анализирую, что получилось, а что погибло. А погибал
я неоднократно, то есть были все достаточно веские позывы для этого,
но сопутствующая мне удача выручала меня. Я знаю теперь, что испы-
тывает человек, когда в горло вдавлено лезвие ножа и вот-вот про-
ткнёт его насквозь, и к рукоятке уже стекают первые капли крови. Я
знаю, какой бывает горячий холод, когда человек зимой привязан в
лесу к дереву. Я знаю ощущение голода, когда вокруг изобилие яств. Я
знаю, почему человека красит рано приобретённая проседь.
Порой приходят такие мысли, от каких бывает стыдно и весело,
и приходится таиться поведать их сущность даже шёпотом какому-
либо надёжному другу, но проходят годы и замечаешь, что скрывал
явный вздор, необоснованные качества стыда, мизерность слов и
тогда откровенность открывает ворота замкнутости, чувствуешь об-
легчение, что всё-таки кто-то и узнал тайны твоего сердца и укорит
за их качество или же возблагодарит тебя за внутренние силы и ис-
кренность.
В полумраке она была похожа на звезду, кружащуюся среди вспо-
лохов музыки, но не холодной, туманной, уже осыпающей пепел, а с
лёгким тёплым румянцем и мне желалось взять её, оживлённую, на
руки и унести вдаль под сверкающим потоком уличных фонарей, и я
унёс её, ошеломив присутствующих на этом вечере, а она радостно-
смущенная украдкой смотрела на удивлённых развлекающихся людей,
обвив руками мою шею. Вкратце замечу, что она была несовершенно-
летней. И вот наутро второго дня разразился поток скандала родите-
лей со мной, который чуть было не смыл меня к порогу, за которым
люди в рамках закона приучены отдыхать от дрязг жизни, окружён-
ные сверхзаботой, но девочка, их, извините, женщина пятнадцати лет,
поцеловав меня при родителях утром, к вечеру куда-то исчезла и вот
уж долгие годы от неё нет никаких известий. Даже родители бессиль-
ны найти её. Куда она пропала?! Неизвестно!
Да, причудлив мир с его неожиданностями и сам я противоречив,
но ежели не быть таким, то и незачем жить в этом суматошном мире,
где всё меняется, где из мерзавца может получиться благородный поэт,
где из честного человека может получиться эгоист или же ненужный
отброс человечества. Мир меняется, и жизнь разукрашена причудами:
здесь мы видим иллюминацию печали, а рядом фосфорическую глу-
пость, здесь же свет радости меркнет перед лучами надежд, а всё это
освещает таинственный свет отчаянья и добра.
Теперь о дальнейшем скажу так. Под прозрачной тканью жизни
есть ошеломляющее тело, от которого можно стыдливо покраснеть.
Но нет, я высказываюсь весьма неопределенно, лучше я сразу позна-
комлю вас с тем, как я увидел тайную правду жизни своим взором и
как отдёрнул ширму того события больше положенного в тот момент,
когда интимность совершала излияния на брачном ложе двух душ.
Когда-то я мечтал, глядя на девушку: сквозь слёзы отчаянья я всё
ещё молю, только бы увидеть её, только бы она посмотрела в мою
сторону, и тогда, сломя голову, я кинулся бы с радостью умереть у её
колен. Но нет, она уходит всё дальше и дальше, и я опускаюсь в гус-
тую траву и целую её след. Перевёртываюсь на спину и вижу рассы-
павшийся по небу пух, как будто кто выбил его дубовым колом из пе-
рин всевышних святых. Ах, думаю я с упоением, вот бы на той перине
поваляться с любимой и осыпать её гроздьями ласковых слов.
Через несколько месяцев мечты мои рассыпались в прах. Девушка,
к которой я питал высокие чувства, от которой я рьяно домогался от-
ветного призыва любви, отринув меня, стала неофициальной любов-
ницей родного отца. Их обоих осудили. Её вскоре отпустили по при-
чине её беременности. Недавно я узнал, что отец, вернувшись из зак-
лючения, забрал дочь-невесту с ребёнком и отбыл с ней в неизвестном
направлении.
Вот друзья мои, в какие истории впутывала меня судьба, отпечаты-
вая на моём характере то строгость, то весёлость, то адские размыш-
ления, но по внешнему моему облику вы никогда не узнаете, что же
скрывается внутри меня. Всю жизнь вы не узнаете, к какой же скром-
ной невесте-мечте я мчался наперекор судьбе и со вздохом останавли-
вался видя, как она туманна и непокорна и вновь с немым криком от-
чаяния, скорби пытался догнать её, беглую от моего сердца, но всё
пытаясь настичь и постичь её я совершенствовался в выборе уловок,
хитрости, владением напряжения.
Можно взять такой пример: Однажды в одном городе мне пришлось
попасть на почтамт, я сел за широкий, полуовальный стол и что-то
начал писать. Закончив, я оторвался от писанины и заметил на столе
листки. Мне показались интересными первые строчки, и я бесцере-
монно подвинул их к себе.
Когда же я их прочёл (по-видимому, черновые наброски) мне при-
шлось молча показать все зубы, полные смеха. Какой-то шантажист,
мучаясь любовной истомой, упрашивал девушку, юмористически об-
зывая её непотребными словами, явиться немедленно на свидание в
условленное им место. Шантаж проявлялся в следующем: вроде бы
он видел её неоднократно во время любовных операций на кладбище,
и он может это вскоре обнародовать, если она не явиться, и так ловко
выставлял доводы, что девушка, по-моему, не должна устоять и покор-
но ответить на призыв шантажиста.
Меня, по причине своего большого природного любопытства, со-
блазнило ведать, что же последует в ответ на это письмо, и от прохо-
жих разузнал приблизительное место встречи. Но, а время я уже знал
из непечатного шифра.
А теперь начинается представление: сперва на фоне событий появ-
ляется фигура с сигаретой во рту. В сумеречном свете было заметно,
что она принадлежала мужчине, и как эта фигура мужчины с шумом
проследовала к намеченной цели. Его поступь была затейливой, вави-
лонской. В ожидании он зашёл в ограду могилы, где была широкая
скамья, и присел на неё, опёршись об ограду и, видимо, упился свои-
ми светлыми мечтами о предстоящем свидании.
Вдруг мимо бесшумно мелькнула фигура в саване, едва не задев
меня. С других сторон я также заметил движение своим приготовлен-
ным взором, и в ту же минуту вокруг шеи, туловища и рук сидящего
человека ловкими быстрыми движениями была обвита веревка и зак-
реплена за ограду.
При свете багровой луны они обмотали бинт вокруг его головы
так, чтобы не открывалась нижняя челюсть. Я подумал: «Уж не ожи-
дает ли и меня такая участь быть закреплённым?»
Но нет, фигуры в белом, молча закончив операцию, оставили ново-
явленного Христа распятым и бесшумно удалились.
Колеблясь, что же мне предпринять теперь, я всё же решил не то-
ропить время, а выждать, что же получится из такой ситуации.
Всё же есть большая прелесть в осенних ночах, когда погода ещё
балует поверхность земли своим мягким, бабьим дуновением ветерка,
смешанного из запахов различных увядающих трав, цветов, от кото-
рых уже не слышно ярких криков, от шуршащих падающих листьев.
Приятно сознавать, что осень ещё добра своими плодами и не плачет
злыми слезами, заволакивая туманной поволокой всё окружающее. И
подумал я тогда: вот уж скоро и придёт зима, будет холодно и что надо
будет поехать к моему другу на праздник его семьи, вспомнить вместе
с ним, как досталось ему счастье.
Мне до сих пор приходится волноваться, как тогда хохотала луна
звучным белым смехом и, падая на синие звёзды, заставлял их трепе-
тать пугливо. Юноша, мой друг, склоняясь над девушкой, лежащей в
снегу, утирал с её лица свои жалости слёзы, падающие на хрусталь её
молодости.
Мы не знали её, а было это неподалеку от местности, где пурга,
только что, растратив свои силы, улеглась на громадное ложе зимы.
Мы же, совершая хмельное паломничество со свадьбы домой, нашли
её, видимо, заплутавшуюся. Могу теперь с откровенностью поведать
о том, что мой друг женился на этой замерзшей в снегу Афродите.
Нагота богини, когда мы растирали её в жилище, покорила наши чув-
ства и вожделения. И теперь я с волнением говорю:
— Да пусть будет счастлив мой друг с такой незабываемой девуш-
кой, дарящей ему земное тепло, розовых младенцев и благодарную
любовь.
И тогда на кладбище я подумал: «Одни добиваются любви всю
жизнь от одной прекрасной особы, другие спешат завладеть помысла-
ми многих женщин. Один видит такое отношение к прекрасному чув-
ству, другой вознамеривается этак постичь любовь. И так далее: тре-
тий, четвертый... Но каждому человеку она нужна, в каком бы она не-
выносимом аспекте не приблизилась к нему. Ах, эта любовь, любовь!
И вот этот человек, что сейчас привязан, желал её испытать своим
способом».
Я иронически усмехнулся. Да я и сам был не чист в таких отноше-
ниях. Если всмотреться в зеркало прошлого, то можно увидеть улыба-
ющегося юношу с лукавым, карим озорным взглядом, игриво потуп-
лявшего взор при прохожих женского пола. О! Этот юноша мне нра-
вился за свои чудачества. Его в то время можно было найти распеваю-
щим на кухне в известном кафе, потом можно было услышать, как он
настойчиво изгонял тишину кладбища вихрастыми песнями. По вре-
менам и блюстители порядка угощались им, то есть, простите, не им,
а голосовыми связками молодого таланта. За гармонию звуков и та-
ланта воспроизведения их в пространство такого юного человека во
многих магазинах окружали заботой и хмелем, приговаривая:
— Кто у тебя на сегодня в очереди? — намекая на очередную де-
вушку.
Удивительно. Да что там магазины, представьте, детский сад, од-
нако и там слышалась мелодия того чудака. Ну, а если, в конце концов,
посекретничать, то можно выявить, что из-за скромности, попав в по-
стель к одной увлекательной немолодой особе, он своей песней при-
влёк внимание прохожих, в результате чего те полчаса под окном об-
суждали неверность жён в отсутствие мужей. Остаётся добавить, что
его голос, то есть мой, был предметом сенсаций в подвалах жилых
домов и клубах. В пивнушках пьяницы одобрительно и восхищенно
ругались, давая рецензии моему голосу.
Рассказываю я всё это к тому, что у иного человека, в особенности
в юности бывают такие задатки сумасбродств, что прямо ей-ей-ей. Но,
конечно, эти задатки, то есть склонности, в какую-то сторону могут
развиваться, а могут и погаситься, у меня по крайней степени харак-
тер стал степенный, вдумчивый, во все явления жизни. Ну, а когда-то я
кидался в омут с головой... Но обратимся к прошлому.
Нередко в то незабвенное время у меня консультировались девуш-
ки, пытавшиеся скорей стать женщинами. Я ублажал их вопросы с
большим объёмом наглядных чувствительных опытов и отпускал их
дальше в жизнь с любопытным толкованием о моём учении. В числе
консультирующихся имелись молодые, увёртливые еврейки, хищные
лихие цыганки, беспокойные слабые татарки, и вообще другие, неус-
танавливающиеся нежные нации.
Может быть, кто-то ухмыльнётся всему вышесказанному, случаям,
отступлениям ради философии, но всё, что уловил ваш слух, сжато в
поле жизни и брошено семенами пахучими на ваш разум, источая удив-
ления.
Сейчас я признаюсь, откуда и почему выбираю необычные явле-
ния жизни.
Однажды в грустный вечер, когда стёкол окон касались сентимен-
тальные слёзы осени, мы сидели понурые и предавались молчанию.
Вдруг кто-то робко высказал мысль, что было бы неплохо рассказать
всем понемногу о необычных историях жизни, личной конечно. Ста-
ли рассказывать о разных небылицах. Я был среди них самым моло-
дым, и, когда очередь дошла до меня, все скептически уставились в
мою сторону, понимая, что я ещё юн. И тогда я проворно встал, мет-
нув искры из глаз, и бросил с вызовом:
— К… годам моего существования я представлю вам множество
историй, отобранных у тайной жизни общества, а также моей. Я за-
кую их в пёстрые кандалы слов, переплету их крепкими правдивыми
нитями, ссученными из новелл о любви, рассказов о бессмертной жиз-
ни, этюдов о природе, трактатов о смерти, штрихов о разных причу-
дах, от которых вы будете показывать зубы, полные смеха, или крас-
неть и плакать от восторга или от отчаяния.
Я никому не рассказал, каким способом мне придётся добывать ин-
формацию для историй, но про себя решил отдаться на волю случая и
ни на йоту ему не препятствовать, короче, не заботиться о себе, куда бы
я ни попал. В то время я не знал, что можно поседеть от такой затеи.
В течение нескольких лет напряжённости (для других покажущих-
ся бессмысленных лет) мне удалось натренировать взгляд, ум, интуи-
цию и спокойно проникать в пыльные архивы душ, незаметно вороша
их прошлое, узнавая удивительное. В то дальнейшее время мне игрой
и волей случая приходилось знакомиться со священниками и ворами,
приходилось быть клоуном в опасных кругах и вельможничать с про-
ститутками, ловить усмешки пьяниц и самому слыть забавным хмель-
ным краснобаем, выслушивать упреки мрачных любовниц и петь озор-
ные песни скромным, почтенным бабушка, быть художником и вели-
ким грузчиком, быть нищим и иметь золото слов, опускаться до неве-
жества и ласкать людей поэтическими вымыслами, возноситься до
вершин божеств и проникать в убежище чертей, заключать сделки на
организацию подвохов и несколько раз тонуть на суше и в море.
Теперь в моей ручке таится яд и сладость. Я только лишь вожу ею
по бумаге, а что из неё течёт, это уж не моя забота, и пусть не осужда-
ют меня за то, что творят мои младенцы или опытные дельцы и при
каких ситуациях, и не нужно пугаться чего-то необычного.
Я же не пугаюсь необычного явления, что, я старый, жухлый, как
гриб, кланяющийся своим большим годам, полонился тремя разно-
родными особями.
Ну, ну, ну не упрекайте и не читайте мне моралей, что я старый,
пожилой, пошлый греховодник заимел такую восточную прихоть иметь
гарем земных волшебниц. Право, чего вы насупились, кто ж и вам не
даёт такого чудесного права.
Тише, тише, тсс, тсс, я поделюсь с вами своей интимностью с ними.
Слушайте!
Одна из них может, сняв яркие одежды, в полночь стыдливо про-
никнуть ко мне через окно и тайно оголить мне душу и раскрыть мою
суть донага. Ах, шалунья. Ах, наслажденье!!!
Другая же, скромно потупившись, может подчас опередить пер-
вую и, дрожа ресницами, при лунном сиянии обольстительно взгля-
нуть на меня, при этом нечаянно поддернуть подол блескучего платья
и ошеломить меня. Ах, шалунья! Ах!
Третья же блудница задерживает моё внимание своей волнующей
прелестью, когда я чем-либо огорчён, она обволакивает моё сознание
приятным голосом и нежно стискивает мой разум.
Бывает так, что они собираются все вместе под моим кровом и тог-
да, тогда, простите, тогда мы предаёмся хвалебной оргии. Вы скажете,
это чудовищно, неэтично. Считайте, как хотите, но они — мои ласко-
вые и гордые любовницы, верные спутницы моей непонятной жизни.
В данный момент я верен им и нет у меня никого из женского пола
кроме их трёх, я назову их имена. Это нежная Музыка, это темпера-
ментная Живопись и всё обновляющая Литература. Вот так-то, мирс-
кие греховодники!
Кстати, я увлёкся и не досказал, чем же окончилось кладби-
щенское происшествие. Но это я вам расскажу поздней, договори-
лись!?
Да и ещё, кстати, доскажу: в ту осеннюю пору, когда я лежал, слов-
но бродяга, в кустах, мне так хорошо думалось о том родном, таком
далёком, потерянном, но властно зовущим сердце, окунуться в бес-
предельные мечтания прошлого.
А потом, выходя из леса, я улыбнулся, я был весь, как паук в паути-
не двигающейся осени и нитях своих воспоминаний.