Встреча

       Сегодня в блеске солнца золотого,
       Здесь под московским небом голубым
       Старик-лезгин вдруг вспомнил Льва Толстого:
       Когда-то Лев Толстой встречался с ним…
                Алексей Китлов

Бушевавшая всю ночь метель к утру стала стихать и с рассветом, обессилевшая, превратилась в небольшую позёмку. Погоняемая ветром, она закружилась в вальсе и напоследок, пройдясь вдоль добротных купеческих домов и небольших крестьянских изб, прижалась к железным воротам городской тюрьмы, превратившись в сверкающий на морозном солнце большой снежный сугроб.
Заключённый Магомед Эфендиев наполнил питьевой водой металлические баки, проверил стоявшую на столе дежурного керосиновую лампу  и, взяв лопату, направился во двор тюрьмы убирать  снег.
- Магомед! - окликнул его старший стражник Василий Сомов. - Вымой пол в коридоре, сегодня господин начальник тюрьмы приедет не один, а с его благородием городским главою, надо чтобы порядок был.
Магомед молча кивнул и взял швабру с тряпкой.
За шесть лет нахождения его в тюрьме, среди русских заключённых и стражников, уроженец дагестанского села Огни, Магомед Эфендиев  по-русски разговаривать научился хорошо и особенных проблем в общении с ним никто не испытывал. Хотя иногда, когда от него что-то требовали, он мог изобразить из себя ничего не  понимающего по-русски человека, но к таким случаям Магомед обращался крайне редко. Родившись в многодетной и бедной семье, он с детства привык  к физическому труду, и  к работе всегда относился добросовестно, что и помогло ему завоевать уважение среди заключённых и стражников тюрьмы.
- В углах-то, в углах лучше погляди, да смотри, чтобы там грязи не осталося, - подсказывал Магомеду Сомов.
Когда уборка подходила к своему  завершению, с улицы, сквозь тюремные стены, послышался глухой грохот открываемых ворот и стали слышны едва различимые отрывистые фразы ругательства дежурившего у ворот стражника.
- Всё! Их благородия приехали! – засуетился Сомов, поправляя ремень с висевшей на нём связкой ключей, и, надев тёмно-серую шапку с латунной кокардой изображающей из себя двуглавого орла, замахал руками. – Иди быстро в качегарную да смотри не высовывайся оттудова пока их благородия не уедут.
Магомед спустился в подвальное помещение, которое служило кочегаркой и, бросив в прогоревшую печь несколько поленьев, присел на табурет. В печи, потрескивая с новой силой, вспыхнуло пламя, а в стоявшей металлической кружке кипятком забурлила вода. Магомед аккуратно взял с печи кружку и, обжигая губы, отпил. По телу приятно расплылось тепло и он, приоткрыв заслонку, стал смотреть на мечущееся красно-жёлтое пламя.
Точно так же потрескивал огонь в доме его односельчанина Казибека Курбунгалиева шесть лет тому назад. В  тот  роковой  для  Магомеда  день  у Курбунгалиевых был большой праздник. Казибек отдавал замуж за богатого жениха свою тринадцатилетнюю дочь Изумруд. А на окраине села в небольшом доме, уткнув в подушку лицо, лежал пятнадцатилетний Магомед. Он молча плакал. Его душили слёзы, обида и злость. Слёзы из-за неизбежности происходящего, обида за его униженную любовь и злость на новоявленного богатого жениха из соседнего села по возрасту подходящего для  Изумруд разве что в отцы.
- Не убивайся так, сынок. Ничего мы не изменим в этой жизни. Изумруд выходит замуж за богатого человека и, наверное, она будет счастлива, - успокаивала Магомеда мать. – Этим жестоким миром правит богатство, а мы люди бедные. Наверное, отец Изумруд поступает правильно, отдавая свою дочь замуж за богатого жениха. Ведь каждый родитель хочет видеть своих детей счастливыми. А ты, сынок, ещё молод, найдёшь себе другую невесту, и тоже  будешь  счастлив, - говорила она,  поглаживая голову сына.
Но Магомед не хотел соглашаться со словами матери. Он был уверен в том, что Изумруд любит только его и больше никого на свете. «Нет,  не  будет Изумруд счастлива с тем богачём. И я без неё тоже никогда не буду счастлив, - думал Магомед, - а поэтому я сегодня же выкраду её. И мы сбежим высоко в горы, где нас никто и никогда не найдёт. Только так должны поступать любящие своих невест женихи, только так  поступают настоящие мужчины, только так поступают джигиты, - решил он».
Помочь Магомеду украсть невесту согласились двое его друзей и родной брат Шамиль. Был уже поздний вечер, когда они незаметно подошли к дому Курбунгалиевых. Во дворе дома стоял накрытый белой скатертью большой стол,  на котором были выставлены лучшие  вина и закуски. За столом сидели многочисленные гости. Они произносили тосты за здоровье жениха и невесты. Преодолев каменную стену, Магомед оказался во дворе Курбунгалиевых и, спрятавшись за кустарником, стал ждать удобный для похищения невесты случай. Но время шло, гости веселились, а удобного случая для похищения не наступало. Магомед уже стал отчаиваться, когда увидел, что Изумруд направилась в дом.  Стараясь  быть  незамеченным, Магомед вдоль стены дома пробрался к окну спальни Изумруд и, распахнув его, быстро забрался в комнату. Изумруд сидела на кровати и молча плакала. Увидев, что кто-то влез в окно, она вскрикнула.
- Изумруд,  любовь моя, не бойся – это я, - тихо прошептал Магомед.
- Зачем ты пришёл? Уходи. Отец убьёт тебя, если увидит здесь, - тихо проговорила Изумруд.
- Бежим со мной! Здесь недалеко стоит конь, и мы умчимся с тобой в горы, где нас никто не найдёт! – горячо заговорил Магомед, взяв Изумруд за руку.
- Нет, я не могу, - ответила она ему. – Отец всё равно найдёт нас, и тогда он убьёт и тебя и меня! Уходи! - в темноте  Магомед увидел,  как по щекам Изумруд потекли слёзы.
- Он нас не найдёт. Мы уйдём отсюда очень далеко, в дальние сёла и будем жить вместе. Бежим же скорее, время не ждёт! – взволнованно проговорил Магомед и потянул Изумруд за собой к раскрытому окну.
Они уже преодолели каменную стену, когда кто-то из гостей закричал: «Невесту украли! Держи вора!» Их догнали несколько человек, среди которых был отец Изумруд и её жених.
- Негодная, ты опозорила весь наш род! – со злостью в голосе проговорил отец и ударил Изумруд рукой по щеке.
 Вскрикнув, она упала. Магомед бросился к ней на помощь, но его сбили с ног и начали избивать.  Друзья Магомеда и его брат пришли ему на помощь, и началась драка. Во время драки при лунном свете блеснул острый клинок кинжала. Убитым оказался новоявленный жених, и всех четверых похитителей невесты приговорили к различным срокам заключения. Магомеда осудили на десять лет каторжных работ, но затем каторжные работы были заменены тюремным заключением, и он был этапирован в крапивенскую уездную тюрьму.
Дверь со скрипом отворилась, и в кочегарку вошли начальник тюрьмы и небольшого роста полноватый господин.
- А это и есть тот самый лезгин, о котором вы, Иван Григорьевич, меня спрашивали, - проговорил начальник тюрьмы.
- Скажи-ка мне, милейший, как тебе удаётся всегда быть чистым и аккуратным, работая в кочегарне, где много угля и пыли? – спросил Иван Григорьевич у Магомеда.
Магомед не знал, что именно нужно отвечать, а потому молчал, переводя взгляд с Ивана Григорьевича на начальника тюрьмы и обратно. Иван Григорьевич вновь повторил свой вопрос, и Магомед решил изобразить из себя не понимающего по-русски человека. Он стал бормотать различные слова на своём родном языке, мотать из стороны в сторону головой, разводить в разные стороны руки и мычать.
- Не бойся этого господина, Магомед. Это глава города Крапивны Иван Григорьевич Юдин, - проговорил начальник тюрьмы. - С сегодняшнего дня ты переходишь в его распоряжение. Будешь работать истопником в городском правлении, и жить будешь в городе под надзором полиции.
До окончания зимы, Магомед, работал, как и говорил начальник тюрьмы, истопником, а с наступлением весны, стал выполнять и другие работы. Вскапывал огороды, окучивал сады в усадьбах чиновников, косил траву, заготавливал на зиму дрова, охранял от расхитителей пашенные и лесные угодья. Но больше всех ему нравилась курьерская работа, когда он ходил на почту за корреспонденцией. Бывая в городе, Магомед, знакомился со многими крапивенцами. В разговоре с ними  рассказывал о себе, о своих родных местах, узнавал для себя много нового, привыкая постепенно к русской жизни и приобщаясь к русской культуре. Жил Магомед в доме крестьянина-собственника Андрея Пашкова, оплачивая ему жилище помощью в ведении его хозяйства. Несколько раз его проверяли  полицейский надзиратель с урядником, интересовались о его поведении, но ничего незаконного с его стороны не выявили.
В начале  лета, когда отцветший своими семенами тополь сбросил с себя мягкий шелковистый пух, а на вишнёвых деревьях стали появляться маленькие зелёные бусинки, Магомеда вызвал к себе Юдин.
- Магомед, я хочу назначить тебя своим помощником по хозяйственным делам, - проговорил он.
- А что мне нужно будет делать? – спросил Магомед.
- Будешь заниматься тем, чем занимаешься сейчас, но только за свою работу будешь получать жалование.
Магомед сразу же согласился. Он давно хотел иметь свои деньги. «Когда заработаю деньги, то куплю себе новую одежду, - мечтал Магомед. Ему было стыдно донашивать одежду крестьянина Пашкова, свою же арестантскую одежду он, с разрешения городского главы, не носил, а другой одежды у него не было. – Затем в магазине у купца Пряничникова куплю конфеток и угощу ими детей Пашкова, - мысленно рассуждал Магомед. Он видел, как однажды младшие дети Пашкова просили мать Анну купить им конфеты, а затем хныкали, когда она отказала им в покупке. – И, наконец, я сам смогу оплачивать Пашковым за жительство, - продолжал мечтать Магомед».
В один из жарких летних дней, глава города Крапивны Юдин и его помощник по хозяйственным делам Эфендиев выехали из Крапивны на железнодорожную станцию Щёкино.
-  Сегодня, Магомед, я на станцию за почтой еду с тобой вместе, а ты внимательно смотри и всё запоминай. В дальнейшем на станцию будешь ездить один, мне с тобой ездить некогда, я занят другими делами, - трясясь в  коляске и под топот конских копыт, говорил Магомеду Юдин. – Паровоз с почтой из Тулы на станцию приходит один раз в неделю по четвергам утром. Ты будешь выезжать пополудни, чтобы  всю почту уже успели разложить адресату.
Магомед молча кивал головой, давая понять, что он всё понял, не переставая вожжами подстёгивать лошадь.
Получив на станции почтовую корреспонденцию, Магомед, подошёл к Юдину, чтобы помочь ему сесть в коляску, но тот не спешил этого делать. Иван Григорьевич долго и внимательно смотрел куда-то вдаль, где по дороге, подняв пыль, к станции,  мчались два всадника.  Вскоре они прискакали к станции, при этом вначале один, с большой седой бородой, а чуть позже и другой всадник, с небольшой аккуратной бородкой.
- Лев Николаевич, ну нельзя же так, в галоп-то?! – тяжело дыша,  словно  это  он  сам,  а  не  лошадь, скакал галопом, проговорил второй всадник. Спрыгнув с лошади, он подбежал к первому всаднику, которого назвал Львом Николаевичем, и помог ему слезть с лошади.
- Ну, как тебе мой Делир? – весело спросил у второго всадника Лев Николаевич и ласково потрепал коня по щеке. Делир замотал головой и фыркнул.
- Лев Николаевич, вам же нельзя… дайте, я проверю ваш пульс, - при этих словах второй всадник взял Льва Николаевича за руку и стал смотреть на свои часы.
- Полноте, Душан Петрович, полноте! – проговорил Лев Николаевич, освобождая свою руку. – Всё это пустое. Я хорошо себя чувствую. А как тебе мой Делир? – улыбаясь, вновь спросил он.
Душан Петрович посмотрел на лошадь Льва Николаевича и молча развёл руками.
- Имею честь приветствовать вас, Лев Николаевич, и рад видеть вас во здравии, - проговорил Юдин и, сняв картуз, слегка склонил голову.
- Ах, это вы, уважаемый Иван Григорьевич, и я рад встречи с вами, - ответил Лев Николаевич и, сняв белый картуз, также склонил голову.
- Давненько, Лев Николаевич, у нас не бывали-с, - произнёс Юдин.
- В скорости, Иван Григорьевич, собираюсь посетить Крапивну. В аккурат после Петровского поста приеду по делам службы.
- Окажите милость, Лев Николаевич, личным посещением вашим ко мне. Супруга моя Лизавета будет очень рада встречи с вами.
- Непременно, Иван Григорьевич, непременно. А кто этот юноша, что стоит подле вас? – спросил у Юдина Лев Николаевич, указывая на Магомеда.
- Этот юноша лезгин из далёкого горного дагестанского села, - ответил Юдин.
- А как же он попал сюда?
- Сейчас он мой помощник по хозяйственным делам, а до того как, находился в городской тюрьме.
Лев Николаевич с интересом посмотрел на Магомеда, а затем вновь повернулся к Юдину.
- А по какому же делу находился под стражею? – спросил он.
- По делу об убийстве своего земляка, - ответил Юдин.
- Вот как! – неопределённо произнёс Лев Николаевич. – А сможет ли он общаться на русском языке, если я поговорю с ним?
Юдин кивнул головой и повернулся к Магомеду.
- Магомед, с тобой хочет поговорить великий русский писатель Лев Николаевич Толстой. Он известен всему миру, - обращаясь к Эфендиеву, проговорил Юдин.
Магомед стоял молча. Он слышал о Льве Николаевиче Толстом. О нём много раз говорили арестанты, с которыми Магомед находился в тюрьме. Они рассказывали друг другу о том, что есть такой писатель граф Толстой, который часто помогает арестантам, защищает их права, выступает защитником на суде. Знал Магомед и о том, что Толстой помогает простым людям, таким же бедным, каким был и он сам. От тюремных стражников Магомед знал о том, что писатель Толстой написал такие книги, которые читают люди  во  всём  мире.  И  вот  теперь  увидев  лично писателя Толстого, Магомед растерялся и стоял молча.
- Знаешь ли ты грамоту? – спросил у него Толстой.
- Нет, - ответил Магомед.
- А хотел бы научиться грамоте? Хочешь ли ты научиться читать?
- Да, очень хочу, - ответил Магомед, хотя раньше об этом не задумывался.
Из здания вокзала вышел Душан Петрович, неся в руках сумку с письмами.
- Можно и в обратный путь, Лев Николаевич, - проговорил он, закрепляя сумку к лошадиному седлу. – Только умоляю, Лев Николаевич, не гоните в галоп.
Толстой повернулся к Юдину.
- Поклонитесь, Иван Григорьевич, от меня Елизавете Петровне и передайте детям вашим от меня пожелание доброго здравия, - проговорил он.
- Благодарствую вам, Лев Николаевич, будем счастливы, ожидать вас в гости, - ответил Юдин и вновь снял картуз.
Попрощавшись  с  Толстым  и  его  доктором Маковицким, Юдин и Магомед выехали в Крапивну.
Прошёл месяц. На барских угодьях и крестьянских полях созревали хлеба, и люди готовились к уборочной поре, когда  Юдин вызвал к себе Магомеда. В кабинете, кроме  главы города находился начальник тюрьмы  Воронцов, уездный исправник Галунский, полицейский надзиратель  Воскресенский и к своему удивлению, Магомед увидел Льва Толстого.
- Магомед, Лев Николаевич просит нас отпустить тебя с ним в Ясную Поляну обучаться грамоте, - проговорил Юдин, когда Магомед вошёл в помещение.
- Я очень хочу научиться грамоте, - проговорил Магомед.
- А не сбежишь ли ты, любезнейший, из Ясной Поляны к себе на родину, в горы? – спросил у Эфендиева исправник.
- Нет не сбегу, - твёрдо проговорил Магомед. – Мне нельзя домой,  меня там ждут мои кровники, они убьют меня за смерть своего брата.
- Вот! Это то, о чём я вам говорил, – глядя на всех, произнёс Лев Толстой. – Я служил на Кавказе и хорошо изучил черкесов. Магомеду нельзя возвращаться ещё лет десять, да и потом не всё ясно, что там может с ним произойти. Уверяю вас, господа, этот юноша из Ясной никуда не сбежит.
Полуденный зной усилился. Над скошенными хлебами, греясь под тёплыми солнечными лучами, громко щебетали птицы. От лёгкого дуновения ветра благодарно кивали своими тёмно-лиловыми головками красавицы фиалки. Шелестя листвой с деревьев падали спелые наливные яблоки и ударившись о земную твердь, лопались, разнося по округе свои душистые ароматы. Из-за речки, со стороны Калинового луга, к Старому заказу медленно плыли воздушные паутинки, но заблудившись в Абрамовской посадке, находили себе пристанище на пожелтевших от ранней осени деревьях.
Возле скотного двора пахло лошадьми, от свежего навоза поднимался пар. Магомед убирался в конюшне, когда туда вошёл Лев Толстой. Он прошёл в денник к  Делиру и дал кусок сахара. Стоявшая в стойле лошадь, вытянув губы,  аккуратно взяла протянутый сахар и, завертев мордой, начала его с хрустом жевать.
- Когда идёшь к животным, нужно всегда захватывать с собой хлеб или сахар. Животные, как и все живые существа, любят ласку, а за вкусный кусочек всегда оплачивают добром, - проговорил Лев Николаевич, поглаживая лошадь по загривку. – А что, Магомед, нравится тебе у нас в Ясной?
- Да, Лев Николаевич, нравится, - ответил Магомед.
- Ну, тогда готовь лошадей для прогулки, - приказал Толстой.
Прошло уже больше месяца с тех пор, как Магомеду разрешили проживать в Ясной Поляне. Жил он вместе с дворовыми людьми и выполнял  работу по хозяйству, но в основном работал на конюшне с лошадьми. Общение с этими умными животными, уход за ними, их запах, всё это напоминало Магомеду его родной дом, где он, настоящий джигит, участвовал в лошадиных скачках, устраивавших одним богатым его односельчанином. Свои навыки джигита, Магомед, хорошо показал и в Ясной Поляне, когда ему доводилось охранять помещичьи угодья. «Теперь караул строгий, так что не только лесом или хлебом, но и за орехи  и  грибы  мужиков  ловят.  А прежде за водку любых дров нарубить можно было, - говорил однажды Лев Николаевич жене Софье Андреевне, отзываясь о работе Магомеда». Старшие сыновья Льва Николаевича, всегда брали Магомеда с собой на охоту, да и сам Лев Николаевич часто брал Магомеда с собой на конную прогулку.
Проскакав галопом вдоль леса, Лев Николаевич и Магомед, осадили лошадей, и перешли на шаг. Вскоре,  поднявшись на пригорок, остановились. Лев Николаевич долго смотрел куда-то вдаль в поля, а затем  повернулся к Магомеду.
- А как, Магомед, идёт твоё обучение грамоте?
Магомед вспомнил, как он долго не мог запомнить в азбуке буквы и вместо ответа густо покраснел.
- Надо стараться учиться, - как-то задумчиво проговорил Лев Николаевич. – Если обучишься грамоте сам, то это есть только ступень, на которую должно становиться для того, чтобы идти дальше. Если взялся за дело образования, то осуществить его нужно не меньше, чем в масштабе всей России. Ведь народ безграмотен, живёт в темноте.
- А если я не смогу в этой темноте светить так, как это должен делать настоящий учитель? – глядя на Льва Николаевича, спросил Магомед.
Толстой повернулся к Магомеду и внимательно взглянул на него своим пронзительным взглядом.
- Каждый человек – алмаз, который может очистить и не очистить себя. В той мере, в которой он очищен, через него светит вечный свет. Стало быть, дело человека не стараться светить, но стараться очистить себя, - проговорил он и, пришпорив коня, поскакал в сторону усадьбы. Время прогулки заканчивалось, наступало время работы.
Четыре года прожил в Ясной Поляне Магомед Эфендиев и все эти четыре года он помнил сказанные Толстым слова о ступенях, достигнув которых, человеку необходимо идти дальше. Помнил о вечном свете, который может светить только тогда,  когда  человек очистит себя.
  Эти слова он шептал в 1910 году, когда со слезами на глазах шёл со станции «Козлова Засека за гробом своего великого учителя.  Они  гулким эхом отзывались в горах Дагестана, куда после революции вернулся Магомед обучать грамоте детей, вернулся, чтобы светить. Потому, что так завещал ему его великий учитель Лев Толстой, с которым он, простой неграмотный лезгин Магомед Эфендиев, однажды случайно встретился на проезжей дороге у станции Щёкино.