Позавчера я лёг в больницу
А вчера в больнице, прямо в нашем отделении, появился странный пациент.
Странный потому, что, во-первых, он был настолько худ, что создавалось впечатление, что жена его бунтует при одной только мысли нормально накормить его.
(и это, кстати, позволяло увидеть новые детали: цвет кожи пациента не оставлял сомнений, что он мулат или метис.)
(кстати, при вопросах о жене он неизменно делал вид, что не понимает русского, но, тем не менее, отвечал всегда (на эти вопросы) одинаково (и на чистом русском, хотя и с (явным) английским акцентом): репа. Непонятно было при этом, имел ли он в виду свою "репу" или "репу жены" (а может, и обе вместе), но такой ответ всегда заставлял и нас чесать свои "репы")
А во-вторых, весь скарб его при входе в палату был тоже странный: старенький заношенный костюм (пиджак и брюки) бежевого цвета, в который он и был одет. (и расставаться с этим костюмом не хотел ни под каким видом) При себе он постоянно держал барсетку того же цвета (даже в коридор отделения выходил гулять только с ней), в которой иногда раздавались телефонные звонки. В ответ на звонки он неизменно брал трубку и отвечал, причём говорил то на английском, то на немецком, а бывало и на французском даже языке.
На вопрос «как зовут?» он отвечал настолько расплывчато, что только самые ярые фантазёры (из нашей палаты) услышали в его ответах нечто похожее на «Бара». А по-нашему, по-русски – получалось Боря.
На вопросы же о фамилии наш пациент отвечал не менее странно: об, она!
Так и прозвали мы его: Боря Обана. Но на этом, как выяснилось, его странности не закончились.
Держался Боря всегда отстраненно от каких-либо компаний, вёл единоличный образ жизни. А когда наша палата укладывалась спать, он всегда покидал её помещение вместе со своей барсеткой и большим блокнотом, размером с тетрадь.
И нам поэтому всегда хотелось тут узнать, что же он там наедине-то пишет, в своём блокноте. И однажды мы уговорили одну нашу медсестру узнать всё это.
В результате она ночью прогулялась по коридору, соединяющему наше отделение с другим отделением того же профиля и увидела в нём сидящего на стуле Обану и яростно пишущего что-то в своём блокноте. Медсестра же, шаловливо наклонившись над его плечом, спросила: что пишем, Борис? Стихи? И одновременно заглянула в его блокнот. То, что она там увидела, заставило её потом принимать валидол (благо медсестра была молода и пышела здоровьем, а то бы и корвалол пригодился) Блокнот был испещрён какими-то схемами, а в качестве заголовка к ним стояло: plans of capture of world domination.
Через неделю народная молва в отделении (а может, и во всей больнице) уже знала о нашем Борисе почти всё. В частности, молвила она (полушутя-полусерьёзно) и о том, что некогда был Борис президентом огромной страны, в которой потом случился Майдан и к власти пришли откровенно фашистские силы.(чёрные полковники - так назвали их в народе)
В результате ему, скрываясь от преследования, пришлось срочно эмигрировать куда его глаза глядят. И эти глаза поглядели в российскую глубинку, а именно в город Энск России
(и чисто случайно этим городом стал реальный город, а именно Оренбург.),
ибо здесь черным полковникам его страны его тут было не достать.
Но и тут, в эмиграции, Борис продолжал дело всей жизни, составлял plans of capture of world domination.