Я с детства не любил драться. Не потому, что боялся. Мне легче было перетерпеть боль, чем причинить её другому. Но совсем избегать драк всё же не получалось, и я усвоил их неписанный закон: лежачего не бьют. Сбили с ног – никто тебя не тронет, пока не встанешь. А там – как получится. Были и те, кто не признавал этого закона, но они как-то быстро теряли уважение в пацаньей среде.
Детство моё, юность и молодость пришлись на времена, когда простое с виду слово «партия» было именем собственным и писалось с заглавной буквы, вот так: Партия. Или даже так: ПАРТИЯ. И означало одну-единственную партию – Коммунистическую партию Советского Союза. Поскольку никаких других просто не было три четверти века, пока ветры гласности и перестройки не начали продувать наши мозги. Тогда я и сочинил стихотворение, которое назвал «Единственная». «Единственность, ущерб ты или благо?», – не слишком грамотно, но от чистого сердца вопрошал я. Самого себя вопрошал, конечно. И сам отвечал: «Соперник не довлеет над тобой./ Не надо мучить мускулы и нервы./ Любой дорогой, скоростью любой/ единственный у цели будет первым». Много чего искреннего и наивного написал я в том стихотворении о партии, а закончил словами: «И вновь её решения мудры,/а правота опять неоспорима, /и неизменны правила игры, / и неизменно – мимо, мимо, мимо…». Долго не показывал никому эти стихи, а потом решился.
В городе, где я тогда жил, существовало литературное объединение «Пласты» при городской газете «Заветы Ильича», главным редактором которой был человек по имени Павел Ильич. Словосочетание «заветы Ильича» – для тех, кто не знает – означало заветы Владимира Ильича Ленина, основателя Коммунистической партии, а вовсе не редактора Павла Ильича. Павел же Ильич слыл человеком умным и либеральным – в 1989 году уже можно было слыть либеральным. К нему я и пришёл со стихотворением. Он прочёл, помолчал, перечёл ещё на раз, снова помолчал. И спросил:
- Что ты хочешь с этими стихами делать?
- Хочу предложить их «Заветам», - не раздумывая, бухнул я, - гласность же!
- Ты знаешь, - взвешивая каждое слово, произнёс он, - я полностью согласен со всем, что ты тут написал. Но пойми – не время ещё.
Снова помолчал, встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен, и добавил, протягивая на прощание руку:
- Не время….
А время стремительно менялось. И однажды, вечером того дня, когда победитель-Ельцын с трибуны Верховного Совета потребовал запретить коммунистическую партию, мне позвонил Павел Ильич:
- Срочно неси своё стихотворение о партии. Оно пойдёт в завтрашний номер.
Я не отнёс стихи. Ни в тот вечер, ни на следующий день. И не потому, что был занят. Что-то иное мешало. И лишь спустя месяцы понял – остановил меня тогда впитанный в детстве запрет бить лежащего. Хотя времена изменились так, что вполне хватало среди моих сверстников любителей сбацать чечётку на почках, печени и других частях организма упавшего человека. Особенно кодлой и без свидетелей.
К чему, спросите вы, решил я рассказать историю этого никогда не опубликованного стихотворения? Опять настали сложные времена. И опять обрели возможность обозначить себя на высоких трибунах любители искать предателей, «пятую колонну врага» в своём народе, а найдя, для начала лишить оных всех наград Родины. Любители чечётки.