Когда молчат уста бога войны, то слышатся в весенних садах таин-
ственные разговоры гитар с влюбленными друг в друга и жизнь лю-
дей. В тех садах юности приходилось бывать и мне ещё молодым. Сидя
под зеленью, лаская тело музыкального инструмента, пряча в словах
влюблённый трепет, я говорил девушке:
— Вас, расхитительницу моего клада слов, посажу за огромный
зелёный стол земли, переоденусь слугой и преподнесу огромную чашу
неба с розовыми краями зорь, чтобы Вы пили оттуда жизнерадостное
опьяняющее солнце. Наряжу Вас в золотые краски осени и серебро
зимы, только…
— …Только для чего всё это? — усмехалась она.
— Только будьте ж, наконец, богиней моих чувств! — чересчур
нетерпеливо стряхивал мой язык тяжесть слов возле девушки в про-
странство.
— Не стану богиней, я — гордая песня жизни! — отыскивала она
своим грудным голосом зёрна фраз, ещё раньше посаженные мной в
её ум.
— Вы! — отвечал я, не запутавшись и не затерявшись в мыслях. —
Вы — гордая песня небес. Так пусть же ласково звучат её переливы во
мне, возле меня, в просторном зале нашей судьбы.
— Мы никак не можем быть там вместе, на нас разный слой золо-
той пыли лет, — мягко отвергала она мои мечтанья.
Но я не уставал повторять:
— Да что там пыль лет. Что ж такого в том, что на моём челе её
больше, чем на Вашей юности? Ведь от этого я только кажусь ещё
драгоценней для Вас!
— Но за что всё-таки? — спрашивала она через минуту, возведя
очи к ночному небу, как неистовый верующий. — Скажи, за что мож-
но полюбить тебя?
— За мои профессии, — говорил я, скромно потупясь.
— Потрудись объяснить, — прикидывалась она от мудрой до не-
понимающей.
— Во-первых, я художник, — ответствовал я и прикасался к её руке.
— Я каждый миг пишу на полотне моей души весёлыми красками
чувств Ваш милый женственный образ.
— Неужель у тебя получается? — она отталкивала мою руку и нежно
смотрела на улыбающиеся губы, только что изрекшие истину любви.
— Да, — отвечал я глубокомысленно. — Но если Вам не нравится
такое моё занятие, то, пожалуйте, туда, где я, работая садовником, по-
садил сад чувств и осторожно и внимательно ухаживаю за ним, чтобы
Вы смогли сорвать его цветы и плоды и пройтись по красивым аллеям
слов в день нашей…
— Интересно, какие ещё профессии знаешь ты? — игриво переби-
вала она.
И всё-таки, заканчивая свою мысль, играя влюблёнными глазами,
мне удавалось проговорить:
— Это Вы узнаете после нашей свадьбы.
Отцвело сказкой время, когда девушка томительно вздыхала от моих
слов, а вместе с ней вздымала грудь маленькими облаками благовон-
ная ночь, с любовью бросавшая на весну фейерверки синих звёзд, а
коварный взгляд луны, светившийся иронией, ловил мои незаметные
прикосновения к девушке.
С тех пор полюбил я весну, как жизнь с блистательной короной
зелёного величия. Но тем более для меня впечатляющий контраст пре-
подносит осень. Нет, осень не старушка с чахоточным лицом, унося-
щая в вечность наши весенние мечты, она прелестная девственница с
отуманенным взором, всегда готовая на ложе земли отдаться любому
прохожему и тому неизвестному любовнику, для которого она терпе-
ливо бережёт разноцветные награды своих чувств.
И также как урожай осени — награда своему возлюбленному за
его приверженность к ней, так и для меня плоды памяти сейчас служат
наградой — поцелуями юности.
Поцелуи… кто их не изведал?! У одних они остаются нестёртыми
морщинами, когда их лобызает жизнь. У других их прикосновение,
если тому причиной является женский род, остаётся в сердце нежным
отпечатком, который может стереть только шершавой рукой одна лишь
смерть.
— Как же так случилось? — говорил я всё той же, ещё юной, под-
руге спустя несколько лет, сидя с ней под желтеющими, флиртующи-
ми с осенним небом деревьями сада. — Я право, в растерянности, от-
чего Вы стали женщиной?
Сквозь её приглушенный смятый смех мне слышалось:
— В этом виноваты твои проделки!
— Как?! — вслух изумлялся мой разум.
— В то время, когда ты на своих полотнах изображал причуды да-
лёкого моря, меня посетил ангел и унёс в рай, в память о достоприме-
чательности земли, мою невинность.
— И что же взамен он Вам подарил?
— О, тот благородный работник рая одарил меня небесным сокро-
вищем.
Услышав звук прикосновения её губ к малышу, что мирно располо-
жился у двух женских холмов, где таились его соки жизни, я изрек:
— Дозвольте же и мне прикоснуться к чему касались потусторон-
ние силы!
— Ах, что ты, что ты!!!
И я довольствовался только тем, что в уме ласкал её нежный образ.
И текут, и текут в мою душу сладости жизни, и отражаются на их
поверхности ясные очертания далёких встреч и разлук. Теперь их но-
визна с яркой интонацией переливается искрами слов и нежными вздо-
хами.
— Что Вы вздыхаете? — интересовался чёрт Люцифер у богини
Венеры Милосской, отдалившись с ней от оживлённой маскарадной
толпы на балу. — Неужели бал в честь весны располагает к каким-то
осложнениям, неужели Вас не радуют ликующие песни, звёзды, цветы?
— Знаете, уважаемый Люцифер, жизнь полыхает радугами свадеб,
смерть чарует тайной, — был ответ необычной звёздой особы.
— Однако, интересное предисловие к Вашим вздохам, — удивил-
ся я, то есть, подивился чёрт.
— Несколько лет назад, — продолжала она, — властная рука жиз-
ни протянула влюблённым сияющие драгоценности счастья, а ко мне
в то же время пришла вечная странница смерть и увела моего ребёнка
в необозримые дали.
— Ребёнок умер?
— Да, его постигла эта участь.
— Я соболезную Вам. Да только мне непонятно, почему, как тень,
в Ваших словах тянется чья-то судьба?
— Ах, ты ж, господи помилуй, в то время далеко от меня женился
мой возлюбленный.
— Он отец Вашего ребенка?
— Нет, но он должен быть им!
— Простите, но это основательно запутывает ход наших мыслей.
Ах, да! — вдруг, догадавшись, воскликнул я. — У Вас, наверное, ва-
кантное место предполагаемого мужа похитил какой-то опытный де-
лец?
Во время разговора ласковый ветерок всё время пытался припод-
нять подол молодых деревцев и обескуражить их, введя в дьявольс-
кую нескромную игру. Чёрт в моём образе, то есть с маской на моей
физиономии, после непродолжительного молчания иронически заме-
тил:
— Вы, женщины, похожи на эти трепещущие деревья, ждущие лас-
ки, но скрывающие свои прошлые желания жизни под корой таин-
ственности.
— А вы, мужчины, перед нами всю жизнь лукавые нищие. Всё
выпрашиваете у нас таинственные драгоценности любви, а заполучив
их, как нечестивые странники, бежите к другим женским очагам, —
отпарировала она с грустью в голосе.
Я решил выручить мужской пол.
— Не правда, не все мужчины коварны. Вот уж многие годы были
свидетелями, как я кружил над одной женской чашей сердца, мечтая
испить оттуда хмельные чувства, но чаша принадлежала невесте, со-
зданной для бога, с непонятно где приобретённым земным ребёнком.
При моих последних словах начал накрапывать дождь, тот благо-
датный дождь, что веселит душу в предвкушении необычного после
зимних холодов. Моя же собеседница, почему-то разволновавшаяся
сразу обратила внимание на сей процесс и, что-то пробормотав о сгу-
стившихся тучах, поправляя смоляные волосы — соперниц ночей, за-
торопилась во дворец, где бал, разноцветно вспыхивая говором, ил-
люминацией, музыкой, растворил мою беглянку.
А через несколько дней, соскучившись по весенней красоте, я уда-
лился на природу, прочь от шумного селения. Наедине с природой я с
болезненной лаской прижался к весеннему телу земли и заплакал о
том, что Вечность неприятно высекает резцом лет морщины на лице,
что вот ты стареешь, а судьба всё бежит и бежит к конечному разгово-
ру бытия, и что уже мало осталось часов для воровства прекрасных,
блудливых ночей, и что судить тебя за тайные ухищрительные прегре-
шения будет судья-время. Лёжа в траве, я вот так мыслил об изменах
нашего существования, а надо мной луна — слуга ночи густо рассева-
ла по лицу госпожи краплинки звёзд, присыпая их белой пудрой своих
лучей. Принаряженная, после заботливых прикосновений луны, ночь
спешно села в колесницу времени, запряжённую юностью и, разметы-
вая синий шлейф платья, помчалась на праздник к Вечности. Я зача-
рованно, с отуманенным взором провожал её, как вдруг услышал шо-
рох, потом всплеск.
Возле самой реки, где весна уснула в моих объятьях, взгляд разли-
чил необычное перемещение теней, а слух какие-то странные вздохи.
Будучи по природе характера склонным к любопытству, я решил
тут же удовлетворить его. Тихо прокравшись к самой реке, увидел не-
далеко от берега русалку. Подумалось: видно я попал на какое-то пред-
ставление. Но нет. Русалка почему-то всхлипывала и тянулась руками
к засохшим деревьям, где я укрылся незамеченным.
— О! — прошептал я, — не удастся тебе, соблазнительница, зама-
нить меня в своё жилище.
Но всхлипы раздавались всё жалобней и громче. Её слёзы, как слё-
зы всякой женщины, вынудили меня приоткрыть рот.
— Что тебя тревожит, русалка?
Она, видимо, не ожидала никаких звуков и потому задрожала.
— Что ты молчишь? — не унимался я, совсем осмелев.
— О, боже, спаси меня, — как будто тихо она промолвила.
Что за вздор, причём тут Всевышний?
— От чего же тебя спасти, коварная, если ты тут независимая хо-
зяйка? От каких таких бед полагается тебя избавить?
— Да не русалка я, а городская жительница!
— Тогда зачем же ты пришла сюда в такой удобный час смешивать
свою солёную влагу с речной, — вёл я дознание, всё более удивляясь.
— Лодка моя пошла ко дну, а плавать я не умею.
— Ну, а почему ж ты в таком случае не приближаешься к берегу,
вода здесь тебе по шею?
— Но дальше глубоко. Спаси меня, боже!
— Не бог я, а земной грешник.
Вдруг у меня мелькнула затейливая мысль, и я предложил:
— Я помогу тебе, но…
Она молчала.
— Всё равно твоя жизнь принадлежит мне, — продолжал я, — ибо
спасти в такой час тебя никто не сможет, а к утру ты можешь окоче-
неть в воде.
Всхлипывания возобновились.
— Но не горюй. Сколько тебе лет?
— Я в среднем возрасте.
— А замужем?
— Нет.
— У меня исчезла куда-то жена, тоже среднего возраста: ушла по-
купать овощи и вот уже двенадцать лет не возвращается. И мне нужно
заменить её постель на новую, и потому вношу предложение: ты со-
гласна стать моей женой?
— Но может быть ты уже ссохшийся, скрюченный старик, как эти
деревья, за какими ты прячешься со своей плешиной возраста?
— Не время торги вести, хотя не могу не отметить, даже в трудных
условиях чувство юмора у тебя по горло, как сейчас тебе воды. Гово-
ри, что же ты согласна? А то я спешу!
— Хорошо, рискну!
— Договоримся так. Как только твоя нога ступит на обетованный
берег, мы сразу же поспешим в ближайшую церковь венчаться! — и я
бросился в воду в чём был одет. Как только я приблизился к ней, меня
обхватили за шею удавами холодные руки.
— О, — выдохнули легкие и, и… я еле смог выкарабкаться с ней на
берег.
Мокрые, дрожащие мы ступили на каменистую почву.
— А теперь, — я сказал не оглядываясь, — иди в кусты и выжми
своё платье.
Она последовала в укрытие. Поспешил и я в противоположную
сторону заняться тем же процессом.
Вдруг небо изменило цвет, насапурило, стало кромешно-темно.
Найдя в темноте друг друга по шороху, мы отправились исполнять
договор, скреплённый тихой лунной ночью печатью двух сердец.
Я шёл молча, быстрым шагом, ведя за руку далёкую или быть мо-
жет близкую чью-то любимую. Вскоре от быстрой ходьбы моя рука
ощутила, как в её тело полилось тепло, а вместе с ним, по-моему, вли-
лась в её сердце радость к приключениям.
В деревне я разбудил всех собак и несколько жителей для свиде-
тельствования нашего брака и потом зашёл за священником. Он вы-
шел заспанный, недовольно бурча:
— Скитаются тут разные греховодники.
Но всё-таки на моё увещевательное предложение с приложенной
мздой согласился, проговорив:
— Да будет так угодно нашему небесному покорителю.
Войдя в церковь первым вслед за священником, я почувствовал об-
легчение, что вот всё и устраивается в моей жизни и решил взглянуть
на свою спутницу. Но она шла за спинами деревенских жителей. Толь-
ко уже в конце церемонии брака, когда нужно было выразить слово
согласия на совместное проживание, я взглянул на спутницу при упо-
минании знакомой женской фамилии.
О! Вновь зазвучали переборы гитар из сада юности. Вновь меня
ослеплял цветок, что дурманил невысказанной любовью. Вновь ка-
рие глаза любимой звали поэтически волноваться. Да, это была она,
та, что была со мной иронична, та, что издевалась, испытывала меня
жгучим своим характером, но которая не стала моей женой, и те-
перь, когда она, скользнув взглядом по моему обличью, упала в об-
морок со словами «я согласна!», я мог на всю церковь восклик-
нуть:
— Я счастлив, чёрт побери!
Брак был заключён. Только священник оставался хмур и непривет-
лив. Я, не обращая на него внимания, как верный обновлённый суп-
руг, взял на руки жену и вынес её на улицу на свежий воздух. Она
долго не приходила в сознание, и я решил поторопиться к местному
лекарю, оставив святого отца присмотреть за нею.
Только я отошёл, как раздался звук поцелуя. Недоумение остано-
вило меня поражённым. Кто же это?
И вдруг весенний воздух протёр хрупкий шёпот.
— Кто этот преступник, осмелившийся коснуться стыдливых моих
губ?
— Тише, тише, это я, привыкший к их сладостным жалам. Как же
так случилось, что ты вышла замуж?
— О, святой отец, обстоятельства вынуждают меня стать женой
того, о ком я мечтала всю жизнь!
— Но, дочь моя, одумайся, ты же меня любила в стольких многих
летах!
— Перестаньте! Внимая Вашим словам страстных молитв, моя
необразованная натура сочла нужным претворить их в жизнь. Любовь
к ближнему, а Вы были мне тогда соседом, и дала свой результат: к
нам двоим прибавился ещё третий маленький человечек подслуши-
вать Ваши коварные толки, но теперь смерть его взяла к себе и мы с
Вами свободны от уз наших прежних отношений.
— Но, дочь моя, будешь ли ты счастлива с этим волосатым лобот-
рясом?!
— Да!
Ах, вот он кто, отец того дитя, брошенного в мою жизнь плодом
тайны. Ну, небесный благочестивец, пройдоха, хватит, отворовался ты
у этой чистой души часов блаженства.
Я решил прекратить их прения и последовал своему разуму и сове-
сти. Подошедши к ним на паперть, подал руку:
— Простите меня, моя жена, что я сегодня Вас называл на ты. Вста-
вайте, моя любимая, нам нужно торопиться под сень любви, мы и так
запоздали туда на много лет!
И мы ушли из этой деревни дальше в жизнь, оставив священника
беседовать с богом об изменах случаев.
Вот и написана сердцем книга чувств на чистых строках мгнове-
ний, и сижу я теперь у смертельной долины, полной неземного очаро-
вания, куда уже ушла моя любимая всего моего существования, с кем
недолго продолжался светлый день счастья. Возле меня маски чёрта
Люцифера и Венеры Милосской и воспоминания, воспоминания. А в
это время над шумным садом жизни весело порхает бабочкой разно-
цветная любовь и я счастлив, что она искала и в моём цветке сердца
приют от невзгод, и что через все перипетии жизни пронёс настоящие
чувства к одной женской особе, и, хотя её сейчас нет со мной, но ос-
тался приятный след от её любви. Это восемь красавцев сыновей,
ушедших сейчас на поиски жён.