- Людовик, ты обвиняешься в вероломстве и государственной измене. Признаешь ли ты себя виновным? - епископ Реймский зачитывал список обвинений.
- Признаю, - отвечал подсудимый.
Этот голос принадлежал не отцу, а какому-то чужому незнакомому старику, сломленному годами, бедами и болезнями. Людовик Юный, как называли короля Баварского, быстрым движением провел рукой по глазам, словно он внезапно на мгновение ослеп, а затем окинул взглядом людей, столпившихся вокруг новой голгофы. На лицах многих из них он заметил отражение собственных мыслей и чувств, на глазах некоторых тоже блестели слезы.
Зачем всё это? Отец поступил с нами несправедливо, но разве мало, что мы вернули себе отнятое и лишили его трона? Людовик посмотрел на императора, желая убедиться, что и Лотаря гнетёт раскаяние, однако был неприятно удивлен, когда вместо ожидаемого сожаления и жалости к отцу встретил на лице брата лишь злорадную усмешку, с которой тот наблюдал за происходящим.
- Ты обвиняешься в неспособности управлять государством. Признаешь ли ты свою вину? - продолжал оглашать преступления бывшего императора его обвинитель.
Людовик-сын с ненавистью уставился на Эбо Реймского, что возвышался на амвоне словно грозный и неумолимый высший судия, который по праву своей непогрешимости неистово обрушает праведный гнев на окаянного грешника. Негодяй! Кто как не тот, кого ты с такой злобой и презрением обличаешь пред франками, наделил тебя всеми благами, что ты имеешь?! Он облачил тебя в пурпур, а ты его в грубую власяницу, он возвысил тебя до незаслуженных тобой почестей, а ты низверг его в бесчестье — вот твоя благодарность за всё, что ты получил от него в дар! Воистину, можно дать рабу свободу и богатство, но нельзя наделить его благородством, ибо в душе он навсегда останется подлым рабом.
Размышляя таким образом, король Баварский все более закипал от негодования, угнетаемый к тому же беспредельной жалостью к отцу. Не желая больше все это выносить, он решил остановить мерзкое действо, обратившись к судье с резким окриком:
- Эбо Реймский! Я обращаюсь к тебе! Если ты не замолчишь, то клянусь всем святым, ряса епископа не спасёт тебя от моего меча! - в гневе воскликнул он, тут же приняв на себя недоуменное внимание всех присутствующих.
Епископ испуганно смолк, устремив вопрошающий растерянный взгляд на Лотаря.
- Немедля объясни причину своего поведения и этих нелепых угроз, или убирайся вон и не мешай суду! - раздраженно прикрикнул на брата император, раздосадованный этой внезапной заминкой.
- Это не суд, а дрянь! - отвечал ему Людовик, в сопровождении своих баронов выйдя на середину зала и остановившись неподалеку от низложенного императора. - Как ты мог отдать отца в руки этих жестоких людей, - он кивнул в сторону епископа Реймского и других высокопоставленных священников, восседавших в непосредственной близости от судилища, - и позволить им чинить расправу над своим сеньором?!
В зале раздался оживленный гул — каждый из франков счел необходимым обговорить с другими слова короля Баварского, священники же возмущенно зашумели пуще всех остальных.
- Эти, как ты назвал святых отцов, жестокие люди вершат суд на человеком, предавшем государственные интересы ради личной выгоды. Мы обязаны быть жестоки с изменниками, с теми, чьи дела угрожают порядку и благополучию страны, разве не так? Может ты хочешь поведать что-то, что оправдает в глазах всех собравшихся знатнейших франков этого предателя? Или может ты желаешь заявить, что все обвинения ложны? Что мы собрались здесь, чтобы осудить невиновного?
- Если ты забыл, то я тебе напомню, что тот, кого здесь судят как изменника - наш отец!
- Я прекрасно об этом помню, и что с того? Забота об интересах государства важнее родственных связей.
- Лотарь, объясни ради чего всё это?! Ты хотел вернуть свои земли — и ты их получил! Ты получил даже более того, став единовластным императором!
- Да это так! И не ты ли был моим верным союзником, помогая сохранить государство, восстановить порядок и вернуть несправедливо отнятые у нас с тобой земли? Теперь, когда дело сделано и справедливость восстановлена, к чему эти стенания и вопли? Преступник должен быть осужден и наказан, или ты с этим не согласен? Чего ты добиваешься, устроив скандал посреди суда? Если тебя что-то не устраивает, обещаю, мы после обязательно обсудим это. Я всегда готов к переговорам и всегда пойду навстречу брату и союзнику, разумеется, при условии, что все твои требования благоразумны и умерены.
- Брат, не делай вид, что не понимаешь, о чем я веду речь! Ты позволил им учинить суд над нашим отцом, и того не ведаешь, что возомнив себя выше императора, они вскорости осмелятся судить нас, и на месте отца коленопреклоненным признаваться в своих преступлениях будешь ты, и возможно, что произойдет всё это даже скорее, чем можно предположить! Скажи, епископ, - нарочито грубо обратился он к патриарху, - как ты осмелился судить человека, которому обязан своим саном и всеми благами и привилегиями, что получил благодаря принятому от него епископству?! Как ты осмелился предать своего высокого благодетеля, так много одарившего тебя?!
Епископ Реймский ничего не отвечал, в молчаливом негодовании взирая на короля Баварского.
- Людовик, скажи-ка нам лучше, долго ли ты ещё намерен задерживать суд своим глупым лепетом?! - недовольно возвысил голос Лотарь. - Если подробности судебного процесса так ранят твою нежную душу, то можешь отправляться отсюда с богом, тебя никто не держит!
- Вот-вот, - усмехнулся Людовик, - сразу видать, Лотарь, что нынче ты не ищешь союзников, иначе стелился бы предо мной мягче шелка!
Лотарь искренне расхохотался.
- Признаю, братец, ты знатный шутник, - с усмешкой продолжал он, - но сейчас твои шутки не ко времени, да и не к месту! - продолжал он уже серьезно. - Скажу тебе так, если ты не задался целью всерьёз разозлить меня и претерпеть все последствия этого гнева, которые несомненно будут весьма и весьма тягостными для тебя, то лучше поскорей проваливай из Реймса подобру-поздорову и не смей с этого дня показываться на глаза.
- Так тому и быть! - отозвался Людовик, больше не пытаясь скрывать своей давней неприязни к брату. - С этого дня я не желаю иметь с тобой никаких общих дел! Будь я проклят, если ещё хоть раз в жизни соглашусь на сделку с тобой! Но я не откажусь от своего мнения - ты не имел право так жестоко поступать с нашим родителем, который по своему положению много выше тех людей, кому ты отдал его на расправу! И уверен, что здесь, во дворце, у меня найдутся единомышленники, - говоря эти слова, Людовик развернулся, обращаясь к присутствующим франкам, с огромным участием внимавшим разговору братьев-королей, - которые тоже не захотят более оставаться здесь и быть свидетелями устроенного тобой мерзкого судилища!
Он замолчал, найдя глазами людей, которых имел в виду, говоря так и, действительно, ряды знати пришли в движение, и из толпы выдвинулись несколько человек — граф Парижский и за ним другие из числа немногих неподкупных баронов, в душе оставшихся верными императору Людовику.
- Мы покидаем Реймс вместе с вами, монсеньор, - решительно сказал граф Герард, обращаясь к Людовику, но глядя при этом на императора.
Лотарь, в свою очередь, не посчитал нужным что-либо говорить, он лишь молча ожидал, когда взбунтовавшийся брат и его немногочисленные последователи покинут зал суда.
Однако прежде чем оставить дворец, Людовик приблизился к бывшему императору. Во время перебранки между сыновьями их отец продолжал непрестанно молиться, поскольку лишь пребывая в усердной молитве и тем самым делаясь не чувствительным, как бы умерщвляя себя для окружающего мира, он обретал спокойствие и силу духа, чтобы выдержать учинённую над ним его подданными расправу.
Король Баварский остановился, глядя на отца и не находя подходящих для выражения своих чувств слов, а отец, прервав молитву, поглядел на сына в молчаливом ожидании.
- Прости, отец, - только и смог вымолвить Людовик, после чего поспешно покинул дворец, сопровождаемый своими людьми.
- Слизняк бесхребетный, - вполголоса проговорил Лотарь ему вслед и кивком приказал епископу Рейсмскому продолжать суд.