Маша Мизина. Довоенное фото
Из-под Иркутска в Украину путь неблизкий. Маша Мизина, выпускница запорожского педтехникума, некогда уважаемая учительница начальных классов, студентка вечернего отделения учительского института, а теперь – попросту отбывшая срок «зэчка», зимой пятьдесят пятого года добиралась больше месяца.
На скрипящей полозьями подводе тряслась, в открытом настежь всем ветрам кузове разбитого в хлам попутного «ЗИСа», на верхней полке пропахшего карболкой, махрой и несвежим нательным бельем общего вагона, лениво постукивающего на стыках рельсов и замирающего на заснеженных платформах безлюдных полустанков.
Разговоров с попутчиками избегала. Забравшись с ногами на полку, подолгу пила пустой крутой кипяток из «титана», макала в него черный сухарь, обхватив жестяную, ещё лагерную, кружку не чувствующими жар огрубевшими руками.
Прижавшись лицом к заиндевевшему оконному стеклу тамбура, бездумно провожала взглядом безымянные деревушки. Кутаясь в куцую телогрейку, тревожно засыпала, подложив под седую голову тощий «сидор», где кроме сухарей хранился завернутый в чистую тряпицу её единственный документ – справка об отбытой судимости.
Документ страшилась потерять пуще всего. Копеечный клочок бумаги - а ценности неимоверной. За эту справку, вызывающую бульдожий настороженный взгляд патрульных милиционеров на вокзалах, враз натаскано выделявших её среди иных пассажиров, низкий поклон военпрокурору Уральского округа, скостившему пятнадцатилетний срок каторги до уже отсиженных двух полных пятилеток.
А больше – Боженьке, что внял, наконец, долгим молитвам, да прибрал позапрошлым мартом кремлёвского усатого батьку...
…21 июня 1944 года Маша должна была выступить на педсовете. Готовилась серьезно. Доклад дописывала уже за полночь под негромкое сопение уснувшего мужа, вдыхая сквозь открытое окно кружащий голову аромат ночной фиалки. И о советском воине-освободителе упомянула, и о роли школы в помощи фронту, и о единой семье братских народов, и о мудром великом вожде. Только едва успела прилечь к мужу на кровать с никелированными шишечками, в дверь постучали…
АРЕСТ
…Вошедшие молодые люди в мешковатых плащах, скрывавших армейскую выправку, были немногословны. Вежливо представились, предъявили постановление об аресте, подписанное начальником горотдела НКВД лейтенантом Кожевниковым.
– Собирайтесь, Мария Пантелеевна. С нами поедете. Обязательно возьмите с собой личные документы. Если есть – бельишко на смену и еду на день-два. А мужа не будите, не надо, – пусть себе спит.
Ровно месяц, каждую ночь, следователь с Маши допросы снимал. Вопросы чудные задавал. Каждый раз одни и те же. Известны ли ей «враг народа» Пантелей Мизин, осужденный на восьмилетний срок тюремного заключения, разоблачённый и арестованный органами оуновский пособник Сергей Колос и сбежавший от неминуемого возмездия немецкий прихвостень, украинский националист Федор Вовк. Знает ли она указанных людей, сколько раз и когда встречалась с ними, о чем разговаривала, выполняла ли их поручения. А как же не знать, когда один – родной отец, бесследно сгинувший в 1937-м, второй – школьный завуч, муж подруги, а третий – бывший директор школы №9, в которой она работала ещё с довоенных времён. И встречалась поэтому, и разговаривала, и поручения выполняла…
ПОРУЧЕНИЕ
…Едва ли не сразу, как немцы в город вошли, на заборах указы развесили: за помощь функционерам прежней власти, партизанам и евреям – немедленная смерть. И тому, кто помогает, и всей его семье. А тому, кто на таковых донесет – денежная награда и паёк. Доносили на коммунистов и подпольщиков, чего греха таить, уж больно неласкова была прежняя власть. Обиду на неё многие затаили. Пойманных прилюдно вешали. А вскорости и на евреев, что без нарукавной повязки с «давидовой» звездой даже выйти из дома не смели под страхом расстрела, облавы начались. Хватали, не разбирая, дети ли, старики. И вывозили за город к противотанковому рву. Там и расстреливали.
Учительницу Сарру Бакст, у которой сестер с малолетними детьми уже забрали, муж-украинец Сергей Колос в развалинах школы спрятал. Только разве там надолго спрячешься? А ведь ещё дома, в погребе, сыновья, теща и племянник жены. Попросил помочь бывшего директора школы, а теперь главного агронома земельной управы Фёдора Вовка. Решили раздобыть для всех новые документы и вывезти из города. А пока – надёжнее укрыть. Тут-то о Маше Мизиной и вспомнили.
Почему тогда, осенью сорок первого, Федор Иванович к ней за помощью обратился, понять не сложно. От прошлой власти пострадала: из школы перед самой войной уволили за связь с репрессированным отцом, и квартиру снимает у кирпичного завода, рядом с казармами, – разве кто подумает у неё беглых евреев искать. К тому же женщина, которую с малым сыночком спрятать надо было, для неё не чужая: не только бывшая коллега по работе, но и подруга.
Полтора месяца Маша прятала подругу с сыном, как могла, в сыром и темном подвале флигеля и лишь по ночам украдкой от чужих глаз выводила из подпола в дом к теплой грубе и накрытому чем Бог послал столу...
ЛАГЕРЬ
…20 июля 1944 года по делу №14917 за связь с «врагом народа» и «пособничество подполью ОУН» военный трибунал приговорил подсудимую Марию Мизину к пятнадцати годам заключения без права переписки. Приговор Маше объявили незадолго перед посадкой в эшелон, в котором везли на каторгу в тайгу таких же, как и она, «врагов».
В лагере новичку страшно. Женщине – особенно, ежели не старуха и собой мало-мальски пригожа. Потому что не сберечь себя ни от вохры, ни от блатарей-надзирателей. Откажешь – один путь: бросаться на проволоку или через запретку под пули охраны. Иначе до полусмерти измордуют, но своего добьются.
А спустя недели они и не женщины вовсе – не имен, ни фамилий, лишь номер на истрепанной телогрейке, под которой кожа да кости, да потухшие глаза на изможденном лице, в которых бездонная тоска.
Едва рассветёт, ведут под охраной в тайгу – заготавливать дрова для кухни и обогрева бараков. Охранник просит «заспивать песен». Землячок, а попробуй, отойди за край поляны, – не задумываясь, всадит пулю в спину "за попытку к бегству". Взгляд цепкий, прищуренный, затылок огнем жжёт. После возвращения в зону – жидкая баланда, скудная хлебная пайка и на работу – катать войлочные валенки. Только сырьё сперва подготовить надо. Попала Маша в «мойку», где войлок окунали в огромные чаны с кипятком, а затем выбивали специальными палками. А чтоб достать до краев чана на скамеечку надо подниматься. Вверх-вниз…вверх-вниз. Всю смену. В цехе полумрак, духота и вонь жуткая до потери сознания, а на окнах – лед. Норму здесь и здоровому мужику не в жизнь не выполнить, что же говорить о девчонке-доходяге.
Надзиратель из блатных по кличке Коршун, на счету которого не одна замученная «зэчка», пнул, проходя, ногой: «Останешься на ночь, пока не выполнишь план. И хлеба получишь вполовину меньше». В ответ рванула в отчаянии ворот робы так, что полетели пуговицы, и обнажилось худющее до синевы тело без грудей: «На, бери, жри! Подавись! Чем я твою норму сделаю? Этими костями?» Остолбенел от неожиданности: «Ты что, Манька, одурела? Ладно, получишь свой хлеб!»
С той поры ушел страх, лишь голову словно припорошило снегом.
Сытому лагерному начальству переходящих красных знамён и премий за перевыполнение плана мало. Коли девки в бараках – веселье должно быть. Самодеятельность подавай. Да такую, чтоб и гостям из самой Москвы показать не стыдно. Две балалайки, две мандолины и гитару со склада выписали. Поручили Маше оркестр инструментальный создать. Хохляцкими напевами баловать. И драматический кружок заодно. Чтобы спектакли ставить.Из дозволенной классики и современные, об отце народов – вдохновителе всех героических побед.
Через месяц переполненный барак клуба аплодировал полумертвым от усталости после таёжной заготовки дров и рабочей смены «артисткам», что разыгрывали сцены из комедии «Шельменко-денщик». Приезжий гость-генерал даже передал Маше банку рыбных консервов и жестянку яблочного джема за исполнение роли Возного. Награду вручил «Коршун», криво ухмыляясь и поигрывая страшной плетью из стального троса, обтянутого резиной, – после удара такой лопалась кожа и мясо рассекалось едва не до кости: «Спасибо, Мария! Порадовала. Даже не подумал бы, что ты такая артистка».
Еду разделили на всех: по истекающей маслом шпротине и студёнистому сладкому кубику.
В 1955-м Машу вызвал к себе начальник: «Ответ, Мария Пантелеевна, пришёл на твои заявления. Пересмотрели дело. Читай, вот: "Определением военного трибунала Уральского военного округа от 28 января сего года действия осужденной переквалифицированы на ст.54-1«а» УК и наказание снижено до 10 лет». А ты свою десятку уже с лихвой отсидела. Так что жди через недельку-другую документы на освобождение…"
ДОМА
…Опустевший дом встретил холодом. Соседи сторонились, бросая в её сторону недобрые взгляды. Бывшие друзья делали вид, что не узнают. На работу под надуманными предлогами долго не брали. Кабы не добрая душа – Тамара Васильевна Тищенко, которая, рискуя положением, приняла в свой детский сад воспитателем, впору было б в петлю.
Забывалась Маша лишь на работе. С детьми. Пела им любимые с детства народные песни и читала сказки, в которых всегда торжествовала справедливость, и добро обязательно побеждало зло. А дома подолгу не могла уснуть. Вздрагивала от каждого шороха, ожидая внезапного стука в дверь.
Терзалась тем, что печать каторжанки продолжает висеть над ней дамокловым мечом.
И писала, писала, писала, требуя окончательного пересмотра своего дела…
ПРАВЕДНИКИ
…Лишь через 37 лет, на основании ст.1 Закона Украины «О реабилитации жертв политических репрессий на Украине» от 17 апреля 1991 года Мария Пантелеевна Мизина была реабилитирована.
Тогда же она узнала, что её отец Пантелей Тимофеевич, приговором тройки УНКВД получивший в 1937-м 8 лет тюрьмы по статье «контрреволюционная агитация», был расстрелян по личному приказу Сталина 11 сентября 1941-го в Медведьевском лесу среди 157 других политзаключённых Орловской тюрьмы и посмертно реабилитирован в 1988-м «за отсутствием состава преступления»…
…Федор Иванович Вовк, до войны научный сотрудник Харьковского НИИ Растениеводства и директор школы маленького городка на Днепропетровщине, агроном землеуправы, усыновивший в период оккупации еврейского ребёнка и спасший его мать и бабушку, с 1943-го разыскивался НКВД-МГБ как известный украинский нацоналист, входящий в состав центрального «провода» ОУН. Эмигрировал. Жил в США под именем Ивана Федоровича Вовчука. Умер в 1979-м…
…Арестованного весной 1944-го «пособника ОУН» Сергея Марковича Колоса через три месяца выпустили «за отсутствием улик». Он работал в педучилище, воспитывал сыновей и внуков. Умер на руках у жены в 1973-м…
…В 1998-м комиссия иерусалимского института Яд-Вашем признала Федора Вовка, его жену Елизавету Шкандель и Марию Мизину, рисковавших в годы оккупации жизнью ради спасения преследуемых евреев, Праведниками народов мира. Их наградили медалями, а имена высекли на Стене почета в Аллее праведников Яд-Вашем…
…Награду Мария Пантелеевна получила накануне своего 95-летия. А вскоре благодаря помощи неравнодушных людей она встретилась с 86-летней Саррой Давидовной Бакст и её сыном Витей, теперь уже тоже седовласым дедушкой, тем самым 5-летним мальчиком, которого Маша прятала в подвале и которого, спасая от неминуемой гибели, усыновили Федор Вовк и его жена Лиза.
Трое убелённых сединами людей, проживших долгую жизнь, обнявшись, не сдерживали слёз, вспоминая о прошлом, и допоздна за праздничным столом негромко пели народные украинские песни под аккомпанемент удивительно мелодичной гитары Марии Пантелеевны…
…В прежде позабытый всеми домик на окраине городка зачастили именитые гости, но даже на исходе жизни, обласканная нежданным вниманием тысяч людей, Мария Пантелеевна не считала, что совершила что-то особенное. Ведь это так естественно и просто: быть чистым и светлым душой и при любых обстоятельствах, сохраняя любовь к людям, творить добро. Даже ничего не получая взамен….