- Мам, почему дяденька со мной соком не поделится?
- Доченька, потому что дяденька чужой, – ответила голубоглазая мать своей дочурке.
Они едут в трамвае вместе со мной. Я действительно пью сок и периодически предлагаю его моему приятелю. Уехал я из дома в протест родне, ибо нас скрепляет лишь тягучая, липкая, мучительная привязанность друг к другу. Каждый из нас виновен в сломанной жизни того или иного члена семьи, своим существованием виновен, и это все, что нас связывает. И теперь меня ждут железные пути к неизвестной цели…
Живем мы небольшой семьей: мама, бабушка, братья, дед периодически приходящий, а так лишенный ума скитающийся алкаш (единственная свободная у нас личность). Мать ушла со мной от отца, когда я учился еще в начальной школе. И вот я – страдалец и мучитель…
Я смотрю в окно. Трамвай - вечерний, шумный. День позади суетливый. И теперь везде гул. С самого утра у меня ощущение, будто я читаю неизвестную мне книгу. Будто я уехал, и тем открыл эту книгу. Все происходящее вокруг представилось мне так: и будто сошла мгла, и открылась чужбина, - неведомое, данное во множестве образов, но являющее себя странным единством и чьим-то обращением ко мне…
Я стал рассказывать приятелю свои мысли связанные с моим новым ощущением. Эти мысли давно родились в моей голове, но были ранее фантазией:
- Знаешь, как музыка не существует без человеческого уха, так и все сущее, явленное нам не существует без человеческого присутствия и созерцания. Мы наделяем все идеями… - заплетал я, мертвыми устами не доверяющего себе меня.
- Скорее, нам открывается суть вещей.
- Именно. Точно. Ты больше сейчас прав. И все вокруг, - это язык. С нами будто ведется диалог. Давай обратим внимание на многослойность реальности, как будто она полотно художника. Вслушайся…
И нам открылось. Сначала какая-то блатная песня из радио, стук колес, затем крик ребенка, женские сплетни, брань, смех, вынырнула из гула сирена скорой, и все окончательно слилось в моем восприятии. Голубоглазая мать стоит уже у выхода. Маленькая дочурка застегивает пуговицы ее пальто. Я посмотрел в окно и увидел отца…
Вот он идет по мостовой и не знает, что я смотрю на него, а мы не виделись лет пять, с тех пор, как родители разошлись. Вот он идет и не сворачивает, о чем-то думает, смотрит под ноги. А я здесь, рядом… Я знал, что, если сейчас же не нажму стоп-кран, больше могу его не встретить никогда. Мне неизвестно, где он живет и с кем. И это абсурд. Ведь я не могу нажать и выйти не могу на следующей остановке, - я опоздаю на электричку. А стоит мне опоздать на нее, - я уже никогда не вырвусь из этого круга вины – я буду побежден.
Я прильнул к стеклу и смотрел вслед отцу всеми силами пытаясь понять, как я пал, как я дошел до этого абсурда. Прости меня, пап.
… Вслед трамваю смотрел дед-алкаш.