Шедевры наших музеев
По работе мне частенько приходилось ездить, вернее, летать самолетами Аэрофлота со своего солнечного юга Западной Сибири в Москву. В моем Бийске житье скучноватое, и в Москве я старался не терять времени даром. Практически каждый вечер я ходил в театр, на «лишний билетик», а когда не удавалось, то бродил по музеям и прочим памятным местам. Кстати, в те годы Музей Революции носил почти официальное название «Последний приют командированных», - туда пускали бесплатно, а у сибиряков, попавших в Москву, с деньгами всегда было напряженно, ибо в Сибири с промтоварами и продуктами особо-то не разбежишься.
Из музеев я чаще всего выбирал Третьяковку, потому что она находилась неподалеку от Государственного Института Редких Металлов, ГИРЕДМЕТА, который мне приходилось посещать почти в каждой командировке. В общей сложности за двадцать пять лет сибирской жизни я побывал в Третьяковке не меньше двадцати пяти раз. Я хорошо изучил расположение залов, не плутал, не расспрашивал дорогу, а сразу шел в зал, который наметил на данный визит. Чаще всего я проходил в зал Врубеля, садился там на диванчик напротив «Сирени» и надолго погружался в размышления о возвышенном. Мне почему-то очень нравились произведения этого полусумасшедшего художника, которых окончил свои дни в психлечебнице. Но и другие залы я не обходил стороной, мне вообще нравились картины русских художников-классиков.
Очень хорошо помню, как сразу при входе в Третьяковку, в первом же зале меня охватывало странное и сложное чувство, немного тревожное, немного торжественное, к которому примешивалось восхищение и трепет перед Великим и Прекрасным. Это чувство я испытывал даже перед известные всем и каждому картинами Васнецовых, Шишкина, Репина, Сурикова и прочих хрестоматийных художников. Я мог часами любоваться «Тремя богатырями», «Аленушкой», «Утром в сосновом десу», «Покорением Сибири», даже «Иваном царевичем на сером волке». Я пытался понять это чувство и причины его возникновения, потому что никак не относил себя к провинциальным романтикам, которые ходят по Москве с разинутым ртом и спрашивают у таксиста, что это там у него щелкает.
У меня в Москве было множество хороших знакомых и даже несколько дружеских семейств, мы привыкли к большим совещаниям высокого уровня, встречались и разговаривали со всемирно известными учеными и крупными администраторами вплоть до министров и работников ЦК КПСС. Наши смежные организации располагались во всех концах Москвы, и я уже знал, в какой вагон метро на какой станции садиться и даже изучил расположение многих общественных туалетов, что в Москве для командированного имеет особое значение. Это я рассказываю не для ради хвастовства, а просто хочу показать, что к робким и восторженным провинциалам я никак не относился.
Скорее всего, возвышенное чувство, которое охватывало меня в Третьяковке и других крупных музеях, возникало совсем по другой причине. Когда большой художник создает свой шедевр, он вкладывает в него не только свое мастерство маляра и знатока цветов, оттенков и полутеней. Вольно или невольно с мазками красок на полотно переходят и чувства мастера. И чтобы там не говорили материалисты, а я сам – убежденный материалист, - я верю, что от великих картин на зрителя исходит нечто вроде эманации чувств их великих создателей. Только этим я могу объяснить то высокое и сложное чувство, которое охватывало меня в Третьяковке, Пушкинском музее, в Ленинградском Эрмитаже и Русском музее.
Потом я переехал в Подмосковье, а вскоре в нашей несчастной стране началась предательская горбачевская перестройка и бандитская ельцинская демократизация с криминальной приватизацией. Внедрение в новый коллектив, освоение новой работы, трудности устройства быта в навой России лет на десять отвлекли меня от «культпоходов» в московские музеи.
В это время я сумел побывать только на выставке Васильева в Манеже году в 1990-м, и это доставило мне огромное удовольствие. Васильева многие известные художники всячески упрекают и охаивают, но его портреты мне очень понравились. Первое впечатление: со стен на меня смотрят живые человеческие головы, они резко выделялись на фоне стен и даже будто существовали отдельно от полотен, сами по себе. Возможно, это невероятно высокое искусство изображения человеческих лиц и раздражает критиканов. Известно, что критиками становятся те, кто сам не может похвастаться высоким мастерством в искусстве, будь то картины, книги, театр или музыка.
Если уж критиковать художника Васильева, то мне очень не понравились некоторые модернистские особенности его картин. На отличных, невероятно реалистических портретах женщин он непонятно зачем наклеил на их воротники кусочки настоящего меха, а в колье и ожерелья вставил кусочки цветного стекла. Понятно, ему тоже хотелось стать авангардистом и модернистом, но этот прием придал его замечательным портретам сильный привкус вульгарности. И меня очень огорчили его огромные «винегретные» полотна вроде «XX-го века», где наряду с изображениями великих людей вдруг видишь фигуру обнаженной девушки с солидным пенисом.
А в Третьяковку я сумел попасть только после огромного перерыва лет в десять, если не больше. Я с волнением ждал встречи с Прекрасным и Великим после долгой разлуки и заранее предвкушал то удивительное чувство, которое должно меня охватить.
Увы, меня ожидало сильнейшее разочарование. Я проходил мимо хорошо известных мне шедевров совершенно равнодушно. Мало того, меня мучило впечатление, что точно так же равнодушно я бы смотрел на плохую копию «Трех богатырей» в какой-нибудь грязной забегаловке. Я не поверил себе и прошел в зал Врубеля.
Увы, даже там в моей душе не пробудилось ничего возвышенного. «Демон» казался мне нелепой мазней уличного маляра. «Гадалка» с роковым тузом пик смотрела на меня глазами базарной цыганки, мол, эй, красавчик, позолоти ручку, я тебе погадаю. А любимой моей «Сирени» с тоскующим взглядом страдающей женщины сквозь цветущие кусты я вообще в зале не нашел. Вместо нее на том же месте висела грубая мазня под тем же названием «Сирень», но никаких женщин и никаких тоскующих взглядов на этой мазне не оказалось, -просто халтурная попытка изобразить цветущую сирень.
Я уселся на тот же диванчик, что и много лет назад, напротив этой нелепой «Сирени» и погрузился в мучительные раздумья. Что случилось со мной за какие-то 10 лет? Неужели душа моя за это недолгое рыночное время настолько огрубела, что сейчас неспособна воспринимать Прекрасное? Если это так, то подобное же произошло и с душами всех миллионов советских людей. Уже за одно это Горбачева и Ельцина с их прихлебателями надо поставить на самой людной площади у позорного столба и позволить всем желающим забросать их свежим дерьмом! Надо же, - лишить огромный народ его души!
Но постепенно я успокоился. Былого не вернуть, а тосковать о прошлом, - занятие совершенно не конструктивное. Надо жить дальше, как бы наши правители ни хотели превратить нас в безмозглых скотов.
К тому же, возможно, дело совсем не в моем огрубевшем восприятии. Возможно, дело совсем в другом, но это «другое», пожалуй, еще хуже. Сейчас идет откровенный грабеж бывшего народного достояния СССР в сотни триллионов советских рублей, Материальные ценности наши новые хозяева жизни разграбили без всякого стеснения совсем открыто. Так, может быть, они точно так же грабят и культурные ценности, грабят втайне даже друг от друга? Может быть, они уже скупили за бесценок художественные шедевры русских и советских классиков, а вместо них в музеях выставили жалкие подделки, которые не вызывают никаких чувств, кроме скуки и недоумения? Ведь СМИ неоднократно сообщали об исчезновениях шедевров из наших музеев. Виновных никогда не обнаруживали.
Я медленно прошел по залам к выходу и остановился у «Трех богатырей». Да, скорее всего, это подделка. Травка и маленькие елочки у копыт богатырских коней выглядят просто жалко, будто их поспешно и небрежно изобразила блудливая рука халтурщика-копииста. Мастер не мог создать такое убожество. На душе стало совсем скверно.
Для проверки ужасного открытия я сходил в Пушкинский музей. И там, увы, мои проклятые подозрения усилились. Мне казалось, что на стенах висели откровенные подделки. Даже рембрандтовский «Портрет старика», обычно тусклый и потрескавшийся, теперь почему-то ярко блестел совершенно свежими красками! Неужели мои подозрения верны, и настоящие шедевры украшают дворцы наших олигархов и прочих власть имущих сограждан?
Сейчас принято обвинять большевиков и Советскую власть во всех смертных грехах. Уверяют, в том числе, что большевики десятки лет продавали за рубеж наши национальные ценности и среди них - шедевры старых мастеров. Возможно, это так. Но выручка от этой большевистской «торговли» все-таки шла на развитие государства, на развитие нашей промышленности и обороны. А сейчас?
Больше я по музеям не хожу.
Я только спрашиваю себя иногда: что же висит на стенах наших прославленных музеев? И отвечать на этот вопрос мне совсем не хочется.