Пять шагов к дому луксор

Анжель Савченко


Пять шагов к дому

Шаг второй


ЛУКСОР

;


Сонный город за синим окном
Погружается в лунную ночь.
Фонари, снежный дым, старый дом,
Как мираж, уплывают прочь.

Уплывают, как облако, тают,
Незаметной струною звеня,
В сумасшедший полет зазывают,
Серебристою сказкой маня.

А вдали полыхает лето
Жаркой одурью диких трав,
Полдня золотом, синью рассвета,
До конца мое сердце вобрав.

Где-то там, за тремя за морями –
Нежность сильной и  верной руки,
Глаз распахнутых жадное пламя,
И чужих берегов маяки.

Мир таинственных звезд Ориона
Как Небесного Воина щит,
Как Хранитель Вселенной  законов
И сокровищ земных пирамид.

Чудо Света, как лестница в небо.
Старый Сфинкс - словно пес дворовой,
Стерегущий и были, и небыль,
и Земли нашей хрупкий покой.

Где,  как только восток озарится
Солнца раннего нежным лучом,
Юный Гор – гордый сын Озириса
В вечной схватке сразится со злом

Знойный край, что до боли мне дорог,
Чтоб тоску по тебе превозмочь,
Я гляжу, как заснеженный город
Погружается в лунную ночь.

;
 

Мелькают реки, страны, города…
Иные двери… Новые года…
И никуда нам от себя не деться,
А если деться – только в никуда.

Омар Хайям.


Сомнение – это естественный дар; должно быть,  оно от Бога – откуда же еще оно могло взяться? … Доверяй своему сомнению. Не верь в Бога, не        верь в душу, не верь в жизнь после смерти. Доверяй своему сомнению, и тотчас же начнется разговор. И задавай вопросы. Чего бояться?

Ошо Раджниш.  За пределы последнего табу.




Ее ждали.
Она поняла это, едва ступив на трап самолета вслед за редеющей, но все еще достаточно плотной толпой пассажиров, неспешно выгружающих себя на родную землю после экзотического отдыха в далекой теплой стране.

На родине было темно. Нечастые фонари на летном поле и не слишком ярко освещенный аэропорт усиливали и углубляли эту темноту. Холодный ветер с удовольствием покусывал аппетитно подрумяненные тела, трепал и без того смятые прически. Смело пощупывал оголенные животики дам, забирался в потаенные местечки. Слизывая тепло и вбирая в себя запахи солнца и моря, уносился дальше. Озорной, нагловатый, радостно возбужденный. 

Пассажиры приостанавливались. Растерянно оглядывались по сторонам, словно не узнавая родные места. Ежились. Осторожно двигались дальше, вниз по трапу.
Она тоже остановилась. Чутко оглядела все, что попадало в освещенное поле, внимательно просканировала темноту. Ни свет, ни тень не таили в себе ничего опасного.

И все же опасность была.
Совсем близко.
Почти рядом. 

Она слышала эту опасность. Ощущала ее, но как-то странно, глухо. Как сквозь вату.  «Не проснулась я, что ли?» - подумала она и поняла, что думает тоже как-то вяло, лениво. И не мудрено. После всего, что случилось с ней совсем недавно, ей полагался отдых. Заслуженный и обязательный. Наверное, поэтому она уже расслабилась, и даже ощущение опасности не заставило ее сразу собраться. Хотя…
Вариант встречи в аэропорту просчитывался ею. Но что с нее взять? При ней ничего нет. Легкие брюки, кофточка. Предусмотрительно наброшенное на плечи тонкое шерстяное пончо. В багаже тоже ничего нет. Все, что могло интересовать встречающих, осталось там. За глубокой чернотой сентябрьского неба. За синим-синим морем. За тридевять земель, в тридесятом царстве.
В другом времени.
В другом мире.
Вроде бы все так, и бояться нечего.
И все же ощущение опасности  не уходило.

Перед внутренним взором вспыхнула картинка – алая роза на светло-желтом, скорее,  палевом песке.  Роза развернулась, залила красным светом весь внутренний экран. На экране появился разъяренный бык с веером дротиков-бандерилий, торчащих вокруг низко склоненной головы. Налитые кровью глаза. Уже окрашенные багровым великолепные остроконечные рога.
Униженная сила.
Оскорбленная мощь.

А в самом центре арены – хрупкая женская фигурка  в расшитом блестками костюме тореадора.

Бык несется прямо на нее.
Изящный поворот. Легкий взмах алой мулеты.
Грозная сила проносится мимо.

«Добро пожаловать в Амстердам!» - ни с того, ни с этого всплывает в сознании давно забытая фраза  из нашумевшего некогда детектива Алистера Маклинза. Там отважный сотрудник Интерпола прибывает в столицу Голландии, чтобы распутать клубок путей-дорог, по которым в Амстердам втекала, а из Амстердама вытекала наркотическая река, чтобы заливать затем всю Европу. Именно там, в аэропорту столицы ухоженной, сытой, вальяжной страны, родины удивительных цветов, ветряных мельниц и многочисленных каналов, начались неприятности специального агента.

«Возьми себя в руки и перестань валять дурака!». Таким грозным окликом попыталась вернуть себя на грешную землю Светлана Сергеевна Морева, 45 лет от роду, гражданка Российской Федерации, незамужняя, вернее, вдова, режиссер массовых мероприятий по диплому, художественный руководитель Дома искусств по занимаемой должности.
Народный целитель, ведунья, волшебница, маг – по душевной склонности, по призванью и по нежданно открывшемуся дару, с которым она рассталась бы без сожаленья (во всяком случае, так ей казалось), если б смогла. Встав однажды на этот путь, она не скоро, но поняла: обратной дороги нет. Ее попытки свернуть в сторону, отказаться, остановиться хотя бы, передохнуть! -  заканчивались плачевно. Болезнью. Депрессией. Погружением в болото бытовщины. NON REGREDI EST DEGREDI. Это Светлане было ясно. Оставалось идти. Ползти. Царапаться. Как угодно, но двигаться. 
Иногда Светлана роптала, но чаще благодарила судьбу за тот великолепный по силе и красоте мир, который открыли ей новые знания. В ответ судьба посылала ей немыслимо прекрасные подарки, а порой и немыслимо тяжелые испытания.
И все же… все же!
Именно здесь, именно сейчас ее ждет экзамен, проверка правильности ее мыслей. Ее поступков. Она понимала это.  Чувствовала.

Светлана неплохо владела умением становиться невидимой, незаметной в любой толпе. Вроде бы вот она, свободно движется, свободно совершает какие-то действия, но люди не замечают ее. Автоматически обтекают с двух сторон. А спросите их, кто был только что на их пути, рядом с ними – не ответят. Ее просто нет. Как это получалось? Если бы ей сейчас кто-то задал такой вопрос, она ответила бы не сразу.  Или сказала бы, что это очень просто. Нужно только дать себе установку: я полностью прозрачна. Сквозь меня все видно. Люди видят все, что за мной, вокруг меня, а меня не видят. А то, что за этой «простотой» стоят годы упорного и порой невероятно нудного труда, надоедливых тренингов, упражнений, медитаций… Ба! Просто недоспанных  ночей, недоеденных вкусностей, недосказанных слов, недочувствованных эмоций… Сколько вытянутых из подсознания комплексов, страхов, нелепых привязанностей… Сколько разрушенных идолов, и сколько возведенных вновь… Сколько башмаков, исхоженных в поисках мест силы. Сколько часов топтания босыми ногами на снегу, на битом стекле, на горячих углях…


Как об этом рассказать? В который уже раз мелькнула мысль о том, что неплохо было бы выбрать время, сесть, собрать воедино свои знания и умения, разложить по полочкам, а затем превратить в единую, стройную систему и передать людям.
Зачем? Для чего?
И без того в мире много лишней информации. И много людей, которым эта информация попросту вредна.

Но ведь еще больше людей, которым эта информация помогла бы утолить неосознанную тягу к источнику знаний, к источнику веры. Людей, которым эта информация помогла бы справиться с их проблемами, ощутить единство с Миром,  выжить в экстремальных условиях.
Да, неплохо бы… Но, как обычно, не хватает времени, засасывает быт, отвлекают повседневные дела и забота о хлебе насущном.

Светлана понимала, что все это отговорки, «отмазки», как говорят наши дети. Она понимала и то, что внутренне не готова к такой работе. Или не считает себя в силах выполнить ее. А может, боится, что не сумеет сделать это высококлассно? Гордыня заела?  Или элементарное стремление честно делать свое дело?   
 Попробуй, разберись…

Разбираться надо. Тут Светлана не сомневалась ни капельки.  Она твердо знала, что в ее душе есть еще такие темные уголки, такие мрачные подземелья, такие мысли и желания, корни которых  зачастую и рассмотреть-то можно, только погрузившись в самые сокровенные глубины естества. Или еще дальше - в давние, забытые, не проявленные ситуации, поражения,  боли, которые вошли в плоть и кровь еще в прошлых жизнях.
В то, что живет и сейчас, проявляясь в самых неожиданных, казалось бы, несвойственных ей мыслях, желаниях, поступках.
В то, что не только удивляет, смущает, заставляет стыдиться самое себя, но и думать, искать.

Узкая кишка въездного терминала с движущейся лентой пола мягко втягивала в себя прилетевших пассажиров, чтобы выплюнуть их в зал прибытия. Светлана огляделась.  Да, ее не замечают. Отлично.

Отлично? – мелькнула запоздалая мысль. А как же паспортный контроль? Если она «проявится» у самого барьера, (иначе просто невозможно), вся очередь дружно возопит «Вы здесь не стояли!». Поднимется шум, который привлечет к ней всеобщее внимание. Только этого ей и не хватало.

А что можно придумать еще? Никакая разумная мысль пока что не приходила ей в голову. Отпустить ситуацию? Положиться на Мир, который ее любит, оберегает, спасает? Пожалуй, это единственное, что она может сделать.
«А экзамен-то все равно сдавать придется, - решила Светлана, -  хочешь - не хочешь, а каждый шаг вперед требует подтверждения».

Ну что ж…
Не хотелось.
Ах, как не хотелось выходить из состояния тихой радости, умиротворенности и благоденствия! Как хотелось продлить сказочное чувство свободы, привезенное из самого главного, по ее мнению, путешествия ее жизни.  Хоть на часок.
На пол часика. На несколько минут. На мгновение.
Но даже этого мгновения у нее уже не было.


Светлана вдруг остро поняла это, как только выловила свою дорожную сумку из нескончаемой реки багажной ленты, в водовороте которой еще кружилась парочка  одиноких чемоданов и рюкзаков.
Последние пассажиры покидали зал.
Светлана решительно пошла к выходу, стараясь на ходу войти в состояние невидимости.
Поздно.

Их было трое.
Все как обычно. Просто и привычно, как в кино. В десятках сериалов, крутых боевиков и триллеров, которые поначалу казались даже занимательными, а потом набили такую оскомину, что Светлана быстренько переключала свой телевизор с этих лент на один из каналов, которые еще несли хоть какую-то человеческую информацию. Остальное шло фоном во время работы. Как – никак, а от жизни отставать нельзя. Нужно быть хотя бы в курсе событий.
Двое похожих как братья-близнецы мордоворотов в легких кожаных куртках подошли вплотную с двух сторон на выходе из зала. Зажали плечами. Один легко и просто вынул дорожную сумку из Светланиной руки,  взял ее под локоть. Второй упер ей в бок что-то жесткое и, судя по всему, металлическое.
- Не дергайся. Себе дороже! – выдохнул он прямо в ухо женщине, которая сделала  робкую попытку вывернуться из неудобного положения.
Третий, повыше, поуже в плечах и поизящней, в темном, вполне приличном костюме и черной рубашке, легко и быстро опередил их троицу и ловко распахнул заднюю дверцу мгновенно подкатившего черного автомобиля с тонированными стеклами.

Светлана беспомощно оглянулась вокруг. Что делать? Кричать? Звать на помощь? Вокруг никого не было. Метрах в десяти у колонны целующаяся парочка. Вдалеке довольно большая очередь на маршрутные такси, которые вот-вот должны были начать свои утренние рейсы от аэродрома в Москву.  Кто поможет? Да и времени на это уже нет. В следующее мгновение она уже была упакована в теплую и мягкую темноту дорогой иномарки. Мордовороты плотно сидели рядом. У одного из них ее сумочка, висевшая обычно на плече. Даже непонятно, когда сняли.  Дорожная сумка с вещами – на коленях у приличного господина в темном костюме, который быстро занял кресло рядом с водителем. Резко хлопнули одна за другой дверцы. Иномарка мягко прыгнула вперед и понеслась между мелькавшими огнями немногочисленных в это время суток встречных автомобилей и алой рекой задних фонарей движущихся к городу машин. 

Только сейчас Светлана ощутила опасность полной мерой. Глухо забухало сердце. Застучало в висках. Перехватило дыхание. Странная пустота наполнила грудь.
«Неоднородный физический вакуум. Вакуумный домен» - некстати и не к месту всплыли знакомые слова. Светлана  знала, что подсознание никогда не выдает что-либо «на гора» некстати и не к месту. Ничего случайного в этих «всплывающих подсказках» нет.   Но сейчас она не могла прочесть и понять их значение. Мешало острое беспокойство.  Невозможность вдохнуть полной грудью и расслабиться. Мешал упиравшийся в бок ствол пистолета, причинявший боль. Отключиться от этой боли она пока и не пыталась.

Как ни странно, мягкое покачивание автомобиля слегка притупляло остроту ощущений,  замедляло движение мыслей. Никак не приходила та спокойная уверенная собранность, которая появлялась у нее в минуты опасности. Паники не было. Не было, пожалуй, и страха. Было гаденькое чувство стыда за то, что она «влипла». Просто, элементарно «влипла». Как последний лох. Возможно, этот стыд и не давал ей сосредоточиться и одновременно расслабиться. Ощутить свою силу и власть над ситуацией. Или хотя бы разобраться в этой ситуации, спрогнозировать ее развитие. 
А разобраться нужно было. Времени оставалось все меньше. Это Светлана понимала. Что же делать? Спровоцировать автокатастрофу?
Это возможно. Но нужно еще придумать, как выжить самой.
Положиться на Мир?
Ответ неправильный. Недавно она это сделала.
И каков результат?
В чем-то она просчиталась? Что-то сделала не так? Нет, это вовсе не обязательно.  Но ведь она уже решила для себя, что какую-то вещь осознала. Значит, Мир ее проверяет. Обязательно проверяет.
Таков закон.
Считаешь, что чего-то достиг? Что-то осознал? Пожалуй, уважаемый, к доске! Вот тебе вопрос «на засыпку». Ответишь – молодец. Зачет. Не ответишь – начнешь сначала. Куда деваться? Повторение – мать учения.
Этот закон она знала твердо. Исключений из него не предусматривалось. И никаких поблажек, амнистий не предвиделось.
Значит, надо разбираться в том, правильно ли она все поняла. Не рано ли возрадовалась? А может…
Неужели она о чем-то пожалела? Неужели на что-то посетовала?
Светлана еще раз попыталась разобраться в своих ощущениях. Снова на миг почувствовала ту радость, то умиротворение, с которым летела домой.
Стоп!
А как же другой закон?
«Возьми все, но за все заплати». 
- А чем я заплатила? Деньгами? Чужими деньгами?!
Мысль так и осталась недодуманной, потому что «приличный» мужчина на переднем сиденье устроил удобней ее сумку на коленях и потянул застежку-молнию. Холеные руки,  розоватые от света приборной доски, жадно скользнули внутрь и принялись копошиться в нехитром Светланином скарбе.
Мордоворот слева выдвинул вперед до отказа квадратную голову на толстой малоподвижной шее. Заметив это движение, мордоворот справа зеркально повторил его.
- Ну что? Есть? – не выдержал правый и привстал, заглядывая через
высокую спинку переднего кресла.
Водитель нервно завертел головой, вызвав неприязненную реакцию левого:
- На дорогу смотри!
- Ну! – торопил правый.
Светланина правая рука оказалась свободной, еще миг, и она рванется, чтобы крутануть рулевое колесо. И будь, что будет!
В тот же миг автомобиль начал резко тормозить. Светлану кинуло вперед.
Вот он, нужный момент!
И снова она не успела. Левый мордоворот сильнее прижал ствол к ее боку. Правый всей своей немалой тушей навалился на нее с дугой стороны, из чего она сделала вывод, что машина совершает поворот. Светлана снова оказалась в тисках.
Удобный момент упущен. 
Или так и нужно было?
Судя по тому, как заколыхалась и мягко запрыгала иномарка, под колесами ее вместо гладкого асфальта оказалась проселочная дорога, причем далеко не лучшего качества.
Светлана попыталась вспомнить, видела ли она какой-либо съезд с просторной автострады на проселок, но – увы! Дорогой в аэропорт ездить ей почти не приходилось, да и внимания она не обращала.
Куда меня везут? 
Машина двигалась на «ближнем свете». Фары не выключались, значит, ее киднайперы ничего не боятся. В свете фар мелькали стволы деревьев, внезапно вырастающие перед самым капотом автомобиля. Дорога явно петляла. Или дороги не было вовсе? Попытаться сейчас вывернуть руль?  Не стоит. Слишком маленькая скорость. Водитель успеет затормозить. Или удар будет слишком слабый. Никаких гарантий. И все же… перед глазами вставала картина – раздолбанный до невероятности черный автомобиль. Изломанные, искореженные тела и куски металла. Запах крови. А она? Где она?

Расслабиться. Закрыть глаза, расслабиться и искать выход.
Глаза закрываться упорно не хотели.
«Ты маг или портянка?» - услышала Светлана знакомый вопрос Учителя.
«Портянка» - ответила она сама себе, но глаза закрылись. Из неразберихи цветовых пятен перед внутренним взором высветилась желтая точка. Плоский экран начал проваливаться. Появилась глубина. Сейчас она…
- Ну, ты! Спишь, что ли? Или отключилась?   
- Отключишься тут …
Светлане показалось, что она произнесла это вслух, но, судя по реакции мордоворотов, это была только мысль.
- Давай, пошла!
Автомобиль стоял, чуть подрагивая боками, как породистая лошадь,  которую оскорбили хлыстом.  Справа образовалась пустота. Слева в ребра больно впивалось железное жало.  Из всего этого Светлана поняла, что нужно выходить из теплого нутра машины.
Темнота.

На мгновение она задержалась, чтобы включить «ночное видение», и не успела. Толчок в спину. Светлана летит в темноту, инстинктивно выбросив вперед руки,  не успевая сгруппироваться. Ладони ощущают шершавую поверхность. Больно.  «Ступеньки, - отмечает сознание, - деревянные». Грубый рывок вверх. И тут же новый толчок в спину. Светлана удерживается на ногах. Делает шаг в темноту. Еще один. Ее вталкивают в какое-то помещение. Пахнет деревом и чем-то знакомым. Больницей? Да, какой-то «медицинский» запах.
Вспыхивает неяркий свет. Женщина непроизвольно закрывает глаза. Напрасно. Открыть глаза она уже не успевает.
- Ну, пошла, б… !
Оскорбительное слово вызывает в Светлане реакцию, неожиданную для нее
самой. Не поворачивая головы, она стремительно, почти без размаха, бьет, не глядя,  локтем назад, туда, где чувствует дыхание своего конвоира. А затем…
. Ощущение такое, словно ей на голову вдруг рухнул потолок. Ослепительно черная вспышка. Сознание мгновенно отлетает прочь. Не остается даже тени какой-либо мысли ...

Не было темного туннеля. Не было парения над распростертым на полу телом. Не было полета в сверкающем белом свете. Была боль. Оглушающая. Ослепляющая. Отрезвляющая. Эта боль, как ни странно, вернула Светлану в отправную точку. И, как ни странно, боль не мешала думать. И первая мысль придала ей сил. Ослабила, почти совсем убрала боль. «Я вырвусь из капкана, -  уверенно подумала Светлана, - я обязательно вырвусь. Только не глупить. Контролировать каждый шаг, каждый вздох, каждое слово. Решение где-то рядом». Она вдруг поймала себя на том, что губы ее складываются в легкую, чуть ироничную, улыбку.
- О! Очухалась… еще и смеется… понравилось, что ли? – удивленный голос где-то вверху.
Светлана попыталась приподняться, поняла, что может это сделать, и … со стоном расслабленно опустилась на пол. «Подойди, - четко скомандовала мысленно, не открывая глаз и не шевеля губами, - подними меня».  И почти сразу почувствовала, как жёсткие руки - под плечами и под коленками – приподняли ее с пола (пахнуло запахом алкоголя) и усадили на табурет. Табурет куда-то поехал, Светлана ощутила спиной опору и чуть приоткрыла глаза. Сквозь опущенные ресницы оглядела – ощупала помещение. Что-то вроде мастерской… Много какого-то металла. Холодного. И теплое пятно. Человек. Один. А где остальные? Здесь их явно нет. Это уже хорошо. Это шанс.

Светлана оперлась спиной о шершавую стену, чуть склонила голову к плечу, расслабилась.  Сейчас ее не было. Не было тела. Была мысль. Только мысль,  быстро воплощающаяся в зримые картинки. Светлана видит себя, выходящей из темного помещения на свет, на волю. Всей грудью вдыхает прохладный воздух. Свежий, вкусный. Лесной. А ее страж? Куда денется он?
- Не-е-т! Вот девка! Эй! Ты чего улыбаешься? Хорошо тебе?
- Холодно, - вздыхает Светлана, медленно поднимая ресницы…
- Ха! Так тебя, может, согреть?
- Согреть, - шепчет женщина, то ли спрашивая, то ли утверждая.
Устало опускаются ресницы. Сквозь них Светлане видны руки мужчины, нервно дергающие пряжку брючного ремня.  На миг она теряет контроль над собой и вскидывает на своего тюремщика сузившиеся от обиды и ненависти глаза. Он отшатывается как от удара. «Дура! – не жалеет себя Светлана, - что ты делаешь? Держи себя в руках. Ты должна использовать свой шанс».  И опять медленно поднимаются ресницы. В глазах – нежная истома. Светлана зябко передергивает плечами. Обнимает себя руками, гладит плечи. «Стоп! Стоп! Что я делаю? Есть же способ попроще! Какая же я глупая! Я же могу его усыпить. Просто усыпить! Хотя… от него несет алкоголем. Может быть и наркотик. В таком состоянии на него ничего не подействует. Да и моих сил может не хватить. Я слишком суечусь. Мысли скачут как пузырьки в газировке. А мне нужно собраться, сосредоточиться. Отпустить мысли. Совсем…».
Распалившийся бандит уже рядом. Тяжелое дыхание. Удушливый запах алкогольного перегара. 
Светлана гибко выпрямляет спину. Вскидывает руки. Кладет их на плечи мужчины. Левая рука обвивается вокруг его шеи. Правая – гладит жесткую от короткой щетины щеку. «Не спеши, - шепчут ее губы, - не торопись. Торопиться не надо…». Правая рука  Светланы легонько нащупывает известное ей точку на его шее. . На не чувствует жадных рук мужчины на своем теле. Вся ее сила – в кончиках пальцев. Левая рука накрывает правую, помогает ей.  Резкий толчок …  Мужчину пошатнуло. Ослабли руки. «Ну. ты даёшь…». С трудом шевелятся губы…

В следующий момент тяжелое тело валится на пол.
«Получилось, - думает женщина, брезгливо стряхивая с колен безвольно упавшую на них мужскую руку, - кажется, получи лось».
Быстрый взгляд ощупывает неподвижное тело – надолго ли хватит ее процедуры? Впрочем, времени мало. А может, и совсем  нет. Однако… вот на каком-то столе или верстаке, среди темных металлических предметов что-то ярко белеет. Сумочка! Ее сумочка. Взять? Светлана хватает  сумочку. Рассматривать содержимое некогда.  Осторожно толкнуть плечом металлическую дверь. Дурным визгом отзываются дверные петли. Кровь бросается в голову. Нет. Так нельзя. Это паника. В этом состоянии можно наделать немало глупостей. Три глубоких вдоха. Дверь легко уступает нажиму.
Вот он – свежий воздух, легкий, чуть горьковатый, чуть тревожный и все же пьянящий воздух свободы. Раздолбанная грунтовка.  Справа и слева - темнеющий лес на фоне подсвеченного далеким отсветом неба.  Тишина. Только неритмичные удары собственного сердца. Светлану срывает с места и несет по дороге смешанное чувство радости и тревоги. Оскальзываются ноги. Но глаза уже привыкли к сумеречному свету. Замедляется бег. Светлана чутко всматривается и вслушивается в окружающую тишину.  Останавливает ее странный резкий запах. Металл. Бензин. Свежая древесина. Больно. Дереву больно. И еще что-то, уверенно пробивающееся сквозь запахи поля, леса, дороги  и техники. Кровь. Запах крови.

Светлана несколько секунд стоит, раздумывая, не свернуть ли в лес. Потом медленно движется по дороге, вперед, туда, где все явственнее вырисовывается темная бесформенная масса справа от дороги.
Удивительное спокойствие овладевает мыслями, чувствами, ощущениями. Перед грудой искореженного металла, разбросанных вокруг обломков, каких-то вещей Светлана останавливается.  Нет страха. Нет волнения. Беспокойства. Почти автоматически включается «ночное видение». И очень четкая мысль: как это могло произойти? Черный мерседес не просто разбит – он раскололся на куски. Сломанное дерево.  Верхняя его часть, похоже, перелетела через машину и  лежит на дороге.  Обычный наезд на дерево не мог вызвать таких разрушений. Впечатление такое, словно в машине что-то взорвалось. Впрочем… Там ведь наверное было оружие и какие-то боеприпасы к нему. Может, взрывчатка? Двигателя нет, он где-то далеко. В остатках кабины – труп водителя. Он буквально висит на руле.  Пассажир с переднего сиденья, похоже, вылетел через лобовое стекло, очевидно, вместе со стеклом.  Пассажир, сидевший сзади, так и сидит на остатках заднего кресла, хотя лицо его словно сплющилось. Сквозь темную уже подсохшую корку крови, залившей все лицо, жутко проблескивают почти вылезшие из орбит глаза.
Светлана ловит себя на том, что она не дышит. Начинает кружиться голова. Она пятится, не отводя взгляда от невероятной картины, и … едва не падает,  натолкнувшись на что-то мягкое.  Неожиданный толчок возвращает дыхание, мобилизует силы. Что это под ногами? Светлана верит и не верит. Наклоняется. Так и есть – это сумка. Сумка с ее вещами. Лежит себе, как ни в чем ни бывало, посреди  дороги, только лопнула застежка-молния. Любимые белые сандалии, лежавшие сверху, теперь косолапо стоят рядом с сумкой, будто наспех вынутые хозяйской рукой.   Только теперь она вспоминает, что ноги ее босы. Мягкие дорожные туфельки потерялись еще где-то на крыльце того дома, в который ее затащили. Светлана надевает сандалии, наклоняется, чтобы застегнуть их. С плеча спадает  сумочка. О сумочке она тоже забыла. «Так. Что же я так неосознанно себя веду? Того не помню, это позабыла. А ведь я в сумочку даже не заглянула». 
Светлана медленно, аккуратно отстегивает клапан, отрывает молнию. Вот ее паспорт. Вот ваучер. Вот корешок авиабилета.  Обычные дамские мелочи. В карманчике – ключи от дома. Даже кошелек. Кошелек ее не интересует.  В нем почти ни чего нет. Хотя… ей же нужно как-то добраться до дома. Ну вот – русские деньги. Совсем небольшая сумма, но этого хватит на дорогу. Они не тронули ее сумочку? Почему? Не успели? Куда же они торопились так, что мчались по грунтовой дороге с сумасшедшей скоростью? «Спокойно, - думает Светлана, - тебе это сейчас неважно. Важно выбраться отсюда поскорей. Тот, которого ей удалось уложить отдыхать в домике, скоро очнется. Он побежит за ней. Сколько он пролежит?». Она этого не знает, ей никогда раньше не доводилось использовать примененный ею прием, оставшийся в памяти от изучения с Мастером теории восточных единоборств и астрального карате. И вдруг она понимает: кто-то вызвал ее похитителей, сообщив, очевидно, что они взяли не ту женщину.   Один на всякий случай остался с ней. На какой случай? Неважно.  Важно только то, что искать ее уже не будут. И  некому. И незачем. И, после того, что случилось – страшно.
Внутри развернулась какая-то туго свернутая пружина, о которой Светлана даже не подозревала, не думала. Пришло чувство освобождения. Чувство полета. Почти такое же, с каким она летела в страну своей мечты.

 
                * * *

- Уважаемые пассажиры! Наш самолет совершает посадку в аэропорту Хургада. Просьба пристегнуть ремни.
Звонко металлический голос со стандартными интонациями что-то еще объяснял, но пассажиры уже не слушали, возились в креслах, заглядывали в иллюминаторы, где на фоне темного неба рдяным пламенем полыхала вечерняя заря. Захныкал разбуженный в неурочное время ребенок.
- Температура за бортом  +33 градуса Цельсия.
Светловолосая женщина, сидящая в крайнем ряду кресел, улыбнулась, не открывая глаз, нащупала пряжку ремня, защелкнула ее. Резкий толчок в левый локоть не согнал улыбку с ее лица и не испортил благодушного настроения, лишь заставил слегка приподнять веки и взглянуть из-под ресниц. По проходу между креслами удалялся крупный мужчина в длинноватых, за колено, шортах, растянутой рыжей футболке, не скрывающей широкие вислые плечи, короткую мощную шею с темным ежиком волос над ней. Круглые крупноформатные ягодицы мерно двигались под смятой тканью. Над ними, где-то на месте предполагаемой талии,  под футболкой чуть заметное утолщение, вроде широкого валика. Жир сгонять? «Качок! Даже не подумал извиниться» - лениво отметила про себя женщина и снова закрыла глаза.
Впрочем, времени оставалось немного. Самолет выруливал на стоянку, пассажиры вставали, снимали вещи с полок. Обычная предпосадочная суета не раздражала, но затягивала  в свой нервный круговорот, торопила. Девичий голос в динамике еще что-то вещал, перекрываемый общим возбужденным гамом, шорохом целлофановых пакетов, щелканьем замков сумочек, короткими смешками, возгласами, топотом ног самых нетерпеливых пассажиров, спешивших в багажное отделение за вещами.
Женщина встала, протиснулась в проход, потянулась всем телом, высоко подняв руки и шевеля пальцами. Улыбка не сходила с ее лица. 
В зале аэропорта царила невообразимая суматоха. Сотни туристов метались в поисках своих турагентов, звучала разноязычная речь, невысокие изящные полицейские с темными  лицами и матовым блеском угольно черных  глаз привычно оглядывали копошащуюся толпу. Торопливо выстраивались очереди к окошкам пунктов обмена валюты, паспортного контроля.
Слегка оглушенная шумом, ослепленная светом и яркими пятнами летних нарядов, женщина растерянно оглядывалась по сторонам.
В одной из очередей мелькнула рыжая футболка на широких плечах, коротко стриженная круглая голова. «Ага, здесь, наверное, наши» - определила женщина и встала в хвост пухнущей на глазах очереди.   
Юркие турагенты выкрикивали названия отелей; рыжая спина решительно двинулась в направлении высоко поднятой над головами таблички с надписью  «Сэнд Бич». «Это же мой отель» - успела подумать женщина, оглянулась на очередь, которая медленно, но уверенно продвигалась к окошку, за которым восседал круглолицый пограничник в светлой форме, сноровисто принимая и возвращая паспорта.
И тут же почувствовала толчок, заставивший ее возмущенно обернуться. Все та же рыжая спина с вислыми плечами, с поясом – валиком,  со спортивной сумкой на ремне, заметно врезающемся в плечо, удалялась в направлении выхода из здания аэропорта.
На сей раз, реакция женщины была более определенной. «Козел!» - однозначно охарактеризовала она удаляющегося туриста. Забрав свой паспорт и мило улыбнувшись пограничнику в стеклянной будке, направилась к нетерпеливо переминавшемуся у входа турагенту с табличкой отеля.
В микроавтобусе уже ожидали три молодые туристки и солидный молодой человек одиннадцати лет по имени Денис. По дороге в отель женщина успела полюбоваться из окна автомобиля яркими огнями шикарно иллюминированных приморских отелей, сверкающими витринами магазинов, гостеприимно распахнувших двери –  в одиннадцатом часу вечера! - познакомиться с молодыми спутницами, и начисто позабыла и «козла», и вызванные им неприятные ощущения.   

Отель тихо радовал обилием света, ковровых дорожек, мягких уютных диванов, расставленных в большом патио с каскадом трех бассейнов, отделенных от пляжа и моря небольшой площадкой,  стрельчатой аркой, увитой цветущими растениями,  яркими клумбами и пышными кустами за ней. 
В уютном номере отеля светловолосая женщина включила все светильники, быстро сняла с себя дорожный костюм, с наслаждением постояла под тугими струями прохладного душа, критически осмотрела себя во всех зеркалах  и решила: «А ты, Светлана, ничего! Хороша! Правда–правда, очень даже недурна». Вынула из сумки легкое платьице, - слава богу, не измялось! – небрежно забросила за спину еще влажные волосы и вышла в теплую, пахнущую морем и незнакомыми цветами темноту.
Где-то далеко, в других мирах, остался слякотный сентябрь, суетливая беготня - работа, магазины, дом, работа, короткий ночной сон, снова работа. Изо дня в день, почти десять лет безвыездной, удушающей, одуряющей суеты. И вдруг – тишина! Покой! Сказочная страна, о которой мечталось с детства!
Выложенная белыми плитами дорожка ведет к пляжу. Скорей! Туда, где тихо плещется и довольной кошкой мурлычет море, где порхает сладкий ночной бриз, где дышится легко и вкусно, где отражаются, как в зеркале, тысячи разноцветных береговых огней, не умеющих (или не желающих)  затмить огромную, яркую, повисшую над самой водой луну. Пышные кусты цветущих олеандров с сумасшедшим запахом белых и розовых кистей, что-то вьющееся и плетущееся, покрытое алыми цветами, нацелившаяся белоцветной стрелой прямо в низкое  звездное небо агава. Мягкий, теплый, бархатный песок под босыми ногами.
А впереди – пирамиды Гизы, храмы Луксора, гробницы Города Мертвых, закаты и восходы в пустыне, коралловые острова! Десять дней потрясающего отдыха в потрясающей стране,  над потрясающим морем. Десять дней блаженного ничегонеделания, томной лени, долгожданных впечатлений.
Десять дней радостного покоя.

*****

Автобус мягко перевалил через «лежачего полицейского» и упруго рванулся в темноту. Отмелькали за окнами последние городские огни. В комфортабельном салоне приглушен свет. Чуть слышно звучит незнакомая,  волнующе мелодичная музыка. До Каира четыре часа пути. Можно поспать, но совсем не хочется. Впрочем, за  окном уже начинает светлеть, значит, можно смотреть на серые пустынные пески с редкими серыми кустиками  перекати-поля.
Тени от песчаных холмов растут, удлиняются, и вдруг всё загорается ярким, слепящим блеском.  Солнце удивительно быстро выкатывается из-за горизонта и освещает пески, за которыми видно море. Из динамиков льётся тихий странный голос. «Муэдзин!» - догадывается Светлана. Утренняя молитва. Сладко щемит сердце. «Мауи! Та-Мери! Вот ты какая…Земля обетованная… » 
В автобусе уже никто не спит. Спокойный, усиленный динамиком, голос гида,  приличный русский язык. Только звучит интересно – мягко, певуче.
- Сегодня мы посетим одно из чудес света – пирамиды Гизы. Сегодня вас ждет Великий Свинкис.
- Что?  - Светлана хмурит брови, -  какой ещё «Свинкис»? Батюшки, это же Сфинкс!
Просто гиду не даётся слово из почти всех согласных букв».  Певучая арабская речь не приспособлена для выговаривания таких слов.
Гид продолжал рассказ об истории своей страны. Мелькали знакомые имена, названия.
Светлана закрыла глаза, полностью отдалась нежной мелодии,  тихонько льющейся из невидимых  динамиков. Мягко уплыла в темноту. Уснула она или просто грезила наяву?

*****
Густая тьма окутывает землю. Только дрожащий свет дымного факела,
укрепленного на борту небольшой, низко сидящей в воде, камышовой лодки,  рассеивает плотную темноту. Но глаз не слепит. Естественно и органично вплетается, вливается свет во тьму теплой южной ночи. Тускло поблескивает за бортом черной маслянистой водой Великая Река. Неяркий свет факела выхватывает из-под тени циновок крутые бока горшков и кувшинов, которыми загружена лодка.  Медленно уплывают назад едва угадываемые смутные очертания берегов с высокими сикоморами и тамариндами, жмущимися к ним хижинами.    Огромные звезды купаются в спокойных водах величавого Нила. Сверкают, менятся разноцветьем огней. Небо вокруг. Звездное небо месяца паофи.
Глубокая тишина, почти не нарушаемая чуть слышным плеском весла.
Навстречу лодке выплывает нежная мелодия. Темнота впереди рождает светлое пятно. Оно разрастается, приближается. Одну за другой съедает звезды.
Нарастает завораживающий звук невидимых музыкальных инструментов.  В него вплетается низкий чарующий женский голос.
Голос поднимается все выше, летит над водой, над сонными  берегами, заполняет собой весь мир величественным гимном солнцу, великому Амону-Ра.
«Вот ты появляешься среди туч, чтобы отделить небо от земли, а потом соединить их.
Ты скрываешься в каждой вещи, ты один, живой, в котором испокон веков существуют все вещи.
Ты воплощен во всем сущем, как дух Шу – во всех богах.  Ты - плоть живого человека, создатель дерева, приносящего плоды. Ты – причина живительного наводнения. Без тебя нет жизни на земле!
Ты восходишь на горизонте и обходишь землю. Путем твоей святости есть благо тех, на лица которых падают твои лучи.
Ты заходишь, но ты живешь вечно. Ты множишь часы, ночи и дни, но живешь по закону, созданному тобой самим.
О, великий путешественник пространства! Над тобой нет хозяина, и сотни миллионов лет для тебя один миг.
Если бы я мог идти, как ты идешь, безостановочно, о, Солнце!.. ».

Маленькая лодка испуганно жмется к темному берегу, уступая дорогу огромной ладье. На поблескивающих золотом столбах – узорчатый навес. Десятки ярко горящих смоляных факелов. В ладье – люди, мужчины и женщины, в свободных позах. Разноцветные блики дорогих одежд и украшений. Кто они? Великий Номарх со своими женами и слугами? Или сам Божественный Фараон?   Посреди могучей реки движется сноп огней, музыки, радости.
К темному берегу робко жмется маленькая, тяжело, по самые края, нагруженная лодка.

*****
Музыка смолкла. Светлана открыла глаза. Уже совсем светло и солнечно. Что это было? Куда меня вынесло? – удивилась женщина, перебирая в памяти увиденное.
 Гид включил какой-то видеофильм с русским переводом за кадром. Светлана несколько минут понаблюдала за смешными детскими рожицами на экране. Весело взвизгивал старый знакомец Денис, заливался смехом. Пассажиры автобуса, зашевелились, зашуршали пакетами.  За окном начали мелькать низкие строения. Чувствовалось приближение большого города. Каир. «Город контрастов» – вспомнилась фраза из любимого комедийного фильма.
Справа тянулась бесконечная стена мусульманского кладбища. Целый город. Город мертвых  в городе живых. Толпы людей неспешно двигались по улицам. Резные минареты мечетей высокими свечами пронзали бледно-голубое небо. Муравейники домов. Лабиринты улиц. Цветущие лотосы у здания Национального музея. Огромные прохладные залы. Статуи богов и фараонов. Сказочная красота маски Тутанхамона,  россыпь драгоценных камней под стеклом витрин, невиданная красота украшений, созданных чуткими, искусными руками древних мастеров. 
В музее Светлана отстала от своей группы, ее не устраивал темп, заданный гидом. Хотелось полюбоваться чудесами, собранными под  высокой крышей, вспомнить все, что знала, что видела когда-то на рисунках и фотографиях. Только с детства привитое чувство ответственности и уважения к памятникам старины не позволяли ей погладить рукой теплый камень древних изваяний, прижаться щекой к изящной вязи иероглифов на старинных плитах.
Знакомого качка в растянутой рыжей футболке, длинных мешковатых шортах,   подобные «глупости» не волновали. Светлана заметила это, войдя в полупустой зал на втором этаже, который, в отличие от нижнего этажа, буквально забитого галдящими туристами и суетящимися экскурсоводами, был тих и спокоен. Здесь заканчивался осмотр. Лестница из зала вела к выходу из здания. Уставшие от обилия впечатлений туристы, насытившиеся главным чудом -  залом фараона Тутанхамона,  в основном, пробегали мимо.
«Качок», он же «козел», бродил по залу. Следом за ним  лениво двигалась молодая женщина. Высокая, стройная, ноги «от ушей». Из-под цветной косынки, кокетливо завязанной затейливым бантом над ухом,  выбиваются пышные темные волосы с красноватым отливом. Огромные солнцезащитные очки, которые она не сняла даже здесь, закрывают пол лица. Яркие чувственные губы. 
Женщина  останавливалась у витрин, опиралась о них спиной, всем своим видом выражая скуку и равнодушие.  Качок близко наклонялся к экспонатам, придерживая рукой туго набитую спортивную сумку, висящую через плечо. Трогал экспонаты руками, особенно те, которые сверкали позолотой.  Зачем-то нюхал пальцы, прикасавшиеся к фигурам, к старинным предметам мебели, оружию.  Что-то ворчал про себя. Женщина бросала незаметные напряженные  взгляды по сторонам.   
Светлана поймала на себе внимательный, настороженный взгляд молодой женщины, повернулась к ней спиной и медленно пошла к выходу вдоль выставленных по центру зала витрин. У двух статуй из черного дерева, в человеческий рост, в золоченых фартуках и нагрудниках, с копьями в руках, не выдержала, остановилась.  Она помнила их, знала. Не по книжкам, не по картинкам, просто – знала. При их виде в сердце шевелился страх.
Светлана прикрыла ресницами глаза, сквозь узкий прищур увидела эти статуи в слабеньком свете масляного светильника. Засверкали золотые блики на золоченых наконечниках оружия, сжатого в черных руках с яркими полосками золотых браслетов. Светлыми  искрами вспыхнули  нагрудники – пекторали. Матово заблестели эбеновые глаза, пристально следящие за удивленной женщиной.
Светлана  глубоко вздохнула и открыла глаза. Быстро сбежала по лестнице и вышла прямо в жаркий, ослепительный полдень.

*****

На плато Гизе дул горячий ветер. Гид быстренько набросал программу дальнейших действий (весь экскурсионный материал он изложил в автобусе), объяснил, что и сколько стоит, что можно купить у местных торговцев, а от чего лучше воздержаться, и отпустил туристов прогуляться самостоятельно. Большинство их тут же направились к торговым рядам, где прямо на песке и на незамысловатых подставках громоздились привычные сувениры,  цена которых была, тем не менее, гораздо выше той, которую запрашивали негоцианты в Хургаде.
Светлана услышала голос Дениски, требовавшего немедленного катания на верблюде (этот аттракцион здесь тоже предлагался), улыбнулась. Глаза ее не отрывались от Великой пирамиды.
Пирамиды Хеопса.
Женщина прислушалась к себе. Легкая грусть наполняла грудь, словно отзвук  забытого давнего счастья. 

Пирамиды молчали. Светлане  казалось, что она услышит  звук, их глубинный зов, что-то почувствует, поймет. Но пирамиды молчали. Или она их не слышит?
Глубоко вдохнув горячий ветер,  медленно двинулась по раскаленному солнцем плато. Пирамида приближалась, росла на глазах, стремительно уходила в высоту соразмерными стройными гранями. Вплотную придвинулась шершавая, изгрызенная столетиями стена, мягко легла под ладони. С плато налетел порыв ветра, гоня перед собой маленький песчаный смерч. Песчинки налетели на стену, зашуршали и смущенно смолкли, приникая к трещинам и выбоинам, опускаясь к подножию.
Светлана закрыла глаза. Ноги ее словно вросли в каменистую землю. Далеко. Глубоко. Из земли пошел мощный поток силы, прошил все тело, рванулся ввысь. С неведомой высоты навстречу этому потоку опустился столб света. Прошил все тело сверху вниз (даже по позвоночнику мурашки пробежались), опустился до глубин Земли.  Светлана почувствовала себя бусинкой, висящей на двух световых нитях между небом и землей.
Ослепительно яркое желтое пятно встало перед глазами. Издалека донесся чуть ощутимый запах миндаля. Горячее облако заполонило женщину. Стена мягко втянула, вобрала ее в себя. Где-то внутри родился звук. Светлана  знала его. Так звучало …движение.
Движение…
Куда же ты движешься, недвижное сооружение человеческого (человеческого?) гения?  Когда начался твой звездный путь сквозь гремящие столетия, сквозь бесконечность пространства и времени? Куда лежит он? Куда ведет?
Стены расступались. Головокружительный поток уносил Светлану вверх. Запах раскаленного песка врывался в ноздри. Цвет сгустился, вбирая в себя красные тона. Становился  медно-оранжевым. Родился странный низкий звук,  подобный шипению клубка рассерженных змей.  Все смешалось, слилось.
Светлана закрыла глаза.
Оглушающе низко, над самой головой вспыхнуло звездное небо. Чуть поднимаясь над горизонтом, сияла ярчайшая звезда.  «Сириус», - подумала Светлана  и перевела взгляд выше. Прямо над головой мерцали, переливались огни далекого созвездия Ориона.  Светлана увидела поднятую руку небесного воина, протянутую к Тельцу,  вспомнила иллюстрацию из прочитанной книги. Пирамиды на плато Гизе, в Дашуре и Гелиополе повторяли на Земле небесный рисунок – созвездие Ориона.
Звук нарастал, усиливался и звучал уже мелодично, высоко, чисто. Звучал не в ушах, не в теле, а над головой. Как это? – удивилась Светлана и открыла глаза. Звук не ушел. Он сместился вперед и повел, потянул за собой,  вдоль стены пирамиды. 
Светлана обошла вокруг большой пирамиды, изредка касаясь рукой теплых камней, вслушиваясь в незнакомый звук и в себя.  Вместо ожидаемого покоя в ней поднималась волна беспокойства, беспричинного раздражения.
«Когда глаз Гора упадет на плащ Тота…» - всплыла в сознании фраза из древнего египетского текста, давно будоражившая мысли, не дававшая покоя.
Что значит эта фраза? Какую тайну космогонии хранит она?
«Да, мы прочли иероглифы, - подумала Светлана, - но мы не умеем мыслить теми категориями, не умеем оперировать теми понятиями, которые были близки древним людям, и тайна по-прежнему остается за семью печатями». 
В какой-то момент Светлана остановилась. И вдруг осознала причину своего раздражения - она не понимала звука, который слышался над ее головой.
Она поймет его позже.
Когда увидит Великого Сфинкса.
Огромный, более, чем двадцатиметровый в высоту, страж пирамид, со следами многих повреждений на могучем теле. Лицо изуродовано. Царский урей в виде приподнявшейся на лбу кобры, безвозвратно исчез. От бороды остались лишь обломки. И даже в таком виде Сфинкс прекрасен.
Согласно легендам, Сфинкс был и в Древней Греции, обитал он возле города Фивы на горе Сфигон и "развлекался" тем, что задавал всем проходившим мимо него людям  загадку: «Кто утром ходит на четырёх, днем на двух, а вечером - на трёх ногах?» Тех, кто не мог ответить правиль¬но, Сфинкс безжалостно убивал. И понятно: если бы нашелся путник, ответивший правильно на вопрос, Сфинкс сам бы погиб. Правда, такой путник нашелся – фиванский царь Эдип знал правильный ответ.
А вот древнеегипетский Великий Сфинкс молчит. Но загадки задает ученым посерьезнее той, которой развлекался древнегреческий красавец с телом льва, птичьими крыльями и женской головой. Когда он создан? Для чего? Что символизирует собой? Ведь древние египтяне ничего не делали просто так. Как, впрочем, и все остальные народы на земле. Во всех твореньях человеческих есть смысл. Бессмысленно только разрушение.   
Светлана снова явственно услышала высокий чистый звук над своей головой и  вдруг поняла:  так «звучит» мудрость. Беспокойство сразу ушло.  На смену ему пришла тишина. Глубокая внутренняя тишина, наполненная радостью. Та - Мери! Великая страна древних мудрецов, гениальных зодчих и простых людей. С их повседневными заботами, маленькими радостями и большими бедами, с обычной людской суетой. Кто же создал это чудо и оставил землянам на долгую, добрую память?  Почему Великий Сфинкс египетской пустыни не похож на греческих, шумерских Сфинксов? У египетского Сфинкса нет крыльев – так ведь и мы не летаем. Мы живем в эпоху утраты древних сокровенных знаний. Сегодня мы судорожно ищем пути выхода человечества из техногенного тупика. У греческих и шумерских Сфинксов были крылья, женское лицо и грудь. Может быть, тогда была эпоха инь, время собирать камни, а мы живем в эпоху янь, в эпоху развития логики -  время разбрасывать камни?  Львиное туловище, бычий хвост, человеческое лицо. «Великие боги! – подумала  Светлана  непривычными для себя словами, - чему же вы хотите меня научить? Мудрости? Ой-ой-ой, -  усмехнулась женщина. – Знать бы еще, что это такое!»
Светлана оперлась локтями на шершавый край кирпичной стены, окружающей долину, в которой покоится Сфинкс, опустила подбородок на ладони. Прикрыла глаза, вслушиваясь в тишину солнечного плато Гизе. Перед сомкнутыми веками возникла темнота.

*****
Темная густая южная ночь месяца фармут (февраль). Ночь новолуния. На низком небе мириады звезд. Близкие, яркие, рукой достать.
Но людям сегодня некогда любоваться сказочной россыпью далеких миров. Да и любовались ли когда-нибудь? День за днем проходит в тяжком труде. Семью-то кормить надо. А труд у горшечника особый. Глину нужно как следует замесить, чтоб мягкая, податливая была, и чтоб не плыла под руками, чтобы при обжиге не треснула. А после обжига чтоб пела нежным, долго не смолкающим голосом. Товар у горшечника деликатный.  Чуть не досмотрел – не получится горшок звонким и легким. Не получится – не продастся. От рассвета и до заката, не покладая рук, трудится горшечник, а в доме достатка как не было, так и нет. Семейка не маленькая. Четверо чумазых ребятишек весь день галдят, есть просят. Правда, старшие уже помогают понемногу, но что с них взять?
Пять дней назад пришел к горшечнику старый знакомый Хенум. Заказал для хозяина несколько горшков. Хенум – раб, черный невольник, родом из Нубии. Поговорили о том,  о сем. Пожаловались друг другу на нелегкое житье-бытье. Перед уходом Хенум замялся - то в затылке почешет, то нос потрет, то поднимет глаза, то опустит. Голой пяткой что-то в пыли малюет. «Сейчас несколько утнов взаймы попросит, - испугался горшечник, - самому где бы занять».
Но Хенум вдруг решился. Набрал воздуха в грудь:
- Ментефе, у меня к тебе дело есть. Непростое. Одним махом разбогатеть можно. На всю жизнь семью обеспечить.
- Клад откопать?  - улыбнулся гончар.
У Хенума нрав горячий, увлекающийся. Да что-то не видно, чтоб от его идей польза была.
- Да, - шепотом согласился Хенум и приблизил толстые красные губы к самому уху Ментефе. – Работа есть. В Городе Мертвых. Много золота взять можно.
- Гробница? – ахнул горшечник.
- Да! Каменщик Ахраб уже согласился. Мой хозяин, старший писец нашего нома,  самого Главного Надзирателя знает. Он сказал, что ему… что еще два человека нужно. Водонос  Ана пойдет. Я уже договорился.
Ментефе знал водоноса  Ану. Пожалуй, беднее него никого в городе не было. Разве что парасхиты - могильщики.
- А как же боги?
- Какие боги?
- Великие всемогущие Боги!
- При чем тут  боги?
- Как это «при чем»?
- Ну, да, при чем?
- Как же страшная кара за осквернение могил?
- Ай, сколько гробниц разграблено, а много ты наказанных видел? Если стража не поймает, живут себе как цари. В золоте купаются.
- В золоте…
Ментефе попытался представить себе много золота и не смог. Тогда он подумал о десятках коров на тучном пастбище, увидел роскошный дом среди пальм, работников, бегающих по двору, и себя – важного, сытого, сидящего в маленьком дворике с бассейном, на резном ложе из черного дерева.
Велик соблазн, но… Ментефе страшится гнева богов. Вот, шакал где-то взвыл. Дурной знак. Бог Анубис гневается. Он все видит, все знает.
- Да не бойся ты, - жарко шепчет в самое ухо Хенум, - не наш грех, моего хозяина. Он поручил золото добыть, его и кара.  Но и нам много отвалится. На всю жизнь хватит, и тебе и детям твоим. Помнишь резчика Менафу? В одну ночь пропал вместе со всей семьей. Думали,  бог Сет  взял. А я его видел, когда с хозяином в Фивы ездил. Сидит себе на базаре, пузо выше носа, кругом ковры заморские, пряности и благовония. Говорю тебе – в золоте купается.
- Ты сам видел?
- Конечно, сам.
- Он тебя узнал?
- Откуда я знаю? Если и узнал – вида не подал. Да и я к нему не подходил. За хозяином следовал.
- А что делать надо? – Ментефе вбирает голову в плечи, сгибается даже.
- Приходи в новолуние к дому каменщика, там все скажут.

Сегодня новолуние. Самая темная ночь. Только звезды, холодно поблескивая, смотрят с неба. Ментефе стоит вместе с товарищами у входа в гробницу,  щупает рукой знаки, оставленные на штукатурке стражами Города Мертвых.

*****

Всю обратную дорогу из Каира Светлана  то ли спала, то ли грезила. 
Вспоминались долгие вечера и ночи, жаркие споры на крошечной кухне «хрущевки» Мастера. Иногда они сидели в комнате. Медитировали. Рисовали. Планировали, расчерчивали ритуалы. Но все дискуссии велись на кухне. Здесь «разбирались полеты». Обсуждались удачи, находки, ошибки. Здесь просчитывались гороскопы. Составлялись рецепты лекарств из целебных трав.
Здесь постоянно грелся чайник. Булькала кастрюлька с кофе. Чаю и кофе выпивалось немерено. Здесь было дымно от сигарет, тепло и уютно.
Здесь они много вечеров подряд читали-перечитывали книги о Египте. Просчитывали возможные пути миграции древних атлантов. Старались понять, почему и зачем построены пирамиды.  Пытались увидеть, что несут они. Убеждение в том, что Великая пирамида – пирамида Хеопса – никогда не служила усыпальницей фараона, подтверждалась новыми открытиями ученых-египтологов. Тогда зачем она? Зачем на Земле построен комплекс пирамид, с математической точностью повторяющий рисунок Неба? Зачем в пирамиде Хеопса строителями пробиты шахты, строго указующие на определенные звезды? Почему шахты из камеры фараона смотрят на бывшую полярную звезду Тубан в созвездии Дракона и на Аль-Нитак, самую яркую звезду пояса Ориона, а шахты камеры царицы  - на Киносуру - нашу Полярную звезду и на Сириус? Что хотели сказать нам, будущим потомкам, древние ученые – зодчие? О чем предупредить? От чего предостеречь?
- Что случилось тогда и может повториться сейчас? – задумчиво спрашивал Мастер, глядя в окно, за которым давно уже спал уставший за день город. В густой   темноте лишь кое-где светились теплым желтым светом редкие прямоугольники, еще больше подчеркивающие плотную черноту ночи.
- Что-то произойдет, «когда глаз Гора упадет на плащ Тота…», - тихонько вторит Светлана.
- Похоже, что так.
- Но что это значит?
- Положим, «глаз Гора» мы можем просчитать.
- Да, нужно посмотреть Дендерский Зодиак. Тот самый, из храма Хатор в Дендере.
- Правильно! Там есть созвездие Гора. «Глаз» его можно определить. Нужно наложить этот зодиак на карту звездного неба.
- А Тот?
- Тот… Гермес… Подожди! Тот тоже есть на Дендерском Зодиаке. Он где-то возле знака Девы.
-  Здесь фигура человека с головой шакала. Но ведь это Анубис? Инпу, как звали его египтяне. А Тот должен иметь голову ибиса.
- А может, Тот как-то связан с Анубисом?
- Что мы знаем об Анубисе?
- Анубис – проводник душ. Он может безопасно передвигаться в потустороннем мире, провожая души умерших. Он – посредник между нашим миром и миром ушедших. Он – выразитель нашего бессознательного. Кроме того, он опекун путешественников в этом мире. Помогает находить потерянное и то, чего нам не хватает. Его называли «открывающим пути». Он помогает тем, кто заблудился в лабиринте хаоса или сомнений. А еще он – покровитель врачей: анестезиологов, психологов и психиатров, если оценивать по меркам нашего времени.
- А Тот?
- Тот, Гермес Трисмегист, Меркурий… Божество, которое само себя оплодотворило и само себя создало. Божественный Ибис, высиживавший яйцо света. Старший сын Ра. Спас Гора, когда тот был еще ребенком, от смертельного укуса скорпиона.
- То есть лекарем он был всегда?
- Да. А еще ученым. И учителем. Математики и техники, геодезии и астрономии, медицины и письменности. А  также музыки и магии.  Ему приписывали древние египтяне создание «слов, полных силы», то есть заклинаний. Ну, и конечно, «Изумрудные скрижали».
- Непонятно, почему его  позже часто путали с  Анубисом.
Светлана закрыла глаза.
- Подожди. Я вижу пирамиду, но как-то странно.
- Что ты видишь?
- В верхней части пирамиды – два расходящихся луча.
- Куда ведут?
- Они как бы отрезают верхнюю часть и создают правильный ромб. И еще: пирамида прорисовалась снизу, под землей. А вверху – следующая пирамида вершиной вниз. И дальше…Они наращиваются! Как цепочка! И заворачивают куда-то…дальше не видно. Нет, видно! Эта «цепочка» уходит далеко. Бесконечно?
- Подожди. Может, это шурфы?
- Нет. Другие линии. Но идущие параллельно шурфам. Это похоже…
- На что это похоже?
- …на цепочку хромосом… А это что?
- Что? Что ты видишь? – Мастер говорит тихо, словно опасаясь вспугнуть Светланины видения.
- Это что-то изогнутое… Похоже на… я такое видела…на жезл в руках фараонов.
- Один из скрещенных на груди предметов?
- Да. И еще это похоже на инструмент, которым «отверзали уста» в погребальном ритуале. Что это может быть?
Светлана открывает глаза. Смотрит на Мастера. Тот встает, направляется к книжному шкафу.  Снимает с полки толстый том. Нервно листает. Громко захлопывает книгу. Открывает снова, на алфавитном указателе. Находит слово. Ищет нужную страницу. Подает книгу Светлане.
- Похоже?
На цветном развороте – изображения хромосом, ДНК.
- Очень похоже…
Светлана в растерянности.
- Но это не может быть, - то ли спрашивает, то ли утверждает она.
- Потому что «не может быть никогда»?
Острый взгляд Мастера пронзает женщину насквозь.
- Но ведь это…
- Ну-ну, что тебе пришло в голову?
- А что, если в этих удивительных сооружениях – пирамидах – зашифрован ДНК человечества? Что, если…
Светлана пугается собственных слов и смущенно умолкает.
- Матрица?
- Да… Она изменилась когда-то, когда шурфы камеры фараона – мужской, яньской, смотрели на Тубан и на Аль-Нитак. А когда шурфы камеры царицы, иньской,  будут смотреть на Киносуру и на Сириус, произойдет  что-то подобное?
- Конец света?
- Да, но не такой, как думают, не мировой катаклизм. Может быть, это произойдет в нас? В нашем ДНК?
- И древние это знали? И попытались передать нам через пирамиды? Или изменение произойдет через пирамиды?
 - «Когда глаз Гора упадет на плащ Тота…».

Эта фраза не давала покоя, не давала уснуть с вечера, будила по ночам. Светлана понимала: мы и древние жители нашей планеты говорим на разных языках. И не важно, что мы прочли их послания. Смысл этих посланий скрыт для нас системой других ассоциаций, других понятий, верований и жизненных реалий. Мы знаем слова древних, но не знаем их значения.
Множество вопросов будоражило ум, требовало ответа.  Она знала, что все ответы есть в них самих, в тех, кто ищет. Где-то очень далеко, в темных уголках глубоких лабиринтов памяти таятся знания. Как их достать? Как разбудить эту спящую в подсознании память?
Иногда разгадки приходили неожиданным ярким озарением. Радовали и удивляли. Иногда пугали. Светлана ничего не принимала на веру. Все проверяла. Искала, и чаще всего находила, подтверждения в книгах, в новых находках и открытиях ученых.
Книг прочитывалось множество. Ее поражало и несказанно радовало то, что когда возникал вопрос, обязательно встречалась книга, если и не дающая ответ, то открывающая к нему дорогу. Приходили люди, возникали обстоятельства, несущие этот ответ.  Иногда ответ приходил в странных знаках, которые не всегда и не сразу удавалось расшифровать. Но все больше вопросов раскрывало свою тайну. Все ближе становился огромный, полный тайн и загадок, мир. И все больше возникало вопросов…

*****
В этот день экскурсий не было. А завтра – завтра Луксор, Город Мертвых. Потом – последний день отдыха и домой.
Светлана   позавтракала в ресторане. Она чувствовала, здесь ее встречают с радостью (она никогда не забывала оставить официантам чаевые). Но она видела, что ее обслуживали не просто с официальной предупредительностью и не за чаевые. Ей подавали желаемое с особой сердечностью, как-то по-семейному,  как другу, желанному гостю. Светлана немножко смущалась, но, в общем-то, она уже привыкла к доброжелательному отношению окружающих ее людей. Изредка, когда кто-то (чаще всего какой-нибудь чиновник) встречал ее неприязненно,  Светлана даже удивлялась.
Она по-детски удивлялась многим вещам. Например, когда кто-то шарахался от собаки. Светланка спокойно подходила к любому, самому свирепому псу, тот обычно тыкался носом в ее открытую ладонь, подставлял свою умную голову и ждал ласки. Тут уж удивлялись хозяева этих псов.
- Как это? – возмущенно спрашивал крутой хозяин крутого пса. – Он никогда к чужим не подходит. Вы уж поосторожнее, пожалуйста.
Светлана смеялась:
- Они знают, что я их люблю. 
Она их действительно любила. Всех. Больших и маленьких, свирепых и ласковых, домашних и бродячих.
Она любила и этих людей. Спокойных и суетливых, уверенных в себе и нерешительных, веселых и огорченных. Спокойный свет лучился из ее чуть удивленных глаз, легкая улыбка понимания и уважения озаряла лицо. Вся ее подтянутая, легкая, не смотря на годы и пару килограммов избыточного веса, фигура невольно притягивала взгляды. Одобрительные взгляды мужчин и оценивающие взгляды женщин. Женщины никогда не понимали, что же в ней такое есть. Отнюдь не красавица, ни тебе длинных ног, ни глаз с поволокой, а мужчины оглядываются, уступают место, открывают дверь.
В ней была сила. Мягкая, не бросающаяся в глаза.  Какая-то уютная и располагающая сила. Люди заговаривали с ней в транспорте. Именно ее спрашивали на улице, как пройти куда-то,  ей доверяли зачастую повседневные боли и радости. 
Но свои боли и радости она открывала редко. Вот и сегодня. Мелочь вроде бы, но обидно.

Разбитной восточный торговец коршуном налетел на Светлану в лавке с бесчисленным количеством сувениров для туристов. Светлана еще с тротуара заметила на ярко освещенной полке две фигурки - бога Анубиса с головой ушастого шакала и богини Сехет с головой кошки, которые давно хотела иметь, о которых давно мечтала. Она прошла по длинной улице мимо сверкающих витрин – ни в одном магазинчике таких не было. И вот они!  Светлана вертела фигурки в руках, ощущая их тяжесть и силу.
Продавец что-то говорил по-английски. Слова повторялись раз за разом. Видно, запас их был невелик.
Светлана не слушала. Она зачарованно смотрела на изящные, под малахит, головки. Она слушала их.  Они были такими родными, близкими и немного пугающими. Она ощущала, как где-то в глубинах ее памяти, далекой, нездешней памяти, просыпается что-то, связанное с этими фигурками.
Но настырный  продавец что-то еще совал ей в руки, снимал с полки еще какие-то вещицы, суетился и лопотал, лопотал…
Это отвлекало, мешало вспомнить, увидеть.
- Сколько это стоит?
- Двадцать долларов.
- Оба?
- Нет, каждый.
- Сорок долларов за два?
- Да, сорок долларов.  Всего сорок долларов!
Опытный глаз сразу же определил, что туристочка, забредшая в его магазин, во-первых, неопытна, видно, только приехала, а во-вторых, вещички ей явно нравятся, хочет купить. Он не ошибся. Светлана не просто хотела купить эти скульптурки. Она знала, что должна их иметь. Они уже были когда-то в ее жизни. Когда? Где? Как?
Цена не показалась Светлане чрезмерной. Но  гид предупреждал, что в Египте нужно торговаться. Что продавец всегда называет двойную цену и обязательно уступит. А не поторговаться, значит, просто обидеть продавца.
-  Двадцать долларов за обе, - улыбнулась Светлана своей самой очаровательной улыбкой.
- О, невозможно, - радостно заулыбался в ответ хозяин лавки, - я и так продаю себе в убыток.
- Как же можно продавать себе в убыток? Так и разориться можно. – лукавила женщина.
- Только для русской туристки! – вещал продавец, прижимая руки к сердцу.
Светлана удивилась. «Откуда он знает, что я русская? Говорю по-английски, без ошибок, произношение хорошее. Тут масса туристов из Европы. Почему именно «русская туристка»?
- Почему именно «русская»? – озвучила она свои мысли.
- Красавица! – низко поклонился египтянин, сверкая белоснежными зубами и яркими черными глазами.
Светланына патриотическая гордость проснулась, потянулась, как кошка после сна, и теплым уютным комочком улеглась в груди. «Ага, поняли уже, что в России женщины – красавицы, а еще и умницы, только вот жизнь у многих из них, ох, какая не сладкая!».
Светлана чувствовала себя польщенной, но решила не сдаваться.
- Нет, -  решилась она, - мне очень жаль, но это слишком дорого. Дорого! – повторила по-русски.
  - Нет  дорого, нет  дорого,- убеждал, играя черными глазами, продавец. – Хорошо, тридцать долларов!
- Тридцать?
- Половина цены, - лукавил продавец.
Светлане стало смешно. Да за эти фигурки она и больше заплатит, не глядя.
- Ну, ладно, тридцать так тридцать!
 Покупательница вынула деньги, протянула египтянину.
Тот зажал деньги в руке (в глазах так и прыгали хитринки),  что-то еще предлагал, но Светлана уже прижала к себе покупку и поспешила прочь.
При входе в отель Светлана задержалась. Рядом со входом она увидела дверь, ведущую в маленькую сувенирную лавку. Она вошла просто так, без всякой мысли. Сегодня она уже купила все, что хотела. В крепко сжатой руке ручки пластикового пакета, в котором лежала ее сегодняшняя покупка, ее сокровище.
И вдруг, на полке, забитой всевозможными скульптурками и другими поделками  она увидела их. Такую же точно пару – Анубис и Сехет. Такого же точно малахитового цвета. Она машинально взяла в руки ушастого Анубиса и перевернула, чтоб посмотреть на материал, из которого сделана фигурка. К основанию фигурки приклеен ценник. И цена на нем -   десять паундов, десять египетских фунтов.
Светлана ахнула. Это же чуть больше доллара!  А она заплатила тридцать!
Острое чувство потери хлестнуло по сердцу. И даже не потери. «Мало ль в жизни смешных потерь!» Хотя и это не без значения. Деньги на поездку в Египет, на мечту, которая с детства грела сердце,  она собирала давно. Понемножку  копила, все не веря себе, что ее мечта когда-нибудь осуществится. Столько дыр в бюджете, требующих срочного заполнения. Но настояла дочь. К черту все дыры! Они были, есть и будут. А ей пора отдохнуть, набраться сил, впечатлений. Десять лет безвыездной пахоты, практически, без отпуска и отдыха. Перестройка ударила по Светлане, как по миллионам ее сограждан. Приходилось работать в нескольких местах, царапаться, чтобы удержать семью на привычном уровне среднего достатка, не скатиться в трясину нищеты. Почти три десятка долларов – это ощутимо. Хочется всем подарки купить, привезти домой кусочек солнечного рая.
Но главное было не в этом. Светлану грызла обида на самое себя. Ну, так глупо «лопухнуться»! Никогда не поддавалась ни на какие ухищрения «лохотронщиков», смеялась в ответ на заманчивые предложения,  сулящие огромную выгоду (тем, кто предлагал). За версту чуяла подвох. И на тебе! Ну, что стоило походить, посмотреть, прицениться!
В номере отеля Светлана с раздражением вынула из пакета тщательно завернутые в оберточную бумагу фигурки. Погладила маленькие головки.
- Эх, вы! – проворчала, устанавливая скульптурки перед зеркалом, на туалетном столике, - что ж вы не сказали, не помогли?
 Зеленые глаза Анубиса презрительно щурились. Глубокий взгляд Сехет равнодушно смотрел куда-то далеко, в вечность.
- Ладно, - смилостивилась неудачливая покупательница, вы не виноваты. Это я – дура зеленая.
Чувство обиды не проходило. День был испорчен.
В ресторане Светлана заметила, как удивленно переглядываются за ее спиной официанты, не видя на ее лице уже привычного безмятежного покоя и легкой светлой улыбки.
- Да ну вас! – молча сердилась Светлана, - все вы такие!
Ужин показался невкусным, все блюда роскошного шведского стола горчили. «Напихали перца!»  - ворчала про себя. Даже роскошные восточные сладости казались сегодня пресными, черствыми и безвкусными.
Светлана оставила тарелки, подошла к общему столу. Сердито окинула взглядом обилие и разнообразие блюд. Нашла сливочное масло, положила на тарелочку две порции. Охотно взяла бы и третью, но постеснялась. Светлана очень любила хлеб с маслом, хотя с этим было связано одно из самых тяжелых воспоминаний ее голодного послевоенного детства.

В трудные, голодные послевоенные годы, на которые припало Светланино детство, детям в школе выдавали на обед хлеб – маленькую суховатую кромку. Иногда к хлебу давали по одной конфетке – фруктовой подушечке. Это было здорово! Но конфеты были не всегда. Что ж, хлеб и сам по себе был невероятно вкусен.
Но не всем детям он был нужен. Кое-кто из ребят отказывался от жалкой пайки. Светланкина соседка по парте брезгливо поглядывала на девочку, старательно жующую хлеб на большой перемене, потом вынимала из парты домашний бутерброд. Два ломтя свежего хлеба, щедро намазанные маслом. И к ним яблоко. Лениво откусывала кусочек бутерброда.  Нехотя прожевывала.
Однажды Светланка не выдержала. Она долго ждала, пока все выйдут из класса на одной из перемен. Когда класс почти опустел, засунула дрожащую руку в парту соседки, пошарила там и, отыскав бутерброд, быстро сунула его под школьный фартук.
Светлана ринулась из класса, пролетела коридор, стремглав сбежала по лестнице. Выскочив из школы, растерялась. Куда теперь? Вот! Подходящее место. Яма у окна подвального помещения. Неглубокая яма, засыпанная жухлыми осенними листьями. Девочка быстро разгребла листья в углу и сунула туда свою добычу.  Закидала сверток листьями. Оглянулась.  Никого.
Уже звенел звонок на следующий урок.  Светлана помчалась обратно в класс. Молодые ноги бегают быстро, Светлана успела до прихода учителя. Но какой это был урок, что говорил учитель, она не помнила.
Страха еще не было. Страх пришел позже. А пока внутри все дрожало от напряжения, от какого-то странного азарта и предвкушения наслаждения.
На большой перемене разразился скандал. Соседка кричала и топала ногами. Учительница  пыталась успокоить ее, но безуспешно. Девочка кричала, что пойдет к директору, приведет родителей. Лишь теперь Светлане стало страшно. Она представила себе свою заплаканную маму в кабинете директора и себя, лучшую ученицу класса, отличницу, юную поэтессу, подающую надежды гимнастку… Что теперь будет?!
На строгий вопрос учительницы «Кто это сделал?» Светлана промолчала. Но внутри у нее горел страх, стыд, боль. Она бы с радостью вернула бутерброд на место. Но как это сделать? Судорожные поиски выхода не привели ни к чему. Выхода не было. Признаться? Нет, невозможно. Никак невозможно. И этот бутерброд, такой вкусный… масла больше, чем хлеба. Светлана не помнила, когда она в последний раз ела хлеб с маслом. И ела ли вообще? Ох! Вдруг все как-нибудь обойдется? 
Все обошлось. Никто не узнал о Светланином преступлении. Но она знала и помнила о нем всю свою жизнь. После уроков она осталась в школе, дотемна просидела в спортзале. Уже в сумерках вышла, добыла сверток из-под листьев. Сунула под мышку школьную сумку и принялась жадно есть. Нужно было спешить. Вдруг кто-нибудь увидит! Девочка откусывала большие куски, глотала, почти не жуя и не чувствуя вкуса. Она старалась не спешить, - трудно есть на ходу, - но ноги несли ее к дому. В тихую, бедную, но надежную норку, где можно спрятаться ото всех,  с головой погрузиться в книжку, забыть.
Забыть Светлане не удалось. Никогда.

Светлана встряхнула головой, отгоняя навязчивые воспоминания. Поставила тарелочку с маслом на стол и вышла из ресторана.
В номере Светлана растянулась на кровати, включила настольную лампу. Взяла с тумбочки книгу. Но сегодня книжка, которую она с увлечением читала в дороге, стараясь растянуть удовольствие, тоже не порадовала. Сюжет показался запутанным. Диалоги - нудными.
Воспоминания детства никак не хотели уходить. «И чего ко мне привязался этот украденный в детстве бутерброд?» - сердилась Светлана. Голодной она теперь чувствовала себя только тогда, когда в хлопотах и беготне трудового дня забывала об обеде. Хлеб с маслом можно есть в любое  время… если не думать о том, что это самый простой способ растолстеть. Но бутерброд почему-то выплыл из глубин сознания и никак не хотел уходить.
Спать не хотелось. Светлана вышла на пустой пляж. Впервые обратила внимание на то, что никто не купается. Увидела большой щит с объявлением о том, что после шести часов вечера купаться запрещено. Бассейн тоже был пуст. И здесь купаться вечером запрещено.
С моря привычно дул ветер. Сегодня он не понравился Светлане. Он не остужал ее внутренний жар. Скорее, наоборот, еще сильнее его раздувал. Она побродила по патио, заглянула в кальянную, понаблюдала за бело-рыжей кошкой, выведшей на прогулку парочку таких же бело-рыжих котят. Кошка была смешная, ушастая, с узкой мордочкой и огромными зелеными глазами. Котята тоже были смешные и ушастые. Светлана  ласково протянула руку. Котята пугливо шарахнулись. Кошка не отбежала, но и не подошла. Сидела неподвижно, глядя прямо на незнакомую женщину своими раскосыми, светлыми, непроницаемыми глазами. «Ни искорки тепла - подумала Светлана рассеяно. – На кого она похожа? А, ну, конечно же, Сехет или Баст, богиня-кошка».
- Кис-кис-кис, - раздалось рядом.
Светлана обернулась. Рядом стоял щуплый мальчик. В одной руке – ломоть хлеба с маслом, в другой – кисть винограда.
- Денис! – узнала Светлана спутника по автобусу. – Ты что, не ужинал? - удивилась она, засмотревшись на его бутерброд и отмечая про себя нелепое совпадение своих мыслей с представшей перед ней картиной.
- Не-а, - весело звякнул высокий мальчишеский дискант, - не хотелось. У меня температура была, - Денис гордо повел плечиками.
- Обгорел? – ахнула Светлана.
- Еще как!
Из-под коротеньких рукавов белой футболки выступали тонкие ярко красные  ручонки. Такого же цвета ноги торчали из-под белых хлопчатобумажных шортиков. А рожица! Обожженные солнцем веки даже припухли. Нос…нос и вовсе превратился в непонятное сооружение округлой формы посреди багровых выпуклых щек.
- Да уж…- протянула Светлана, - еще как! Больно?
- Теперь уже не очень. Меня мама каким-то кремом смазала.
- Тебе бы полежать нужно.
- Нет! Ни за что! Лежать больно.
- Но ты же не можешь всю ночь гулять!
- Почему?  – возмутился Денис.
- Как это «почему»? – не нашла, что ответить, Светлана.
- Я могу! Когда мы сюда ехали, я всю ночь не спал. Интересно было!
- А здесь что будешь делать?
- Смотреть.
- Куда? На что смотреть?
- На все. Здесь знаете, сколько людей? Все смешные такие. По-разному говорят. Иностранцы. Но и по-нашему тоже много.
- В смысле «русских»?
- Ну, да. Из России.
- Ты уже с кем-нибудь познакомился?
- Да! С вами.
- А еще?
- А еще не успел. Но я познакомлюсь, - серьезно заверил женщину Денис, сверкая посветлевшими серыми глазами из-под обожженных век. – Я тут одного видел… Он с нами в самолете летел. Такой…
Мальчик нарисовал в воздухе бутербродом и виноградной кистью нечто бесформенное, но достаточно крупное.
- Как в кино! Знаете?
- Какой?! – удивилась Светлана.
- Как бандитов показывают! Голова стриженая. Шея – во! Плечи – во! Задн…попа – во! – несколько смутился Денис.
Руки его, занятые едой, тем не менее, ухитрялись весьма колоритно изображать фигуру незнакомца.
- Качок! – выдохнул мальчик, поставив жирную точку в рассказе, сопровождающемся показом.
- А-а! – улыбнулась Светлана, вспоминая «качка», тоже замеченного ею.
- Вы его знаете?
- Слишком сильно сказано… Видела. 
- А жена у него…
- Такая же? – улыбнулась Светлана.
- Что вы?! – возмутился Денис и взглянул на Светлану с укором. – Совсем наоборот.
Мальчик даже приподнялся на пальчиках, вытянулся, задрал головку на длинной шейке, пытаясь показать, какая у «качка» супруга. Бутерброд и виноград теперь описывали в воздухе плавные дуги.
- Красивая, - догадалась Светлана, стараясь быстренько исправить свою оплошность.
- Как в кино!  - восхищенно взмахнул руками Денис.
Бац! Бутерброд выпал из Денискиных пальцев, и, как положено, шмякнулся на дорожку маслом вниз. Мальчик удивленно поглядел на руку, перевел взгляд на Светлану и попытался ногой незаметно отодвинуть хлеб поближе к клумбе. Эффект получился ужасным. Масло размазалось по плиткам.
Светлана почувствовала острую жалость в сердце. Такой прекрасный продукт, размазанный по земле… «Вот оно что! – поняла вдруг женщина. –  Вот почему я не могу отвязаться от украденного в детстве бутерброда.  Голод».

Светлана вдруг ярко ощутила себя девчонкой Денискиного возраста, сидящей в ветвях невероятно пахнущей акации, набивающей рот сладкими, душистыми гроздьями. Когда сладкие гроздья приедались, Светланка с друзьями искали такие  цветы, в которые забрались муравьи. Эти гроздья были еще вкусней – с кислинкой. А муравьи вкусно похрустывали на зубах. 
Брр! Муравьи! Гадость какая! Светлана вздрогнула от отвращения.
Да, летом было хорошо. Дети всегда находили какой-нибудь подножный корм. К осени появлялись плоды. А вот зимой… Зимой было совсем плохо. Особенно тогда, когда Светланка (она очень хорошо помнила этот день и все, что было связано с ним) потеряла хлебные карточки.
Голод. Постоянный голод, испытываемый в детские годы, вошел в ее душу страхом и …жадностью?
- Разве я жадная? – удивилась Светлана.
- А ты вспомни, сколько раз ты себе отказывала в чем-нибудь, что вполне могла позволить? Не купила то, что очень хотелось купить, не пошла туда, куда очень хотелось пойти? - тут же подсказал внутренний голос.
- Да, такое было, и не раз, - согласилась Светлана.
- И каждый раз, когда ты пожадничала, ты теряла больше, - то кошелек украдут, то переплатишь не в меру, то потеряешь что-нибудь,  - продолжал внутренний голос.
- Но я ведь это уже давно поняла! - возмутилась Светлана.
- Может быть, может быть … - протянул внутренний голос, - а как же статуэтки?
- Ага, статуэтки, - подумала Светлана, - значит, не совсем поняла.
Пока Светлана разговаривала со своим внутренним голосом, мальчик не сводил с нее глаз.
Затянувшаяся пауза вконец смутила Дениса.
- Пойдем отсюда, - сжалилась Светлана над незадачливым рассказчиком. – Бутерброд твой кошка съест.
- Вы думаете? – Денис с сомнением покосился на продолжающих играть в кустах бело-рыжих котят и их серьезную строгую маму.
- Надеюсь, - ободрила мальчика Светлана, но так, чтоб не слишком кривить душой.
Денис посмотрел на оставшуюся гроздь винограда. Протянул Светлане.
- Хотите?
- Нет, спасибо. Я ужинала, - вежливо ответила Светлана, и тут же вспомнила, что фактически солгала. – У меня в холодильнике тоже есть виноград.
- А у нас есть дыня! – радостно заявил мальчик и схватил женщину за руку. – Пойдемте к нам!
Вдруг пальцы его нерешительно разжались. Светлана поняла, что неожиданное приглашение его самого чем-то смутило.
- А что мама делает? – пришла она на помощь Дениске.
- Мама на дискотеку собирается, - благодарно улыбнулся мальчик.
- Она не обгорела?
- Обгорела! Ужасно! Теперь не знает, что надеть.
Светлана тоже улыбнулась. Ох, уж, эти женщины! Обгорела, не обгорела, а пропускать одно из удовольствий, предлагаемых туристам, никак нельзя.
- Беги-ка ты в номер. Мама, наверное, тебя уже ищет.
- Да, наверное, - согласился Дениска, округляя глаза  до пределов возможного, - как же она без меня уйдет?
Ярко красная ручонка  помахала виноградом, обгорелые ножки мелькнули в последний раз за кустами. Дениски как не бывало.
Светлана постояла еще немножко, любуясь кошачьим семейством, и медленно пошла к патио.
Здесь лениво прохаживались отдыхающие. Кто-то играл в карты за узорчатым столиком, кто-то потягивал пиво, развалившись на ковровых диванах под цветными, с золотистыми кистями, балдахинами.
В дискотечном зале уже звучала музыка.
Вчера, прочитав объявление о дискотеке, она собиралась пойти, обдумывала, что бы надеть.  Сегодня в ресторане официант принес ей на стол карточку – приглашение. Но сейчас желание прошло. Суетиться, одеваться, краситься… Не стоит.  Да и подумать нужно. О том, что открылось ей сегодня в ней самой.
Была ли это жадность, скупость, или просто страх? Страх остаться голодной? Еще страшнее, если голодными останутся близкие ей люди. Светлана никогда не жалела ничего для своих близких. Никогда не могла отказать в просьбе знакомым, коллегам по работе. Но очень часто скупилась на расходы для себя. Или в глубине души она жалела и другим? Может, даже немножко презирала тех, кто обращался к ней за помощью?
Думай, голубушка, думай – строго приказала она себе и отправилась поискать укромный уголок, способствующий процессу мышления.

 Светлана нерешительно остановилась у огромного цветущего куста олеандра, лениво раздумывая,  куда бы податься, где бы присесть. За кустом слышались голоса. Говорили двое. Она не собиралась слушать, какое ей дело? Но что-то в голосе одного из собеседников насторожило ее.
В голосе был страх. Тщательно скрываемый, но откровенный страх. Светлана закрыла глаза и увидела этот страх. Он светился малиново-красными и неоново-синими сполохами. А рядом  Светлана увидела темное багровое облако гнева, угрозы.
Женщина медленно отошла, стараясь ступать неслышно, помягче. Проснулся интерес. Что происходит? О чем говорят эти люди? Грязные, темные, тревожные краски нарушали гармоничные тона  летнего вечера, золотисто-розового заката.
Солнце стремительно скатывалось в море.  Темнота надвигалась быстро и решительно. В ярко освещенном патио она почти не ощущалась. А за кустами, на узкой тропинке, которой пользовались только служащие отеля, темнота сгущалась, становилась все плотнее, заметнее. Она сливалась с длинными закатными тенями и заполняла все лишенное света фонарей пространство.
Светлана медленно, осторожно обошла по тропинке зеленый массив душистых олеандров.
Сквозь просвет в кустах, близко-близко, она увидела сидящих на скамейке мужчин. Одного она узнала сразу, хотя до сих пор видела только его спину. «Качок, - поняла Светлана и удивилась. Она почему-то ожидала увидеть типично русское лицо, а тут перед ней крупный мужчина с лицом восточного типа, с темными глазами, небрежная поза вразвалку,  - а кто же второй?»
Второй, мужчина лет сорока, черты лица неопределенные, словно смазанные, невнятные, никакие, увидишь – и не запомнишь. Но сейчас в этих чертах много силы, уверенности, нескрываемой угрозы. «Ой-ой-ой, - подумала  Светлана,- кажется, качку не повезло».
- …так что, завтра – последний срок, - услышала женщина окончание фразы.
Мужчина с невнятным лицом поднялся со скамейки, лениво потянулся.
- Но завтра никак не возможно.
- Это почему?
- У меня при себе такой суммы нет.
- Да?
- Понимаете…
- А с чем приехал?
- Ну… - тянул качок, - понимаете, так получилось…
- Звони в Москву, - мужчина разминал плечи, потряхивал длинными руками.
- Я позвоню, - качок изо всех сил старался казаться спокойным,  - но сегодня уже поздно. Могу никого не застать. А завтра, сами понимаете, пока соберут, пока пришлют.
- Куда пришлют? – мужчина прекратил свои физические упражнения и снова сел на скамейку.
- Ну-у, - протянул нерешительно качок, - договориться надо.
- Поздно, браток, договариваться. Деньги должны быть завтра, к обеду.
- Как же к обеду? – деланно удивился  качок, - к обеду никак невозможно.
- Скажи, чтоб доставили самолетом.
- Так самолет же только вечером!
- Чартер закажут,- отпарировал невнятный, - или денег не хватает?
Мужчина сплюнул в кусты (Светлана даже отпрянула), повернулся  к собеседнику. Достал из кармана светлых брюк пачку мальборо, сверкающую золотыми бликами зажигалку, прикурил. С удовольствием затянулся. Светлана почувствовала острый дымок, сглотнула слюну. Захотелось курить. Правда, свой лимит,  три сигареты на день, она сегодня уже выкурила, но уж очень хочется. 
Мужчина откинулся на спинку скамейки, небрежно забросил ногу на ногу. Спокойное, уверенное лицо почти тонуло в темноте, но голос звучал выразительно и жестко.
- Ты все понял?
- Но.. Виктор Петрович, вы ж поймите, -  залебезил качок, - завтра никак невозможно. Не успеть завтра. Такая сумма…
- А когда товар брали, не «такая» сумма была?
- Такая, такая, - засуетился качок, заерзал толстым задом по скамейке, - но обстоятельства…вы же знаете.
- Что я знаю – мое дело. Ваше дело платить. И платить вовремя. 
Светлана восприняла это «платить» как зловещую угрозу. Похоже, качок его так же воспринял.  Он вдруг потерял весь свой напыщенный вид, как-то скукожился, уменьшился в габаритах, лицо сморщилось и побледнело. Глаза сузились, поглядывали остро, хитро, настороженно.
- Мы заплатим, обязательно заплатим, Виктор Петрович, но… войдите в положение...
- Все. Баста. Завтра к обеду.
Качок вертелся, явно искал  аргументы и не мог найти. Лихорадочная пляска мыслей в его голове отражалась на лице какими-то подрагиваниями, подергиваниями. Несмотря на сгущающуюся темноту, Светлана удивительно ясно видела это лицо.  Крупное, нагловатое лицо сейчас  словно расплывалось,  растекалось, черты его теряли четкие очертания.
Привычно расфокусировала зрение, чуть прикрыла веки, глядя на разговаривающих мужчин сквозь ресницы. Вокруг головы качка усилились сине-багровые сполохи страха.
- Ты мне мозги не пудри. – Виктор Петрович уже не говорил - шипел сквозь зубы.  – Я тебя насквозь вижу.
- Виктор Петрович!
- Завтра, здесь, в 12.00, и ни минутой позже. Все. Оревуар. До завтра.
Мужчина поднялся со скамейки. Светлана вздрогнула. Куда он пойдет?  По той же тропинке, по которой пришла она? Забилось сердце. Но тот, кого качок называл Виктором Петровичем, повернулся к ней спиной, спокойно обогнул куст и вышел прямо в патио.
Качок посидел еще немного, потер толстый затылок ладонью, сплюнул под ноги. Тяжело встал, встряхнулся. Что-то мелькнуло в его лице. Отчаяние? Нет. Сквозь синие неоновые сполохи явно прорывались зеленые лучики. Даже что-то оранжевое просвечивает.
«Надежда - поняла Светлана.- Явно что-то придумал».
Качок тяжело протопал вслед за давно скрывшимся из виду собеседником и тоже исчез за кустом.
Светлана уже начисто забыла свою обиду, испорченное настроение. Тихонько проскользнув за тот же куст, незаметно огляделась. Качок удалялся быстрой решительной походкой к своему номеру. Стеклянная дверь номера выходила в патио и сейчас была распахнута настежь. В номере горел свет. В соседних номерах темно. Похоже, все на дискотеке.
В кресле на маленькой веранде сидела молодая женщина, с волосами цвета красного дерева, сверкающими в отблесках света, падающего из двери номера. Холеная, яркая женщина, которую Светлана видела рядом с качком в Национальном музее.  Белые брючки, малиновый топик. Загорелое тело (когда только успела?). Супруга качка?
Женщина встала ему навстречу,  на белый пол веранды упал какой-то пестрый журнал. Она что-то быстро говорила мужу. Светлана видела, как капризно кривились ее  полные накрашенные губы. Качок покивал головой, вошел в комнату. Женщина, покачивая бедрами, отправилась следом.
Качок повернулся, обошел женщину, прикрыл дверь. Теперь мужчина и женщина двигались внутри номера, как большие цветные рыбы в аквариуме. Что-то говорили. Но что? Далеко, не слышно и не видно.
Светлана подошла поближе и уселась прямо напротив их двери, в густой тени одного, из стоящих вокруг бассейна зонтов. Она вспомнила, как когда-то работала с глухонемыми, научилась их мимической речи и умению читать по губам. Но люди в ярко освещенном номере все время двигались, поворачивались то боком, то спиной. Нет, не прочесть.
- Откройте же дверь, - просила про себя Светлана.
Мужчина, тем временем, вынул из шкафа дорожную сумку, женщина снимала с вешалок платья, кофточки, юбки. Быстро укладывала их в сумку. Мужчина вышел из комнаты через внутреннюю дверь. «В ванную», - поняла Светлана. Через несколько секунд он вернулся с туалетными приборами и какими-то флаконами в руках.
- Да откройте же дверь, - уже шепотом просила Светлана.
Дверь не открывалась. Светлана сосредоточилась, прикрыла глаза. Увидела мужчину и женщину на внутреннем экране.
- Душно! – влажная жара охватила Светлану, - ах, как душно, просто нечем дышать. Открой дверь! – резко приказала Светлана, посылая в изящный загривок женщины плотный голубоватый луч.
Женщина остановилась, отерла пот со лба, медленно подошла к двери и открыла ее.
- Даяна! – прикрикнул качок.
- Душно очень, - услышала Светлана извиняющийся голос женщины, и улыбнулась.
- Добавь кондиционер.
- Некуда. До отказа включен.
Качок подошел к двери, выглянул. Светлана была уверена, что со света он ее не увидит. Она сидела в глубокой тени под тентом, а вокруг сверкали огни фонарей.  Мужчина повертел головой и вернулся в номер.
Слышно, отлично слышно. Не слишком… Светлана задумалась, подбирая слово, …этично, но…
Светлана быстро нашла оправдание давно запрещенному поступку.

Когда-то, в первые годы ученья, Светлана, как и все начинающие, много экспериментировала, не принимая на веру слова Мастера.  К Мастеру она попала вроде бы случайно. В последние годы появилась масса эзотерической литературы, и то, что много лет, практически с детства, волновало Светлану, нашло свое объяснение. Многое она услышала от своей бабушки, знающей травы, рассказывавшей захватывающие сказки – притчи. Девочка с детства видела, слышала  что-то такое, о чем только бабушке и могла рассказать.
Старая строгая женщина, сухонькая, согнутая годами трудной, ох, какой трудной жизни! с неожиданно яркими голубыми глазами – единственное, что не постарело на изрезанном морщинами лице,  внимательно слушала, понимающе кивала головой. И рассказывала очередную сказку.
Она никогда не навязывала внучке своего мнения, своего понимания. Она только рассказывала – о домовых, о добрых и  злых духах, о том, как разговаривают животные, деревья. О том, что нет мертвой природы – все в мире живое – от крошечной былинки до скального утеса. Все рождается, проживает свою короткую или очень долгую жизнь и умирает, чтобы возродиться в другой ипостаси.
Она учила девочку тому, что краски звучат, а звуки имеют свой цвет, что можно говорить со звездами и понимать их язык. Она называла эти звезды ласково, любовно. Она могла, остановившись на дороге, забыв про дела, долго смотреть, улыбаясь, как купаются в луже взъерошенные воробьи. Она показывала девочке, как на закате солнца спешат к своему дому рабочие муравьи, подгоняемые у входа в норку муравьями-стражниками, как мудро устроен мир этих бессловесных существ. Она предлагала Светлане слушать, о чем поет ветер, как звучит земля на рассвете. Она первая рассказала о том, что ветер можно остановить, тучи – разогнать или, наоборот, собрать, чтобы пошел дождь. Но сколько бы внучка не просила сделать что-нибудь такое, бабушка только улыбалась.
- Нельзя, деточка.
- Почему? – настаивала Светлана.
- Сама подумай.
И она  думала, как умела. Но понимание пришло гораздо позже, когда она уже много знала и многое умела. Когда она прочла старую тибетскую притчу.

«Однажды два монаха, старый и молодой, шли в дальний монастырь. Погода разгулялась. Ветер, дождь, мокрый снег. Неблизкая дорога удлинилась многократно. К вечеру молодой монах продрог до костей,  совсем выбился из сил.
- Учитель! – взмолился монах, - ты же можешь остановить ветер, прекратить дождь, сделай же что-нибудь!
Старый монах молча посмотрел на спутника, плотнее завернулся в свой плащ и улегся прямо на мокрую землю под нависающей над дорогой скалой.
- Как ты можешь?! – возмутился молодой монах.
- Успокойся, сын мой, и запомни – самая  главная мудрость  заключается в том, чтобы уметь и не делать.

Когда бабушка умерла, Светланка осталась совсем одна.
Ну, не совсем… Она жила с мамой. Но умная, добрая, любящая мама всегда была занята работой, добыванием куска хлеба для своей единственной дочери (отца у Светлани не было давно – ушел на войну и не вернулся). Сильная энергичная женщина с детства принимала дочкины «откровения» скептически, называла их «глупостями» и «дикими фантазиями». Постепенно Светлана научилась не обращаться к маме с вопросами.
А когда ушла бабушка, Светланкины «странности» усилились. Особенно, после нелегких институтских сессий, когда учиться приходилось по ночам. Светлана не могла себе позволить получить «тройку», потому что это значило остаться без стипендии, одной в чужом городе.
А еще это значило смертельно огорчить маму, которая вряд ли смогла бы содержать дочь без этой стипендии.
Но однажды, на каникулах, Светлана не выдержала. Она попыталась рассказать маме о том, что слышит странные звуки. Слышит не ушами, а всем телом. Только не понимает их значения. Видит какие-то картины, непонятно, как и откуда приходящие.
Мама всполошилась и повела дочь к невропатологу. Невропатолог прописал какие-то таблетки, а через неделю отправил к психиатру. Несколько месяцев успешного лечения транквилизаторами и ласковыми беседами в  психдиспансере возымели свое действие. Светлана перестала «видеть» и «слышать».
Но вопросы не ушли. Они жили глубоко внутри, изредка всплывая на поверхность сознания. Их заглушали повседневные хлопоты, учеба, работа, забота о муже, о ребенке.
Когда умер муж – неожиданно, рано, слишком рано, - вопросы навалились с новой силой. Да и время подошло. Появились книги. О многом можно было прочесть, многое понять. Мама постарела и теперь уже внимательно выслушивала дочь, иногда согласно кивая головой.
А Светлане хотелось знать. Наверное, поэтому, жизнь и столкнула ее с Мастером.

Долгая дорога на работу – почти час –  и обратно домой не угнетала и не раздражала. Скорее, наоборот, радовала. Это было ее личное время, свободное от домашних хлопот, от ежевечерней учебы и работы в «круге», где Мастер учил Светлану понимать, видеть и слышать окружающий мир. Учил влиять на него.
В автобусе она могла читать, медитировать. Лишь бы не попался кто-то из сослуживцев, требующих свою долю внимания. Но сослуживцы чаще всего ехали вместе с ней вечером, а утром они садились в другой транспорт или на других остановках.
Но вот проблема – утром в автобусе почти никогда не было свободных мест. Читать стоя не очень-то удобно. В одной руке портфель, другой за что-то держаться нужно. Автобус то и дело тормозит на забитых машинами улицах, резко объезжает привычные и до смерти надоевшие выбоины (в местном бюджете на ремонт дорог нет денег). Пассажиров мотает и кидает из стороны в сторону.
Светлана шутя нашла выход. Встав за спиной кого-нибудь из пассажиров помоложе, она бросала тонкий силовой луч в затылок сидящих впереди девушки или юноши и строго приказывала: - «На следующей остановке тебе нужно выйти. Очень нужно, обязательно». Ничего не подозревающий пассажир или пассажирка начинали беспокойно ерзать на сиденье, поглядывать в окно, а на остановке вставали и выходили.
Светлана быстренько занимала освободившееся место и дальше уже ехала с полным комфортом, нимало не заботясь о вышедшем пассажире.
Но однажды она промахнулась. Молодая женщина, которую Светлана «подняла» с места,  вышла из автобуса, а вслед за ней – мальчишка лет семи, стоявший у входа.  Светлана  глянула в окно: вышедшая из автобуса женщина держала за руку мальчика и оглядывалась по сторонам. На лице ее было удивленное и растерянное выражение. Поняв, что произошло что-то не то, женщина рванулась к двери автобуса, расталкивая выходивших пассажиров, но было уже поздно. Дверь захлопнулась. Женщина провожала автобус огорченным взглядом, что-то сердито говорила ребенку.
Светлана сморщилась от сильной боли в груди. Она попыталась поглубже вздохнуть, успокоиться, боль отступила, но противное ноющее  ощущение еще долго не отпускало.
Светлана мысленно горячо просила прощения у обиженной ею женщины и ребенка, но чувство стыда  не проходило.
Она долго не решалась рассказать об этом Мастеру. Боялась, что крупно попадет. Но Мастер только рассмеялся и долго качал головой.
- Эх, ты, эльфийская твоя душа!
- Почему «эльфийская»? – удивилась Светлана.
- Ты когда от жалости избавишься?
- От жалости?
- Конечно! Ты ведь эту женщину пожалела.  И ее ребенка.
- Да, наверное, пожалела. Ребенка, в основном. Теперь мать свою досаду на нем выместит. Или опоздают. На работу. В школу.
- Основную заповедь забыла?
-  Не забыла. Просто не умею справиться с собой?
Светлана вспомнила свой приход на курсы целителей.
Мастер велел открыть рабочие тетради и крупными буквами написать на первом листе: «НИКОГДА НЕ ИСПЫТЫВАТЬ ЖАЛОСТИ К ПАЦИЕНТУ!!!». Затем предложил  подчеркнуть написанное двумя жирными линиями и никогда не забывать.
Светлана всем телом чувствовала смущение и недоумение курсантов. Глаза ее сузились, смотрели на Мастера строго, с требовательным вопросом.
Мастер медлил, держал паузу. Наслаждался вниманием и растерянностью аудитории. Затем подробно объяснил природу жалости. Её бесполезность и неконструктивность.
Что-то Светлана понимала и сама. Она чувствовала, что жалость где-то сродни гордыни. Жалея кого-то, мы словно отнимаем у него часть его силы и достоинства. Отнимаем право на его равенство с нами. Становимся выше. А значит, унижаем того, кто вызывает жалость. Понимала Светлана и то, что острая жалость часто лишает силы самого жалеющего. Дрожат руки. Туманятся мысли. Именно тогда, когда нужна помощь. Нужно четкое видение ситуации. Определение путей и средств, которыми можно помочь.
Да, жалость – штука бесполезная.
Но сострадание? Оно-то должно быть? Со-страдание. Совместное  страдание? А где грань? Какова разница между состраданием и жалостью?
И вообще, Светлана не верила, что человек рождается, чтобы страдать. «Человек рожден для счастья, как птица для полета!». В эти слова она верила. Она чувствовала их истинность.
А как же страдания? Откуда они? Зачем они? Чтобы человек понял: что-то происходит не так, как задумано изначально миром, природой, Богом. Это сигнал. Предупреждение. Как боль в теле – сигнал заболевания, так и душевное страдание – сигнал опасности. Что я делаю не так? Что я думаю не так? Какие мои поступки идут в разрез с божественным замыслом?
А как же Иисус Христос? Его нечеловеческие муки и страдания? Он выбрал их сам. Если бы не эти муки, запомнило бы его человечество? Вряд ли. Его жертва была добровольной. Он пошел на нее осознанно. Только так его учение могло войти в души людей.
Думай, Светлана. Думай!
Постепенно Светлана начала различать эти чувства в себе. Научилась понимать их энергетическую основу. Почувствовала, что жалость мгновенно рождается в нижней части тела, а сострадание – в сердце. Сострадание обволакивает того, на кого направлено, теплом и лаской. Но ведь сердце болит. Болит ощутимо. Физически. В чем же секрет?
«Господи милосердный, в чем же секрет?» - взмолилась Светлана и тут же поняла: «Вот же он, ключик!». В милосердии!
Жалость просто гонит энергию. Сострадание заставляет делить боль с другим, со-страдать, вместе страдать! И только от милосердия собственная энергия возрастает. От жалости – резко уменьшается. Да и качество этой энергии другое. Энергия жалости – болезненная, а значит, не целительная. Да, тому, кого пожалели, становится легче. Но проблема его не уходит.
Тот, кого обогрели, с кем поделились любовью, получает мощную силу для собственного движения вперед. К здоровью, к преодолению препятствия, к решению проблемы.
И вот ведь какая закавыка! Очень часто тот, кого мы жалеем, нашей жалости не приемлет, как не принимала ее сама Светлана. Жалость обижала ее. Что бы ни случилось в ее жизни, она не хотела и не умела быть жалкой. Ей, как и каждому, часто не хватало теплого слова,  участия, дружеской поддержки. Не хватало милосердия! Но жалость? Жалость вызывала у нее чувство раздражения и гнева.
Получается, прав Мастер. Жалеть нельзя. Нужно искать способ помочь или хотя бы ободрить, поддержать, снять телесную и душевную боль.
Мастер с улыбкой смотрел в Светланины глаза.
- Значит, не можешь справиться? 
- Нет, не то! Не так!
- А как?
Светлана торопливо перебирала, перенизывала, как бусины в ожерелье, свои мысли и чувства.
- Я понимаю! – вдруг обрадовалась она. – Это не жалость. Нет, не жалость. Это сострадание. Опять не то! Милосердие! Милосердным нужно быть! А я не была! Понимаешь? И поэтому… Мне очень стыдно…
- Ну, вот мы и до стыда добрались. Совесть заговорила?
-  Да, совесть. Совестно мне, что я ради собственного удобства, собственной выгоды человека обидела.
Светлана опустила глаза. Но тут же устыдилась своего желания уйти внутрь себя, спрятаться и снова подняла взгляд.
- А что такое совесть? – спросил Мастер.
В чуть прищуренном взгляде  Мастера, в уголках его губ таилась усмешка (или насмешка?).
Что такое совесть?
Светлане совесть казалась чем-то вроде внутреннего контролера качества. Того, кто постоянно следит за правильностью твоих поступков и мыслей. Совесть заставляла Светлану судить себя, осуждать. Осуждение рождало стыд.  Стыд – чувство вины. Вина надолго выбивала из колеи, грызла изнутри, мешала думать, работать. Может быть, поэтому Мастер любил шутить:
- Комплексом совести я не страдаю!
А может, он вовсе и не шутил.

С чувством стыда Светлана боролась давно. С тех пор, как поняла, что это чувство рождается зависимостью от мнения окружающих.
И еще она в какой-то момент осознала, что чувство стыда сродни гордыне. Как же? Быть хуже других? Стыдно! Что-то не получилось, в чем-то ошиблась – стыдно! Что люди подумают?
Сегодня стыд был другим. Стыдно было не перед другими - перед собой. За свою бездумность, за стремление воспользоваться чем-то для себя за счет другого человека.
В тот день Светлана дала себе слово никогда больше не пользоваться силовым лучом, направленным в чей-то затылок с четким приказом. Но сейчас…

Сейчас Светлана  чувствовала, что мужчине грозит опасность. Скорее всего, он ее заслужил, а  эта женщина? Чем она виновата? Ну, и вообще, уж очень любопытно, какой же выход нашел качок.
- Послушай, - женщина остановилась с очередной цветной тряпкой в руках, -  а как мы будем добираться из Луксора?
Луксор! Завтра экскурсия в Луксор! – вспомнила Светлана.
Сладко запело в груди. Город Мертвых! Гробницы! Луксор! Карнакский храм. Чудо из чудес. Она уже готова была сорваться с места и бежать к себе в номер. Какой качок? Какая опасность? Кому это нужно?  Что нужно, так это немножко поспать, дорога до Луксора не близкая, разбудят по телефону в  половине третьего ночи. Нужно еще одежку приготовить. Что надеть, чтоб и прилично, и удобно, и в дороге не измялось? Не забыть бы шляпу и шарф. Говорят, там очень жарко и ветрено.
Светлана вскочила на ноги и…снова села. Нет, что-то не пускало ее. А, ладно, в конце концов, можно и не поспать одну ночь. В автобусе отосплюсь, - решила она, - вон  гид снова напомнил, что нужно в автобус подушки взять, чтоб спать с удобствами. Светлана  усмехнулась – надо же, все предусмотрено. И снова села на лежак под зонтом.

Что-то она пропустила из разговора, но совсем немного.
- … самолетом, - продолжил фразу качок.  Я в Москве узнавал, как чувствовал, есть рейс в 20.00 часов.
- Успеем? – обеспокоено спрашивала женщина.
- Без вопросов.
- Слушай, - красноволосая красавица присела на край кровати, уронила руки на колени, - а может, отдать им деньги?
- Крыша поехала? Я что, лох, такими деньгами кидаться?
- Но, в общем-то…,- протянула женщина, …
- Что « в общем-то»? - уже не сдерживаясь, заорал качок.
Даяна вздрогнула.
- Ну, в общем-то, это же их деньги. Ты ведь вез их, чтобы отдать?
- Вез, вез. Не довез!
- Алик, но ведь в Москве спросят…
«Ага, - подумала Светлана, - качка зовут Аликом. Олег? Александр? Тогда скорее был бы Саша или Шурик. Али? Впрочем, какая разница?». Светлана продолжала слушать.
- В Москве или в Париже – с такими деньгами… ты хоть понимаешь, что можно сделать с такими деньгами?
- А он знает, что мы едем в Луксор?
- Откуда? Договорились здесь встретиться, завтра в 12.00.
- А вдруг он узнает?
- Да откуда узнает? Уже ночь на дворе. Про Луксор вообще разговора не было.
- Тебе виднее, - женщина опустила глаза.
Что-то не нравилось Наталье в голосе женщины. Что-то было не так. Голос звучал тревожно, заботливо. Но были в нем еще какие-то нотки, глубоко спрятанные под внешним звучанием. Фальшь? Да, очень похоже на ложь.
Качок подошел к молодой женщине, обнял за плечи. Что-то шептал в блестящие пышные волосы цвета красного дерева. Женщина улыбнулась, подняла глаза. Алик шлепнул ее по туго обтянутому белыми брючками заду. Поднял и встряхнул сумку. Резко задернул молнии.
- Спать! – решительно скомандовал.
- Я не усну, - жалобно протянула женщина.
- Усну, не усну, - передразнил мужчина, - гаси свет.
Свет в комнате погас, еще слышалось какое-то движение, но Светлана уже лихорадочно искала пути безопасного отступления. Сейчас во дворе светлее, чем в комнате, если ее увидят…

Со стороны входа в отель по направлению к Светлане двигалась целая процессия. Толпа людей в праздничных костюмах. Впереди красивый молодой человек, в парадном костюме, с белым цветком в петлице.
Рядом с ним – женщина. О, какая женщина! Светлана широко распахнула глаза. Вот это красавица! Несколько полноватая, по европейско-американским меркам, но стройная, грациозная, в серо-голубом, блестящего шелка, платье. Край платья приподнят, заколот затейливым узлом. Из-под платья – нижняя юбка,  небесно-голубого цвета, затканная крупными серебряными цветами. Каштановые волосы пышной волной опускаются на открытые плечи. Лицо у красавицы молочно-белое, на нем огромные черные глаза, обрамленные длиннющими ресницами и искусно наложенными тенями. Как они делают такие глаза?  Явно не сегодняшнее искусство наносить макияж.
Процессия поравнялась с Светланей. Теперь можно и встать.
- Что происходит? – остановила Светлана стюарда, спешащего мимо с огромным подносом разнообразных сладостей.
- Свадьба! – широко улыбнулся стюард.- Присоединяйтесь!
- А мне можно? – удивилась Светлана.
- Всем можно!  - стюард побежал дальше.
Так вот почему днем готовили эстраду, устанавливали пышный, увитый цветочными гирляндами и украшенный цветными лампочками диван. Светлана еще поймала себя  на глупой мысли «А вдруг дождь пойдет?» Потом сама себе удивлялась. Знала же, что в Египте дождь очень большая редкость. Один раз в семь лет бывает, да и то в феврале-марте.
«Надо же, - не переставала она удивляться, никаких закрытых лиц, только у самых старших женщин платки на головах, и одежда закрытая, темная. А молодые, правда, тоже в чем-то темном, но сверкающем, расшитом стразами, золотом и блестками. Красиво как!». 
- Повезло! – радовалась Светлана, - еще и свадьбу египетскую увижу.
Какой уж тут сон.
Молодых усадили на увитый  цветами диван, для гостей вынесли кресла и скамейки. За пультом с массой цветных лампочек появился диск-жокей, самый настоящий, в сверкающем костюме,  взял в руки микрофон.
Увы, Светлана не понимала, о чем он говорит, но явно о чем-то хорошем, приятном. Молодые смущенно улыбались. Гости  радостно хлопали в ладоши после каждой певучей фразы. Зазвучала музыка. Томная, нежная восточная мелодия. Низкий женский голос страстно трепетал, обволакивал теплом, уносил в сказочные дали.
Светлана отдалась этому голосу, закрыла глаза.

*****
Черноглазый гончар Ментефе, горшечник в третьем поколении, молодой, но уже известный мастер, стоит в темных сумерках на берегу Нила. Чутко, как ибис в камышах, прислушивается к затихающим звукам уходящего дня. 
Все привычно и радостно. Закончен еще один трудный день. Он принес удовлетворение. Работа, которую сегодня выполнил горшечник,  обещает доход. Изящные горшки и кувшины, вышедшие из-под рук мастера, предназначались для важного человека – того, кто носит опахало над самим номархом.
Ментефе подсчитывает, сколько медных утнов принесет ему эта работа, сколько придется отдать на налоги. Получается, что остается приличная сумма. Это хорошо. Отец уже полгода ведет разговоры о свадьбе. Хорошо бы жену взять в дом. Мать уже совсем стара, тяжело ей одной управляться. Но молодой мастер молчит. Молчит его сердце. Поглядывают, правда, на ладную фигуру горшечника соседские девушки, особенно одна, большеглазая дочь надсмотрщика, который командует рабами, что трудятся от рассвета до заката на полях номарха. Но куда горшечнику до такой важной персоны! Даже думать не стоит.
В привычные вечерние звуки мягко, робко вливается чистый трепещущий звук. Далеко разносится  над темными спокойными водами Великой реки,  реки-кормилицы, нежный женский голос:
«О, Изида! Великая Мать!
Ты встаешь над миром, как ночью встает над землею лучезарная Сотис. Благословенная жена и любимая сестра светлоокого Озириса.
Ты, которая дала миру могучего Гора, божественного сына Света, победившего силы Тьмы. Услышь меня, Великая Матерь.
Хвалу тебе поют все люди на земле. Хвалу тебе поют все звери и все растения. Услышь меня, Дарящая Жизнь!»
Ментефе вглядывается в сгущающиеся сумерки. Вот и луна появляется из-за высоких крон тамариндов. Ложится на воду серебристая дорожка, сверкает тысячами блестящих чешуек, менится, переливается.
На лунную дорожку выплывает темная лодка, ломает, комкает сверкающее серебро, убегающее за корму двумя искристыми потоками. На фоне светлой дорожки две фигуры – высокий тонкий силуэт стоящего на корме мужчины с шестом и маленький, изящный силуэт сидящей на корме женщины. Женщина поет, запрокинув к лунному свету лицо, закрыв глаза. Тонкие руки со скрещенными на затылке пальцами поддерживают темную головку.
Трепещущий голос входит в самое сердце горшечника, растет в нем, наполняет сладкой печалью. В уголках полуприкрытых глаз собирается горячая влага. Никогда еще не испытанное чувство охватывает юношу, сладкое, щемящее нежное. Что это? Кто это? – думает Ментефе, глядя, как уходит челнок из лунной дорожки.
«Чрево твое благодатно, руки твои щедры, о, Великая Мать всего сущего…» - звучит над рекой нежный голос.
Что за песня? – думает юноша. – Никогда я не слышал такой.
 Теплая рука ложится на плечо. Горшечник вздрагивает.
- Ужинать пора, сынок. Ты сегодня весь день трудился, даже поесть забыл.
- Хорошо, мама, я иду, - рассеянно отвечает Ментефе, не отрывая глаз от челна.
Старая мать смотрит туда, куда направлены глаза ее сына, но видит она плохо. Хотя…Есть ли кто-нибудь в округе, кого она не знает?
- Это, наверное, рыбак Анупа, - говорит она сыну.
- Анупа? Я его не знаю.
- Он не из нашей деревни. Из соседней.
- А…? - не решается вымолвить Ментефе.
- Эта женщина? – все понимает материнское сердце. - Это дочь Анупы, Эсмун. Жена его умерла, других детей у них нет. Одна дочка и осталась.
- Они так и живут вдвоем?
- Да, дочь помогает Анупе в рыбной ловле.  И по дому успевает. Хорошая девушка.
Ментефе молчит, боится спугнуть теплое чувство, уютно угнездившееся в сердце.
- И красивая, - продолжает мать, словно слышит заветные мысли сына, - только бедные они. Рыбы в Ниле меньше стало. Много ли заработаешь одними руками?
- Бедная – это хорошо, - не совсем логично замечает юноша.
- Наверное, - соглашается мать.
Она понимает, о чем думает сын. Ну, что ж, самое время. Невестка из Эсмун хорошая получится. Трудолюбивая. Только как же Анупа? Совсем один останется?
- Пойдем домой, сынок. Поздно уже.
Ментефе колеблется. Но голос уже смолк. Даже тени челна не видно.
Мать обнимает сына за плечи, ласково ведет к хижине.
В эту ночь юноша долго не может уснуть. Ворочается на своем ложе, выходит во двор. На бархатно черном небосводе ищет далекую звезду. Эсмун – имя звезды, которая ведет моряков по морям, указывает путь к дому. Об этом Ментефе слышал от вездесущих финикийских купцов, когда ездил с отцом в оазис Фаюм, возил горшки на продажу. Вот она, звездочка, усмехается, подмигивает юному горшечнику.

*****
Гости уже танцевали.  Между теми, кто оставался на местах, сновали юркие стюарды, разносили напитки в высоких запотевших стаканах, сладости. Светлана стеснялась угощаться на дармовщину, но улыбающиеся стюарды  упорно стояли перед ней, протягивая стакан с темной жидкостью и поднос со сладостями.
Две пожилые женщины, сидевшие неподалеку, одобрительно кивали головами, улыбались ей, что-то говорили мягкими певучими голосами, показывали: бери же, бери…
Светлана взяла холодный, запотевший стакан с напитком и что сладкое, липкое, таявшее во рту. Женщины захлопали в ладошки. Пирожное как-то очень быстро кончилось, хотя Светлана старалась откусывать по маленькому кусочку. Она украдкой лизнула сладкие пальцы, с сожалением вынула из-за пояса темной юбки платок, отпила из высокого стакана душистого напитка и … пошла танцевать.
Круг весело расступился, принимая ее в свои объятья, танцующие хлопали, что-то кричали. Новобрачные кланялись. 
Светлана не знала, что и как она танцевала, просто что-то радостное, свободное, раскованное. Звучала музыка, люди веселились, пели хором, пританцовывали.
Светлана с кем-то уже говорила по-английски, кто-то пытался что-то сказать по-русски. Слава Богу,   вовремя заметила седого мужчину с подносом, на который гости клали деньги. Метнулась в номер, благо, рядышком, за углом здания, в прямо-таки гаремном дворике. Схватила сумочку, не глядя, вынула купюру, метнулась обратно. Ура, успела! Мужчина удивленно расширил глаза – купюра оказалась крупной, кланялся. Светлана заливисто смеялась.
Такой радости она давно уже не ощущала. Такого единения с людьми. Ну и что же, что на другом языке говорят? Что обычаи другие? Что в другой, далекой стране живут? Все они такие родные, близкие, понятные.
Светлана удивилась, когда неутомимый стюард тронул ее за плечо.
- А? Что? – спросила по-русски.
- Луксор, телефон не отвечал, извините, - стюард смущенно показывал часы на запястье.
- Господи! Он еще извиняется! – ахнула Светлана. - Я ведь даже не собралась!
А попрощаться с этими людьми? Что им сказать? Стюард уже что-то объяснял гостям. Те улыбались, кивали головами.
Светлана прижала ладони к груди, глубоко вздохнула, собирая внутри себя пучок света, распахнула руки и выбросила  яркий золотисто-розовый шар из самой середины груди. Окутала этим светом молодоженов, всю сверкающую улыбками толпу и снова вдохнула в себя этот свет.
- Не надо спешить, - улыбался стюард, - автобус подождет.
И добавил в уже в удаляющуюся Светланину спину:
- Завтрак! Не забудьте завтрак!
Через пару минут Светлана уже входила в автобус. Черные брючки из какой-то легкой жатой ткани, явно не мнущейся,  светлая кофточка. В одной руке сумочка, в другой - шляпа, розовый шарф, под мышкой подушка. Следом спешил портье с картонной коробкой - забытый завтрак.
Мест хватало. Светлана устроилась удобно, одна на двух сиденьях, отдышалась, умостила подушку. Ощутила, как расслабляется тело, мягко опускаясь в теплую темноту.

*****
Ментефе сидит за гончарным кругом.  Ловкие длинные пальцы уверенно касаются замысловатого кувшина, рождающегося под умелыми руками. Мысли бродят далеко.
Прошло уже много дней с того памятного вечера, когда услышал он на берегу чудную песню незнакомой девушки. Много раз всходил светлоликий Амон над горизонтом, много раз пылающий Атум уходил за край земли.
О девушке в доме молчат. Только мать нет-нет, да и вскинет на Ментефе вопрошающий взгляд. Юноша смущенно отводит глаза.  Каждый вечер он выходит на берег, но девушку видит не часто. Вот уже жаркий паофи (июль) пришел. Ментефе вспоминает, что  в последний месяц совсем не видел рыбака с дочерью, не слышал ее голоса.
Не судьба? – тоскует Ментефе, кляня свою робость.
Знакомый купец – финикиец появился во дворе нежданно. Приехал к отцу договориться о товаре. Финикийца встречают, как желанного гостя. Все труднее отцу выезжать с товаром в далекие оазисы, а сына одного отпускать опасается. Дороги теперь не спокойны. Бунтуют гиксосы, замученные тяжким трудом и голодом. Пошаливают на дорогах ливийские солдаты-наемники из войска фараона.  Давно свою плату не получали.
Купца угощали, чем бог послал, мерно текла неспешная беседа. То да се, где, что в мире слышно.
- В соседней деревне рыбак умер, - рассказывает купец.
- Анупа? – вскинулся Ментефе, вмешиваясь в беседу взрослых мужчин.
- Знаешь его? – прищуривается финикиец.
- Видел …- бормочет юноша, пряча глаза.
- Отчего умер? – спрашивает отец, - молодой же еще.
- Налог не сумел уплатить. Наехали стражники номарха, с писарем, долго били Анупу палками. Потом стали в воду окунать. Сунут головой в воду и держат так, смеются. «Пей, пей, Анупа, пока весь Нил не выпьешь». Из дома все забрали. Последнюю козу со двора свели.
- И что? – тоскливыми глазами смотрит отец.
- Недели две промаялся, бедняга, да и помер. Вот что.
- А как же…- давит в себе Ментефе вопрос.
- Дочка волосы на себе рвет. Даже похоронить Анупу не за что. И продать нечего – пусто в доме.
Сердце Ментефе заливает красной волной гнева. Человека убили. За что? За то, что беден он?  Руки дрожат, желваки ходят под скулами. А как же девушка? Ей что делать?
Мать смотрит на сына, нежно берет за руку, отводит подальше от собеседников.
- Что делать, мама?
- Поможем, сынок, - шепчет она, гладя  шершавой, загрубевшей от работы ладонью сильные плечи юноши. - Вот отец соберется, к вечеру и пойдем.
Вечером отец с матерью приводят Эсмун.
Ментефе подходит к девушке, робко касается ее руки. Девушка поднимает заплаканные покрасневшие от слез глаза. Великие Боги! Как она хороша! Даже такая – с опухшим от горя лицом, растрепанными волосами. Глаза девушки, огромные, черные, бархатные, в длинных, пушистых ресницах, словно глубокие озера средь зарослей лотосов,  смотрят прямо в трепещущее сердце юного горшечника. 
- Эсмун, - шепчет юноша, - звезда путеводная.
Девушка низко склоняет  голову и заливается слезами. Мать уводит ее в хижину, что-то ласково говорит, утешает.
Ментефе садится за гончарный круг, с яростью запускает колесо.
Пройдет еще немало дней, пока горшечник услышит нежный голос Эсмун. Но в сердце его огромная радость. Она рядом. В его доме. Удивительная девушка со стройной невысокой фигуркой, с огромными ласковыми бархатными глазами в сумерках длинных ресниц. Быстрая, как жидкое серебро, добрая и внимательная. И руки золотые. Любая работа в них спорится. Иногда она выплывает на лодке вместе с отцом – в доме гончара своя рыба. Засушена, завялена впрок, и на каждый день к столу хватает.
Ментефе счастлив.

*****
Город Мертвых встретил немилосердной жарой. На вопросы туристов, какова температура воздуха, гид только мило улыбался и разводил руками.
Светлана  видела вчера по телевидению сводку погоды на сегодня и отметила для себя цифру. Цифра показалась невероятной, но теперь она поняла, что не ошиблась.  Температуру давали по Фаренгейту, и Светлана долго вспоминала, как перевести ее в систему Цельсия. Наконец, призвав на помощь Рэя Бредбери, сообразила: Луксор – 55 градусов по Цельсию. Но, слава тебе, Господи, ветерок. Нет, хороший, хоть и горячий,  ветер. «Жить можно», - подумала Светлана, повязывая поверх широкополой соломенной шляпы тонкий розовый шарф.
О «качке» Алике и его привлекательной супруге Светлана вспомнила только тогда, когда вся группа вышла из автобуса.  Гид торопил, быстро семенил впереди, высоко держа над головой табличку с названием их турагентства. Хорошо, а то в этой толчее (групп было множество, все растянулись по длинной,  ослепительно белой, дороге) и потеряться недолго.
Алик не спешил. Он важно вышагивал по залитой солнцем дороге, поправляя время от времени ремешок сумки, тяжело оттягивающей плечо. Фотографировал супругу на фоне мелово-белых и серовато-желтых гор,  останавливался у входов в гробницы, осторожно и незаметно оглядывался по сторонам.
Светлане надоело следить за ним - вдруг что интересное из экскурсии пропустишь, - и она чуть ли не вприпрыжку понеслась за своим гидом.
Потом она и вовсе забыла об Алике. Заходила в гробницы, торопилась насытить глаза настенными фресками, сохранившими свежесть своих красок, не смотря на прошумевшие над ними тысячелетия. Узнавала знакомые фигуры египетских богов, замысловатые символы.
Удивлялась, что туристы свободно бродят внутри гробниц, а египетские служащие остаются у входа. Потом вспомнила – для египтян гробницы – табу. Неужели до сих пор жива традиция, жив запрет?
Гид увеличивал темп, экскурсия пролетела мгновенно. Впереди еще храм Хатшепсут, и лишь потом – Луксор. Но все же не утерпела:
- А где гробница Тутанхамона? 
Худенький невысокий гид внимательно посмотрел на нее глубокими бархатными глазами, улыбнулся:
- Она закрыта для посетителей.
- Почему?
- Там  идут реставрационные работы.
- Хоть место покажите, - включила Светлана свою самую обаятельную улыбку.
- Хорошо, - улыбнулся гид, - только очень быстро.
Часть группы, следуя за гидом, несколько отклонилась от маршрута. Остальные отправились к автобусу.
У дороги, как и везде, масса соблазнов. Яркие восточные лавки, говорливые негоцианты, услужливо предлагающие свой товар. Пока гид подойдет, можно и прицениться, поторговаться, что-нибудь купить.
 Вход в гробницу был тщательно расчищен и подметен, но на железной решетке перед входом, под табличкой «Гробница Тутанхамона», висел огромный амбарный замок.
Светлана потопталась у таблички, на несколько секунд закрыла глаза. Как всегда неожиданно возникло видение.

*****
Каменщик Ахраб деловито развязывает принесенный им узел, достает какие-то инструменты. Горшечник Ментефе напряженно вслушивается в тишину и смотрит ему в спину. Крупная фигура каменщика хорошо видна на светлом фоне входа в гробницу. Широкие вислые плечи, короткая мощная шея. На ней кругла лысая голова. Длинные сильные руки. Знакомый силуэт.
Каменщик выбирает короткое долото, приставляет к стенке. Зачем так высоко? – думает горшечник, туда же не залезть.
Первый звук удара молотком по долоту бросает Ментефе в панику. Колени подгибаются, он клонится к земле, дрожит крупной дрожью. Сейчас сюда сбежится вся стража Города Мертвых. Схватят, поволокут на расправу. Деревня от Долины Мертвых не так уж и близко,  но и сюда иногда доносились по ночам жуткие крики грабителей могил, попавшихся в руки надсмотрщиков. Страшные муки, ужасная смерть ждала тех, кто осмелился  осквернить покой мертвых.
Ментефе не знал, что вся стража спит мертвецким сном после обильного угощения, присланного старшим писцом номарха за хорошую службу. Жбаны с вином, щедро сдобренным отваром из сонной травы, давно пусты. Теперь стражники спят сном праведных и нескоро проснутся.
А в том, другом мире? Там, где ждут осквернителей суровые боги?
Издалека доносится вой шакала.
Анубис! Это он предупреждает грабителей о том, что боги не спят, все видят. Хоть и нет сейчас в небе светлоликого Амона-Ра, страж мертвых Анубис всегда на посту. 
Зачем он пошел? Почему не остался дома? Сейчас бы спал себе спокойно в своей глиняной хижине на берегу Нила, ничего не боясь, ни о чем не думая. Может, еще и сон бы приснился хороший, про зеленое пастбище, про сытых коров, про дворик с бассейном.
О, Озирис! Ментефе чувствует, как незримая рука всемогущего бога протягивается к нему из темноты, хватает за горло и начинает душить. Не хватает воздуха. Где-то в голове вспыхивает алая точка, растет, болью растекается по телу.  Он хватается за голову, медленно клонясь к земле.
Сильная рука раба Хенума охватывает плечи горшечника, пытается удержать худое тело на ногах.
-  Боги! – шепчет Ментефе,- Великие Боги! Простите меня! Я не хотел идти, я чувствовал, что нельзя идти.
- Зззамолчччи, проклятый, - шипит по-змеиному камнерез Пхут,  тяжелой глыбой нависая над теряющим сознание, уходящим в небытие горшечником.
- Дай ему глоток воды.
Сознание возвращается к Менетефе. Он чувствует страшный жар в голове, перед глазами плещется багрово-синее пламя. Открывает глаза.
- Очнулся? - слышит густой бас нубийца.
- Идите сами, - едва ворочает непослушным языком и онемевшими губами Ментефе. – Я не могу. Оставьте меня здесь. Боги не разрешают…
Сильный удар ногой в ребра прошивает болью дрожащее тело. Горшечник всхлипывает и поднимается на четвереньки.
- Давай, - шипит каменщик, - лезь.
- Лезть? Куда? – Ментефе поднимается на ноги, с трудом распрямляет спину. – Куда? Высоко!
- Там весь проход засыпан щебнем, - шепотом поясняет Пхут, - когда саркофаг установили, весь коридор засыпали песком и щебнем. Только под самым сводом осталось немного места.
Камнерез знает, о чем говорит. Он работал в этой гробнице. Высекал лики богов и непонятные знаки на саркофаге, на каменных стенах.
- Лезь в дыру,  не тяни, впереди еще одна стена.
Нубиец Хенум помогает Ментефе подняться к выбитой в стене узкой дыре.
С трудом пробравшись сквозь отверстие, гончар попадает в кромешную тьму. Под грудью и животом острые обломки камней, царапают, больно ранят. Ментефе ползет вперед, в душную темноту, чувствуя, как страх в его сердце уступает место равнодушию безысходности.
Позади слышится сопение и стоны. Кто-то ползет вслед за ним, почти касаясь головой его пяток.
Коридор кажется бесконечным. Горшечник обреченно замирает.
- Ползи, - приказывает сзади густой голос каменщика Ахраба, здесь всего пятнадцать локтей.
- Пятнадцать, - бормочет Менетефе, - а сколько еще осталось?
Ответа нет, только сопенье, кряхтенье  и стоны.
Горшечник ползет, потеряв ощущение времени. Он уверен, что Страшный Суд уже наступил. «Вот сейчас, - думает Ментефе, - откроется дверь, и я предстану перед страшным ликом Анубиса».
Руки наталкиваются на препятствие. Горшечник снова замирает.
- Что там? – доносится сзади.
- Стена, - глотая  вязкую слюну и пыль, хрипит Ментефе.
- Подвинься в сторону, - слышит гончар и пытается отодвинуться, уступая место каменщику.
Каменщик с трудом продвигается вперед, за ним чуть поблескивает в темноте крошечный огонек светильника.
- Давай, - рычит каменщик, протягивая назад руку.
Слабенький, еле дышащий огонек освещает стену. Ахраб копошится, устраивая светильник поудобней, достает инструменты. Пыль дерет горло, засыпает глаза.  Метефе и каменщик натужно кашляют. Но вдруг камень под рукой Ахраба подается, рука проваливается в пустоту.
- Есть, - выдыхает вместе с пылью каменщик и принимается расширять отверстие. Сопенье сзади становится все более слышным, напряженным.
- А-ахх! – слышит Ментефе восхищенный вздох  каменщика и вслед за ним пролазит в дыру.
Сначала он ничего не видит.  Потом  из темноты появляется колеблющийся язычок пламени в высоко поднятой, дрожащей руке Ахраба. Темнота чуть-чуть отступает.
- Эй ты, подвинься, - слышит Ментефе сердитый голос камнереза.
Горшечник осторожно ступает в сторону, освобождая место вылезающему из пролома в стене товарищу.
- Надо еще огня, - командует Пхут.
Откуда-то достаются еще два светильника, зажигаются. Теперь темнота отступает еще дальше. А там, в ее глубине,  - жаркие золотые блики. Постепенно глаза привыкают, и перед Ментефе предстают очертания удивительных вещей. Богато инкрустированные золотом и перламутром ложа, колесницы, задравшие вверх резные оглобли. Сверкание дорогих камней и мягкое свечение алебастра.
- Надо вправо, - командует камнерез.
Каменщик движется куда-то в темноту и вдруг резко вскрикивает. Ментефе отводит глаза от золотых бликов и испуганно смотрит на  Ахраба. Там, в глубине, у резной двери, ведущей куда-то дальше, застыли на часах фигуры стражей. Черные, в золотых сверкающих набедренных повязках, в украшенных камнями нагрудниках-пекторалях.  Позолоченные палицы в руках.  Неподвижные глаза пристально смотрят друг на друга.
Ментефе снова начинает дрожать. Немеющие губы пытаются что-то произнести. В голове бьется испуганной птицей заполошная мысль: «Сейчас они повернутся, позолоченные палицы опустятся на голову святотатца. Боги все видят, боги не позволят нарушить покой фараона».
- Глупый, - смеется камнерез, - это же статуи. – Просто деревянные разрисованные статуи. Не трусь!
Камнерез поднимает какие-то полотнища, в изобилии валяющиеся на полу комнаты, набрасывает на стражей.
Каменщик втягивает голову в широкие, вислые плечи, блестящие от пота,  поднимает молоток. Дверь распахивается после первого же удара. За этой дверью – гробница фараона. Тут нашел он вечный покой. Фараон, уже при жизни считавшийся богом. Молодой красавец, полный сил и королевской гордыни. Тут-анх-Амон. Живое воплощение бога Амона.

*****
- Мадам, - слышит Светлана непривычное слово, чья-то рука осторожно трогает плечо. – Нас ждут, - извиняется гид, видя ее испуганное лицо.
- Да, да, конечно, я иду, - бормочет женщина, не сразу понимая, где она, и что с ней. Спешит за гидом.

Храм Хатшепсут, сооружение  потрясающей красоты и соразмерности,  стремительно двигался навстречу. Пустынный ветер трепал Светланину косынку, слизывал холодный пот со лба.
Она постояла на террасе храма, бездумно глядя на стройные колонны, на плиты с иероглифами. Внутри дрожал, бился, как птица в силках, колючий, взъерошенный страх.
«Да что это со мной? Куда меня вынесло?» – пыталась успокоиться Светлана.
Покой пришел позже, когда перед ее изумленным взором вырос Каркнакский храм. Торжественная аллея сфинксов, гигантские статуи. Колонны – вчетвером не обхватить – стройными рядами возносятся к небу. Светлана не замечала следов разрушения, которые время оставило на этих стенах, статуях, колоннах. Ее внутренний взор дописывал, достраивал их во всей первозданной красоте и мощи.
Быстроногий гид привел их к стеле, вокруг которой ходили по кругу сотни людей. Лица этих людей, улыбающиеся или сосредоточенные, скептичные или откровенно глупые, показались Светлане странно голыми. Словно люди пытались что-то скрыть в себе и не смогли.
Гид остановился.
- Мы находимся у стелы, исполняющей желания. Нужно загадать желание и семь раз обойти стелу. Желание непременно исполнится.
Светлана улыбнулась. Если бы все так просто было. А кстати, почему они ходят против часовой стрелки, а не наоборот? Чего они хотят? Каждый хочет что-то свое, и все вместе хотят одного – счастья. Только каждый это счастье видит по-своему. Как тут каждому отсыпать?
Вспомнились недавно прочитанные слова:
«Забрела как-то одна женщина на склады, где хранилось все, что только может пожелать себе человек для счастливой жизни. Долго ходила она. Устав бродить, женщина обратилась к Богу. «Господи, кому это все предназначено?». И Господь ответил: «Людям. Меня все люди о чем-нибудь просят. Все люди – дети мои. Я их люблю, не могу им не в чем отказать и даю им по просьбе их, но они не приходят, чтобы взять данное их Отцом…»
Галина Шереметьева. Кармические истины. Санкт-Петербург. 2000.

Она еще немножко постояла, наблюдая за человеческим муравейником, копошащимся вокруг стелы, подошла к пруду, полюбовалась тихой темной водой,  прошла дальше, где туристов уже не было. Потом вернулась,  влилась в довольно быстро движущуюся очередь у торговых киосков, купила воды.
Снова подошла к стеле. И не увидела никого из своей группы. Гида тоже не было. Испуганно глянула на часы. «Наверное, уже ушли к автобусу», - подумала Светлана и двинулась к выходу.
Дорогу она запомнила хорошо, нужно идти до зала с огромными колоннами в центре храма, а потом повернуть налево, к выходу. 
Все правильно, вот и колонны. Целый лес огромных колонн, уходящих вершинами прямо в небо.  Светлана пошла по проходу между двумя рядами колонн, свернула налево. Перед ней были такие же колонны, выхода не было. «Рано повернула», - решила Светлана, и миновала еще несколько колонн. Где же выход? Она прекрасно помнила, как шли они по длинному широкому коридору, с двух сторон которого высились статуи фараонов, открывались какие-то залы. Пришли прямо в центр храма – в колонный зал. Здесь еще немного прошли между колоннами и повернули направо. Значит сейчас ей нужно повернуть налево. Только где?
Колоннам не было конца. Они словно множились вокруг нее, закрывая видимость, уходя вдаль стройными рядами. Светлана остановилась. Батюшки, вот так лабиринт. Лабиринт из колонн. «Я заблудилась?» - спокойно удивилась Светлана. Это не страшно. Одну ее здесь не бросят. Будут ждать, потом, наверное, гид отправится ее искать. А если, нет? Вдруг ее отсутствия не заметят и уедут без нее? Как добираться до своего отеля? Хватит ли денег на какой-то транспорт?
Солнце быстро клонилось к закату, обливая червонным золотом верхушки колонн. Вход находился на юге, это Светлана знала. Правильно, значить нужно идти влево. Она предприняла еще одну попытку.  Ну, хоть бы люди какие-то шли! Так ведь нет никого, совершенно пусто. Неужели все уже разъехались?
Вместо долгожданного широкого прохода – коридора перед ней со всех сторон вырастали колонны. Несметное количество невероятно огромных колонн окружало ее со всех сторон, только в просветах между ними, высоко вверху – чистое, светлое, словно выцветшее от жары небо.
«Стоп! Какая же я тепа!» - подумала Светлана и остановилась. – «Неужели не увижу выхода? Нужно попробовать».
Она остановилась, закрыла глаза, сосредоточилась, включила внутренний экран, представила себе коридор, по которому  их группу, вместе с тысячами туристов, вели сюда, в центр храма. Ну, вот же он – выход, действительно слева, только далеко позади.
Светлана  открыла глаза, двинулась назад. Ощущение увиденного выхода почти сразу же пропало. «Что ж мне, с закрытыми глазами идти? – полу рассердилась, полу удивилась Светлана. - Не очень-то тут походишь. Понатыкали эдаких громадин. Не обойти, не объехать».
«Ладно, пойдем логическим путем» - решила Светлана.
Запад – за спиной. Там солнце садится.  Юг слева. Поворачиваемся правым боком к западу и идем на юг. Должны же эти колонны где-то кончиться. Должна быть какая-то стена. Вот до этой стены нужно дойти, а потом повернуть вдоль стены четко на восток. Где-то в стене и будет главный проход.
Солнце клонилось к закату все быстрее. Цоколи и нижние части огромных колонн постепенно погружались в густую темноту.  Светлана потеряла ощущение времени. Часики в кольце на ее пальце показывали 18.20. Но когда она вошла в этот лабиринт?  Ей казалось, что она идет уже много часов. Болели ноги, поламывало поясницу. А колонны все вырастали перед ней, в строгом шахматном порядке, одна за другой. Неужели опять потеряла направление? Вроде, нет. Солнце все также справа. Оно уже скрылось, но все еще видно, как освещаются далекие верхушки колонн.
Стена появилась перед ней совершено неожиданно, словно возникла из ниоткуда.
«Ну, наконец-то» - облегченно вздохнула Светлана.
Она прикрыла глаза, на мгновенье расслабилась, собираясь с силами. Ощутила вдруг спертую духоту, запах горящего масла. Стремительно светлел экран под сомкнутыми веками, уходил вдаль, набирал глубину. На экране побежали кадры. 

*****
Темная комната, большая фигура мужчины с широкими  вислыми плечами, с молотком в поднятой руке. В слабом дрожащем свете масляных светильников мужчина крошит дверь. Осколки дерева и камня сыплются вокруг почти беззвучно. Отверстие в стене все увеличивается. Мужчина пытается пролезть в образовавшуюся дыру, но не пускают широкие плечи.
- Отойди, - отстраняет его рукой невысокий щуплый камнерез Пхут. - Стой здесь, мы будем тебе подавать вещи.
Камнерез протискивается в узкий лаз. Что-то выскальзывает из под повязки, туго обтягивающей бедра, и падает прямо к ногам Ментефе. Он наклоняется, поднимает маленький узелок, жадно ощупывает его. Перстни. Гладкие,  и с большими камнями. «Нет, - думает гончар, - я не возьму их. Они принадлежат фараону. Они должны остаться здесь».
Ментефе быстро наклоняется и прячет узелок под ворох каких-то тканей. «Я тоже останусь здесь, может, удастся спрятать, сохранить хоть часть того, что будут подавать товарищи. Может, боги простят мне хоть часть моей вины. О, Озирис! Прости мне мой грех. Я искуплю его, только дай мне выйти отсюда».
Каменщик просовывает голову в отверстие. Теперь Ментефе смутно видит его крупную фигуру без головы и шеи,  распластанные на стене ладони.
Из-за стены слышен звонкий удар молотка о камень и голос камнереза.
- Стой! – кричит он. – Не смей!
- Отойди, - слышен голос нубийца.
- Не смей! Тебе говорю!
- Да ты что? – в голосе нубийца угроза.
- Я сам открою. Это я  резал этот саркофаг, это моя работа.
- Ну, и что?
- Отойди!
Слышна возня, какой-то треск, восхищенный рык каменщика.
Ментефе забывает все свои страхи. Любопытство берет верх. Он тянет каменщика за повязку назад от стены. Тот неловко сопротивляется, поводя вислыми плечами, вихляя толстым задом. Но гончар не сдается. Отпихнув Ахраба, он просовывает в проем голову. Перед ним золотая стена. Сердце бьется гулкими ударами, отдаваясь в висках и в затылке тупой болью. А там, на золотой стене, словно вырастают из тени фигуры крылатых богинь с цветками лотоса в поднятых руках, между ними фигуры мужчины и женщины в царских уборах на головах - фараона и его жены. Далее стройные ряды иероглифов и снова уходящие в темноту фигуры.
- Пошшшел вон, - шипит за его спиной каменщик  и рывком отбрасывает Ментефе от стены.
Ментефе сидит на полу камеры, на куче каких-то одежд или тканей. Что-то больно врезается в бедро. Гончар просовывает  руку,  достает узелок. Щупает. Да, те самые перстни. Лихорадочно засовывает себе под повязку, затягивает узлом на талии.   Не потерять бы!
Каменщик уже протягивает ему какие-то вещи. Кувшин. Тяжелый! Ваза из алебастра, нежно светящаяся в темноте. Ментефе осторожно ставит все на пол.
- Стойте! – слышится колос камнереза  из погребальной камеры. Здесь рядом сокровищница. Надо туда. Там золота и драгоценностей в сотни раз больше!
«Странно, - думает горшечник, - сколько рассказов наслушался от бывалых людей о чудесах царских погребений, о хитроумных ловушках-западнях, закрывающих доступ к сокровищам фараонов, о страшных невиданных зверях, стерегущих вечный покой царей, а тут так легко и просто прошли они в усыпальницу,  ходят среди несметных богатств. Может, врут все люди? Может, и правда, богам нет дела до них? Сказки все это, чтобы их, простых египтян в страхе и повиновении держать?»
За стеной снова возня, шум. Ментефе принимает очередной кувшин из рук каменщика. Что в нем? Осторожно расковыривает глиняную крышку на узком горлышке. Нюхает. Боги! Вино! Прикладывает горлышко к губам. Не-е-ет! Ничего подобного Ментефе и во сне не снилось. Нежный вкус выдержанного вина ласкает язык и нёбо,  душистый аромат щекочет ноздри. Вино, приготовленное для богов и фараона! 
«Благодарю вас, боги, - шепчет горшечник, - что привели меня сюда. Тьфу, -вспоминает вдруг, - богам до меня нет дела. А может,  богов и вовсе нет?» Эта страшная мысль заставляет Ментефе задуматься и отставить кувшин.
За стеной снова возня, восхищенные возгласы, но вещи больше не подают.
- Ахраб, слышишь, - дергает горшечник каменщика за повязку, - а может …
- Чего тебе? – вынимает голову из пролома Ахраб.
Язык не поворачивается вымолвить ужасные слова. Ментефе протягивает каменщику кувшин.
- Вино! Попробуй!
- Вино! Давай сюда!

Каменщик надолго приникает губами к кувшину. Ментефе уже начинает беспокоиться, что Ахраб все выпьет, ему не достанется больше напитка богов. 
- Хватит, хватит, - теребит он каменщика за плечо, - оставь другим хоть немного. 
- Отстань, тут этого полно! – поводит плечами Ахраб, показывая  головой на кувшины и вазы, рядком стоящие на полу.
- Подожди, - бормочет Ментефе, вино уже стукнуло в голову, язык слушается с трудом, - подожди…
- Чего тебе? –  Араб с трудом отрывает губы от горлышка кувшина.
- Эй, вы что там, уснули? – слышится раздраженный голос нубийца Хенума - Принимайте!
Каменщик медлит с кувшином в руке, но Ментефе уже бросился к проему, принимает увесистый узел, полный каких-то вещей. Любопытство скребется в сердце острыми коготками, требует открыть узел, заглянуть.
Ментефе копошится в узле. В ладонь, словно сама собой, ложится тяжелая фигурка. «Золотая!» – горшечник  достает  фигурку из узла.
На ладони лежит головка шакала с длинными стоячими ушами – проводник душ, хранитель загробного царства Анубис. «Нет, не золото! Камень какой-то» - разочарованно думает Ментефе, роняя фигурку на пол. Снова запускает  руку в сверток – вынимает. Еще одна фигурка – узкая кошачья мордочка  с длинными острыми ушами – богиня Баст. И снова не золото!
- Эй! - кричит Ментефе, - что за  ерунду вы подаете?
Рука тем временем вытаскивает из узла изящную статуэтку  размером с ладонь.   Фигурка фараона в короне с уреем, короне Верхнего и Нижнего Египта, приятно холодит потную руку, сверкает и искрится в слабом отблеске светильника, просачивающемся из проема. «Золото!» - вздыхает горшечник. Вынимает что-то еще. Еще золото! Золото! Много золота!
Каменщик торопит, подает очередной сверток.  Ментефе спешит, складывает все новые узлы в рассыпающуюся гору. Великие Боги! Сокровища бесконечны!
«Хватит! Хватит!» – кричит внутри испуганный голос.
- Хватит! – орет Ментефе во весь рот и, закашлявшись, падает на пол.
Широко отрытый рот пытается поймать хоть глоток сухого, спертого воздуха, насыщенного запахом горелого масла. Горячая волна заливает рот, мозг, распирает голову. Яркая вспышка ослепительного света. Ментефе проваливается в бездонную темноту.
Он не видит, как выбираются из проема его товарищи, как, спотыкаясь о его неподвижное тело, растаскивают узлы, тяжело дыша, волокут их к выходу. Он не чувствует, как бьет его по щекам черный раб Хенум, пытаясь вернуть к жизни. Как прикладываются товарищи к кувшинам с вином, как соловеют их глаза, заплетаются языки. Как трясет их камнерез Пхут, пытаясь втолковать, что время уходить, что скоро рассвет. А с рассветом проснется стража Города Мертвых. И хоть богам, судя по всему, наплевать на них, но не миновать им человеческой кары.

*****
Светлана очнулась. Тяжело выплыла из какого-то темного провала. Перед ней стена. Конечно! Стена. Теперь влево вдоль стены. Не может же она тянуться бесконечно. Где-то в середине и будет выход. Теперь можно закрыть глаза и увидеть выход на внутреннем экране, но времени уже не было. Автобус должен был отойти в 18.00.
Нетерпение гнало женщину. Она уже почти бежала вдоль стены. Что же это такое, стена никогда не кончится? Наталье стало не по себе. И тут она увидела…вернее, сначала что-то почувствовала, ощутила… Запах? Цвет? Вкус? Это непонятное нечто имело все сразу. И запах, и цвет, и вкус. И еще что-то, невыразимое словами. Это нечто касалось всей кожи, отзывалось в ней острым покалыванием ледяных иголок, входило в тело, вонзалось в сердце, сжимало голову холодными тисками. Страх? Страх смерти? Нет, страх… умирания.
Светлана резко остановилась и увидела.

Он лежал у самой стены,  на границе тьмы и света. Тень уже добралась до его плеч. До широких вислых плеч, плотно обтянутых все той же рыжей футболкой. Короткая шея еще была на свету, как и темная голова. Чуть выше кромки тени поблескивало черным на  рыжем темное матовое пятно.
Согнутые руки по обе стороны головы. Распластанные по полу ладони. Пальцы чуть скрючены. Лица не видно.
Светлана медленно опустилась на колени, попыталась прощупать пульс на шее. Впрочем, она уже понимала, что это бесполезно. Женщина напряженно всматривалась в неподвижное тело. Что-то было не так. Что? Да, вот оно. На талии (или как там можно назвать в данном случае это место), не было знакомого толстого валика. Не было и привычной черной спортивной сумки, с которой Алик не расставался.
Светлана поднялась с колен, отряхнула брюки. Страха не было. Мысли текли совершенно спокойно. Она знала это состояние. В минуты по-настоящему трудных испытаний ею всегда овладевало холодное спокойствие. Никакой паники. Движения четкие, даже замедленные.
Женщина секунду помедлила, представляя план дальнейших действий, и быстро пошла вперед. Широкий проход открылся почти тут же, в нескольких метрах от того места, где лежало тело.


Теперь Светлана уже бежала, откидывая со лба непослушные волосы. На стоянке остался только один автобус. Ее автобус.
Пассажиры курили возле двери, кто-то пил воду, кто-то откровенно зевал. День выдался напряженный.
- Где гид? – не дала себе отдышаться женщина.
- Он вас искать пошел! – нетерпеливо подпрыгивая, радостно сверкая глазами, выпалил давний знакомец, одиннадцатилетний Денис, чей ярко красный ожог, полученный от  жаркого африканского солнца, уже перешел в темно-коричневый загар.
- Куда?
- Туда, кажется, - протянул неуверенно молодой мужчина в белоснежной, хоть слегка мятой, футболке и защитного цвета шортах.
Светлана проследила за его вытянутой рукой. Туда, это, очевидно, в туристическое бюро, а может, в полицию? Вот ее дверь, и рядом двое молоденьких полицейских в черных рубашках. «Они в полицию, наверное, по красоте набирают» - невпопад подытожила Светлана свои прежние наблюдения. Все полицейские, которых она видела до сих пор в Египте, показались ей очень красивыми. Разные лица: арабского, турецкого, семитского, негроидного, еще какого-то типа, (антропология не была Светланиным сильным местом), но все подтянутые, стройные, красивые.
Гид вышел из туристического бюро в сопровождении молодой женщины в белой блузке, длинной темной юбке и парня с какой-то повязкой на рукаве светлой рубашки.
Светлана помахала рукой. Гид бросился к ней чуть ли не вприпрыжку. Лицо его просветлело, тут же нахмурилось и снова просветлело.
Женщина поспешила навстречу.
Гид уже радостно тащил ее за руку к автобусу, она упиралась, не шла. Пыталась что-то сказать, но нужные слова не находились
- Подождите, - вырвалось у нее, - да подождите же!
- Что-то случилось? – «включился» наконец-то гид.
- Случилось, - выдохнула Светлана.
- Что-то украли? – гид недоверчиво смотрел на сумочку, болтавшуюся на ее плече.
- Хуже. Убили.
- Что? Как убили?
- Ножом. В спину.
Длинные миндалевидные глаза гида быстро теряли свою классическую форму, превращаясь в две круглые дырки, залитые свежей смолой.  Руки взметнулись над головой,  рот открылся, закрылся и снова открылся. Из него, длинной затейливой арабской вязью, полились слова, из которых Светлана ничего не поняла. Но общий смысл до нее дошел. Гид громогласно «восхищался» тупоголовой русской туристкой, которая вызвала переполох в хорошо отлаженной схеме туристического обслуживания, задержала автобус больше, чем на полчаса. Теперь ехать придется одним (обычно колону автобусов сопровождают полицейские машины), уже вот-вот стемнеет, в отелях его фирму тоже «поблагодарят» от всей души все те, кто ждет туристов с запоздалым ужином. Одним словом …
Светлана решила, что красивая вязь певучих слов не кончится, как минимум, до утра, и притянула гида к себе за плечо.
- В храме убили туриста из нашей группы.  Труп лежит у стены в главном колонном зале.
Гид поперхнулся длинным хвостиком затейливой словесной вязи и, наконец, умолк.
Пассажиры автобуса издали следили за сценой. Даже курить перестали. Недокуренные сигареты дотлевали у самых кончиков пальцев, но воплей пока слышно не было.
Из автобуса медленно потянулись дамы. Что-то спрашивали. Джентльмены нетерпеливо отмахивались от них.
- Это шутка?  – гид с перепугу заговорил по-английски.
- Да, такая веселая милая шутка! - взорвалась Светлана, тоже, видимо, с перепугу, переходя на английский, - пошли в полицию.
Уж слово «полис» русские туристы знали. Сколько фильмов американских пересмотрели, и в каждом “police, police!”. А Светлана говорила, очевидно, достаточно громко.
Первыми подлетели женщины. Мужчины еще неуверенно топтались возле автобуса, а крупная блондинистая дама в чем-то наподобие блузки, из чего, казалось, вот-вот вывалятся на дорогу круглые, роскошные, спелые, как астраханские арбузы, груди, уже быстро лопотала:
- Слушайте, вы! Как вам не стыдно? - брызги слюны летели во все стороны, (гид откровенно вытер щеку верхом ладони, Светлана отодвинулась на безопасное расстояние), - автобус вас ждет, ругается…
- Неужели ругается? Вы слышали? И что же он говорит? – съехидничала Светлана.
- Он говорит, что это безобразие – так себя вести, - обладательница астраханских арбузов неслась дальше во весь опор, не замечая ухабов и рытвин на своем пути, - это какую ж совесть надо иметь! Это ж никакой совести не надо иметь!  Это ж.. это ж…
- Опля! – озвучила Светлана  вдруг возникшую паузу, мгновенно нарисовав себе мысленно картинку с блондинкой в роли центральной фигуры, опускающейся в глубокую лужу. Брызги летели во все стороны, но дама не сдавалась.
- Позор! Безобразие! Люди голодные сидят, сил никаких нету…
- Слава Богу, и про людей вспомнила, - пробормотала себе под нос Светлана.  И когда только проголодаться успели? Особенно эта, пышнотелая, которая всю дорогу что-то грызла, жевала, пакетами шелестела. Бутылка с кока-колой так и мелькала вверх-вниз.
- Подождите, пожалуйста… послушайте, пожалуйста… please, пройдите в автобус, пожалуйста,  - гид от напряжения весь исходил вежливостью.
- Я слышала, - загробным голосом, на две октавы ниже предыдущего, провещала блондинка, - вы про полицию говорили!
Светлана переглянулась с гидом, и что тут началось!..
Блондинка верещала что-то совершенно нечленораздельное. Ей пытались вторить две дамы помоложе и посимпатичней. Все  размахивали руками, мотали головами, чем-то еще - Светлана не успевала замечать, чем  именно.
Подошли мужчины. Полезли по карманам, за сигаретами. Прикурили.
- А что случилось? – пробасил мужчина постарше, в красной кепке задом наперед.
Как ни странно, его услышали.
- Да, что случилось?  - нормальным человеческим голосом спросила одна из тех, что помоложе и посимпатичнее.
- Пожалуйста, - умолял гид, прикладывая ладони к груди, - пройдите в автобус. Мы еще сами ничего не знаем. Сейчас разберемся и все вам объясним.
Бурная сцена привлекла внимание остальных пассажиров автобуса. Они выходили на площадь, нерешительно останавливались, потихоньку продвигались к  центру площади.
Последней из автобуса вышла молодая женщина в коротеньких белых шортиках и желтом топике. Супруга «качка». Но к группе не подошла. Осталась у автобуса, вынула из сумочки пачку каких-то длиннющих сигарет, закурила.
Из других кулис начали подтягиваться статисты – местные работники, торговцы, заинтересовавшиеся тем,  что происходило на площади.
Двое красавцев полицейских тоже решили, что необычная ситуация требует их участия или хотя бы присутствия.  Поправили фуражки, ремни и чинно зашагали в сторону растущей группы возбужденных людей.
Светлана показала на них глазами гиду. Гид понял, рванулся из толпы, легкий, щуплый, он гибким ужиком проскользнул между галдящими участниками действа и заинтересованными зрителями. На полпути к толпе перехватил полицейских.
Полицейские внимательно посмотрели на гида, потом друг на друга, дружно, как по команде, повернулись и потопали обратно. Гид растерянно смотрел в их спины.
«Не поняли, что ли? – подумала Светлана, - или не поверили? А может, за подмогой пошли?»
Не доходя до двери полицейского поста, красавцы, как по команде, обернулись, один пальцем поманил гида. Через минуту все трое скрылись за дверью. Толпа как-то сразу поскучнела и начала расплываться.
- Ма, я пить хочу, - тянул мать за руку вездесущий Денис, - пошли в автобус.
- Пошли, пошли, - охотно согласилась мать.
Это послужило сигналом отбоя. Пассажиры возвращались в автобус, скоро на площади осталась одна Светлана. Она стояла, теребя нерешительно ремешок своей сумочки, и совсем уж было собралась отправиться вслед  за пассажирами, когда увидела группу, выходящую из дверей полицейского участка.

Все последующее ей запомнилось смутно. Сказалась усталость. Она не видела, когда уехал автобус, не знала, кто «пасет» в дороге так ничего и не понявших пассажиров. Гид остался в Луксоре. Осталась в Лусоре и она. И еще – молодая женщина с волосами цвета красного дерева, в коротеньких шортиках и ярко желтом топике, открывающем загорелый животик и соблазнительный пупок. 
Женщина сначала пыталась заплакать, смешно морща изящный носик, хлопая длинными, густо покрытыми тушью ресницами. Когда скупая слеза смочила все-таки эти ресницы, женщина заплакала всерьез. Сначала она старалась аккуратно промокать глаза бумажным платочком, но тушь текла и, наверное, ела глаза.   
«Вот Матрена Ивановна! – рассердилась Светлана, - не могла хоть в Египет тушь приличную купить! При таких-то деньжищах!»
Деньги! Светлана представила себе фигуру лежащего Алика, слегка задранную на спине футболку,  вспомнила, что не видела на нем широкого пояса с кошельком, с которым «качок» не расставался, наверное, даже во сне. Не видела тугой спортивной сумки. 
На какой-то момент Светлана растерялась. Неужели Виктор Петрович нашел его здесь? Говорить – не говорить? «Не говорить!» - решила она и вспомнила,  что пора вдохнуть в легкие хоть чуточку воздуха.

*****
Спертый воздух, пропитанный запахом горелого масла, с трудом проникает в грудь. Саднит в горле. Горит во рту.
Ментефе с трудом раздирает пекущие веки. Перед глазами – густая тьма. Где-то внутри головы горит-разгорается ярко алая точка. Боль.
«Я уже в мире мертвых!» - вспыхивает мысль в просыпающемся мозге. Горшечник слышит, как трепыхнулось сердце, остановилось, замерло. Снова дернулось, ударило гулко, напряженно. «Я живу?» – удивился горшечник и попробовал пошевелить пальцами рук. Пальцы шевелились. Возвращалось ощущение тела. Вместе с ним возвращался страх.
Страх не был острым.  Просто напружиниваются мышцы, словно в ожидании опасности. Мечутся мысли – сполохи. Страх усиливается, нарастает тупой, ноющей болью.
Превозмогая сопротивление отчаянно непослушного тела, Ментефе пытается встать. Кружится голова. Мелькают перед глазами цветные пятна.
Пошатываясь, горшечник поднимается на ноги. Что-то ощущается у самой ноги.  Холодит босую ступню. Ментефе с трудом наклоняется. Руки шарят в темноте. Вот что-то твердое и гладкое. Ладонь непроизвольно сжимается, обхватывая тяжелый предмет. Вот и второй. Такой же прохладный и тяжелый. Горшечник выпрямляется, сжимая в стиснутых ладонях то, что поднял с пола. Зачем? Он не знает. Не думает об этом.  Он думает только о том, что жив. Но что дальше? Где он? Страх топит память в тяжелой черной воде.
Ментефе шумно втягивает воздух, легкие сами выталкивают его обратно. Светлеет в голове. Медленно, рывками возвращается понимание. Вот оно: гробница! Золото! Где все? Почему он их не слышит? Он тут один?
Странное спокойствие овладевает телом. Отступает боль. Она еще слышна, но где-то очень далеко, на краю сознания.
«Все ушли, - понимает Ментефе. Бросили меня. Нужно попробовать выбраться  из усыпальницы».
Как сориентироваться в полной темноте? Ментефе начинает вспоминать. Вот тут он стоял, принимая из рук каменщика тяжелые узлы. Вход в камеру из засыпанного щебнем коридора где-то слева. Нужно только добраться до стены прямо перед собой, а потом двигаться влево.
Ментефе медленно продвигается вперед, чувствуя свободное пространство. Отбрасывает ногами какие-то тряпки, аккуратно обходит тяжелые кувшины, стараясь не сбиться с прямой линии движения. Ладони его по-прежнему сжимают два тяжелых предмета. Горшечник не помнит о них. Он движется как во сне, с закрытыми глазами, напряженно вытянув шею.
Стена возникает неожиданно. Просто валит горшечника в лоб. Ментефе не чувствует боли. Он чувствует радость. Где-то здесь спасительный выход. Только бы не пропустить! Ментефе слушает. Темный провал дыры возникает перед закрытыми глазами. Слева,  чуть выше его головы. Ментефе движется туда, где видит этот провал. Вот он! Горшечник открывает глаза. «Мог бы и не открывать! – спокойно думает он. – Все равно ни зги не видно». Кладет сжатые кулаки на край проема, поднимается на какой-то предмет, стоящий под ним. «Ложе, - понимает Ментефе, - они придвинули ложе, чтоб удобней было вылезать». Подтягивается на локтях, с усилием втягивает себя в пыльный проход.
Здесь словно появилось больше места. «Они здесь ползли, тащили тяжелые узлы с золотом, вот и проложили своими телами колею», - рассуждает Ментефе, подтягиваясь на локтях, оцарапывая их в кровь и  совершенно не ощущая боли.
Внезапно голова упирается в твердое препятствие. Что это? Неужели проход закрыт? Минуту лежит, восстанавливая сбитое дыхание. Слушает, опираясь лбом о препятствие. Ощущает кожей лба не стену, нет, ткань. Перед его закрытыми глазами какие-то предметы, куча разных вещей. Он с трудом различает очертания каких-то согнутых, искореженных  пластин, отдельные фрагменты статуэток, что-то похожее на украшения. «Мешок с награбленным золотом», –  облегченно вздыхает Ментефе. Как сдвинуть его с дороги? Мешок невероятно тяжел. Горшечник сильнее упирается лбом. Еще сильнее. Слышится невнятный шум, шорох. Препятствие сдвигается с места. Движется? Да! Голова Ментефе падает на щебень, больно ударившись подбородком об острый камень. Кто-то тащит узел, освобождая дорогу. Горшечник ползет. Нет! Снова препятствие. По-прежнему слышатся шорохи, теперь он улавливает натужное сопение. Пытается что-то сказать, но звук застревает в сухом, саднящем болью горле. Где-то впереди слышится кашель, глухое ворчание. Ментефе различает отдельные слова. Кто-то сквернословит, страшно клянет богов. Сейчас горшечнику до них нет дела. Он чувствует, что выход где-то близко. Но как обойти препятствие? Ментефе сдвигается чуть правее, загребает щебень локтями и сжатыми в кулаки руками. Есть пространство рядом с узлом! Крошечное, спину царапает шершавый потолок. Но  горшечник ползет вперед, упорно преодолевая сантиметр за сантиметром.
 Хриплая ругань слышится слева. Ментефе ощущает рядом чье-то потное тело, скользит вдоль него. Тело испуганно замирает, немеет. Голос стихает.
Ментефе рвется к выходу. Вот он, совсем близко. Глаза его уже различают светлое пятно вереди. Пролом! Выход! Ментефе вспоминает, что рядом, совсем близко, мешок с сокровищами, которых хватит на всю жизнь. И ему и его детям. Резкая боль пронзает грудь, туманит голову. Нет! Не нужно мешка.
Горшечник скользит вдоль неподвижной ноги  распластанного в темноте человека. Голова Ментефео выныривает из темноты. Он подтягивается на согнутых локтях и выпадает наружу.
Тишина. Ментефе жадно дышит чистым предутренним воздухом. С каждым вдохом в измученное тело вливается сила. Он встает на ноги, оглядывается. Низкое небо начинает светлеть. Удаляются звезды. Чуть слышный предрассветный ветерок холодит лицо. Скорей! Скорей отсюда в спасительную темноту теней, окружающих гробницы еще спящего Города Мертвых.
Ментефе пробегает несколько шагов по чуть белеющей дороге. Внезапно кто-то хватает горшечника за щиколотку. Ментефе летит куда-то в темноту, головой вперед, переворачивается через что-то большое, мягкое, падает. Все! Конец! Боги не выпустят его из Мертвого города.
Он лежит, растянувшись на остывшем за ночь камне, ощущает боль во всем теле … и покой. Некуда бежать. Незачем спешить. Кара богов настигла его. Совсем близко - шакалий вой. Он  начинается с низкой урчащей ноты, поднимается выше. Еще выше – невыносимо для мозга, для нервов. Вой поднимается тонким, спирально закручивающимся винтом к далекому, бескрайнему небу.
Ментефе слышит это высокий, зовущий звук, словно вытягивающий душу из тела. «Я иду,- шепчут неслышно его губы. Я иду, о великий проводник душ!»
Последнее, что еще слышит Ментефе, это, как нестерпимо резкий звук обрывается на какой-то немыслимой высоте,  а за ним  – хриплый лай, похожий на хохот неземного существа. Последнее, о чем думает Ментефе, - «Великие Боги! Простите мне мой грех».

*****
Мастер  учил Светлану погружению в прошлые жизни. Много раз она в глубокой медитации уходила вниз по бесконечной винтовой лестнице, падала на дно глубокого колодца, шла по длинному коридору с множеством дверей по обеим сторонам. Останавливалась там, где хотелось остановиться. Открывала дверь и входила в другой мир.
Невиданные места, непонятные события, странные встречи.   Иногда это были просто цветные картинки. Застывшие в разных позах люди, замерший огонь костра. В ее медитациях были удивительные города, таких сейчас и нет на земле, великолепные парки, суровые замки. Были маленькие бедные домишки, глухие леса, бушующее море. Чаще перед внутренним взором разворачивалась длинная лента повествования. События накладывались друг на друга, растягивались в цепочку, сменяли друг друга в цветном калейдоскопе. Все было разным, незнакомым и странно узнаваемым. Только вот чувства… Обычные человеческие чувства – они везде были одинаковы. Радость и боль, гнев и сострадание, любовь и ненависть, щедрость и скупость – все было таким же живым, как в настоящем. Так же заставляло сердце биться быстрее, опаляло жаром и осыпало холодом. Только радостные моменты всплывали редко. Наиболее ярко виделись самые острые моменты жизни. Самые трудные. Те, которые круто ломали жизнь, или те, после которых уже ничего не было. Хотя иногда Светлана видела похороны и знала, что хоронят ее. Но самого момента смерти, момента умирания она не видела, не испытывала никогда. Почему?
Светлана очень любила эти медитации. Это было интересней, чем самый увлекательный фильм. Краски в медитациях были поразительно чистыми и яркими. Звуки – многогранными, наполненными, объемными. Светлана и верила, и не верила в то, что погружается в прошлые жизни. Может, это только игра фантазии? Или это глубинный голос генетической памяти, вызванный из подсознания ее волей, ее желанием?
 И все же… почему она никогда не видела смерти, умирания? Страх? Такой мощный страх, что даже в минуты полного расслабления, в минуты абсолютной отрешенности от мира, от мыслей, в минуты внутреннего безмолвия он стоит на страже Жизни?
И все же она знала это чувство – чувство умирания. Знала с детства, когда нашла в палисаднике умирающего щенка. Светлана пыталась его спасти. Согревала в ладонях. Горячо просила: - «Живи, маленький, живи». Целовала мохнатую мордочку. Старалась напоить с ладони. Щенок смотрел глубокими, уже подергивающимися дымкой глазами. Смотрел с благодарностью. И уходил.
Девочка чувствовала его боль, его обреченность, его бессилие. Видела, как блекнет, уходит, растворяется в воздухе светлый голубоватый ореол, окружающий его тельце. Она умирала вместе с ним.
Мастер объяснил Светлане многое. Многое она узнала из книг. И все же вопросы возникали снова и снова.  Почему приходят в медитациях картины давно ушедших дней? Зачем? Чтобы чему-то ему научить? Чему?
На этой удивительной земле картины прошлого возникали сами собой, без медитаций, без погружений в себя. Что таит в себе эта земля? Какие тайны она хранит? Узнаем ли мы их? Успеем ли? 

*****

Ментефе не знает, как он попал домой. Уже светает, когда он вваливается в теплую темноту своей мазанки. Долго лежит на полу. Потом, встает, словно вспомнив о чем-то, разжимает судорожно сжатые ладони. В правой руке лежит фигурка богини - кошки Сехет,  в левой - длинноухая головка шакала,  бога  Анубиса. Тяжелый зеленый камень со светлыми прожилками. Он так и не выпустил их из рук.
Горшечник прижимает фигурки к груди. Боги! Великие Боги! Неужели он спасся? Ментефе падает на колени, сухие губы шепчут благодарственные слова молитвы. Потом осторожно ставит фигурки богов в самый дальний угол, накрывает тряпьем. Узелок! – всплывает запоздалая мысль. Узелок на поясе! Он лихорадочно ощупывает себя руками, срывает изодранную в клочья набедренную повязку. Узелка нет. Нет колец.
- Слава вам и хвала, Великие Боги! – восклицает Ментефе. – Вы отняли у меня золото, но вы даровали мне жизнь!

Божественный Амон-Ра возносит над просыпающейся деревней свой светлый лик. Яркими бликами вспыхивают тяжелые воды Нила. Начинается новый день.
В этот день Ментефе услышал жуткие крики, доносившиеся со стороны Долины Мертвых. Может, он их ждал? Может, чутко прислушивался к привычному шуму суетящихся односельчан,  занятых тяжелым трудом? Ловил ухом, всем телом, далекие звуки? Звуки из Города Мертвых.
И он их услышал. Заледенела кровь. Жаром обсыпало лицо. Миллионы тонких иголок вонзились в каждую жилочку. Ментефе вспомнил. Тяжелый, полный золота мешок, не дающийся сдвинуть с места. Замершее за ним крупное потное тело. Хриплый голос, посылающий хулу богам. Себя, скользящего вдоль скользкой потной ноги распластавшегося на щебне человека. «Каменщик!» – внезапная вспышка понимания озарила память. Это он лежал в узком проходе, лежал ногами к выходу. Вернулся за еще одним, застрявшим мешком? Почему же не вышел? Почему не бросил золото, спасая свою жизнь?
В кромешной тьме, окутывающей мозг, Ментефе видит узкий лаз под низко нависающим потолком. Себя, ползущего к входу. Каменщика, застрявшего у самого входа. Ментефе понимает: каменщик двигался ногами вперед и уперся в стену ступнями рядом с выходом. И не нашел его? Остался в гробнице до прихода стражников Мертвого Города?
Боги! Великие Боги!
Что же теперь? Каменщик все расскажет под пытками. Назовет сообщников. Куда бежать? Как скрыться до прихода стражников?
Почему же они не идут? Горшечник лихорадочно ищет пути к спасению. Охваченный жаром мозг отказывается служить. Да и как скрыться, куда? Обессиленный Ментефе мечется в полубреду на своей убогой постели. Гонит от себя убитую горем жену, пытающуюся напоить его теплым отваром из трав. В краткие мгновения просветления видит жмущихся в углу детей, испуганных и притихших. Снова погружается в темную пропасть страшных снов – видений, где предстает перед разгневанными богами с ответом о совершенном святотатстве. Молит о прощении, о даровании жизни.
Солнце клонится к закату. Жаркий летний день проходит в забытьи. Вечер не приносит долгожданной прохлады, не приносит покоя.

Ментефе не знает о том, что начальник стражи Города Мертвых прикажет немедленно замуровать пролом и собственноручно заколет каменщика, старательно изображая приступ священного гнева, как только в месте вечного покоя появятся жрецы Сета.
Он доложит жрецам о том, что ночной грабитель захвачен при попытке взломать стену, что гробница фараона не пострадала, что боги предупредили его о готовящемся преступлении. Что он прибыл во время, чтобы это преступление предотвратить.
Ментефе не знает, что на дороге, ведущей к выходу из Города Мертвых, найден труп водоноса. Великие боги покарали его. Чьими руками? Выжил ли кто-то, кроме него?
Горшечник не помнит, что, убегая из Долины Царей, он упал, споткнувшись о труп Пхута. Как  погиб водонос? Ментефе не знает. Он не знает, сколько времени пролежал в забытьи, слушая близкий и страшный вой и хохот шакала, смирившись с волей богов.
Он знает, что Анубис отпустил его. Волей Великого Амона – Ра?

*****

Светлана пришла в себя уже в номере гостиницы. Первое, что она заметила, войдя в комнату, были малахитово-зеленые фигурки, стоящие на столике перед  зеркалом. Они смотрели куда-то вперед, в бесконечность, темными  провалами глаз. Душная,  уже успевшая основательно прогреться, комната светилась бледно-зеленым искрящимся светом. Усталая женщина включила кондиционер, подставила руки под прохладную струю.
Почувствовала затылком мягкое прикосновение чужого взгляда. Резко обернулась. Комната была пуста. Но на какой-то крошечный миг ей показалось, что статуэтки быстро, украдкой отвернули свои глаза от нее. Светлана встряхнула гривой светлых волос (во все стороны разлетелись, запрыгали по полу шпильки). Темные провалы малахитовых глаз по-прежнему смотрели прямо перед собой, в бесконечность.
    Решительно сбросила одежду, встала под душ. Острые струйки холодной, просто ледяной воды (откуда только берут?) жалили кожу, будоражили усталое тело. Светлана покрутила краны, сделала воду теплее, с наслаждением отдалась приятно расслабляющему дождику. «Спать… Теперь только спать», - думала она, вытягиваясь на прохладных простынях. 
  Сами собой закрылись глаза. Но сон не шел. Перед сомкнутыми веками метались картины ушедшего дня.
Город Мертвых. Высоко на горе, над длинной белой извилистой дорогой домик знаменитого археолога Картера, верного и удачливого сотрудника известного мецената - лорда Карнарвона. Цветные  фрески на стенах гробниц. Чуть слышное потрескивание галогенных ламп. Большой черный замок на решетке усыпальницы Тутанхамона. Словно утопленные в скале далекие колонны храма Хатшепсут. Яркое, слепящее солнце. Горячий ветер пустыни. Аллея Сфинксов у Карнакского храма. Гигантские статуи фараонов и колонны…
Светлана снова видит вокруг себя огромные, уходящие высоко в небо колонны, чувствует свою малость, свою ничтожность и затерянность в их лабиринте. Из глубин засыпающего сознания всплывает мысль: «Теперь я не просто поняла, я осознала, как мал человек в сравнении с Миром. Очевидно, этого эффекта и добивались древние архитекторы и строители».
Она вспомнила, чему учил ее Мастер: ты должна стать всем и ничем.  Стать всем оказалось не так уж и сложно. Светлана знала ощущение вырастания, заполнения собой огромного пространства, в котором легко и уютно помещается маленькая, теплая, родная Земля, весь видимый небосвод с бесконечностью звезд.
 Она знала многие из них по именам, данным  им человеком, и слышала другие, таинственные имена, соответствующие их вибрациям. Звезды были близкими, понятными, родными.
А вот вторая часть – как стать ничем – давалась ей с трудом. Когда жизненные обстоятельства выходили из-под контроля, когда бросало на самое дно отчаяния, она ощущала себя ничем. Но уходило полностью ощущение  «Я – все». Совместить эти понятия казалось невозможным.  И вот сейчас, в какой-то крошечный миг озарения, она почувствовала себя всем и ничем. Очень большой и очень маленькой. Очень важной, нужной и бесконечно ничтожной перед лицом Мира, Вселенной, Бога.
«Только бы не упустить, не забыть это чувство!» – подумала Светлана, погружаясь в светлую волну внутренней тишины, покоя, безмыслия.
Легкие покалывания кончиков пальцев, сиренево-лиловые пятна на внутреннем экране. Просыпающееся чувство ожидания. Светлана всматривается в мелькание цветных нитей, в тревожные багровые искорки, прорезающие фиолетовую темноту экрана. Во весь экран – глаза. Огромные, раскосые, малахитово-зеленые глаза. Сквозь легкую опаловую дымку Светлана  чувствует, как  затягивает их глубина. Дальше. Глубже. Ощутимее.
Медленно, словно нехотя, всплывает образ – видение. Мужчина лет сорока,  черты лица неопределенные, словно смазанные, невнятные, никакие. Светлые брюки, белая рубашка.
Ощущение угрозы. Нет, угрозы уже нет. Светлый овал лица, всей фигуры – в темной, почти черной окантовке.  И чуть слышимый, почти неуловимый запах. Запах  смерти. Да! Мужчина полулежит, прислонившись спиной к светлому камню, бессильно свисающая к плечу голова,  раскинутые руки.
Светлана пытается рассмотреть место, усилием воли отодвигает от себя картинку. Справа от мужчины проступает из темноты решетка. Слева – светлый камень. Где это? Она не помнит, не понимает. Она видела это место. Видела, но не запомнила. Что-то прошло мимо ее сознания, отвлекло.  Неясный образ еще больше тускнеет, расплывается.
Светлану выбрасывает из глубины. Короткими жесткими ударами стучит сердце. Сохнет рот. Сжимает горло.
«Ну, - подумала Светлана, успокаивая сердцебиение глубокими вдохами, - и что это было? Видение или игра воображения? Что это я себе нарисовала и с какой такой стати? А если увидела то, что есть? Что с этим делать? Кому об этом рассказать? И нужно ли рассказывать? Не хватало еще опозориться с глупыми бабскими бреднями».
- Истеричка! – ругает себя Светлана. – Ничего себе впечатлилась!
Понятно! Сон в настоящее время – вещь несбыточная. Не стоит и пытаться. Внутреннее беспокойство подняло Светлану с постели. Суетливые руки быстро перебирали, отбрасывали, снова поднимали какие-то платья, юбки.
- Да что же это я? Какая разница? – удивленно спросила себя Светлана и надела первое попавшееся платьице. Чуть шевеля пальцами, долго застегивала многочисленные пуговички. Долго смотрела на себя в зеркало, не видя, не узнавая. Решительно скрутила в узел непросохшие волосы, заколола поднятыми с пола шпильками.

В затененном «гаремном» дворике теплая тишина. Запах нагретого камня, моря и незнакомых цветов. Светлана уселась в кресло на своей крошечной веранде, закинула руки за голову. Сладко, по-кошачьи, потянулась. Тело просит отдыха, душа – покоя. Но вот с покоем туговато. Мечутся мысли, наскакивая друг на друга, разлетаясь в стороны и снова выныривая на поверхность сознания.
- Глупо! – решила Светлана, – ничего я не придумаю.
Лениво встала, возвратилась в прохладу своей комнаты. Нетерпеливые пальцы дергают платье, черт, сколько на нем пуговиц!
- Угораздило напялить! – заворчала привычно.
Быстро влезла в любимый купальник. Застегнула на талии юбку-распашонку. Ну, и ладно. Сойдет. Выбежала в теплую полутень и поспешила к морю.
- Нет, - не хочу, - остановила Светлану внезапная мысль. - А чего я хочу?
Ответа нет. Светлана медленно, неуверенно свернула за угол здания, побрела к бассейну.
В бассейне необычная сцена:  два человека в водолазных костюмах. Один, покрупнее и, судя по всему, постарше, подняв маску, что-то объясняет второму – моложе и стройнее. 
- Ага, - догадывается Светлана - обучение подводному плаванию. – Ну, и как тут искупаться? Разве что в «лягушатнике»?
Светлана разочарованно уселась на лежак под бело-голубым зонтом.
- Что-нибудь для вас? – подлетел разбитной стюард.
- Что? – непонимающе глянула на него Светлана.
- Вода, кока-кола, сок?
- Ах, - женщина с трудом возвращается на грешную землю. – Воду, пожалуйста, холодную, газированную.
- Что? – стюард вежливо склонил вбок черноволосую голову. 
Светлана тоже повертела головой, вспоминая свою собаку, которая так же внимательно смотрит ей в глаза, когда не понимает команду, и смешно поворачивает голову, наклоняя ее то в одну, то в другую сторону.
- Воду, - улыбнулась Светлана, - содовую.
- Ах, содовую! – довольно раскланялся стюард и помчался в направлении пляжного бара.
От нечего делать Светлана лениво рассматривала водолазов, то погружающихся в чистую голубую воду, то выныривающих из нее. Перевела взгляд на скатывающихся по водяной горке весело верещащих детей и особей постарше, которым тоже нравится съезжать на спине по тугому потоку воды, переливающему из «лягушатника» в чуть более глубокий, но такой же чистый и искрящийся бассейн с прозрачной голубоватой водой.
Боковым зрением Светлана видит, как в номер, который вчера еще занимал качок со своей супругой, входит высокий широкоплечий мужчина. Ключом не пользуется. Просто открывает дверь и  исчезает за ней. Стеклянная дверь остро отражает солнечный свет.
«Зазеркалье!» – мелькнула мысль. Светлана на миг представила себе вчерашнюю картинку: словно за стенками аквариума, движутся большие рыбы, открывают рот, выпучивают глаза.
Стоп! Это что такое? Вместо крупной, расплывчатой фигуры Алика, с вислыми плечами и бычьим подбородком, в знакомой рыжей футболке (одна она у него, что ли?),  - стройная атлетическая фигура высокого мужчины.
Но загорелые руки, с красиво вырисовывающимися под смуглой кожей мышцами, точно так же обнимают женщину. Точно так же прижимается к его плечу изящная головка с волосами красного дерева.
- Да что ж это за наваждение? – рассердилась Светлана.
Открыла глаза, повернула голову. Теперь дверь номера видна прекрасно. А вот за ней, в комнате, - ни зги.
«Будем ждать», - решает женщина. Закрыть глаза она боится – вдруг опять пойдут картинки – образы непонятного содержания и назначения.
Время течет медленно, лениво. Светлана поискала книжку, почитать бы, что ли! Нет, книжку она забыла. Смотреть, в общем-то, не на что. Все вокруг уже знакомо.
Ну вот, свободный соседний лежак оккупирует какая-то пара. Немецкая речь. Оба, - наверное, муж и жена, - симпатичные  толстячки. Белокожие. Видно, только сегодня приехали, не успели поджариться на горячем южном солнышке.  Кругленькие, пухленькие. Настоящие колобки. Он – колобок с седым венчиком волос вокруг блестящей лысины, она - колобок с мелкими, аккуратно уложенными кудряшками жидких сиреневых волосиков. На ней черный в зеленую полоску купальник, на нем – зеленые с чем-то черным плавки.
Надо же, какие колобки симпатичные. Особенно она. Ее-то животик и закрывает Светлане всю видимость. Ну вот, теперь и двери не видно. Можно, конечно, смотреть на бассейн, на высокое светлое небо над ним, на яркую зелень кустов, на белоснежные стены с зашторенными окнами - дверями и витиеватыми решетками балкончиков напротив. Но Светлана хотела видеть другие окна, другую дверь.
Зачем?
Она была уверена, что гибкая красавица с волосами цвета красного дерева отправилась восвояси, в Россию. А если еще и не отправилась, то, во всяком случае, занимается крайне неприятными формальностями, связанными со смертью Алика.
Может, она ему не жена? Тогда, конечно, все проще.
Светлана долго умащивалась на лежаке, стараясь найти если не брешь в крутой стене из двух пышных тел соседей – колобка лежачего и колобка сидячего - то хотя бы маленькую амбразурку,  сквозь которую можно вести наблюдение за интересующей ее дверью.
Увы!  Ни малейшего просвета. А вставать Светлане, ох, как не хотелось! Теперь-то ее хорошо знала и красноволосая красавица, и еще масса людей, знакомство с которыми не принесло радости в настоящем и не сулило таковой в будущем. Одна надежда, что будущего у этих знакомств не предвидится.
Светлана перевернулась на живот и удовлетворенно замурлыкала. Вот тёпа! Как же сразу не додумалась? Между белыми рейками изголовья лежака вполне приличные щели. Сквозь одну из них нужная дверь видна превосходно. А ее, Светлану, совсем не видно. Правда, слева, от колобка – дамы поступил хорошо ощутимый сигнал: сейчас заговорит, о чем-то спросит.
Светлана  закрыла глаза,  повернула голову вправо. Спит. Закрыта для общения. Затылком почувствовала разочарованный взгляд колобка женского рода и услышала голос колобка мужского рода, что-то настойчиво внушающий своей половине. В таком положении, к сожалению, видно хуже.
Впрочем, и видеть-то нечего.  Ничего не происходит.
- Мадам! – слышится мягкий голос.
В поле зрения Светлани появляются ноги в черных брюках и мягких коричневых сандалиях на босу ногу.
- Мадам заказывала воду, - настаивает мягкий голос.
Светлана лениво опускает руку и показывает, что воду можно поставить рядом, на зеленый ковер искусственного газона.
Никакого движения. Вода не появляется. Ноги в черном приросли к ярко-зеленой полиэтиленовой траве.
- Поставьте рядом, - вынужденно подает голос Светлана.
- Простите?
- Поставьте рядом.
- Здесь, внизу?
- Да, внизу.
- Открыть?
- Конечно.
Ноги удивленно переступают коричневыми сандалиями, похоже, такой способ обслуживания клиентов стюарду внове, но делать нечего (клиент – наш бог!). Рядом с сандалиями на босу ногу появляется поднос, на нем высокий прозрачный стакан, в который льется пузыристая вода. Стакан тут же  запотевает.
- Спасибо, - шепчет Светлана, не поднимая головы.
- Это все, мадам?
- Все, все.
- Спасибо, мадам.
- На здоровье, - тихо рычит Светлана по-русски, делая стюарду ладонью знак удалиться.
Черные ноги, посомневавшись еще немножко, снялись, наконец-то, с места и неслышно вышли из поля зрения Светланы.

Глаза закрылись сами собой. Пришло приятное состояние засыпания, сладкой дремы, когда мысли всплывают на поверхность сознания мягко, лениво,  как разноцветные медузы.  Такие же прозрачные, водянистые, неуловимо меняющиеся. Из плавного покачивания цветных пятен медленно складывается картина: яркий солнечный свет, тишина. Белая дорога Города Мертвых. Пустые вагончики смешных, словно игрушечных, автокаров, подвозящих обычно туристов поближе к гробницам.
Светлана поднимается выше, видит царство вечного покоя с высоты птичьего полета. Летит над пустынной дорогой. Летит быстро, целенаправленно. Нигде ни души. Парит, замирает. Видит боковое ответвление от дороги к ярко сверкающим на солнце скалам. Медленно снижается. Остро выныривают из ослепительного блеска черные прутья металлической  решетки, большой висячий замок. Табличка с надписью «Гробница Тутанхамона».
В левом углу прохода, там, где лежит густая тень, у самой решетки, неподвижное тело. Мужчина в светлых брюках. «Виктор Петрович!» – подсказывает  сознание. Бессильно свесившаяся к плечу голова. Протянутые вдоль тела руки. Искаженное остановившейся болью лицо. Глаза! Полуоткрытые, матово  поблескивающие, мертвые глаза.
Одним мощным ударом сердца Светлану выбрасывает из дремотного состояния.
- Опять?! -  возмутилась женщина и рывком приподнялась со своего ложа.
Резанув по глазам нестерпимым зеркальным блеском, открылась дверь из номера, который вчера еще занимал Алик со своей красавицей. Сквозь темное пятно, ослепшая на мгновение Светлана различила силуэт высокого стройного мужчины. Поймала острый, настороженный блеск глаз, внимательно и незаметно оглядывающий патио, бассейны, нежащихся под зонтиками людей. Взгляд мужчины коснулся Светланиного взгляда на одно короткое мгновение, ушел дальше. Светлана  почувствовала резкий укол. Тонюсенькое острие боли проскочило прямо в голову. Зажгло где-то внутри медленно разгоравшуюся искру беспокойства.
Светлана лениво опустила веки. «Да сплю я, сплю, ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу!».
Прикрыла лицо согнутой в локте рукой. Из-под полуопущенных век проследила взглядом удалявшегося в сторону входа в отель мужчину. Широкий разворот плеч в белой рубашке с коротким рукавом, узкие бедра затянуты в светло-голубые джинсы.  На белых мраморных ступенях, ведущих в холл, мужчина приостановился, обернулся к патио, снова быстро внимательно окинул дворик взглядом.
Из полумрака холла в яркий солнечный свет вывалился Дениска, сверкающий белозубой улыбкой, острыми коленками и облупленным, как молодая картофелина, носом. Вывалился прямо в живот полуобернувшегося к патио молодого мужчины.
- Ой, извините, - звонко выпалил мальчик, прикрывая глаза от слепящего света сложенной домиком ладошкой, задирая к мужчине улыбающуюся, хоть и несколько испуганную мордашку.
- Пошел вон, заср.. –  рявкнул мужчина, резко отодвигая жестким локтем хрупкую фигурку.
- Сами вы … не умывались! -  взорвался сорванец, обиженно глядя в удаляющуюся атлетическую спину.
 
Светлана почувствовала странное несоответствие острого взгляда, всей напряженной фигуры мужчины, его злых слов, обращенных к ребенку, с идиллическим покоем залитого солнечным светом патио. Словно резкий дисгармоничный аккорд ворвался в плавное течение нежной, сладкой, убаюкивающей мелодии. 
- Ничего не понимаю, - попыталась она разложить в логическом порядке мысли и впечатления. – Что мне нужно от этого мужчины?
Ах, вот оно что! Каким-то непонятным образом этот мужчина ассоциировался с другим. Тем самым, которого она увидела в затененном уголке у решетки, закрывающей вход в гробницу юного египетского фараона.  С Виктором Петровичем.
«Ну и что мне с этим делать?» – судорожными толчками стучалась упрямая мысль.  Не верить себе Светлана не могла. Слишком часто ее бессознательные видения обретали реальную форму.
- Спокойно, - убеждала она себя, - даже самые знаменитые ясновидящие не раз ошибались. А уж тебе и сам бог велел. В такой-то обстановке.

Светлана вспомнила весь предыдущий день, странный, насыщенный и напряженный. Две ночи, практически, без сна. Реальные события и потрясающие  видения, всплывшие из неведомых глубин подсознания. Картины-события, не менее реальные и живые, чем те, настоящие, что произошли вчера, позавчера.
- Что же ты делаешь со мной, Та-Мери, земля обетованная? - прошептала Светлана.
«И что мне делать с этим всем? Хоть иди и расскажи бегущей воде все свои видения, сомнения, как рассказывают воде недобрые сны, чтоб унесла она все злое. А что? Под душ! Смыть с себя все, снаружи и внутри, отдать воде и забыть!» – решила Светлана, опуская ноги с лежака и медленно расправляя спину.
Слева снова ударило острым зеркальным блеском. Светлана повернула голову, не успев ничего подумать, и рухнула взглядом в глаза красноволосой красавицы.
Молодая женщина в наброшенном на плечи ярко-желтом халатике стояла у входа в номер, на белоснежных плитках, покрывающих две ступеньки – вход в номер. Халатик не скрывал ни длинных загорелых ног, ни плоского живота, ни белого скупого бикини, ярко оттеняющего смуглую гладкую кожу.
Но это все где-то там,  на периферии зрения.
А в центре – глаза. Огромные, светлые, прозрачные. Они притягивали Светланин взгляд и не пускали его в свою глубину, отзеркаливали, как стеклянная дверь за спиной молодой женщины.
«Как же это я не рассмотрела ее глаза? – удивленно думала Светлана, - ведь столько раз видела. И спокойными, и испуганными, и плачущими».
Таких светлых, прозрачных глаз Светлана не встречала никогда. Казалось бы, в их хрустальную сероватую прозрачность можно погрузиться с головой. Но не тут-то было! Где-то в их глубине стояла прочная невидимая стена. Светлана представила себе озеро с чистой водой, обманчиво преломляющей свет. Только все наоборот. В озере дно кажется близким, а шагнешь – и нет его. А здесь дна не видно, ан вот оно, близкое и неожиданное.
Светлана почти физически ощутила, как натолкнулась на стену и полетела обратно. Ощущение напора было настолько мощным,  что  показалось даже, как невидимое что-то сталкивает ее с места и бросает прямо в бассейн. Усилием воли она остановила свой полет. Внутренне напружинилась, собрала силу где-то в животе.
«Как кошка перед прыжком", - подумала Светлана и… прыгнула.  Прыгнула вверх, гибко выгнув и мягко распрямив спину. Зависла в прыжке. Ощущая все свое сильное, послушное тело от кончика носа до кончика хвоста, сгруппировалась в воздухе и плавно приземлилась.  На четыре лапы.
Нет, Светлана не двигалась. Она стояла на месте, легко склонив голову к правому плечу, чуть отвернув ее в сторону. Только глаза искоса глядели в прозрачные озера напротив. Даже легкая улыбка тронула Светланины губы, призывая улыбку в ответ. Губы женщины напротив чуть заметно дрогнули в уголках, но улыбки не получилось.
В теле Светланы играла мягкая кошачья сила. Сила поднималась из живота, растекалась по всему телу, покалывала кончики пальцев. Словно из них вырастали острые коготки.  Ее охватило странное ощущение. Охота! Собрать всю эту силу в тугой ком! Затаиться! Добыча совсем близко. Следить. Внимательно следить. Добыча может попытаться убежать. Но может и отчаянно сопротивляться, если не будет путей отхода. Если не будет возможности бегства.   
Даяна отвела взгляд. Уверенность и напор ушли из ее фигуры. Появилось сомнение и…что-то еще? Конечно же! Страх. Глаза метнулись вправо, влево, старательно обходя Светлану. Замерли. Раздумье ясно читалось на чуть побледневшем под слоем загара лице.

Светлана села. Откинулась на спину. Подложила под голову согнутые руки. Задумалась.
Ситуация, на ее взгляд, сложилась странная. Похоже, что Даяна не жена Алика. Иначе ее бы здесь не было. А может быть, она кому-то поручила хлопоты, связанные со смертью Алика? Или ждет разрешения получить тело? Должны же быть какие-то формальности, вскрытие. Может, ей не разрешают уехать? Тогда, почему она здесь, в Хургаде? Она должна бы быть в Луксоре. Или в Каире. Может быть, она вернулась за вещами? Уедет завтра? Откуда такое спокойствие, равнодушие? Тщательный макияж, яркий откровенный наряд.
А этот мужчина? Кто он? Может, просто знакомый, помогает ей в хлопотах и сборах? Или представитель властей? Тогда почему он обнимал и целовал молодую женщину?  Уверенно и властно, как принадлежащее ему существо.
Стоп! – остановила себя Светлана. – Этого я не видела. Вернее, видела, но не так. Как не так? – продолжала она допрашивать саму себя. – Ну, конечно. Я не могла этого видеть за сверкающей, как зеркало,  дверью, в полумраке комнаты. Я видела это внутренним зрением. У меня просто наслоилось все друг на друга. Слишком много впечатлений. Сейчас ей даже показалось, что никогда не было никакого «качка», никакого трупа у стены колонного зала, никакой полиции, многочасового допроса, ожидания, томления. И вообще, может, это все приснилось? 
«Что сделает эта женщина? – встрепенулись, замершие было, мысли.  Пойдет купаться?» - Светлана снова перевернулась на живот, заняв уже привычную, удобную для наблюдения позицию.
Даяна просунула руки в рукава ярко-желтого платья-халатика, застегивала пуговицы. Темно-красные ногти невероятной длины, с блестками и какими-то рисунками, явно мешали ей продевать пуговицы в петли. Она нетерпеливо дергала полы коротенького, до половины стройных бедер, халатика. Наконец, щелкнула ключом в дверном замке, опустила ключ в карман. Постояла, словно прислушиваясь. Задумчиво вынула ключ, открыла дверь и скрылась за ней.
Светлана еще не успела расслабиться, а молодая женщина уже появилась снова на крошечной веранде. Теперь движения ее были быстрыми и уверенными. Очевидно, она приняла какое-то решение.  На плече – тонкий ремешок белой сумочки со сверкающим узором из мелких стразов. Такими же цветными искрами поблескивает ремешки белых босоножек на высоченных каблуках.
Хороша! Светлана невольно залюбовалась женщиной.
Даяна быстро зацокала каблучками по белым плиткам.
Светлана повернула голову и посмотрела ей вслед. Туда же дружно, как головки подсолнуха за солнцем, повернулись головы отдыхающих под зонтиками туристов. Даже молодежь, неистово плескавшаяся в мелком бассейне, провожала женщину восхищенными или завистливыми, в зависимости от гендерной принадлежности, взглядами.  Кто-то зацокал языком.
Даяна только встряхнула пышными, словно горящими в солнечных лучах, волосами, быстро поднялась по белым мраморным ступеням и исчезла в прохладном сумраке холла. 
- Ну, и какое тебе до нее дело? – спросила себя Светлана. Ответа не было.
Она расслабилась, отпустила мягкую тугую силу, заполнявшую ее тело. Отдалась проникающему до самых косточек теплу, покою. 
Из сладкой глубины засыпания всплыли высокие скалы,  белоснежные под раскаленным солнцем. Скалы полукольцом охватывали тишину и покой Города Мертвых. Не хочу! – усилием воли Светлана вытолкнула, выбросила за пределы сознания эти горы, эту тишину.
- Не думай! – приказала себе женщина.
– Легко сказать, - отозвался ехидный внутренний голос.
- Я не хочу! – сопротивлялась Светлана, жадно ловя остатки покоя, изо всех сил стараясь сохранить их в своем теле.
Если бы не та картина, которую она видела, которая мучила ее душу! Если бы не страшное, искаженное мукой лицо с полузакрытыми, мертво поблескивающими глазами!  Лицо человека, которого она видела живым.
- Да что мне за дело до них?! «Какое мне дело до вас, до всех, а вам до меня?»  - вспомнила Светлана слова и мотив песни из какого-то старого фильма. «Последний дюйм», что ли?
Нет! Это просто невозможно! Нужно чем-нибудь заняться, убрать эти навязчивые мысли. Светлана встала, подобрала свою шляпу. Нахлобучила на голову. Взглянула на часы. Стрелка замерла где-то около 2 часов.
Так рано? – удивилась Светлана. - Может, пойти поспать? Нет, попытки уснуть превратятся в очередные  видения. Не хочу!  Съезжу в Даун Таун. Похожу по магазинам, - решила она. Подарки-то еще не куплены. Жарковато, правда, но в магазинах кондиционеры. Переживу!
Светлана решительным шагом направилась к себе в номер. Быстро причесала волосы, надела легкую светлую блузочку, помешкала, задумавшись над выбором юбки. Неохота сверкать коленками в юбке-распашонке. «Не на пляж иду», - подумала рассеянно. Сняла с вешалки длинную цветастую серо-голубую юбку на застежке чуть не донизу. Осмотрела себя в зеркале. Сойдет.

Центр города встретил Светлану яркими красками экзотических товаров, выставленных прямо на тротуар, зазывными голосами черноглазых торговцев. Светлана уже поняла, что не следует останавливаться у пышных выставок - мгновенно втянут в разговор, предлагая купить все, что ей нужно и не нужно. Шла быстро по длинной улице, поглядывая искоса на сверкающие витрины магазинов, решая, куда зайти. Одна витрина привлекла ее внимание. Изысканные изделия, тончайшее кружево серебряных цепочек, колец, браслетов, подвесок. Она рассматривала пышное великолепие выставленного в витрине серебра и прикидывала свои финансовые возможности. Многое ей, конечно, недоступно, но ведь что-то же она может приобрести.
Затылка коснулся чужой напряженный взгляд. Светлана прислушалась. Нет, ушел. «Случайный прохожий», - мелькнула мысль. Не оборачиваясь (мало ли кто посмотрит внимательно!), Светлана вошла в магазин.
Приятная прохлада. Благоухающий восточными ароматами воздух. Сверкание изящных безделушек за стеклом. Приторная предупредительность мужчин. Ее окружили сразу три молодых продавца, наперебой  предлагая свои услуги.  Мужчина постарше, в темном костюме, с заметно выпирающим брюшком, судя по всему – сам хозяин, ласково взял ее об руку. Увел вглубь магазина.
Здесь на стеклянной столешнице, сквозь которую видны замысловатые узоры позолоченных ножек стола, на ослепительно белых кружевных салфетках сервировано угощение.  Высокие хрустальные стаканы. Темно-красный напиток  в искрящемся кувшине. Блестящие глазурью восточные сладости на серебряном блюде. Отказаться никак невозможно.
Светлана с удовольствием пила чуть вяжущую кисловатую жидкость – чай-каркаде. Перед ней возникали, как по волшебству, подносы с серебряными изделиями. Она перебирала блестящие безделушки, наслаждаясь их блеском, светом, изяществом линий. Все было потрясающе красиво, но это было не то. Она поймала себя на том, что ищет что-то определенное, смутно знакомое, нужное ей. Как  оно выглядит?
Мужчина заметил, что она подолгу задерживала в руках ажурные, такие легкие с виду браслеты. Внимательно рассматривала их, даже примерила один.
Внимательные глаза хозяина магазина оглядели Светлану. Прозвучала непонятная ей фраза на  арабском языке. Один из молодых продавцов метнулся куда-то, через мгновение появился снова с изящной коробочкой в руке. Светланин взгляд невольно приклеился к футляру.
- Это мое, - подумала Светлана в затянувшейся паузе.
Продавец явно не спешил открывать коробочку, словно предвкушая и усиливая впечатление от ее содержимого. Наконец, футляр, мягко щелкнув замочком, открылся.
На густо-красном бархате лежало чудо.
Массивный широкий браслет из квадратных пластин, связанных между собой изящными колечками. На гладких, матово поблескивающих пластинах – ряды иероглифов. Светланин глаз выхватывал знакомые знаки. Лотосы. Крестики - ангхи. Глаз Гора под длинной изогнутой бровью. Скарабей, держащий шар в высоко поднятых лапках. Крошечные, изящные фигурки богов - развернутые к зрителю плечи. Головные уборы фараонов – символы власти над Нижним и Верхним Египтом. Узкая шакалья головка Анубиса. Кошачье-львиная мордочка Тефнут – Баст – Сехет.
- Вот это мне подойдет, - внутренне ахнула Светлана и тут же вспомнила, что нельзя показывать свое восхищение. От этого цена изделия вырастет непомерно.
Но, кажется, было уже поздно.
-  Тёпа! – привычно и ласково ругнула себя Светлана. - Дьявольщина! Они же отличные психологи! Просто нюхом чувствуют настроение покупателя.
- Нравится? – спросил для проформы хозяин, прекрасно зная, что вещица эта женщине понравилась. Да еще как!
- Очень! – честно ответила Светлана, глядя в черные, искрящиеся лукавой улыбкой глаза.
Она решила не скрывать своих чувств. Она чувствовала, как в ней рождается веселая, озорная сила, жарко шепчущая ей: «Будет так, как ты хочешь!».
- Не знаю, смогу ли я это купить, - Светлана выпустила эту улыбчивую силу и послала ее прямо в антрацитовые глаза.
- Но это совсем недорого, - заволновался продавец, перечисляя достоинства браслета, называя его вес, пробу серебра и все такое прочее. Только не цену.
Но цена уже не беспокоила Светлану. Она твердо знала, что купит этот браслет за ту цену, которая ей доступна и которая покажется разумной. Веселая уверенная сила играла в ней, переливалась через край, выплескивалась из распахнутых глаз, текла с улыбающихся губ. Чем больше суетился черноглазый хозяин, тем увереннее чувствовала себя Светлана. Она уже прикинула приемлемую цену в соответствии с весом украшения.
- Ну, и сколько же это стоит?
Черные глаза опустились, не выдержав натиска смеющихся Светланиных глаз. Прозвучавшая цена, естественно, оказалась чрезмерной. Она раза в три превышала ту, которую наметила для себя Светлана.
- Жаль, - Светлана осторожно положила футляр на стеклянную столешницу и сделала вид, что хочет подняться из-за стола.
- Вы посмотрите, какая вещь! Нет, вы примерьте!
Цепко ухватив потенциальную покупательницу за руку, продавец усаживал ее за стол, пытался застегнуть браслет на ее руке.
Светлана полюбовалась шикарным украшением на своем запястье и отстегнула замочек.
- Спасибо! Мне очень нравится этот браслет, но я не могу его себе позволить, у меня нет таких денег.
- А сколько вы можете заплатить?
– Я не хочу говорить, это будет намного меньше того, что вы назвали.
- Нет, вы скажите, - настаивал продавец, - я хочу продать вам этот браслет Я готов продать его себе в убыток.
«Как бы не так» - подумала Светлана и улыбнулась еще шире.
- Увы, мне очень жаль. -  Светлана повернулась к выходу.
В глазах продавца мелькнуло что-то похожее на отчаяние и …ну, да, обида.
«Не буду торговаться» - упрямо думала Светлана, прекрасно зная, что нарушает главный неписаный закон восточного базара. Купи – не купи, а поторговаться должен. Чем жарче, чем напористее, тем приятнее. Отсюда и обида в глазах хозяина. 
- Ну, хорошо! - Светлана назвала свою цену.
И понеслось, поехало. Хозяин размахивал руками, хватался за сердце и за голову. Прятал браслет в футляр и снова доставал его. В игру вступили и трое молодых продавцов. Благо, покупателей в магазине почти не было. Все быстро и напористо говорили - на арабском,  английском и русском.
Кажется, Светлана поняла всю прелесть восточного торга. Сверкающие глаза, богатейшая мимика, эмоции, льющиеся через край. Женщина смеялась и разводила руками.
- Не могу, никак не могу, - улыбалась она, - нет у меня больше денег.
- Нет? – вопрошал хозяин, заглядывая  в ее глаза.
- Нет, - Светлана достала из сумочки кошелек, открыла его. Надо же, она и сама не помнила, сколько денег положила в него на сегодняшние расходы, но в кошельке оказалась именно та сумма, которую она назвала. Плюс какая-то мелочь по одному - два паунда, приготовленная для чаевых. Она показала раскрытый кошелек хозяину, вынула деньги и положила на стол.
Хозяин решительно уложил браслет в футляр, щелкнул замочком. Светлана с удовольствием наблюдала за игрой его лица, на котором в молниеносном темпе менялся калейдоскоп чувств. Сожаление, огорчение, удовольствие, удивление…Чего там только не было! «Артист!» – восхищалась она в глубине души. Протянула руку. Хозяин положил в нее футляр, сжал его вместе с ее ладонью своими пухлыми горячими руками.
Светлана мягко высвободила руку, не стесняясь, прижала футляр к груди. Из футляра струилось мягкое нежное тепло. Обволакивало сердце искрящимся розовым светом. Разливалось по телу чистой прозрачной волной.
Хозяин еще что-то говорил, провожая ее к выходу. Светлана только кивала головой и улыбалась в ответ. Медленно подошла к двери, остановилась, прищурила глаза от яркого света, бившего прямо в стеклянную дверь магазина.
В это короткий миг Светлана словно рухнула в глубокий колодец. Стремительный поток закружил ее, вынес на залитый солнцем берег реки.

*****

Сын, первенец, родился, когда Ментефе был далеко от  дома. Отец умер  зимой, через два месяца вслед за ним ушла в поля Озириса мать.
Теперь молодому горшечнику приходится самому ехать в дальний оазис, чтобы продать свой товар. Сердце щемит острой болью. Эсмун остается одна. Конечно, помогут сердобольные соседки, но у них и своих забот хватает.
А Эсмун ждет ребенка. И остаться дома никак нельзя. После смерти родителей в доме стало беднее.  Жена Ментефе сейчас не помощница. Вот-вот родит. А надсмотрщик номарха уже приходил во двор горшечника. Еле уговорил его горшечник подождать несколько дней. Хвала Богам! Обошлось без плетей. Но налоги платить надо. Вот и оставил гончар молодую красавицу жену. В такой трудный момент. И сердце его разрывается от тревоги и беспокойства. Но это было вчера.
А сегодня Ментефе стоит на берегу обмелевшей реки. Рука его нежно обнимает хрупкие плечи жены. Черные бархатные глаза Эсмун смущенно прячутся за темными опахалами длинных ресниц,  ласково поглядывают на Ментефе. Она родила ему сына, здорового горластого малыша. Сейчас малыш спит, сладко посапывая носиком.   Ментефе увлекает жену из хижины на берег Нила.
- Эсмун, - жарко шепчет горшечник в пышные волосы жены.
- Ментефе, - легким выдохом отзывается женщина.
- Я так боялся, Эсмун, - Ментефе сильнее прижимает к себе нежное тело.
- Все хорошо, дорогой, все хорошо.
- Да, теперь все будет хорошо. У нас есть сын.
- Он похож на тебя. Ты заметил?
- Конечно, - уверенно отвечает Ментефе, хотя, честно говоря, ничего такого в смешном курносом личике ребенка он не увидел. Но как же может быть иначе? Впрочем…
- Мне кажется, - важно заявляет горшечник, - он и на тебя похож. У него твои  волосы и глаза.
Женщина смеется мягким серебристым смехом. Какие там волосы? Да и глаза еще никакие. Только ресницы лежат на пухлых смуглых щечках мохнатыми полукружьями. Совсем как у Ментефе, когда он спит.
- Он скоро вырастет. Я научу его ремеслу. Мой сын …
- Наш сын, - ласково добавляет Эсмун.
- … наш сын, - Ментефе трогает губами пушистые волосы жены, нежно целует висок. – Наш сын будет великим мастером. 
- А может, он станет писарем? – матери хочется для своего сына доли полегче.
- Он будет Великим Мастером, - не соглашается счастливый отец,  - он превзойдет всех мастеров Египта.
- Хорошо, - соглашается Эсмун, поглаживая крупную руку мужа на своем плече, касается ее губами.
- Он будет Великим Мастером. Сам номарх будет пить сладкое вино из кувшинов, сделанных руками моего сына.  А может, сам фараон, да продлят Боги его годы, - не забывает Ментефе привычную формулу, поднимая планку для будущего Мастера еще выше.
- Сам фараон? – испуганно шепчет Эсмун.
- А что? – расправляет плечи Ментефе, - наш сын сможет.
Перед глазами горшечника возникает широкое пастбище, где на пышной сочной траве пасутся десятки коров, сотни коз. Огромный двор с бассейном, заполненным чистой водой. Суетящиеся слуги. И сын – гордый молодой красавец, восседающий на резном ложе.
Эсмун теснее прижимается к мужу, сливается с ним и видит эту картину его глазами.
- Наш сын будет богат. Нас ждет счастливая старость.
Ментефе вдруг вспоминает, что давно держит зажатым в ладони подарок для жены. Он бережно отстраняет ее горячее тело, раскрывает перед ней ладонь. Глаза Эсмун опускаются, прикипают к лежащему на ладони мужа украшению.
Серебряный браслет из тонких квадратиков, соединенных изящными кольцами. На светлых пластинах – рисунки-амулеты. Глаз Гора под длинной изогнутой бровью, кресты ангхи,  крылатые жуки скарабеи, держащие шар над головой, полураспустившиеся цветы лотоса на тонких стеблях. Фигурки богов и богинь.
Эсмун не может оторвать глаз от сверкающего чуда на раскрытой ладони.
В этот миг она не думает о том, сколько же может стоить такое чудо. У нее никогда не было настоящих украшений.  Только нитка мелких голубых бус, оставшаяся от матери, да живые цветы. Эсмун любила делать из них венки, браслеты, просто втыкать цветы в волосы. Она любила смотреть, как загораются восхищением глаза Ментефе, и никакие украшения не были ей нужны.
Но то, что привез ей муж, приковало глаза,  согрело сердце. Эсмун берет из рук Ментефе браслет, прижимает к груди. Глаза ее светятся глубоким радостным огнем.

*******
Первый же шаг на ярко освещенную солнцем улицу показался Светлане шагом в густые сумерки. На улице ждала опасность.
Она знала это чувство. Чувство странно изменившегося мира. Когда знакомый до последнего кустика лес или знакомая каждой своей выбоиной,  каждым домом улица внезапно преображается. Смазываются четкие грани между светом и тенью, размываются очертания предметов. В теле  рождается беспокойство, напряжение ожидания. Страха нет, но есть настороженность.

Сейчас Светлана остро почувствовала запах осенних сумерек в незнакомом лесу. Ослепительно ярко светило солнце – до заката еще далеко. Противоположная сторона улицы тонула в густой тени. По тротуарам двигались люди. Много людей. Пробегали мимо автомобили. Проехала телега, запряженная двумя карими лошадками в нарядной сбруе,  с открытой платформы пахнуло рыбьим духом.  Спокойная, мирная жизнь маленького города неспешно текла по узким улицам. 
И все же Светлана чувствовала в горячем, напоенном солнцем воздухе непонятное напряжение. Показалось или вправду мелькнуло на другой стороне улицы, в темной арке, до отказа забитой разливающимися по асфальту товарами, ярко-желтое пятно? Показалось, наверное.
Острые коготки прошлись по спине, под кожей, вздыбливая шерсть на хребте. Именно так ощутила Светлана растущее напряжение. Резко повернулась и пошла вправо по тротуару. Свернула за угол и почти столкнулась с молодым мужчиной спортивного вида. Широкий разворот плеч, белая рубашка с коротким рукавом, светло-голубые джинсы плотно облегают узкие бедра.   Мужчина быстро отвел взгляд, странно шмыгнул носом, провел тыльной стороной ладони по губам и щеке. Светлана остановилась. Мужчина удалялся за угол быстрым шагом. Не задержался, не оглянулся.
Теперь уже все тело покалывали острые иголочки. Дыхание ушло куда-то внутрь, притаилось, чуть протекая наружу слабенькими струйками горячего воздуха.
Светлана шла по улице, словно знала какую-то цель. Справа из-за высоких кустов вынырнуло бело-розовое здание с высоким крыльцом. На колонне – официальная табличка с надписью на арабском языке, ничего не сказавшая ей. Внизу, у белых ступней – полицейский в черной форме и белых ремнях. Светлана вздрогнула. Подойти? И что она скажет? Не замедляя шага, прошла мимо. За свернувшим в сторону забором открылся сквер. Ухоженная зелень лужаек, две – три невысокие пальмы, аккуратно подстриженные кусты. Далее, за сквером, низенькое строение какой-то мастерской, а еще дальше улица вливалась в загородное шоссе. За ним – серый песок пустыни.
 И куда я иду? – вслух спросила себя Светлана, замедляя шаг. Остановилась. Сняла с сумочки завязанную на ремне косынку (чтоб не потерялась), повязала поверх шляпы, закрывая почти все лицо. Процедура спасения от обжигающих ультрафиолетовых лучей заняла какое-то время,  тем более, что дующий из пустыни совсем не хилый ветерок старательно добывал косынку из Светланиных рук, теребил ее, закручивал узлом, всячески  препятствуя женщине в завершении начатого дела. В другое время она с радостью отдалась бы шутливой возне с этим странником пустыни, всласть поиграла бы с ним. Сейчас ветер не радовал, мешал сосредоточиться.   
Светлана прикрыла глаза. Все тонкие операции типа накручивания волос на бигуди, укладки их в прическу давались ей лучше с  закрытыми глазами. Даже зубы она чистила именно так - закрыв глаза. Так же мылась под душем или в ванной. С закрытыми глазами она ярче чувствовала свое тело, дыхание, мерцание световых нитей вокруг него. И еще – с закрытыми глазами  она видела то, чего не видела просто так, нормальным человеческим зрением.

Вот и сейчас она увидела две фигуры – мужскую и женскую, – движущиеся навстречу друг другу. Внутри напряженного тела просыпалось острое звериное чувство. Чувство охоты. Только, похоже, охотником была не она. Значит, жертва? Ну, нет. Жертвой она себя не чувствовала. Жертва знает свою обреченность и подсознательно соглашается с ней. Ее попытки бежать или защищаться – только последние всплески жизни, борющейся за свое право быть. В ней же была сила настороженного хищника, знающего, что где-то рядом другой хищник. Самый страшный. Человек. Шансы у них равные. А если повезет чуть-чуть…
Как и всегда, в минуты опасности, пришло спокойствие. Странное напряженное спокойствие. Готовность к прыжку.
Четких мыслей не было. Не было плана. Светлана отдалась интуитивному потоку.
Поток вывел женщину к шоссе. Мимо проносились машины. Красивые иномарки,  сверкающие хромом и разноцветным лаком.
Женщина ждала. В какой-то момент ее рука вскинулась навстречу быстро приближающейся ослепительно белой машине. Машина пронеслась мимо. Мелькнуло темное лицо мужчины за рулем. Светлана даже не посмотрела ей вслед. Она знала – машина сейчас остановится. Действительно, шорох колес не затих вдали. Он усилился, приблизился. Машина сдавала задним ходом, подъезжая к Светлане.
Дверца распахнулась. Импозантный седовласый араб жестом пригласил женщину занять место рядом с собой.
Светлана скользнула в машину, поискала ручку двери. Мужчина перегнулся через ее колени, захлопнул дверцу. С улыбкой посмотрел на женщину. Ни слова не говоря, сорвал машину с места. Под колеса мягко потекло белое шоссе.
Лишь тогда, когда у шоссе замелькали роскошные здания отелей, мужчина за рулем повернул к Светлане темное, сухощавое, словно высеченное из дерева, лицо.
- Куда? – спросил водитель.
Правда, Светлана не поняла, о чем речь, просто догадалась, что это был за вопрос.
- Сэнд Бич, - назвала она свой отель.
Мужчина согласно кивнул седой головой. Машина, мягко притормаживая, свернула в лабиринт узких улочек, долго петляла по ним. Наконец Светлана увидела знакомые дома, магазинчики, кафе. Вот здесь, за поворотом ее отель. Белоснежный автомобиль резко свернул за угол, перемахнул, теряя скорость, через «лежачего полицейского», остановился у знакомого подъезда. Светлана расстегнула замок сумочки и вдруг испуганно вспомнила, что денег в ней почти нет. 
Мужчина широко улыбнулся и отрицательно укоризненно  покачал головой. Светлана прижала руку к груди. Тепло поблагодарила водителя по-русски, по-английски и по-арабски. Слава Богу! Единственное арабское слово она удосужилась выучить еще в первый день своего пребывания здесь. Мужчина важно склонил голову. Машина рванула с места и унеслась.

 Светлана медленно прошла через сквозной прохладный холл, спустилась по ступенькам во внутренний двор. Свернула вправо. Еще раз спустилась по ступенькам. Тихонечко, старясь не стукнуть каблуком, прошла мимо внутренней молельни отеля, где у входа уже стояли рядками разномастные сандалии. Вот и тенистый проход в «гаремный» дворик. Гостиничные номера выходили в него уступами. Светлана миновала несколько таких уступов.  Свой номер она узнавала издали по роскошному кусту белых азалий, стоящему в керамическом горшке на небольшом постаменте у входа.  Поэтому не смотрела на номер на двери – 34.
34! – мелькнула мысль. Семерка!  Светлана вдруг вспомнилось, что семерка в этой ее поездке была главным числом. Седьмой номер вагона, двадцать пятое место в самолете, номер комнаты – снова семерка в сумме. Удача? Как знать? Семь чудес света. Семь пядей во лбу. Семь пятниц на неделе. У семи нянек дитя без глазу. И очень  хорошо и совсем плохо. Семерка – число довольно странное. Мистическое число! Вспомнились слова из прочитанной книжки по нумерологии: «Это интуиция и прозрение, мистика и магия, страх неизведанного и опасение непонятного человеческому разумению. Это и гармоничный аккорд, и диссонанс, созидающая и разрушающая сила… Это торжество Бога и торжество, Бог знает, чего…». (В. Фирсов. Тайная жизнь чисел.). И все же! Три семерки кряду что-нибудь да значат. Светлана знала их значение, только боялась поверить себе. Три семерки – знание чего-то, неведомого другим. И обязанность открыть это знание, передать, донести до тех, кто еще не знает.
«Уф! Ну, и задачка, - привычно заворчала Светлана, - вечно ты себе любимой что-нибудь выдумаешь. А может, и вправду что-то знаю? Знать бы еще, что я знаю».

В комнате стоял прохладный полумрак. Светлана включила свет, не хотелось отодвигать портьеры. Душ был особенно приятен после жары на улице. Выйдя из-под тугих струй, она не стала вытираться, легла на большое мохнатое полотенце, брошенное прямо на цветное покрывало.
Сон подкрался незаметно. Его глубокая благодатная темнота целиком поглотила Светлану. Ни мыслей, ни чувств, ни сновидений. Выплывала она из этой темноты медленно, неуверенно, то погружаясь в глубину, то всплывая поближе к свету. Наконец, открыла глаза, прислушалась к  себе. Что-то неспокойное, густое, мохнатое шевелилось в груди.
Светлана напряглась, пытаясь ощутить в себе силу. Ощущение силы не приходило. Зато вернулось ощущение опасности. Опасность была далеко, но вместе с тем, близко. «Не поняла. Как это может быть?» – удивилась она и разом, вдруг, вспомнила весь сегодняшний (или уже вчерашний?) день.
Вскочила на ноги. Босиком прошлепала в ванную, схватила с полочки оставленные здесь перед купанием часики. Шесть часов? Утра или вечера? Отдернула штору – за окном прохладная тень. Мерно гудит мотор поливальной машины. Вечер. Светлана вздохнула с облегчением. 
Закатное солнце  почти не заглядывало в ее окно. В «гаремном» дворике к вечеру всегда царил полумрак. Зато утром солнце ярко освещало почти белые стволы незнакомых деревьев,  играло в капельках воды, повисших на  листьях и цветах.
«Значит, я не так уж и долго спала», - обрадовалась Светлана.
А может, лучше бы уже было завтра? Она очень любила южные ночи. Низкое бархатное небо, огромные яркие звезды. Теплый свежий ветерок, дующий с моря.  Опустевший пляж. Гирлянды огней вдоль побережья бухты. Тихая музыка из дискотечного зала. В зале она была слишком, на Светланин вкус, громкой, но на морском берегу звучала мягко, приглушенно. А пряный, сладкий запах тропических цветов! Казалось, душа растворяется в мире, сливается с ним, уносясь далеко-далеко…
Однако, сегодняшняя ночь будет другой. Светлана чувствовала это всем телом. Каждой клеточкой ловила она тревожные сигналы опасности. Где она, эта опасность? Какая она? Увы! Светлана часто видела то, что происходит или должно произойти с другими  людьми, но никогда не видела, что произойдет с ней.
Вообще-то она и не стремилась увидеть. Никогда не гадала ни себе, ни людям. О своем будущем она знала – что посеешь, то пожнешь. Что касается других, Светлана понимала: нельзя вмешиваться в чужую судьбу  даже таким способом.  Нагадал человеку хорошее – он сидит, ничего не делает, ждет, когда это «хорошее» свалится с неба. Да еще потом и обижается: «Как же так? Не свалилось!» Нагадаешь «плохое» – вовсе руки опускает. Ждет беду. Или суетиться начнет. А где суета – там ошибки. А где ошибки … и так далее, по кругу.
Но сегодня она чувствовала, что неплохо бы заглянуть в будущее, туда, где таилась угроза. Неясная, не совсем понятная, не дающаяся просчитать логически.  Что она знала? Она совершенно случайно нашла труп «качка» Алика. Ну, и что? Похоже, о том, что его убили, уже знал весь отель (интересно, откуда?). Она догадывалась, за что его убили. Но об этом Светлана никому не сказала. Она «видела» второй труп. Об этом тоже ничего не говорила. И, слава богу, в ее видения доступа нет никому. Что еще? Видела, как в номер Даяны заходил молодой мужчина. Ну, и что? Возбраняется? Никем и нисколько.
Светлана вспомнила, вдруг ясно увидела светлые, прозрачные глаза Даяны. Вспомнила неоново-синие сполохи страха в этих глазах. Страх. Это он окружал туманным облаком не только фигуру Дианы, но и фигуру того мужчины, который был в ее номере, с которым Светлана почти столкнулась в центре города, за углом шумной торговой улицы. Страх заставил их следить за ней?
И что же с этим делать? Грозит ли ей по-настоящему какая-то опасность или она просто «сняла» их страх?
Ладно, утро вечера мудренее,- успокоила себя Светлана и принялась одеваться к ужину.

Во дворе уже зажигались фонари, гирлянды разноцветных лампочек призывно замигали над входом в курительную комнату (здесь отдыхающие пробовали курить кальян), над входом в дискотечный зал, над барами и кафе.
Не спешившие на ужин туристы вальяжно попивали пиво на мягких ковровых диванах, там и сям разбросанных по патио. Звучала тихая музыка, разноязычная речь, возгласы, смех.
Светлана вошла в ресторан, привычно улыбнулась поклонившемуся метрдотелю, уселась у излюбленного столика. Есть не хотелось, и она заказала сок и кофе. Лениво размешивая в чашечке сахар, оглядела зал. С ее места зал виден был почти полностью.  Ничто не настораживало, не привлекало ее взгляд. Обычные клиенты, обычная толкотня у подносов «шведского стола», обычная суета официантов. Светлана посидела за столом, допивая кофе, прислушиваясь к своему состоянию. Лениво поднялась. Направилась к выходу. За стеклянной стеной ресторана, в ярко освещенном холле, заметила знакомое лицо.
Хасим, агент туристического бюро, курировавший их группу, сидел на диване, разложив перед собой на столе какие-то бумаги. Просматривал их одну за другой, откладывал в сторону.
Светлана решилась. Подошла к Хасиму. Тот подвинулся, освобождая ей место на диване рядом с собой. Женщина села, положила сумочку на стол. Мужчина ждал.
- Как вы себя чувствуете? – не выдержал затянувшейся паузы Хасим.
- Спасибо, нормально, - машинально ответила Светлана.
Черные глубокие глаза Хасима смотрели сочувственно.
- Вы хорошо выглядите, - утешил он женщину.
- Надеюсь, - пробормотала Светлана, собираясь, как перед прыжком в ледяную воду.
Говорить? Или не стоит? Что она скажет? Поймет ли он? С русским языком у него прекрасно. Учился в Москве,  в Институте Дружбы народов. Пять лет прожил в России. Говорит почти без акцента. Мягок. Деликатен.
Светлана  вспомнила, как на второй или третий день после их приезда он очень вежливо и тактично отклонил чересчур уж откровенные предложения молодой русской туристки, что называется, «положившей на него глаз».
Парень был красив. Ростом, правда, не вышел, чуть выше среднего, но строен, изящен. Ладная фигурка двигалась мягко, неслышным кошачьим шагом. Глубокие миндалевидные черные глаза из-под густых бровей смотрели внимательно, понимающе, ласково. Никакие вопли и требования «новых русских» не выводили его из терпения. Он спокойно все выслушивал, позволял выговориться. Потом, не спеша, подумав и оценив сказанное, давал неторопливый, всегда четкий и логичный ответ. Обычно этого хватало, чтобы успокоить и примирить самых отчаянных «требовательщиков».
Но как он воспримет странное Светланино видение? Не сочтет ли очередной блажью перегревшейся на южном солнце туристки? Эх, была - не была!
- Понимаете, Хасим, то, что я скажу, очевидно, покажется вам странным, может быть, нелепым…
Хасим внимательно смотрел ей в глаза.
- Я иногда вижу какие-то вещи, которые происходят вдали от меня.
Черные миндалевидные глаза распахнулись шире. Внимание в них усилилось, приобрело почти осязаемое звучание.  В глазах Хасима разгоралась искорка удивления и…да, чуть заметная смешинка. 
Когда-то  Светлана уже видела эти глаза. 
- Как вы их видите?
- Не знаю, - честно призналась Светлана, - просто закрываю глаза, и они приходят. Чаще как неподвижная картинка. Как фотография. Иногда, как развернутое повествование. Как кино.
- И что вы увидели? – неподдельный интерес звучал в голосе гида.
- Придется начать с самого начала.
Светлана опустила глаза, помедлила, ощущая на себе взгляд Хасима, и выложила всю историю, начиная с подслушанного ею разговора Алика с Виктором Петровичем. Когда Светлана дошла до описания того, что увидела у решетки гробницы Тутанхамона, глаза Хасима посерьезнели.
- Почему вы не рассказали это все в полиции?
- Сама не знаю. Может быть, решила, что не стоит встревать в разборки явно криминальных элементов?
- Да, вы правы, - спокойно согласился Хасим, - это опасно.
- Но дело даже не в этом.
- Да?
- Я не знаю, есть ли в моем видении смысл. Если бы это было правдой, его ведь уже бы нашли? Вы, наверное, уже знали бы об этом?
- Не обязательно. Сегодня выходной день.  Если труп действительно существует, его могут найти только завтра. И, кроме того, неизвестно, где жил этот Виктор Петрович. Судя по всему, не в вашем отеле. И мы, пожалуй, ничего не узнаем. Его гибель могут не связывать с Аликом. Вы думаете, его убил Алик? А если наоборот? Виктор Петрович убил Алика, а потом кто-то убил его?
- Нет, тогда по времени не сходится. В Городе Мертвых мы были утром, а в Карнакском храме после обеда.
- Да, не сходится.
Хасим задумался. Очевидно, перед ним встал главный вопрос: верить или не верить Светланиному видению.
- Вы мне не верите? Я понимаю. Я и сама себе не очень верю.
Гид помолчал, задумчиво потер указательным пальцем кончик носа.
- Подождите меня здесь, хорошо?
 Хасим положил перед Светланей толстый журнал в яркой обложке.
- Полистайте пока,  я попытаюсь что-либо узнать.
Светлана бездумно листала страницы с видами шикарных отелей, туристических объектов. На одной из страниц – золотая маска Тутанхамона, фотографии роскошных украшений, найденных в его гробнице. Она рассматривала знакомые снимки, непроизвольно отмечая какие-то, ранее незамеченные ею, детали. Внутри мягким расслабленным клубком притаилось ожидание.
Сами собой прикрылись глаза. Мягкий сумрак охватил женщину, сгустился. Потянул в свою глубину.

*****

Ранее утро. Первые солнечные лучи зажигают верхушки пальм, ласково касаются темных вод Великой Реки. Над тихой водой далеко разносится внезапный крик мужчины, надрывный женский плач. Вся деревня настораживается, замирает в ожидании. Давно проснувшиеся люди чутко прислушиваются. Они знают: пришли сборщики податей. Обходят дворы, собирают налоги.  Люди мечутся, уводят скотину со двора. Поздно. Не успеть. Деревня невелика. Вот-вот появится писарь со стражниками и во дворе Ментефе.
Ментефе стоит у порога дома. Судорожно сжатые кулаки. Так же судорожно сжимается сердце. Бухает кровью в виски. Денег нет. Все до последнего утна отдал горшечник за подарок жене. В доме денег нет, хоть и продал он выгодно свой товар. Ментефе слышит за плечом легкое дыхание жены.
- Ментефе! – шепчет Эсмун. – Я боюсь.
Горшечник с трудом сглатывает комок, застрявший в горле, еле шевелит сухими губами:
- Не бойся, дорогая, ничего не бойся.
Но сам он  боится. Смертельно боится. Липкий страх ползет по спине, по ногам. Ему уже давали отсрочку.  Сейчас он должен платить. Чем? Где взять денег? Что ж он наделал? Что делать сейчас? Убежать из дому? Найдут. Жену схватят. Мысли суматошно мечутся. Дрожат колени. Дрожь поднимается выше. Эсмун кладет на плечо мужа теплую руку и чувствует эту дрожь. Сама начинает дрожать всем телом.
- О, Великая Изида! – беззвучно шевелятся губы Эсмун, - спаси нас, отведи беду от моего дома.
Перед глазами встает лицо замученного сборщиками податей отца.
- А-а-а! – тонко и страшно кричит Эсмун, шарахаясь вглубь хижины.
Во двор входят друг за другом чужие люди. Впереди жрец храма Сета. Этому храму платит подать деревня.  Пятнистая шкура пантеры через плечо. Лысый череп поблескивает на солнце. Глубоко запавшие угольки глаз чутко обметают двор. Следом за ним – писец с табличкой в руке.  Стражники в желто-черных полосатых  фартуках, похожие на больших ос. Бамбуковые палки в руках.
Ментефе делает шаг вперед и падает перед жрецом на колени. Жрец брезгливо кривит тонкий рот, удивленно поднимает брови.
- Ты знаешь свой долг? – спрашивает писарь.
- Да, о, мудрый, я знаю, - хрипит Ментефе, не поднимая головы.
- Мы ждем, - жрец постукивает носком сандалии по пыльной земле.
- Прости, о, великий и мудрый,  прости меня именем Бога Сета, - бормочет Ментефе, подползая к ногам жреца.
- Где деньги?
- Деньги… У меня сейчас нет денег… Я …
- Тебе дали срок, чтобы ты мог собрать деньги на налоги. Где эти деньги? – придвигается ближе писец.
- О,  великий и мудрый! Пусть не будет горя в твоем доме, пусть беды не ходят за тобой. Пусть не изменят тебе мысли и дела твои. Пусть не поглотит тебя грозный Себек, когда будешь ты переплывать на другой берег Нила. Да хранят Великие Боги тебя и твое потомство!  - молит, причитает горшечник. - Я отдам. Только дайте мне время! Дайте мне еще немного времени. Две недели. Неделю! Только одну неделю! Семь дней! – жарко молит горшечник.
 Нога в кожаной сандалии попадает точно в лицо горшечника. Ментефе хватается руками за разбитый нос.
Двое стражников подхватывают горшечника под руки и бросают на землю ниц. Над спиной Ментефе взлетают бамбуковые палки.
- Не-е-ет!
Эсмун срывается с места, подбегает к мужчинам. Глаза ее горят безумным огнем. Ненависть и страдание выплескиваются из них такой плотной волной, что мужчины на миг застывают. Застывают в воздухе высоко поднятые палки, не успев опуститься на спину распростертого в пыли Ментефе.
- Вот, - сдавленный шепот вырывается из груди женщины. – Вот! Возьмите это…
На дрожащей ладони – подарок мужа. Серебряный браслет с фигурками богов, с символами плодородия, богатства, счастья.
Жрец переглядывается с писцом. Оба смотрят на женщину, на протянутую ладонь. Жаркая волна заливает Эсмун. Не возьмут? Мало? Женщина видит жадный блеск в глазах жреца. Жаркая волна отступает.  Возьмут.
Жрец хватает женщину за запястье сухой жесткой рукой, переворачивает ее кисть. Браслет падает в подставленную  ладонь жреца. Рука женщины еще секунду дрожит на весу и падает бессильно вдоль тела.
Писец наклоняется над ладонью жреца, тот быстро сжимает тонкие хищные пальцы. Писец склоняет голову и отступает.
И без того величественная фигура жреца выпрямляется. Нога в сандалии толкает лежащего без движения, замершего горшечника.
- С тебя еще двенадцать утнов, - важно произносит жрец, - но мы можем подождать. Отдашь через семь дней.
Писец быстро пишет что-то на своей табличке. Жрец направляется к выходу со двора. Вся процессия движется за ним, замыкаемая стражниками в черно-желтой одежде.  На лицах стражников нескрываемое разочарование.
Эсмун наклоняется над неподвижным телом мужа.
- Вставай, дорогой, вставай, - ласково теребит она закаменевшее плечо.
Ментефе с трудом приподнимается, садится. Руки прижаты к груди. Холодные ладони пытаются унять, задушить резкую боль, раздирающую грудь. Посиневшие сухие губы дергаются, дрожат в бессильной попытке схватить воздух.
- Ментефе-е! – словно издалека слышится отчаянный крик Эсмун.
Тонкая струйка воздуха прорывается в напряженное до предела возможного горло. Горшечник давится этой струйкой, надсадно кашляет. Глаза его наливаются кровью. Все вокруг окрашивается в багровый цвет. 
Ментефе с трудом пробирается через багровые сумерки.
- Где они? – выдавливает он из себя чуть слышные слова.
- Ушли! – кричит Эсмун. – Они ушли…
Голос женщины садится до шепота.
- Они ушли, они ушли, - бормочет невнятно женщина, прижимая к себе голову мужа, - они ушли.
- Как ушли? – не понимает Ментефе.
- Я… - не решается Эсмун.
- Что? – вскидывает голову муж, напряженно вглядывается в огромные темные колодцы черных глаз, до краев заполненные горячей влагой.   Влага дрожит, мерцает, не переливаясь через края век, опушенных длинными черными стрелами ресниц.
- Прости меня, - шепчет Эсмун. – Прости. Я не могла иначе.
Эсмун неуверенно пытается спрятать руки за спину. Ментефе медленно следит за ее неловкими движениями, останавливает взгляд на запястье жены. Браслета нет. Только чуть видимый след там, где недавно он был. Его подарок. Частица его сердца.
Горшечник чувствует, как в теле поднимается мутная темная, багрово-красная волна гнева.
- Ты отдала? – говорит вслух или просто думает Ментефе.
- Прости…
Слезы брызжут из ее глаз. Горячими струйками стекают по щекам, губам, подбородку. Каплями расплавленного металла падают прямо на саднящее болью сердце Ментефе.
- Как ты могла? – Ментефе поднимается на ноги. – Как ты могла?! – кричит он, чувствуя, что сейчас ударит жену.
Эсмун падает на колени. Обнимает дрожащие ноги мужа. Прижимается к ним головой. Ноги совсем чужие. Они отталкивают женщину и несут тело горшечника прочь со двора. Женщина падает наземь, заходится в плаче. Рыдания сотрясают тело, рвут душу.

Ментефе долго стоит на берегу, бездумно глядя на воду. Постепенно уходит гнев.  В какой-то миг, словно очнувшись, выплывая из гневного беспамятства,   горшечник вспоминает об Эсмун. Боги! Что со мной? Моя любимая жена, моя путеводная звезда! Ты же  спасла меня от смерти!
Ментефе бежит во двор, где на пыльной земле лежит обмякшее, обессиленное плачем тело Эсмун. Горшечник поднимает его на руки, прижимает к груди, покачивает, нежно баюкая, уносит в дом.

*****

Светлана  открыла глаза. Сердце учащенно стучало. Со своего места она видела Хасима краешком глаза. Хасим звонил по телефону из комнаты дежурного за стеклянной перегородкой.
Изумление, появившееся в какой-то момент на его лице, заставило Светлану  полностью повернуть к нему голову. Теперь она жадно всматривалась в напряженное лицо Хасима, глаза их встретились, столкнулись, словно не было между ними никакой стены, никакого расстояния. Светлана почувствовала, как она летит в глаза гида, втягивается в них. Она почему-то знала: он видит то же, что видела она.  Он знает то, что знает она.
Хасим медленно, задумчиво опустил телефонную трубку на рычаг. Подошел к Светлане.
- Нашли? – прошептала она,  хотя знала ответ.
- Нашли.
- Там, где я видела?
- Да, именно там, где вы…видели.
- Вы сказали им обо мне?
- Нет, я звонил другу в туристическое бюро.
- Ваш друг…
- Нет, нет. Я просто поинтересовался, как дела. Он рассказал мне последние новости, вернее, одну новость.
- Что? – спросила на выдохе Светлана.
- Возле входа в гробницу Тутанхамона уборщики нашли труп мужчины. Он, судя по всему, задушен. Нет, я не говорил о вас, но…
Светлана поняла это «но».
- Придется обращаться в полицию?
- Это ваше решение, ваш выбор, - медлил Хасим.
- Мой выбор …
- Честно говоря, я в полной растерянности. Как вы это увидели? Разве такое бывает? Впрочем, что же я говорю? – смутился гид. – А может, вы видели труп раньше?
- Раньше его там не было. Мы же подходили к гробнице вместе с вами.  Не все туристы пошли за нами к этой гробнице, но человек 5-6 из нашей группы там было. Мы вместе уходили оттуда.
- Да-да, конечно.
Хасим бесцельно перебирал бумаги, раскладывал по столу. Видно было, что мыслями он где-то очень далеко. И мысли эти явно не веселые.
Светлана тоже задумалась. Перед внутренним взором встала яркая картинка - молодая пара – Даяна и ее новый (или старый?) партнер. Эффектная пара. Она в желтом платьице-халатике, с копной пышных, отливающих красным, волос, с длинными стройными ногами. Красивый ровный загар. Светлые, почти прозрачные глаза – льдинки. И он – в светлых брюках, плотно облегающих узкие бедра, белая рубашка с отложным воротом, красиво оттеняющим сильную шею. Карие глаза с поволокой, длинные, почти девичьи ресницы. Высокие брови на гладком, без единой морщинки лбу.
В следующий момент Светлана вздрогнула, шире открыла глаза. На пороге холла стояла эта самая молодая пара. Что это? Картина материализовалась? Или это продолжение внутреннего видения?
Молодые люди застыли у входа. Солнечный свет падал на них сзади, отчего их ладные стройные фигуры казались особенно выпуклыми, рельефными. Над головой женщины пылало красноватое облако подсвеченных солнцем волос. Оба застыли в нерешительности. Но пауза была совсем небольшой, крохотной. Почти тут же мужчина взял женщину за руку,  оба двинулись к столу, за которым сидели Светлана и Хасим.
Светлана внутренне подобралась и  сразу почувствовала, как также подобрался, напрягся Хасим. На лица обоих выплыли улыбки. Сдержанная, прохладная улыбка Светланы - в чем дело? Разве не видите? Люди разговаривают о своих делах. Широкая профессиональная улыбка работника туристического бюро, вежливый наклон головы – чем могу помочь?
Светлана даже слегка растерялась. Боковым зрением заметила, как Хасим поворачивает к ней лицо. Легко поднялась, подобрала сумочку с дивана, шляпу.
Мужчина шлепнулся на диван, на освобожденное Светланой место, откинулся на спинку, вытянул длинные ноги. Руки скрестил на груди и снизу вверх глянул на Светлану.  Она ощутила тяжелый взгляд карих глаз, но не впустила его дальше своих прищуренных ресниц.
- Извините, я пойду, - обратилась она к гиду, - мы решим мой вопрос позже. Если позволите. Я вижу, молодые люди спешат, а мои дела могут подождать.
Хасим вскочил с места, поклонился ей.
- Да-да, конечно! Вы будете у себя в номере?
- Не знаю, - протянула Светлана, неопределенно помахав рукой, - где-то здесь…
- Хорошо, - кланялся гид, - извините. Я вас найду. Я думаю, мы пойдем вам навстречу.
- Спасибо, - улыбнулась Светлана и направилась к лестнице, ведущей на второй этаж.
Здесь жили женщины, с которыми Светлана познакомилась по пути в отель, и озорной непоседа Денис. Они уже давно приглашали ее в гости, да вот все оказии не было. Правда, в такое время в номере их наверняка еще нет. Они, скорей всего на пляже, на самом дальнем его конце, на мысу, где море глубже, а ветер ощутимее. Здесь они проводят почти все время, стараясь ухватить максимум солнца. Тем более, что времени не много, да и первый их день, проведенный под палящими лучами, закончился довольно плачевно – солнечными ожогами, облупленными носами и даже повышенной температурой.
Но теперь уже все хорошо. Обожженная кожа слезла,  предохраняющие платки и кепки заброшены в шкаф. Все загорели. На потемневшей рожице Дениса глаза горят ярче прежнего. Детей в отеле немного, все-таки учебный год, но Дениска – особый случай. Отличник, будущий провайдер, как гордо именует он сам себя.  Можно и школьные занятия пропустить. Да и книжки у него с собой. Английский разговорник, словарь компьютерных терминов. Эти книжки он постоянно носит при себе. И даже читает урывками, между своими пацанячьими шалостями, бесконечными «почему», купаньем, шумом, беготней и визгом.
Конечно, номер оказался закрытым. Но Светлану это не смутило. Ей просто хотелось подумать, и общество даже самых милых и приятных людей сейчас было ни к чему. 
В уютном холле второго этажа, под роскошными кустами в кадках, стояли мягкие кресла и диваны. Увы! Почти все они были заняты. Уставшие от солнца и воды туристы отдыхали, наслаждаясь холодным пивом и видом яркой красавицы-египтянки, со светлыми волосами и огромными карими, искусно подведенными глазами, вещавшей что-то на непонятном языке с экрана телевизора.
Светлана постояла у двери на террасу, но выйти не решилась. Солнце по-прежнему припекало немилосердно. Терраса  плавилась в ярком предзакатном свете, ослепительно белая и совершенно пустая. Все свободное от экскурсий население отеля пребывало у моря или там, где с полной нагрузкой пыхтели спасительные кондиционеры.
Светлане не хотелось снова проходить через холл, мимо сидящей за столом молодой пары. О чем они говорят с Хасимом? Что-то смутное, не дающееся оформиться в мысли,  тревожило женщину, мешало сосредоточиться или расслабиться. Сковывало мышцы, мозг и чувства. Хотелось куда-то бежать, что-то делать, но куда и что?
Светлана глубоко вздохнула, перекинула ремешок сумочки через плечо и быстро зацокала каблучками вниз по белой лестнице.
Внизу, от стола в холле, пахнуло тяжелым, густым, концентрированным напряжением. Не глядя в сторону сидящих у стола людей, Светлана прошла к выходу во внутренний дворик. Почувствовала, как в спину ей уперлись две пары глаз, подталкивая и притягивая одновременно.
Ах, почему она ничего не видит и не слышит? Ну, конечно, она вообще никогда не видит того, что касается ее лично.
- Спокойно, - уговаривала она себя, - значит, то, что происходит сейчас за столом, касается меня лично. Ну и что? Включи мозги! – строго приказала себе Светлана, но ничего толкового из этого не получилось. Мозги не включались, хоть убейся. Вообще ничего не включалось.
Светлана с деловым видом прошла через патио вдоль бассейнов, где, несмотря на запрещающую надпись за их спинами, весело плескались отдыхающие. Боковая дорожка вывела ее к дальнему концу пляжа. Как она и предполагала, знакомые женщины купались в море. Денис сидел в гордом одиночестве, в тени под тентом, читал.
- Привет! Что читаешь? – обратилась Светлана к будущему провайдеру.
- Здравствуйте, -  важно ответил Денис, закладывая книжку пальцем.
- Рекс Стаут, - прочла на обложке толстенного тома Светлана. – Интересно?
- Еще как!
– Я тоже Стаута люблю. О Ниро Вульфе и Арчи Гудвине.
- Да?! - глаза Дениса загорелись восторгом. – Классно, правда?
- Классно, - согласилась Светлана.
- Про быка помните?
- Про Цезаря? Конечно.
- Здорово они этого быка подставили. Ни за что не догадаться.
- Но ведь все равно попались, - улыбнулась Светлана.
- Жадность фраера сгубила! – радостно заорал Денис. – Если бы не жадность, они бы не попались. Ну, и, конечно, если бы не Ниро Вульф.
- А ты откуда такие слова знаешь?
- Какие?
- Фраер…вроде сейчас так не говорят.
- Это папа так говорил. Я когда-то пол торта съел, мама ругалась, а папа разрешил. Потом у меня живот разболелся,  сильно очень. А папа так и сказал. «Жадность фраера сгубила». Я только забыл, кто такой фраер. Папа мне объяснял, но я забыл.
 Денис изобразил на своей озорной физиономии нечто, похожее на смущение, но глаза сверкали так лукаво и весело, что Светлана сразу поняла: ничего-то он не забыл, все помнит, все знает.
- А тебе кто больше нравится -  Вульф или Гудвин?
- Ну-у, - протянул Денис, - мне оба больше нравятся. Гудвин такой юморной,  сильный  и быстрый, а Вульф здорово думать умеет. У него в мозгу, как в компьютере, все данные анализируются, щелк! - и результат. Он только сидит и думает.
Денис закрыл глаза, надул свой впалый животик, сжал губы, вытянул их трубочкой и снова втянул в себя, изображая процесс «думания» известного литературного героя. Процесс продлился недолго, потому что Дениске не хватило воздуха. Дышать-то он видно забыл. Из-за важности момента.
Мальчик шумно выдохнул, возвращая животик в нормальное состояние.
- Однажды ежик шел по лесу, - вспомнила Светлана старый детский анекдот. – Шел, шел, забыл, как дышать и …
- …умер! – звонко расхохотался Денис. – Нет, правда, если бы их вместе сложить, такой бы сыщик получился!
- Силен, провайдер, -  вздохнула Светлана, - понимаешь. Голова!
«Да, мне бы такую голову» - думала Светлана, не уточняя для себя, чью голову она бы предпочла. 
- Маме не нравится, что я такие книжки читаю. А папа – не против. Говорит, это голову развивает.
- Мне бы такую голову, - озвучила она свою мысль.
- Как у Ниро?
- Да хотя бы, как у Арчи.
- У вас проблемы?  - вежливо осведомился юный любитель интеллектуальных детективов.
- У меня? – удивилась Светлана и тут же подумала: «похоже, что у меня», но ничего не сказала.
Дениска, кажется, сел на любимого конька.
- А вы сначала вспомните все данные, по порядку. Лучше, выпишите на бумажку. А то так оно забывается и не выстраивается.
- Пробовал? – улыбнулась Светлана.
- Нет, не пробовал, - честно признался Денис, глядя собеседнице в глаза. – Вроде проблем не было. Но я понимаю. Это как в задачке. Что нам нужно узнать? А что у нас для этого есть? Что из этого можно вывести? И так далее, до самого конца. Одно из другого получается.
- Ты прав, дорогой. Только вот что-то у меня не очень склеивается.
- Может, данных мало?
«Ну, и дети пошли, - удивилась Светлана, - действительно,  данных маловато».
- Можно что-то принять за «икс», - продолжал будущий провайдер с явным желанием помочь незадачливой собеседнице.
А что принимать за «икс»? Убийцу? Или то ощущение угрозы, притаившейся опасности, которое так явственно окружает Светлану? 
И вообще, что происходит? Зачем ей эта невероятная история? Почему она ввязалась в эти события, в чужую, далекую, непонятную жизнь?  Зачем рассказала Хасиму о своем видении? Какое ей дело до качка, до его спутницы, до всех этих людей, до их денег, до их разборок? Страшно. Два трупа. Ну и причем здесь она? Что она может сделать? Что она должна сделать? Должна ли она что-то делать?
Впрочем,  еще десяток лет назад она была бы уверена, что должна.
Если не я, то кто же?  С детства Светлана жила по этому принципу. Если кому-то было плохо, она, не раздумывая, бросалась помогать. Даже не спрашивала, нужно ли это тому, кому помогала. За себя она никогда никого не просила, не дралась. Знала, что все сделает сама. Но за других… Сколько видимых и невидимых синяков и шишек досталось ей за ее сознательную жизнь! А сейчас?  Сейчас она знала: не просят – не лезь с помощью. Добрыми намерениями … и так далее.
Да и последние годы оставили свой след, наложили свой отпечаток. Все в жизни перевернулось. Полетело кувырком. На поверхность бытия всплыла густая мутная накипь, таившаяся в темных глубинах внешне благополучного человеческого сообщества.  Впрочем… Светлана вспомнила последние до перестроечные годы. Длинные очереди за куском колбасы. (Эта пресловутая «колбаса» стала даже притчей во языцех).  Пустые глаза людей. Острые локти тех, кто твердо постановил добыть для себя этот кусок любой ценой. Глухое настороженное ворчание. Зомби! С мутными, залитыми дешевой водкой глазами. Водка дорожала,  народ шутил. В голову пришли слова забавных и горьких стихов, ходивших по рукам: «Если будет двадцать пять – будем Зимний штурмовать!».
 Нет, Зимний не штурмовали. Ни из-за увеличения цен, ни из-за уменьшения человеческого достоинства. Новые революционеры оказались хитрее. Они не обещали ни денег, ни власти, ни земли. Они пообещали главное – свободу!
Может, они и сами не знали, что свобода превратится в анархию, в беспредел? А может,  знали, но этот беспредел и был им нужен? В мутной воде так хорошо ловится рыбка! Маленькая и большая. Очень большая.   
Растеклась свобода по всей могучей стране, выплеснулась широко рекламируемыми, далеко не парламентскими  баталиями в парламенте. Заморочила смешными и обидными ваучерами. Поманила новыми невиданными доселе большинству народа товарами. Расколола великую державу. Выпила мощь и силу. Понастроила границ. Разбросала родственников и друзей по отдельным государствам.
Свобода! И никто ни разу не сказал, что свободу нельзя протянуть на ладони, как рождественский подарок. Те, кто мог сказать, внезапно онемели. Или оглохли те, кто мог услышать? Или ослепли все, кто еще мог видеть? Или заворожили всех яркие обертки товаров в витринах магазинов? Загипнотизировали зеленым шорохом долларовые купюры?
И снова бродят по улицам зомби. Страшные. Страшнее прежних. Снова тешат себя иллюзией свободы. Ждут… Ждут, когда придет – свобода? Откуда она придет? Кто ее даст? Ту самую свободу, которая спрятана глубоко внутри каждого. Которую били, душили, топтали, насиловали и распинали.
Которую насилуют и сегодня ярким миганием пошлых клипов с экранов телевизоров. Бессмысленным мяуканьем безголосой попсы. Крикливой назойливой рекламой товаров, которые далеко не каждый может купить. Бездушным сексом, внезапно обретенным нормальной страной, нормально чувствующими людьми - с помощью забугорных друзей. Реками крови, потоком льющейся с экранов прямо в детские глаза и души. Жадными глазами журналистов, радостно смакующих очередную трагедию. Пустым безграмотным лепетом политиков, научившихся долго говорить, ничего не сказав.
Светлана знала: свобода спит. Нет, не так. Не спит. Она бодрствует. Она живет.  Собралась в тугой комок, похожий на плод в материнском чреве.  Ее уже не раз убивали, и теперь она знает, что нужно затаиться. Теперь ее не вышвырнуть в мир недоношенным выкидышем. Теперь убить ее можно только вместе с матерью, вместе с человеком. Но этих людей, живущих в ее далекой, до боли родной, неприютной стране, нельзя убить. Их можно обмануть. Их можно на время усыпить. На время. Чужое время. А когда наступит их время, они очнутся.
Светлана вспомнила смеющиеся глаза Дениса. Вошла всем телом в их искрящийся свет. В их свободу. Вспомнился внук - сорванец, однажды, в неполные семь лет, заявивший ей:
- Знаешь, бабушка, я хотел бы умереть.
- Почему? – почти ровным голосом спросила Светлана, успокаивая дыханием пустившееся в галоп сердце.
- Чтобы узнать,  что будет там.
Вот они – хранители свободы, поняла Светлана, - хранители жизни.  А мы? Мы – их хранители. А это нелегкий труд.

*****

Светлана приехала отдыхать. И не только. Она приехала узнавать. С детства ее манила далекая сказочная страна.  Она вспомнила, как совсем еще маленькой девчушкой, едва научившейся читать, нашла во дворе выброшенную кем-то книгу без обложки, без первых страниц. Но название стояло вверху каждой страницы - История Древнего Египта. Толстое академическое издание с массой непонятных ссылок.
Но какие там были картинки!  Величавый красавец Сфинкс с человеческим лицом и звериным телом. Огромные непонятные сооружения – пирамиды. Точеный профиль царицы Нефертити. Боевые колесницы. Статуи богов с человеческими телами и с головами животных. Старинные папирусы. Пальмы на берегу Нила. Удивительный цветок лотоса. Странные жуки – скарабеи. Розеттский камень с непонятными знаками – иероглифами, которые все же удалось прочесть!
Сначала девочка читала только подписи под снимками. Постепенно книга заворожила ее. А когда в школе изучался предмет «История древнего мира», пятиклассница Светланка знала о Египте столько, что могла  бы рассказывать часами. Со временем, книга где-то затерялась, но тяга к удивительной стране жила в сердце девочки. Жила далекой неосуществимой мечтой.
Шли годы. Мечта постепенно забывалась, стиралась тысячами разных дел, поисков, стремлений. И вдруг мечта осуществилась. Светлана здесь, в краю чудес.
Ах, Светка - Светланка, глупая девчонка!  Живи! Радуйся! Впитывай в себя прозрачный воздух неразгаданных тайн, волнующие краски невиданных закатов и рассветов, пьянящее чувство свободы! Та-Мери! Земля обетованная!
Что же ты делаешь со мной, Та-Мери? Какие еще испытания ты приготовила для меня? Что ты хочешь мне сказать? Что я должна сделать, чтобы слиться с тобой? Я  знаю – мне это нужно. Мне это зачем-то нужно! Очень нужно! Необходимо!
Мысли бились в голове. Судорожно продирались сквозь напряжение, сквозь ощущение опасности. Вспыхивали и угасали. Торопились и замирали. Светлана давно уже осознала, что ничего в жизни не происходит просто так. Что в мире нет ничего случайного. Просто мы не видим ту цепочку событий, которая приводит к так называемой случайности. Но эта цепочка есть. Где ее начало? Где конец?  Что привело Светлану сюда? Желание увидеть страну своей мечты? Или что-то более глубокое, более важное, более нужное для нее? Чему должна научить ее эта страница жизни?
Как понять?
Что сделать?

Денис уже давно перешел к следующей любимой теме – компьютеру, а Светлана все еще тяжело ворочала в голове единственную застрявшую мысль - «Зачем я рассказала Хасиму обо всей этой истории?»  Она никак не могла понять, что вело ее, куда? Никакого логического объяснения своим поступкам она не находила. 
- Извини, пожалуйста, - у меня что-то голова разболелась, - Светлана положила руку на загорелое худенькое плечо Дениса.
- Это жара, наверное, - охотно откликнулся мальчик.
Похоже, что и его утомила жара, потому что он не обиделся на Светланину невнимательность и оборванное на полуслове восторженное повествование о грандиозных возможностях кого-то очередного Пентиума.
Да и знакомые женщины уже выбирались на берег по металлической лесенке, опущенной в море. Светлана помахала им рукой, улыбнулась, ласково взъерошила короткие жесткие волосы мальчика.
-  До свидания, Денис.
- Пока – пока! - вскочил на ноги юный провайдер, засуетился, подавая Светлане сумочку,  шляпу.

Светлана вернулась в свой номер, но что-то мешало ей. Не помог прохладный душ. Не помогло долгое тщательное расчесывание волос – испытанный способ успокоиться, привести мысли в порядок.
Забросив волосы за плечи, Светлана вышла на крохотную веранду, села в кресло спиной к уходящему солнцу, положила на колени книгу. Обычно она брала в поездки что-нибудь легкое, не требующее размышлений. Отдыхать – так отдыхать. Вот и сейчас у нее на туалетном столике лежали две прочитанные книжки Александры Марининой. Круто заверченные детективные истории, в которых умница Настасья Каменская решала аналитическим путем головоломные криминальные загадки.
Есть и третья книжка этого же автора, но сейчас Светлане хотелось чего-то иного. Ей уже казалось, что она напрасно взяла в поездку книгу Ошо Раджниша «Осознанность», но сейчас именно это книга лежала  на ее коленях.   
Осознанность. Осознание. Светлана давно уже знала о том, что такое осознание. О том, как далеко от понимания до осознания. 
Мы способны понять практически все. Сделать наше понимание осознанием очень не просто.  Осознание – это часть тебя. То, что органически вошло в душу, что живет в каждой клетке тела. Что руководит твоими мыслями, поступками. О чем не нужно думать. Оно просто есть. Можно долго объяснять человеку, что можно делать, а чего нельзя. Что этично и что неэтично. Но если ощущения  «этого делать нельзя» нет внутри, человек долго будет задавать бесконечные «почему», спорить, выискивая различные аргументы, доказывать свою правоту. Оправдывать свою неэтичность. Например: нельзя обижать животных. Человек может жить, не обижая братьев меньших по разным причинам: он их не замечает, он помнит запрет родителей, он знает закон, грозящий наказанием за жестокое обращение с животными и так далее. Он подчиняет свои поступки пониманию. Но пока человек не почувствует, не осознает жизнь другого существа как свою жизнь, пока это не станет абсолютным внутренним законом, человек непредсказуем. Его реакция, его поступки будут зависеть от обстоятельств.
Между пониманием, сознанием и…осознанием огромное расстояние. Мы понимаем много разных вещей и явлений. Осознаем мы значительно меньше. Любое знание, понимание становится осознанием только тогда, когда оно вошло в нашу плоть и кровь, в наше сознание на уровне инстинкта. Мы понимаем, что завидовать нехорошо, и всё же часто завидуем кому-нибудь (иногда мы даже называем это, для собственного успокоения, «белой» завистью). Потому что отсутствие зависти не стало осознанным. Оно не стало нашим состоянием, таким же,  как состояние …не есть сырое мясо. Нам не нужно уговаривать себя, что есть сырое мясо плохо, оно не переварится, мы к этому не приспособлены, у нас даже зубы не те.   Мы просто не едим сырое мясо, зачем нам его есть сырым? Вот когда состояние «незавидования» становится  таким же очевидным - зачем нам завидовать? – тогда мы осознали, что завидовать действительно незачем.
Да, Светлана знала, что прекрасно понимает те или иные вещи, может «разложить их по полочкам» и объяснить другим. Но сама (Увы! и Ах!) поступает иногда совсем по-другому. Понимание – еще не осознание. Осознание каких-то вещей либо уже есть в нас, заложено от природы, либо приходит как озарение в результате работы над собой, после длительных раздумий, после отслеживания своих мыслей и поступков.
Осознанность – это составляющая нашего Я, нашего характера и мировоззрения. Осознание – это то, что не нужно понимать. Оно не вызывает вопросов. Оно просто входит в нас и становится частицей нашей души. Если мы не можем убить животное, поднять руку на женщину, украсть, то не потому, что мы понимаем, как это нехорошо. Мы не можем этого сделать, потому что это противно нашему существу, нашей  сущности. Это понимание на уровне осознания.
И еще Светлана знала: если что-то понято, но еще не осознано, обязательно будет проверка. Обязательно в жизни возникнет такая ситуация, в которой то или иное качество должно будет проявиться, как проявлялось раньше. Если осознания нет, есть только понимание, человек снова наступит на те же грабли со всеми вытекающими последствиями. Возникнет то, что принято называть кармической цепочкой событий. Если действительно произошло осознание – проверки больше не будет. Зачем? Мир почему-то знает, что проверка больше не нужна.
Вот такой бутерброд.
Ну, что ж! И еще она знала: надо думать и постоянно отслеживать свои мысли и поступки, искать их глубинные причины, докапываться до самого дна. В какой-то день, в какой-то миг сработает принцип диалектического материализма - количество перейдет в качество. Придет озарение. Осознание.
Светлана опустила глаза в книгу.

«Хочешь знать, как стать более осознанным? Осознавай более и более хрупкость жизни. Смерть может случиться в любое мгновение – в следующее мгновение она может постучать к тебе в дверь».

Смерть. Да, смерть может прийти неожиданно. Разве ждал ее Алик? А тот, кого он называл Виктором Петровичем? Нелепая смерть. Нелепая ли? Кто их убил? Что их убило? Деньги. Разве деньги могут убивать? Деньги не могут, но могут люди. Их привязанность к деньгам.
Светлана снова опустила взгляд в книгу.

«Свобода от привязанности делает тебя способным войти во вселенский свет и стать с ним одним. И это – величайшее благословение, высочайший экстаз, за пределами которого ничего не существует. Ты пришел домой».

Светлана  закрыла книгу, опустила на колени. От книги шло ощутимое тепло и … свет?  Она  всматривалась в этот свет, нежно-лиловый, теплый, умиротворяющий. Картина на внутреннем экране возникла, как всегда, неожиданно.

*****

Ментефе сидит под навесом из пальмовых листьев. Ноги его привычно нажимают на маленькую платформу гончарного станка, круг вращается. Руки нежно и уверенно касаются куска мягкой глины,  который постепенно превращается в кувшин.
Любимая работа приносит успокоение, вытесняет тревожные мысли. Но полностью они не уходят никогда. Отодвигаются куда-то на край сознания, гнездятся там,  прячутся до поры, до времени. Но Ментефе знает: как только солнце склонится к закату, как только он оставит работу, мысли вывалятся огромным змееподобным клубком в самую глубину его мозга, заполнят голову, упадут в сердце, обожгут тело нестерпимой болью и страхом.
Страх стал постоянным спутником горшечника. В страхе он ложится на свое бедное ложе, в страхе мечется на нем до рассвета, со страхом встает, как только небосвод начинает светлеть, предвещая появление великого Амона - Ра. 
Страх терзает его внутренности, иссушает сердце, плавит мозг. Страх так огромен и всепоглощающ, что Ментефе зачастую не слышит, о чем говорит жена, не замечает, как приходят какие-то люди, о чем-то разговаривают с ним. 
Он живет как во сне, в кошмаре, от которого нет пробуждения. Ментефе знает: боги не простили его. Боги подарили ему жизнь, но заставили жить в непреходящем страхе. Что может быть ужасней? Теперь уже смерть часто кажется горшечнику благом, спасением от мук. Все чаще приходит мысль о пробуждении – об уходе в другой мир. Пусть в том мире он встретиться с грозным Анубисом, «открывающим пути», предстанет пред ясны очи Великого Амона, только бы скорей. Скорей бы заплатить сполна за свой грех и забыться.
Не раз и не два поглядывает Ментефе на тяжелые воды Великой реки – так просто войти в нее, отдаться теплой маслянистой воде. А там… Там ждет ужасный Хапи. Бог Нила. Крокодил. Слуга властелина времени, Великого Бога Сета, хозяина всех сил зла. 
Страшно! Страшно умирать, и страшно жить. А как же останется без него любимая жена и дети? Кто прокормит их? Кто обогреет и приласкает?
Ментефе вспоминает, что давно уже не ласкает жену и детей. Страх вытеснил из его сердца все чувства. Несчастные глаза Эсмун  преследуют горшечника. Не спрятаться от них, не укрыться. И что страшнее – гнев Богов или эти глаза, воспаленные, полные невыплаканных слез и … страха? 
- Великий Пта, - молится Ментефе, - помоги мне. Уведи от меня и моего дома беду. Дай мне забыться. Отдохнуть.
 Великий Каменщик, Архитектор Вселенной,  бог Пта, бог ремесленников и художников, помогает. Только в работе находит Ментефе какой-то покой.
Вот и сейчас горшечник мягко формует очередной сосуд. Умелые руки привычно делают свое дело. Внимательные глаза следят за бесконечным вращением гончарного круга. Сердце замерло, ждет.
Ментефе не видит, как во двор входит группа людей. Впереди Манетон, жрец Великого Сета. Пятнистая шкура леопарда через плечо, блестящий на солнце голый череп. Высокий посох в руке. За ним Имсетеп, писец великого нормарха. Голова его тоже гладко выбрита. В руках его свиток. Папирус, на котором записаны долги всех жителей нома. Следом стражники в полосатых желто-черных юбках, с палками в руках. Сухие, жесткие, застывшие лица. Холодные глаза.
- Ментефе! – голос Манетона звучит подобно грому, вырывая горшечника из полузабытья.
- Господин! – вскакивает Ментефе, чтобы тут же упасть, простереться ниц перед высокими посетителями.
В сумраке хижины замирает от страха Эсмун.
Десять лун назад она нашла в углу хижины спрятанные за горшками, прикрытые тряпьем  фигурки из зеленого камня.   Прохладные, тяжелые. Откуда они? Ментефе  не приносил в дом ничего такого. Да и где бы он их взял? Головки Богов, священные символы. Острая шакалья мордочка Анубиса, властителя Царства Мертвых.  Изящная кошачья головка богини Баст – Сехет. Ярко-зеленый полированный камень со светлыми прожилками радует глаз, теплом наполняет сердце.
Но Эсмун не рада. Она боится. Блестящие непроницаемые глаза грозных божеств смотрят вдаль, в вечность. Женщина не смеет заглянуть в эти глаза. И все равно чувствует,  как холодным ужасом вползают их взгляды прямо  в сердце.
Эсмун не сказала мужу о своей находке. Но она видит – Ментефе страдает. Ментефе мучается. Чуткая женская душа знает -  виноваты в этом они – зеленые блестящие фигурки.  Они принесли в бедный, но теплый дом Эсмун страх, ожидание беды. Сколько раз женщина просыпалась среди ночи и тихо лежала до рассвета, прислушиваясь к стонам мужа, его метаньям. Слушала, как скрипит он зубами, как невнятно бормочет слова проклятий и молитв.  Вот уже много дней Эсмун живет в ожидании чего-то страшного. Того, что придет и окончательно сломает их жизнь.
И вот оно пришло. Пришло и громыхнуло страшным, леденящим душу зовом – «Ментефе!»
Эсмун бросается в угол. Фигурки! Зеленые фигурки! Это они привели в их дом беду. Что сними сделать? Их нужно спрятать. Спрятать поскорее. Куда? В хижине? Нет, здесь нет места. Может, вон в тот большой горшок? Еще недавно в нем было масло, сейчас он пуст. А там? Там на донышке две-три пригоршни муки. Нет, нельзя. Закопать? Где? Может, утопить? Просто выбросить в воду Нила. Но как выйти из хижины? Там чужие. Там беда!
Женщина слышит громкие угрожающие голоса чужих людей. Голоса Ментефе не слышно. Эсмун растерянно окидывает глазами слабо освещенную комнату. Сердце ее рвется туда, к мужу, но эти фигурки в ее руках… Они словно прижимают ее к полу, лишают сил, отнимают разум.  Темно-фиолетовые круги плывут перед глазами.
Поздно! – понимает Эсмун. Слишком поздно…

*****

Хасим появился из-за угла неожиданно. Оглянулся назад. Остановился. Светлана что-то почувствовала, открыла глаза. Светло-оранжевая аура Хасима почти не видна. Всю ладную невысокую фигуру окружал темный контур.
Острое чувство утраты пронзило сердце отчаянной болью.
«Нет, нет, - подумала Светлана, - просто свет так падает».
Но солнце светило Хасиму прямо в лицо. За его спиной – тенистая аллея. На этом темном поле – еще более темная, почти черная окантовка стройного тела. Запах умирания коснулся Светланиных ноздрей.
- Не-е-ет! – беззвучно закричала она, чувствуя, как горло перекрывает тугой льдистый комок. Комок зародился где-то внизу живота, сжал мышцы и мгновенно взлетел вверх, перекрывая дыхание.
Тихий голос Хасима с мягкими придыханиями, с почти незаметным акцентом, зазвучал где-то рядом, не входя в Светланины уши. Звук касался ее кожи, вмиг покрывшейся мелкими пупырышками. Она попыталась вдохнуть, расслабиться. Холодный ком в горле не пускал воздух в легкие. Быстро темнело в глазах. Стремительно открывался внутренний экран.
- Не-е-ет! – снова закричало что-то внутри женщины. - Не-е-ет! Не сейчас! Не хочу ничего видеть!
Ледяной, обжигающий жаром комок разрастался, охватывал тело, вибрировал высоким потрескивающим звуком.  Страх. Светлана боялась. Смертельно боялась чего-то, что ее парализованный мозг не умел определить, не мог понять.  Глубинный страх смерти? Инстинкт сохранения жизни?
В годы учения у Мастера Светлана проходила ритуал малой смерти. Но там не было страха. Там был покой. Умиротворяющий, светлый.  Здесь же было нечто густое, вязкое, как расплавленная смола. Жестокое. Беспощадное. Что-то такое, что всегда жило в самой потаенной глубине ее естества, но почти никогда не давало о себе знать.
В одно мгновение вспомнилось, как однажды шла она по старой, практически, никогда не используемой железнодорожной ветке, ведущей в заросший бурьянами тупик. Шла без мыслей, подставив лицо утреннему солнцу, любуясь сквозь прикрытые ресницы радужными искрами на покрытой росой траве,  отдаваясь всем телом свету, миру. 
Дальше все происходило в какие-то немыслимо малые отрезки времени, за которые ничего нельзя почувствовать, понять.
Девушка вдруг оглянулась и прямо за плечом увидела черную громаду надвигающегося на нее паровоза. Ее взметнуло в воздух,  перенесло через поросшую травой придорожную полосу и ударило в высокий плетень, окружающий тянущиеся вдоль железнодорожного пути огороды. Плетень прогнулся, но устоял. Светлана обернулась и увидела, как медленно, как невероятно медленно проплывает мимо нее кабина паровоза. В окне кабины алебастрово белое, искаженное ужасом лицо машиниста. На рычаге паровозного гудка - закостеневшая рука.
И здесь на девушку навалился страх. Она осела на влажную траву, мелко задрожала, забилась в рыданиях. В уши ворвался ревущий гудок, грохот колес по рельсам. Но страх не парализовал тело. Он медленно уходил вместе с дрожью, уступая место изумлению.  Светлана смерила взглядом расстояние до железнодорожного полотна. Метров семь, - мелькнула мысль. И забор. Если бы не он, девушка пролетела бы еще дальше.
Светлана не боялась смерти. Она понимала, что смерь, это как сон. Каждый день человек засыпает, не зная, проснется ли утром. Нет, не так. Человек знает, вернее, надеется на то, что проснется, и завтра будет новый день. Если бы он знал, что нового дня не будет, он бы и не уснул. Он бы метался в панике. Или затаился, прислушиваясь со страхом к своему телу. Или перебирал бы всю свою жизнь по дням, по эпизодам. Или боролся за каждое мгновение, за каждый глоток воздуха. Потому что он бы знал! Но ведь человек почти от рождения знает, что умрет. Не верит? И все же знает и медленно умирает от страха, от желания жить? Это страх смерти? Или страх умирания? Да, наверное, люди боятся не самой смерти. Они боятся умирания. Боятся последних мгновений. Мгновений, когда мир отнимает главное – возможность дышать.
Мир милостив к нам. Те,  кто не боится смерти, встречают ее спокойно и радостно. Как что-то новое, неизведанное. С любопытством – а что там? За пределом жизни? Эти люди умирают легко, погружаясь в небытие, как в сон. Это их награда за смелость.
Те, кто боится смерти, умирают долго и мучительно. Часто в боли. Природа милосердна. Она дает человеку страдание и боль, чтобы он перестал бояться смерти. Чтобы смерть стала желанной. Стала избавительницей. Чтобы он встретил ее с радостью и благодарностью.
Наверное, человек и рождаться боится? Там, за пределом его жизни в лоне матери – неизведанное. Страшно! И он рождается в боли. А потом боль уходит. И отсутствие боли сразу дает радость! Человек чувствует радость жизни! Радость дыхания, радость узнавания, радость любви!
И боль матери при рождении ребенка имеет те же корни? Рождение ребенка приносит боль. Но как сладостно потом, когда боль уходит! Как благодарна мать своему ребенку за эту радость! Как благодарна она мужу!? Благодарна? Только недавно она кричала: «Что бы я еще когда-нибудь… ненавижу тебя!» А сейчас смотрит изумленными глазами  и плавится в ощущении счастья, любви и благодарности. 

Очевидно, что-то отразилось в Светланиных глазах, потому что Хасим заботливо наклонился к ней. Огромные миндалевидные глаза в длинных ресницах смотрели напряженно, чуть-чуть растерянно.
Светлана потянулась к этим глазам, словно выползая из жесткой кожуры страха, почувствовала струящееся из них тепло и очнулась. В теле еще жил холод, но мозг уже оттаивал. На поверхность сознания выплывали мысли. Первой пришла команда расслабиться.
Светлана глубоко вдохнула теплый воздух, до отказа заполняя изголодавшиеся легкие. Сдержалась, осторожно, бесшумно выпуская его из раздувшихся ноздрей. Снова набрала полную грудь живительной энергии.
- Добрый вечер, Светлана, - пробормотал Хасим первое, что пришло ему в голову, робко нарушая затянувшуюся паузу. 
Она нашла в себе силы улыбнуться.
- Добрый вечер, Хасим.
«Как ровно, как глубоко звучит мой голос», - удивилась Светлана.
Собственный голос возвращал спокойствие. Ледяной ком в теле таял, уходил.  Или просто сворачивался в тугой крошечный комочек, прячась где-то в глубине?
- Садитесь, Хасим, - проговорила женщина уже совсем свободно и рассмеялась низким грудным смехом. Сесть было некуда.
- Я сейчас…
Светлана вскочила, чтоб принести кресло из комнаты, но Хасим задержал ее.
- Спасибо, не нужно.
Странно. Они понимали друг друга без слов.
Хасим уселся на белую ступеньку веранды, откинулся к стене. Светлана залюбовалась изящной фигурой, строгими иконописными чертами лица. Смуглая кожа, плотно обтягивающая высокие скулы. Яркие полуоткрытые губы. Ослепительно белая полоска ровных зубов. Мягкий бархатный взгляд. Такого можно полюбить. «Господи! О чем я думаю!» – внутренне ахнула Светлана.
- Что слышно? – прошептала она.
- Они хотят уехать.
Глаза Хасима теряли бархатную мягкость. Взгляд заострялся, становился жестким.
- Они говорили с вами об этом?
- Да. Сообщили, что вынуждены прервать отдых по непредвиденным обстоятельствам.
- Что ж, - обстоятельства действительно форс-мажорные. Для нее, – уточнила Светлана.
- Не совсем. Официально она – не жена Алика.
- Понятно, - задумчиво протянула Светлана. – А он? Этот красавчик? Для него какие обстоятельства?
- А он – ее муж. Официально.
- Ничего себе!
- Да. Странно, правда?
- И не очень понятно.
-Да нет, - совсем по-русски ответил Хасим, усмехаясь то ли парадоксальности русского языка, ухитряющегося совместить несовместимое – утверждение и отрицание, то ли другим каким-то мыслям. – Мы такое здесь часто видим.
- И какая же проблема? – спросила Светлана и тут же устыдилась своих слов.– Да, конечно, их нельзя выпускать, - быстро добавила она, мгновенно среагировав на чуть заметный всплеск удивления в черных глазах. 
- Нельзя, - облегченно согласился Хасим.
- Слушай, - Светлана незаметно перешла на «ты», - а где он живет?
- В этом отеле. Он приехал с другой группой. На три дня раньше.
- Ах, вот как…
Вот почему Светлана его не видела, не встречала. Или просто не обращала внимания. Так много мыслей и чувств – некогда, да и не интересно было смотреть по сторонам. Впрочем, он, очевидно, старался не «светиться».
Светлана пожалела, что не поговорила подольше с Денисом. Вот уж кто все видел, все замечал.
- Ага, - ехидно всплеснулся внутренний голос, - еще Дениску сюда приплети.
Светлана задумчиво повертела головой.
- Да, похоже на любовный треугольник, - произнесла Светлана, - если бы не деньги…
- Да. Деньги. Именно деньги. - Хасим поставил жесткую точку.
Помолчал.
 - Они и требовали деньги.
- Какие? – удивление выплеснулось из глаз женщины.
- Деньги за неиспользованные дни отдыха.
- Не-е-ет, - протянула Светлана.
- Да, Светлана,  да! Понимаешь? – Хасим тоже перешел на «ты», очевидно, и не заметив этого.
- Господи, Боже ж ты мой! – с нарастающим гневом вскинулась Светлана, даже ладошками хлопнула по коленям. – Они же могли просто выписаться и уехать. Кто бы их держал?
- Никто. – Хасим покивал головой. Губы тронула легкая улыбка.
Презрение? Нет, скорее жалость.
- Невероятно, - подумала Светлана вслух.
Хасим молча развел руками.
Теперь в Светланиной голове мысли неслись вскачь. Эту сладкую парочку нельзя отпускать просто так. Кто-то из них – убийца. Убийца ради денег.
- Что ты им сказал?
- Сказал, что этот вопрос можно решить только завтра. Отель не может решить вопрос о возврате денег. Только туристическое бюро. Сегодня уже поздно.
- Думаешь, будут ждать?
- Я бы не ждал, - улыбнулся Хасим. - Хотя сегодня уже ни на один самолет не попадешь. Последний рейс - через час.
- Из Хургады?
- Да.
- А из Каира?
- Только утром.
- Вот видишь, утром.
Занятая набегающими  мыслями, вопросами, Светлана не слушала свое тело. А оно уже давно о чем-то говорило, пыталось привлечь внимание. Тревожная нотка звучала в сердце, царапала острыми коготками, толкалась в голову. 
- А до утра…
- До утра еще…
Чувство опасности захватило Светлану разом, заставило выбросить ладони вперед в обороняющемся, запрещающем жесте.
Хасим прореагировал мгновенно. Он умолк на полуслове, напружинился, подбирая под себя ноги, как для прыжка.
Со своего места Светлана видела только кусочек аллеи за спиной Хасима. Слева вдоль аллеи тянулись густо посаженные незнакомые тонкоствольные деревья на ухоженном узком газоне, за деревьями – высокая стена, отгораживающая территорию отеля от соседей. 
Опасность притаилась в невидимой части аллеи, за углом выступа стены.
Светлана тихонько поднялась, скользнула к ступенькам. Босые ноги мягко неслышно ступали по теплому камню.
На аллее стоял мужчина, которого Светлана видела с Даяной. Во всей спортивной фигуре и на красивом лице напряженное внимание,  быстро сменившееся маской безразличия. Мужчина явственно вздрогнул, шагнул вперед, будто продолжая движение, вздернул подбородок и прошел мимо женщины.
«Слышал», - поняла Светлана.
- Слышал? -  эхом отозвался Хасим, поднявшись на ноги и глядя в спину удаляющегося мужчины.   
Светлана коротко кивнула головой.
- Отступать некуда, - медленно произнес Хасим, провожая пристальным взглядом фигуру быстро уходящего в направлении пляжа мужчины.
- Позади Москва, - пробормотала Светлана.
- Что? – черные глаза смотрели недоумевающее.
- Это я так…
- Да, - понял Хасим, - позади Москва.
Видно, годы учения в Москве не пропали даром, историю России он тоже знал.
- Прости, - заторопился Хасим, - времени  больше нет.
- Подожди, - Светланина протянутая рука коснулась груди мужчины. – Что ты будешь делать?
- Еще не знаю, но нужно спешить.
Светлана понимала, что нужно спешить. Невозможно вот так просто отпустить этих людей. Время молчания прошло. Наступило время действия. Последний срок. Последняя возможность.  Два трупа за их спиной.
- Нужно спешить, - повторила Светлана, растерянно глядя, как стройная ладная фигура Хасима скрывается за углом здания.
Сейчас она  думала о том, что у них нет никаких доказательств. Что говорить полиции? Что они подозревают эту парочку в убийстве Алика? Да, у супруга был мотив. Ревность. А Виктор Петрович? Что связывает его убийство с убийством Алика? Подслушанный ею разговор? Его-то как к делу пришить? Будет ли это какой-то ниточкой, ведущей к убийце? А если его убил сам Алик? Это очень возможно. К гробнице Тутанхамона ведет боковая дорога. Пустынная, потому что гробница закрыта, и туристов туда не водят. Но когда Светлана с Хасимом уходили от гробницы юного фараона, там больше никого не осталось.
- Ну и дура! – вмешался в Светланыны рассуждения внутренний голос.
Конечно! Город Мертвых огромен. Там столько уголков, в которых можно затаиться, спрятаться. Светлана не следила за тем, кто и когда возвращался в автобус. Поглощенная величием увиденного,  погруженная в свои мысли и воспоминания,  она думала только о себе.  О чуде, с которым столкнулась в эти дни. Думала о картинах – видениях из далекого прошлого, встававших перед ней, как на ладони. Она уже понимала, что это картины из ее прошлой жизни, и старалась связать их с настоящим. Пыталась осознать, чему они ее учат.
Деньги! – ударило по сознанию. Деньги! Это же доказательство!  Впрочем, доказательство чего? Даже если эти деньги найдут у молодой пары, кто подтвердит, что это те самые деньги, из-за которых все и произошло?
Светлана не сомневалась, что все так и было. Деньги привели к преступлению. Возможно, оно замышлялось еще в России. Не зря же супруг приехал на три дня раньше Даяны, а она приехала с качком Аликом. Но как это доказать? Мысли бешеным волчком вертелись в голове Светланы.
Вдруг она сорвалась с места, еще не осознав, что делает и зачем.
- Не туда! – закричала Светлана и бросилась бежать по дорожке вслед за Хасимом.
Увы. За углом здания было пусто.
Светлана вылетела во внутренний двор к бассейнам. Там тоже было пусто. Быстро пробежала вдоль двора, отметив на бегу, что дверь в номер Даяны закрыта. Пронеслась через фойе к стойке портье.
- Хасим? – задыхаясь от быстрого бега, выкрикнула Светлана в лицо поднявшегося ей навстречу, как всегда элегантного и предупредительного мужчины за стойкой.
- Простите?
- Вы видели Хасима? Куда он пошел?
- Хасим? – удивился мужчина, - нет, не видел.
- Он здесь не проходил?
Портье отрицательно покачал головой. Светлана пыталась что-то объяснить, но к стойке подошли двое пожилых мужчин, заговорили по-немецки.
- Простите, - портье улыбнулся Светлане и повернулся к мужчинам.
Светлана махнула рукой, быстро заглянула за стеклянную перегородку дежурного – тот медленно жевал бутерброд, запивая его кофе. Больше никого в каморке не было.
На ходу убирая со лба растрепавшиеся волосы, она бросилась к охраннику у дверей, выходящих на улицу.
- Вы не видели Хасима?
- Хасим? – удивленно переспросил охранник.
- Да, Хасим, турагент, гид?
Страж смущенно пожимал плечами. Он же не понимает по-русски! Только в регистратуре и в ресторане можно говорить по-русски. Худо-бедно поймут, а здесь… Светлана перешла на английский.
- Вы видели Хасима, пилота нашей группы?
- Пилот? – проблески понимания появились в глазах охранника. – Хасим?
- Да, да, Хасим, пилот, где он? – нетерпеливо переминалась с ноги на ногу Светлана. – Телись же ты! – добавила она по-русски.
Страж «отелился». Он показал Светлане пальцем в фойе, а затем помахал ладонью куда – то за плечо. Постучал ногтем по стеклу часов.
«Давно! – поняла Светлана. – Хасим здесь был, но давно. Конечно же, он разговаривал с нею в фойе. Потом с Даяной и ее супругом».
Светлана выскочила на улицу, провожаемая недоуменным взглядом охранника. Босая, растрепанная, с дикими глазами. Ну, что ж. Здесь всякое видели. Охранник задумчиво поиграл бровями и уселся на стул, поглядывая через стекло на взволнованную женщину.
Улица была пуста. Волна отчаяния захватила Светлану. Она всем сердцем чувствовала, что опоздала. Если бы не стояла в раздумьях, не гоняла взад-вперед бесполезные мысли, могла бы успеть. Предупредить Хасима. Успела бы сказать, чтобы не шел он в ту сторону, куда ушел супруг красавицы Даяны. Ему нельзя было туда идти. Ведь в  номере Светланы есть телефон. Мог бы позвонить из ее номера.
Господи! Телефон! Нужно позвонить! – лихорадочно соображала Светлана.  Куда? В полицию? Конечно! А что сказать? Что она не может найти Хасима? Или изложить всю длинную историю о двух трупах, один из которых она видела наяву, а второй - внутренним зрением? Она припомнила нелегкий разговор в полицейском участке предыдущей ночью. Но там был гид. Он переводил. Да и сказано было всего-то ничего. Только то, как она спешила к автобусу и увидела труп Алика под стеной.
Ну, почему, почему она не рассказал о подслушанном ею разговоре Алика с Виктором Петровичем? О том, что на Алике не было пояса или того, что там выпирало на талии! Не  было тяжелой спортивной сумки через плечо, с которой он не расставался.  Полиция наверняка бы не отпустила Даяну просто так! А может, ее и не отпустили еще? Только позволили вернуться в отель? Может, будут допрашивать?
Что же делать? Ехать в центр города, искать полицейский участок, рассказать все, что знает?
- Ну, и как ты поедешь? – насмешливо - ласково прошептал внутренний голос. - Босиком? Без копейки денег?
Да, опомнилась вдруг Светлана. Так я ничего не сделаю. Нужно попытаться успокоиться. Я ведь даже в ресторан не зашла, не посмотрела. Вдруг Хасим там? А может, он зашел к кому-нибудь из знакомых служащих в отеле? Чего она мечется, как ошалелая с валерьянки кошка?  Народ пугает.
Ироничные мысли и оценки собственных действий всегда помогали Наталье  собраться. Вот и сейчас заполошные мысли начали укладываться по углам. Прорисовывался какой-то план действий. Совсем коротенький, в пару пунктиков. Но это хоть как-то успокаивало.
Светлана отправилась к себе в номер.

Вечер на юге  приходит быстро. Темнота наваливается разом, словно вырвавшись из-за углов, из одной ей известных, потаенных схронов. В аллее, ведущей к Светланиной комнате, почти совсем нет света. Но страха она не ощущала. Все чувства забиты, задавлены нарастающей тревогой. 
Усилием воли она пыталась заглушить, задавить в себе темную, мутную волну отчаяния, погасить жадное пламя беспокойства, грызущее тело и мозг. Сосредоточиться на своем крошечном плане последовательных действий.
Светлана держалась за него, как за последнюю соломинку, не дающую погрузиться в пучину безысходности, безмыслия, беспамятства, в черную бездну невыносимой боли. 
Дверь в номер распахнута.  В комнате темно. Светлана потянулась рукой к выключателю. Где же он, черт побери?! Рука шарила по стене, не находя знакомой клавиши.
- Дьявольщина! – вслух выругалась Светлана.
Он же внизу. Для удобства отдыхающих. Чтоб и руку поднимать не нужно было.
Свет, вспыхнув, больно резнул по глазам. Светлана  подошла к зеркалу, рассеяно глянула на свое отражение. Не узнала себя. Внезапно похудевшее, потемневшее лицо, запавшие глаза. Ореол спутанных волос.
- Хороша-а-а, - насмешливо протянул внутренний голос.
- Не важно! – заорала Светлана вслух.
Звук собственного голоса ударил по нервам, встряхнул, отрезвил. Женщина замерла. Прислушалась к себе. Отчаяние не ушло. Но мысли потихоньку  просачивались сквозь темную пелену.
- Снять халатик, - командовала себе вслух Светлана.
Голос успокаивал. Хорошо! Уже хорошо.
- Теперь вымыть запыленные ноги (на душ времени нет). Обуться. Надеть что-нибудь более приемлемое. Вот так! Уже значительно лучше. Где помада? Чуть-чуть тронуть губы.
Привычные действия снимали острую боль, гасили беспокойство.
- Да! Причесаться.
Спутанные волосы не поддавались щетке. Женщина  глубоко вздохнула. Подождала несколько секунд. Закрыла глаза. Мягко провела щеткой по волосам.

*****

Эсмун стоит застывшим соляным столпом посреди своей маленькой хижины. Темная пропасть отчаяния затягивает ее в свою глубину. Гасит остатки света. Остатки чувств. Остатки разума. Последняя мысль, смутно всплывающая из беспросветной тьмы – поздно! Она опоздала…
На пороге появляется Имсетеп, писец и доверенное лицо самого номарха. В полумраке хижины видит он женщину с прижатыми к груди руками. В руках что-то, что она хотела бы скрыть. Спрятать в глубине своего сердца.
Имсетеп чувствует это. Медленно, крадучись, подходит он к женщине. Силой разгибает ее руки. Вынимает из судорожно сжатых пальцев две тяжелые фигурки. Боги! Сердце Имсетепа радостно и тревожно всплескивается в груди. Он подносит близко к глазам драгоценные изваяния. Полированный камень скупо поблескивает в сумраке. Вот это находка! И где? В убогой хижине горшечника. Ждут  Имсетепа новые награды и милости его господина – нормарха. И не только! Благодарен будет ему и Манетон, жрец всемогущего Сета.

 Обрадованный писец выходит в яркий свет двора, вытянув перед собой ладони, на которых покоятся божественные символы.  На свету головки Анубиса и Сехет словно уменьшаются в размерах, ярко вспыхивают малахитовым блеском.
Манетон изумленно замирает. Подаются вперед четко высеченные на фоне светлого неба фигуры  стражников.
Только Ментефе не видит, что происходит за его спиной. Не видит, но чувствует всей кожей наплывающую из-за плеч темноту. Льдистый комок животного ужаса рождается в животе, сжимает тело, стремительно разрастается. Поднимается вверх, готовый вырваться отчаянным криком. Застревает в горле шершавым, как клубок верблюжьей шерсти, комком.
Менетефе не видит, как руки Имсетепа протягивают над его головой драгоценные символы, бережно вкладывают в рванувшиеся навстречу ладони жреца.
- Где ты взял ЭТО? – слышит горшечник громоподобный голос над низко склоненной головой и не понимает его. Или понимает?
Резкий удар в спину заставляет его поднять голову. Прямо перед ним матовые провалы глаз Великих Властителей Мира. Глаза смотрят вдаль, в бесконечность.
Острая боль огненным клинком слева направо прошивает грудь Ментефе. И еще удар – насквозь. Багрово-черная пелена подступает к глазам.
- Где ты взял ЭТО? – слышится издалека, как затихающий рокот грома.
Невидимые руки хватают за плечи, валят на землю. Ментефе пытается вдохнуть хоть чуточку воздуха, но в раскаленном рту только пыль.
Палки со свистом рассекают воздух. Раз за разом опускаются на чуть вздрагивающее тело, распростертое в пыли. Рвут в клочья кожу. Разбрызгивают кровь.
Что-то кричит, неистовствуя, бритоголовый жрец. Визгливо всхлипывает - подхохатывает писец. Страшным надсадным хрипом хрипят стражники.
Удары палок становятся все быстрее. Все безжалостнее кромсают кровавые розги уже мертвое тело Ментефе.
Эсмун стоит на пороге хижины. Перед ней, как на древнем папирусе, неподвижная картина. Время прекращает движение. Останавливается. Неведомая темная сила медленно поднимается из глубин земли, заполняет тело, превращая в лед неровно вздрагивающее сердце. Женщина падает навзничь, гулко стукнув затылком о глиняный пол хижины.
Время остановилось.

*****

Резкая боль в груди выбросила Светлану в настоящее. Она машинально взглянула на часы. Минутная стрелка почти не сдвинулась с места. Взгляд упал на малахитовые головки египетских богов.
- Великие боги, помогите мне, - прошептала Светлана, прижимая руки к груди. – Не за себя прошу.  За Хасима. Вы, боги его земли, боги его предков, помогите ему!
Боги молчали. Светлана знала – они могли говорить. Она не раз слышала ответ на свои горячие призывы помочь ей в чем-то по-настоящему важном. Необходимом. Ответ приходил теплой волной, растекающейся по телу. Ослепительно ярким светом под сомкнутыми веками. Уверенностью в том, что ее молитва услышана. Спокойствием и приливом свежих сил, позволяющим сделать то, что ей было нужно. Светлана понимала – призывая Великие Силы, она будила эти силы в себе. И если была настоящая потребность, если существовала возможность, если не шла эта сила против законов мира, она получала ответ, получала помощь.
Сегодня ответа не было. Из глубины сердца поднималось затаившееся отчаяние. Что-то внутри нее знало – она опоздала. Всего на несколько минут предалась пустым размышлениям, заглушила голос сердца, не прислушалась к нему и … опоздала.  Она могла остановить Хасима, могла спасти и не успела.
Ну, нет, не сметь предаваться отчаянью. Не сметь строить негативные мыслеформы. Идти. Искать. Работать. Работать.
Светлана чуть ли не за шиворот вытащила себя из номера. Механически, не фиксируя внимание на своих движениях, повернула ключ в двери, оставила в замке.

Нужно обойти всю территорию. Пляж. Все бары, кафе, ресторан. Спортивные залы,  курильню и дискотеку. Заглянуть в молельню.
Собрав расползающиеся мысли в пучок, сжав сердце холодной, безжалостной рукой,  отправилась на поиски. Шаг за шагом обходила она территорию отеля, рассеянно улыбалась встречавшимся людям. Спросила у портье, здесь ли хозяин. 
- Хозяин будет только завтра, - обеспокоено ответил портье. - Я могу чем-то помочь? Что-то случилось?
- Нет, нет, ничего не случилось, - ответила Светлана, уже твердо зная – случилось.
Случилось. Произошло по ее вине.  Из-за ее глупых рефлексий. Из-за ее опоздания.   Из-за того, что на несколько минут перестала слушать свой внутренний голос, свою интуицию, отдалась во власть бесполезных размышлений.

Тяжелое спокойствие пришло извне. Густой вязкой силой заполнило тело.
Светлана остановилась. Огляделась вокруг. Больше идти некуда. Негде искать. Чуть слышная темная нота вошла в сознание. Она закрыла глаза, ожидая сполохов невидимых чувств. Глухо. Ничего. Только впереди, чуть справа, тускло светилось зеленоватое пятно. Нерешительно двинулась вперед. Она шла медленно, как в сомнамбулическом сне, не шла, плыла через вязкое сгустившееся пространство к чуть заметному свечению впереди. Плыла, постепенно все больше и больше замедляя движения.
Здесь. Светлана остановилась. Взгляд ее уперся в матово поблескивающее темнотой стекло двери. Номер Даяны.
Дверь открылась легко. Не заперта. В комнате темно, но свет ей и не нужен. Она видит и так. На полу, у кровати, распростертое тело. Неподвижное тело, еще недавно полное движения, эмоций, жизни.
Светлана прижала руки к груди, пытаясь удержать глухо, неровными толчками, бухающее сердце. Горькие слезы жгли глаза, стекали по щекам, по губам, падали на грудь.  Но и сквозь слезы она видела залитое смертельной бледностью,  прекрасное лицо Хасима. Глаза его, глубокие, бархатные, умные и добрые глаза, закрыты.
Светлана подошла к телу, опустилась на колени.  Прижалась головой к груди, не замечая, как светлые пряди волос окрашиваются темным и вязким, проступившим сквозь белую ткань. Прислушалась, не отзовется ли хоть слабыми ударами сердце Хасима.
Нет! Она слышала только оглушительно гулкое буханье собственного сердца, отдающееся в голове, во всем теле тупой пульсирующей болью.  На миг коснулась губами высокого холодеющего лба. Прижала крепко сжатые кулаки к своим глазам. Зашлась в беззвучном крике.
Светлана не помнила, как поднялась с колен. Подошла к телефону. Набрала номер коммутатора. Номер полиции вспыхнул перед глазами. Немного раньше она удивилась бы – как запомнила? Всего-то раз прочла, когда поселилась в отеле. Непослушные пальцы точно попадали на нужные клавиши. В почти полной  темноте.

Слезы по-прежнему текли из Светланиных глаз, но чувства оставили ее. Ушли. Все разом. Тело ее двигалось. Куда? Зачем? Чувств не было. Не было мыслей. Только глухая непроглядная темень холодного подземелья. Ни искорки света. Ни грамма тепла.
В ней, вокруг нее жила темнота. Глухая, беззвучная. Непреодолимая. Невидимая темная сила тянула ее все ниже и ниже, закручивая в головокружительный водоворот.  Только нетерпение еще держало ее в сознании. Она жадно вслушивалась в телефонные гудки. Ждала ответа.

Светлана не поняла, почему из ее руки вдруг выпала трубка. Что-то древнее, атавистическое внутри нее проснулось, напружинилось, начало расти. Страх? Нет, нечто еще более сильное, более тугое и явственное. Всей кожей она ощутила уже не опасность – гибель. Перед ней возник тяжелый плотный черный занавес, за который человеку заглядывать нельзя.   Там, за занавесом, страшная, безмолвная пустота. Там – распад того, что каждый привык считать, ощущать собой. Распад физического тела.

Нет! Светлана рывком обернулась. Это спасло ей жизнь.
На фоне чуть светлеющего прямоугольника дверного проема женщина увидела высокую напряженную мужскую фигуру с поднятой вверх рукой. Фигура была совсем близко, рядом.
Тугой комок рванулся из самой глубины опустевшего, похолодевшего живота.  Развернулся гибкой, мощной пружиной, стремясь наружу.  Все тело Светланы пульсировало в бешеном ритме, раскручивая эту пружину, посылая вовне волну за волной. Это не были волны тихого озера, чью гладь нарушил, проломил брошенный с  берега камешек. Это был мощный гейзер, прорвавшийся сквозь скальную породу и выплескивающий сверкающие и пенящиеся струи в удивленный, испуганный, притаившийся мир. Неосознанным усилием воли Светлана подняла огненный шар на конце раскручивающейся в ней пружины до уровня лба и метнула его из своего межбровья в голову нависшей над ней черной тени. Из сдавленного горла женщины вырвался крик. Этот звериный крик, похожий одновременно на рык, на вой, на лай, на что-то неземное, первозданное,  нес в себе такой заряд боли и ярости, что, казалось, раздвинулись стены, и посветлело вокруг. 
Мужчина дернулся, пошатнулся. Упала вниз высоко поднятая рука.

Светлана слышала свой крик и одновременно слышала густую вязкую тишину внутри себя. В этой тишине мерно гудел минорный звук, чуть вибрируя и струясь, как затихающий финальный аккорд органа под высокими готическими сводами.  Аккорд диссонировал с рвущимся из горла криком и все же сливался с ним, служил ему основой, опорой.  Это был ее звук, ее аккорд. Присущий ей одной на всей Земле, как отпечаток пальца. Услышав его, явственно и почти осязаемо, Светлана вдруг успокоилась, хотя тело ее, раскручивая тугую спираль, все посылало звенящие импульсы, создавая вокруг мощное силовое поле. 
ЗВУК ПЕРЕХОДИЛ В НИЗКОЕ ГУСТОЕ ГУДЕНИЕ ГДЕ-ТО В ОБЛАСТИ СОЛНЕЧНОГО СПЛЕТЕНИЯ, УСИЛИВАЛСЯ, РАЗРАСТАЛСЯ, ВЫХОДИЛ НАРУЖУ.  Власть! – мелькнула мысль. Так звучит власть! Теперь Светлана знала, что победит. Пришла уверенность в своих силах. 
Высокая темная фигура мужчины рванулась к ней. Снова поднялась рука. В руке что-то вспыхнуло синим холодным блеском. 
- Алло, алло! Говорите! Вас слушают! Говорите! – надрывалась бесполезным криком на разных языках болтающаяся на шнуре телефонная трубка.
В своей звонкой внутренней тишине Светлана уловила сигнал опасности. И вместе с тем, не слухом, а каким-то другим чувством, услышала приближающееся завывание полицейской сирены.
Мужчина резко опустил поднятую руку, но ее словно отбросило в сторону. Казалось, рука наткнулась на невидимую стену.

Светлана улыбнулась. Далеким воспоминанием проскользнул образ яркого летнего дня. Сад, полный дозревающих яблок. Томительная жаркая тишина полдня, плавящегося в синеве неба,  в медовом запахе перезревших слив, в тонком аромате густых трав.  Мастер подбирает с земли и бросает в Светлану упавшие мелкие яблоки. И не может попасть. Светлана смеется и раскручивает вокруг себя энергетический поток. Яблоки взлетают в воздух, нацеленные точно в смеющуюся женщину, и, не долетев двух - трех десятков сантиметров, соскальзывают на землю по странной траектории. Как по невидимому куполу.
Послышались торопливые шаги по каменным плитам патио. За спиной мужчины, в дверном проеме, сгустилась темнота. Блеснул луч электрического фонаря, четко обрисовывая замершую в нерешительности напряженную фигуру мужчины.
И здесь силы оставили Светлану. Разом ослабели мускулы. Ставшее текучим тело мягко опустилось на пол. Яркое фиолетовое пламя вспыхнуло в голове и тут же погасло.  Но за эту короткую вспышку Светлана увидела над собой глубокие бархатные глаза в густых длинных ресницах.
- Эсмун… - прошептали беззвучно ее губы.

*****

Сначала пришла радость. Светлая, чистая радость жизни. Она заполняла каждую клеточку тела приятным теплом. Где-то очень далеко, не в теле, а вне его, жила боль. Странно. Боль тоже была приятной.
- Нет, - подумала Светлана, - не так. Боль не может быть приятной. Или может? Наверное, все-таки может, если знаешь, что она уже уходит, и знаешь,  почему
 она пришла.
Светлана знала.

Потом рядом с радостью появилась тоска. Острая, глубокая, режущая сердце. Светлана знала, что эта режущая боль надолго. Она не уйдет как та, что жила вне ее тела. И знала, почему. Голодная боль утраты терзала ее внутренности, отхватывала  большие куски живой плоти,  жадно заглатывала, давилась и снова рвала.
Светлана не сопротивлялась. Она отдалась этой боли с какой-то дикой радостью. Больнее! Пусть будет еще больнее! До предела! За предел возможного…

А потом в этой немыслимой боли появилась яркая искорка. Искорка разгоралась, осветляла густую темень боли. Глубоко в груди возникла щемящая нежность. Мягким теплым светом наполнила сердце, задрожала в каждой клеточке возвращающегося к жизни тела, защипала под веками. Словно ласковые руки прикоснулись к ее вискам, бережно отвели волосы со лба. Влажное свежее дыхание коснулось сухих губ.

*****

Светлана ярко, как на цветной карте,  видит всю страну. Голубой лентой в обрамлении  зеленых берегов вьется, изгибается, словно Млечный Путь, величественная река Нил. Близко-близко к цветущим берегам подступают желтые пески пустыни и белые скалы гор. Выпуклыми крошечными треугольниками на карте – пирамиды, повторяющие на земле звездный рисунок.  Что вверху – то и внизу.  Именно поэтому древние оставили здесь свои знаки? Здесь, на границе миров.
Здесь, на этой земле – место слияния четырех стихий. Пустыня - земля,  река и море – вода, солнце – огонь и вездесущий, все объединяющий Воздух.   
Голая земля, бесплодные пески и камни. Но, соприкасаясь с водой, земля оживает. Напоенная влагой, оплодотворенная небесным огнем, земля расцветает. Она несет на себе жизнь во всем ее  сказочном многообразии. Пышную и скудную, только начинающуюся и уходящую, скромную и цветущую ярким цветом жизнь! И над всем этим великолепием жизни - вездесущий ветер. Ласковый и грозный, согревающий и несущий прохладу. Все видящий, все знающий. Разносящий семена жизни. Нескончаемый ветер перемен.  Вечное движение. Вечная изменчивость.
Светлана  сливается с этой землей, остро ощущая ее желание, ее потребность.
Чего же тебе нужно, Земля? От мира, от всех нас, от МЕНЯ? Животворная влага, тепло и нескончаемый поток движения, постоянной  изменчивости.

Что из этого могу дать я? ВСЁ!  Потому что всё есть в моем сердце. Нежная, добрая, как мать, все помнящая и все прощающая влага любви. Тепло заботы, ласки, понимания. Горячий ветер перемен, полной открытости, доверия  миру. И стойкость, надежность, преданность, которую даешь ты, мать Земля, своим детям, плоти и крови твоей.

*****

Ноги вынесли женщину к морю. Перед ней простиралась лунная дорожка, играя на темной воде волшебными бликами, ярко сверкала - переливалась серебристыми вспышками холодного пламени. Далеко вдоль берега тянулись огни прибрежных отелей. Светящееся кружево огней. Приглушенная нежная музыка долетала издалека.
Шорох легких шагов по песку. Певучий шелест тихого голоса.
- Светлана!
- Хасим!
- Спасибо тебе, Светлана…
- Спасибо тебе, Хасим…
- Как твоя рана?
Женщина невесомо касается кончиками пальцев белой марлевой повязки на плече мужчины. Переносит руку к ярко белеющим бинтам на голове. Потом опускает руку ниже, к груди. Под распахнутым воротом легкой рубашки виднеется еще одна повязка. Раскрытая ладонь наливается теплом, молочно-оранжевым светом. 
Мужчина берет эту ладонь здоровой рукой, прикладывает к груди.
 - Легко отделался, - улыбается мужчина.
- Ничего себе, легко…
- Немножко крови потерял, а так – ничего, - хорохорится Хасим.
- Тебе нужно лежать.
- Наверное, - соглашается Хасим, - но у нас это слишком дорогое удовольствие. И потом…
- Ты хотел увидеть меня, - то ли спрашивает, то ли утверждает Светлана.
Дальше слов нет. Только глаза говорят. Глубокие, бархатные, напоенные светом глаза в тени длинных черных ресниц.
- Эсмун! – чуть слышно выдыхает женщина.
Высоко взлетают длинные дуги бровей.  Удивленные черные глаза раскрываются еще шире. Губы дрожат желанием высказать вопрос. Один-единственный вопрос.
Но Светлана видит: он уже знает ответ. Нет, не знает.  Он чувствует. Ответ живет в нем. Стучится громкими толчками сердца в виски, в дрожащие губы, в ладони прижатых к груди рук.

Серебристая лунная дорожка становится ярче и уже. Легкий ветерок с моря, низко скользящий по живому серебру, сдувает с пляжа сладкий дурманящий запах ночных цветов. 
Женщина и мужчина  сидят на остывающем пляже. Они  не замечают, как одинаковым жестом набирают в ладонь песок и просыпают его сквозь пальцы. Неосознанное, мерное, бесконечное движение.
Женщина говорит. Мужчина слушает. Иногда он быстро вскидывает глаза, кивает головой.
- Да, - шепчет мужчина, - я вижу это, я знаю. Мне кажется, я всегда знал.

Потом говорит мужчина. О том, как непонятное чувство заставило его зайти в номер Даяны. Не увидев там никого, он уже повернулся к выходу, но острое ощущение опасности заставило остановиться. Резко вскинуть руку навстречу лезвию ножа. Потом жгучая боль в руке, в груди. Падение. Глухой звук от удара затылком о пол. Дальше он ничего не помнил.
Дальше рассказывает Светлана. О том, как искала  Хасима по всему отелю. Как после бесплодных поисков что-то позвало ее в комнату Даяны. Как увидела она лежащего на полу Хасима. Бездыханного, в луже крови. Как пыталась вызвать полицию. Как схлестнулась с врагом в немом поединке воли. Рассказывает о том, что полиция приехала на удивление быстро. Дежурного по городу взволновал звонок из гостиницы. Звонок без ответа. К счастью, радиофицированная машина полиции оказалась буквально рядом с отелем.
Мужчину и женщину нашли быстро. Хасим не успел истечь кровью.  Не успел уйти в безвозвратную темноту.
Полиция задержала преступника на месте преступления, с ножом в руке. А куда делась Даяна? Далеко ли она ушла? Улетела? Куда?

Ни мужчине, ни женщине это уже не кажется важным.
Оба не чувствуют себя. Не осознают, где находятся. Они не касаются друг друга ни руками, ни плечами. Между ними – чуть слышно шелестящие струйки сыплющегося сквозь пальцы песка. Между ними - бесконечность огромного мира, разделенного серебристой лунной дорожкой. Между ними ветер, несущий острый, пьянящий запах теплого моря.
Над ними - яркие крупные звезды. Женщина прищуривает глаза и видит, как голубой светлый луч  вырывается из любимой звезды – красавицы Сотис и тянется сквозь пространство к сверкающим звездам Ориона – бессмертного Воина,  небесного Щита.
Светлый, искрящийся звездной пылью, луч. Словно мост из прошлого в настоящее. От звезды к звезде. От судьбы к судьбе.  От сердца к сердцу.

 - Светлана, ты завтра уезжаешь… -  спрашивает и утверждает мужчина.
- Сегодня, Хасим. Уже сегодня.
- Спасибо тебе, Светлана...
- Спасибо тебе, Хасим.
И снова оба молчат…
Что можно сказать словами?

- Спасибо тебе, ТА-Мери! Спасибо тебе, Мауи Обетованная, - торжественно звучат в унисон их сердца.
Мужчина и женщина знают - TA – Meri  - не географическое место.
Это – состояние души.

*****

Самолет улетал поздно вечером. В аэропорту, как всегда, было людно и суматошно. За стеклянной стенкой, отделяющей зал вылета от остального пространства аэропорта, неутомимые таможенники одну за другой проверяют сумки пассажиров. Пассажиры, ожидая своей очереди, нетерпеливо переминаются с ноги на ногу. На лицах, как обычно, у кого что - у кого-то философское спокойствие,  у кого-то деланное равнодушие.  Кто-то не может скрыть беспокойства.
Всю ночь Светлана провела в полиции. Бесконечный, медленный допрос утомил до бесчувствия. Утром Светлану привези в отель. Она быстро похватала с вешалок аккуратно развешанные платьица, побросала в сумку кое-как, не глядя. Туда же, не глядя,  отправила зеленые статуэтки. Запихнула в боковой карман туалетные приборы. Оставила на туалетном столике два паунда для горничной. Или горничного? Комнаты здесь убирали мужчины.
Растерянно огляделась. Все? Это все? Она уезжает? Острая боль расставания сжала сердце. Да как же это?  Сердце ее переполняла радость. Сумасшедшая. Неуемная. Огромная. Солнечная, как эта удивительная страна. И рядом с радостью – боль. Остро щемящая, трепетная нежность. А еще – удивление, восхищение, благодарность…
Полицейский ждал, стоя у двери. Впереди еще какие-то формальности.
Прибежал знакомый бой, легко подхватил Светланину сумку, унес в машину. Бросил на бегу несколько слов. Светлана не поняла, но полицейский согласно кивнул головой и поспешил к выходу. Светлана шла за ним. В фойе взял ее за руку и повернул к ресторану.  В пустом еще ресторане сел за ближайший к выходу столик.
 Есть Светлана не могла, но с жадностью выпила холодный апельсиновый сок. Пока полицейский поглощал омлет и гору каких-то овощей, с наслаждением пила горячий обжигающий кофе.
В аэропорт ее привез уже другой полицейский. Такой же стройный и красивый. Он принес Светланину сумку. Коротко переговорил о чем-то с двумя пограничниками или таможенниками. Те внимательно слушали, вертели головами, бросали на Светлану  удивленные взгляды. Потом полицейский долго тряс Светланину руку, улыбался. Наконец, Светлана осталась одна.
Шла посадка на самолет, улетающий на час раньше Светланиного.

Прямо перед Светланой возникает, словно материализовавшаяся из воздуха небольшая детская фигурка. Яркие, широко распахнутые навстречу миру глаза. Искорки-смешинки так и прыгают в глубине. И столько в них удивления, восхищения, чистой, ничем не замутненной радости, что Светланину усталость будто ветром сдувает. Сердце омывает теплая волна.
- Дениска!
- Давайте, я помогу.
Цепкие пальцы мальчика плотно ухватились за ручки Светланиной сумки. Тянут к себе. Светлана колеблется, не выпускает сумку из рук. Впрочем, он ведь мужчина. Маленький еще, но уже мужчина. Нельзя обижать отказом.
- Ну, помоги, - уступает женщина.
Денис хватает сумку (Светлана видит, как напрягаются худенькие плечи), решительно  тащит к выходу в зал отлета.
- А вы ту женщину видели? – мальчик останавливается так резко, что Светлана едва не налетает на него.
- Какую женщину?
- Ну, ту…- голос мальчика понижается до таинственного шепота, - которая…у которой…где вы…где вас…
- Даяну?
- Да! Даяну!
- Нет, не видела.
- Она меня приглашала на мороженое.
- О! А ты?
- А я не пошел.
- Почему?
Светлана  знает ответ, но очень уж любопытно, что скажет мальчик.
- Знаете, - чуть повышает голос Дениска, - если бы меня крокодил на мороженое пригласил, я бы подумал и, наверное, согласился.
Мальчик умолкает, глядя куда-то вдаль рассеянным взглядом.
Светлана смотрит туда же и видит то, что стоит перед глазами мальчика. Накрытый на зеленом берегу реки легкий белый пластмассовый столик, изящные стулья, яркие цветные шарики мороженого в запотевших креманках, высокие стаканы с напитками… И крокодил…пытающийся сотворить нечто, подобное реверансу, из своих коротких толстых ног. Покрытая буграми и наростами голова кокетливо склоняется к плечу. Умильная улыбка во весь крокодилий рот…
Светлана и Денис одновременно поворачивают головы и смотрят друг другу в глаза. Неудержимый смех звонкими стеклянными шариками рассыпается по гладким плиткам пола. Оба хохочут так заразительно, что на них с улыбкой оглядываются люди. 
- Ну, не такая уж она страшная, - первой приходит в себя Светлана.
- Но такая же противная, - кивает головой Денис.
- Пожалуй, ты прав, - задумчиво соглашается женщина.
- Знаете, она сначала была с тем толстым, а потом с этим…
- Который «не умывался»? – улыбается Светлана.   
- Вы видели? – снова переходит на шепот Дениска.
- Да, видела…
- Денис! – резкий взволнованный голос раздается рядом. – Вот ты где! Я тебя везде ищу…
- Ну, ма-а-ма, - тянет мальчик, высвобождая руку из крепко ухватившихся за нее пальцев матери.
- Денис!
- Я помогаю, не видишь? – возмущается мальчик, подхватывая Светланину сумку.
В глазах молодой женщины раздражение сменяется сомнением, но педагогические соображения, очевидно, берут верх.
- Ах, да, конечно…- смущенно улыбается она, - конечно, помоги…
Денис решительно тащит сумку. Светлана следует рядом. Женщина остается позади.   
- Тяжелая…- Денис опускает сумку на пол, останавливаясь рядом с группой женщин, сидящих на стульях вдоль стеклянной стены. Светлана берет сумку, опускает рядом с живописной кучей других таких же сумок.
- Спасибо тебе, Денис!
- Пожалуйста, не за что! – кричит уже издали мальчик, увлекаемый куда-то матерью.
- Действительно, тяжелая какая! – ворчит про себя Светлана.
Всего-то две небольших фигурки добавились к багажу, а как потяжелел. Кстати, как они там?
Светлана открывает замок. Перебирает вещи, старясь нащупать пальцами холодный камень статуэток. Пальцы наталкиваются на скользкую поверхность полиэтилена. Что это? Тапочки? Нет, они в боковом кармане. А это что? Далеко, на самом дне…
Светлана замирает от странного, но давно знакомого ощущения. Подушечки пальцев колет маленькими острыми иголками. Негативная энергия! Энергия боли, злобы, жадности.
Невероятная мысль прошивает мозг. Светлана уже знает, что там.
И словно в ответ на ее мысль, даже не боковым зрением, а чем-то в районе виска (словно шторка сдвинулась от края глаза к уху), она видит белые босоножки, украшенные сверкающими стразами, на стройных загорелых ногах.
Светлана решительно задергивает молнию на сумке, встает с корточек. Вскинув вверх руки, поправляет шпильки в волосах, поднимает сумку и, не глядя по сторонам, отправляется в туалет. Она уже все увидела.
Хозяйка стройных ног сидит за столиком небольшого, слабо освещенного бара, отгороженного от остальной части зала резным деревянным барьером. Ест мороженое из высокого бокала. Острый розовый язычок плотоядно облизывает белую пластмассовую ложечку. Взгляд устремлен вдаль, в никуда.
Светлана заставляет себя идти спокойно, уверенно, небрежно, но мысли в голове скачут в диком, невообразимо быстром и невероятно запутанном танце. Она сворачивает за угол, чувствуя затылком, всей спиной холодную силу чужого недоброго взгляда.  Входит в сверкающее белым кафелем укромное помещение. Быстро пробегает взглядом по дверям кабинок. Похоже, только одна занята, все остальные свободны. Выбирает самую дальнюю. Входит, запирает дверь на защелку. Ставит сумку на крышку унитаза. Прислушивается. Раздается шум воды. Щелчок открываемой двери. Быстрые шаги. Снова шум воды в умывальнике. Тихий гул сушилки для рук. Пауза. Шаги. Стук входной двери. Тишина.
Светлана осторожно приподнимает небрежно упакованные вещи. На самом дне сумки – полиэтиленовый пакет с аккуратно уложенными плотными пачками долларов.
«Умно!» – прорезается первая осознанная мысль. – «И лихо».
Первая мысль вытягивает из бешено кружащегося хоровода следующую, затем цепочка растет, разворачивается в картину. Светлана вспоминает, что ключ от номера всю ночь торчал в замке, там, где она его оставила прошлым вечером. Утром она открыла им номер, когда пришла с полицейским, даже не обратив на это внимания. Потом, не глядя, бросала вещи в сумку. Весь день сумка простояла в полицейском участке. Ах, ты ж…красавица Даяна!
Хорошо. А теперь-то что? Светлану бросает в жар. Такие деньги! В ее руках! Конец всех житейских проблем. Конец всем ее страхам. Никогда, никогда призрак голода не встанет у нее за спиной. За спинами дорогих ей людей.
Проверять ее, скорей всего, не будут. Уж очень уважительно поглядывали на нее таможенники. А если даже захотят, Светлана знает, как отвести им глаза. Для нее это совсем не сложно. Нужно только очень настойчиво сказать им (не вслух, конечно), что в сумке ничего интересного для них нет. И…синий силовой луч в межбровье.
Да, это не проблема. Но ведь Даяна на что-то надеется. Кто-то будет в самолете? Нет, вряд ли. Кто-то встретит ее в Москве? Конечно. Это может быть опасным. Очень опасным. Но парочка пачек, спрятанных на теле? Светлана может отдать ей пакет перед посадкой. Пересчитывать Даяна не будет, это точно. Ни слова не скажет. От радости и от страха.
Мысли быстро проносятся в Светланиной голове. Деньги! Такая нужная вещь. Деньги дают свободу. Пусть не полную, но без них человек –  раб. Он раб своей постоянной необходимости добывать деньги, чтобы жить. Постепенно деньги входят внутрь человека. Вместе с ними входит внутрь негативная энергия. Ведь деньги живут своей собственной жизнью. Они собирают в себе жадность, зависть, массу других чувств, страстей. Всегда ли? Наверное, нет. Ведь они могут нести и любовь, и добро, и помощь человеку. Однако, зла, видимо, больше. Эта энергия входит в человека. Вытесняет все светлое. Ведет за собой, по дороге зла. По дороге  тьмы. Отсюда и зависть, и жадность, и ненависть.
Деньги! Сколько ясновидящих, целителей, талантливых психологов теряют все, как только упираются в деньги! Божий дар превращается в проклятие. Это профанирует то, что они могли бы дать людям. Рождает шарлатанов. Светлана знала немало таких случаев.
Когда денег нет, человек постоянно думает о них, впускает их в себя. Отдает себя в их власть. Когда они есть – человек тоже думает о них. Отдает себя в их власть.
И так и эдак - человек становится их рабом.
Вот оно что! деньги нельзя пускать внутрь. Внутрь себя. Они всегда должны оставаться снаружи.
Но ведь деньги нужны! И разве нет светлых людей, имеющих деньги? Конечно, есть. И как с этим разобраться? К одному деньги приходят, к другому нет…

Светланины пальцы уже добираются до горла пакета, тормошат его. Краем ладони она ощущает что-холодное, гладкое.
Огромные зеленые глаза встают перед ней. Холодные немигающие глаза. «Анубис! Проводник душ!» – вспыхивает неожиданно в мозгу, и на голову Светланы обрушивается огромное звездное небо. И в этом бескрайнем небе - потрясающе близкая, яркая, сверкающая звезда. Сириус - Сотис!
Голубой, сверкающий легкими искрами луч пронизывает все тело женщины.
Светлана…смеется. Смеется! Радостно, взахлеб. Смеется так, как, наверное, никогда  не смеялась со времен своего детства. Смеется … совершенно беззвучно. В полной, абсолютной, бездонной звездной тишине смеется ее тело. От этого смеха трепещет каждая мельчайшая клеточка, каждая тончайшая жилочка.  Такого наслаждения Светлана не испытывала никогда. Такой всепоглощающей радости, такого невыразимого удовольствия.  Такого счастья!
Деньги! Господи, Боже ж ты мой! Деньги! Ха!
Да разве ж есть в мире такие деньги, за которые можно купить эту радость? Это сказочное счастье – свободу? Свободу от них же, от денег! Свободу дышать, мыслить, чувствовать!
За какие деньги можно купить это потрясающее чувство сопричастности времени, бесконечности, судьбам людей и народов? Свободу находок и потерь, исканий и свершений, жизни и смерти. Свободу возрождения! 
Какими деньгами можно оплатить этот шаг? 
Еще один шаг к дому.
Шаг к себе.

ТА-Мери! О, Та-Мери!
Так вот что ты хотела мне сказать! Вот чему ты хотела меня научить!
Будь же вовек благословенна,  великая, древняя, сказочная земля. 
Мауи. Земля обетованная.

ЭПИЛОГ

Светлана вынимает две зеленые статуэтки. Целует каждую в холодный нос и бережно укладывает на мягкое ложе скомканных вещей. Сверху ложится вынутый со дна тяжелый полиэтиленовый пакет. Легкой летящей походкой выходит в зал, не чувствуя тяжести сумки, тяжести своего тела. Направляется к телефонной кабинке. Достает из сумочки визитную карточку Хасима. Впрочем, можно было и не доставать. Номер сотового телефона запомнился сам собой.
Похоже, Хасим ждал ее звонка. Еще не отзвучал первый сигнал вызова, а трубка уже поднята.
- Светлана!
- Конечно! – смеется Светлана, - кто же еще!
- Ты позвонила…- выдыхает Хасим.
- Как ты себя чувствуешь? Я думала, ты меня проводишь.
- Я еду. Полиция задержала.
- Ты в полиции?
- Да, последнюю бумагу подписываю.
- Нет, не последнюю, - снова смеется Светлана.
- Све-ет?..
- Здесь Даяна. В баре сидит. Можешь прихватить полицейских с собой. И…знаешь …есть кое что еще…
- Что?
Зависает неловкая пауза.
- Светлана?
- Все. Жду.
Светлана опускает трубку на рычаг.  Несколько мгновений стоит неподвижно, затем поднимает сумку и выходит из кабинки.

Издалека, через весь зал, встречается взглядом с прозрачными, холодными, зеркальными озерами глаз красавицы Даяны. Видит ее руки с побелевшими костяшками пальцев, судорожно сжимающие чашку кофе. «Мороженое уже съели, теперь кофе пьем!» – широко улыбается Светлана. На застывшем лице Даяны недоумение и страх.
Светлана свободно движется по залу. Становится в очередь к окошку обменного пункта валют. Она знает, что выстраивающиеся за ней туристы закрывают ее от глаз Даяны. Когда перед ней остается один человек, отходит, словно передумав менять деньги. Подходит к застекленному киоску. Лениво рассматривает яркие обложки журналов, рекламные проспекты со снимками шикарных отелей, ресторанов. Переходит к декоративному растению в углу зала,  трогает блестящие зеленые листья. Краем глаза она все время видит напряженную фигуру женщины за столиком бара.  По радио объявляют посадку на их самолет. Даяна вздрагивает, но продолжает сидеть.
Забегала, засуетилась очередная партия пассажиров. У выхода в зал отлета выстраивается новая очередь. Светлана поднимает руки, вытаскивает шпильки из волос, встряхивает головой. Волосы мягко падают на спину.
Покой. Тишина. Шум и суета словно обтекают ее. В этот момент она видит двух полицейских, решительно пробивающихся сквозь людской водоворот по направлению к бару.
И тут же на ее плечо ложится теплая рука.
Хасим указывает подбородком в сторону полицейских, уже заслонивших от нее Даяну.
- Я вижу, - кивает Светлана и отводит взгляд.
Ей жаль эту женщину, такую красивую, неглупую, уверенную в себе. Она могла бы быть счастлива. Могла бы …
- Светлана! – возвращает ее издалека мягкий голос Хасима.
Светлана последний раз погружается в черные бархатные глаза, как в теплую ласковую воду ночного моря, касается белой рубашки на груди молодого мужчины. 
- Мне пора, - оглядывается Светлана на быстро уменьшающийся хвост очереди желающих улететь ее рейсом пассажиров. 
- Пора, - грустным эхом отзывается мягкий голос.
- Да, подожди, - Светлана открывает сумку с вещами, вынимает целофановый пакет. – Вот, держи.
Светлана подает ему пакет.
- Что это? – удивленно отстраняется Хасим.
- То самое! – смеется женщина и, подхватив основательно полегчавшую спортивную сумку, бежит в конец бывшей очереди, где остается всего один человек.
 Уже из-за стеклянной перегородки оглядывается, машет рукой.
Мужчина кивает головой, его здоровая рука занята полиэтиленовым пакетом.


… На экране Светланиного монитора, вместо приветствия, надпись крупным буквами: Та-Мери! Благословенная земля. Спасибо тебе!

Светлане иногда снятся огромные миндалевидные глаза в густых щеточках длинных изогнутых ресниц, их мягкий глубокий взгляд. Она ждет звонка? Зачем? Кто знает? И лишь спустя много дней, Светлана вспомнит, что не оставила Хасиму номер своего телефона.

Хотя… его визитная карточка по-прежнему лежит в кармашке ее сумочки

****