Сталин и Достоевский – это очень сложная, крайне неоднозначная тема, не лишённая определённых противоречий, вокруг которой спекуляций тоже хватает. Очень мало тех – как среди противников Сталина, так и среди его сторонников, - кто пытается разобраться в данном вопросе спокойно, взвешенно и непредвзято, опираясь исключительно на факты. Тем не менее, такие исследователи и такие исследования всё же есть. Обратимся к книге Константина Юрьевича Душенова «Кто против нас?» вышедшей в 2013м году, в Москве, в издательстве «Алгоритм». К. Ю. Душенов в частности пишет: «Весьма показательно отношение Сталина к Достоевскому. В домашних беседах он говорил дочери: «Это был великий психолог!»… «К сожалению, я не спросила его, что он имел в виду», - вспоминала позже Светлана. Однажды Милован Джилас, молодой югославский коммунист, заговорил со Сталиным о Достоевском, страстным поклонником которого он был. Ответ Сталина его поразил: «Великий писатель и великий реакционер. Мы его не печатаем, потому что он плохо влияет на молодёжь. Но писатель великий».
В сталинской библиотеке находились четыре книги из собрания сочинений Фёдора Михайловича: два тома «Дневников писателя» и два – «Братьев Карамазовых».
Ненавистники Сталина, возможно, будут разочарованы, но интересовали Вождя не Великий Инквизитор и не криминальные страсти запутавшихся братьев. Всё его внимание сосредоточилось на двух православных образах. На старце Зосиме и старце Паисии. Отчёркнуты, например, слова Зосимы, обращённые к зловещему Фёдору Карамазову: «Главное, не стыдитесь самого себя, ибо от сего лишь всё и выходит». И чуть дальше – опять: «Главное, самому себе не лгите. Лгущий самому себе и собственную ложь слушающий до того доходит, что уж никакой правды ни в себе, ни кругом не различает, стало быть, входит в неуважение и к себе, и к другим. Не уважая же никого, перестаёт любить, а чтобы не имея любви, занять себя… доходит совсем до скотства в пороках своих, а всё от беспрерывной лжи и людям, и себе самому. И ведь знает человек, что никто не обидел его и что он сам себе навыдумывал и налгал для красы, сам преувеличил, чтоб картину создать, и из горошинки сделал гору – знает сам это, а всё-таки сам первый обижается… и тем самым доходит до вражды истинной…».
Но самое важное и интересное – дальше.
Старец Зосима учит: «Любовь деятельная сравнительно с мечтательной есть дело жестокое и устрашающее». И Сталин это место жирно подчёркивает. И ещё подчёркивает: «Любовь деятельная – это работа и выдержка». Чуть дальше отмечает ещё: «Все праведники, все святые… были все счастливые».
Почему именно эти слова привлекли внимание Вождя? Тайна!.. Хотя…
Жестокость и устрашающий характер сталинской «деятельной любви» несомненны. Так же, как и её искренность, её отчётливо религиозный – хотя и социалистический тоже – мессианский характер. Но вот праведность… Счастье… Один Бог знает, что думал и чувствовал Сталин, подчёркивая в книге «реакционера» Достоевского духовные поучения православного старца. Другие пометки в книгах личной библиотеки Вождя говорят, что он до последних дней оставался приверженцем марксистских тезисов о священной борьбе с «эксплуатацией человека человеком» и «неминуемом торжестве социализма». Но социализм для Сталина был, несомненно, много большим, чем просто политическое учение».
В той же самой книге К. Ю. Душенов приводит слова профессора Б. С. Илизарова, пытавшегося в своё время «понять Вождя, исследуя его многочисленные пометки на полях книг из личной сталинской библиотеки», который признался: «Я не знаю, как всё это непротиворечиво объяснить».
Что ж, в конце концов, тезис о «единстве противоположностей» не нами придуман.
В другом месте той же самой книги К. Ю. Душенов вновь обращается к этой же теме: «Не меньше поучений старца Зосимы Сталина волновали мысли другого религиозного персонажа из «Братьев Карамазовых», отца Паисия. Особенно его рассуждения о соотношении государства и церкви. Сталин подчёркивает: «По русскому пониманию и упованию надо, чтоб не церковь перерождалась в государство как из низшего в высший тип, а напротив, государство должно кончить тем, чтобы сподобиться стать единственной лишь церковью и ничем иным более. Сие и буди, буди». Мысль эта не просто подчёркнута Вождём, она помечена инициалами – «Ф. Д.». А так Сталин делал, лишь когда что-то казалось ему очень важным. И ещё раз подчеркнул он слова отца Паисия: «Не церковь обращается к государству, поймите вы это. То Рим и мечта его… А напротив, государство обращается в церковь, исходит от церкви и становится церковью на всей земле… От Востока звезда сия воссияет».
Этой сияющей восточной звездой Сталин, видимо, считал свою Империю, которую он строил трудолюбиво и безоглядно и которая в окончательном своём развитии должна была, по мысли Вождя, соединить в себе преимущества идеального Государства и Святой Церкви…
Впрочем, что именно чувствовал, о чём думал Сталин, читая Достоевского и делая в его книгах свои таинственные пометы – Бог весть. Одно несомненно. Человек, так читающий «Братьев Карамазовых», ни в коем случае не укладывается в расхожие антисталинские мифы о «злобном тиране» и «патологическом диктаторе». Даже ненавистники Вождя – пусть не все, но наиболее чуткие из них – не могут этого не понимать».
Что бы там и как бы там ни было, безусловно одно: всё изложенное выше является поводом для очень серьёзных и очень глубоким размышлений, гораздо более серьёзных и гораздо более глубоких, чем кому-то, может быть, покажется на первый взгляд…
2014-10-11