Эти голоса не давали ему покоя.
Казалось, они звучали всегда и безостановочно: молящие, требующие, зовущие… Они взывали, то вразнобой, то дружным хором, заполняя всё его существо и не оставляя места другим мыслям.
Избавиться от них не удавалось.
Поначалу он пытался разобраться в том, о чём просили, к чему призывали, о чём рассказывали. Но скоро понял, что сходит с ума, вникая.
Или… сошёл?
Оказалось, исполнить требуемое голосами, невозможно.
Ведь он не желал им зла.
Во-первых, это было неисполнимо потому, что принесло бы куда больший вред, чем то, от чего они так хотели избавиться.
Что и происходило, когда добивались желаемого сами.
Во-вторых, этим они наносили урон другим, того не заслуживающим.
Причём, нередко с умыслом.
Говорить о бесконечных проклятьях и мольбах, шедших валом в отношении других, ему тем более не хотелось. Хорошо, если не призывались кары на головы называемых. И ладно бы взрослые негодяи, отдельные уроды…
Обращение: «Чтоб он (она/они) сдохли!» было самым распространённым.
Он утешал себя: это -- фигура речи, а в действительности никто или почти никто подобного своим близким, да и не только им, совсем не хочет.
Но однажды его совершенно убило желание девятилетней девочки, которое заключалось в том, чтоб он … не исполнял просьбу её одноклассницы, о чём бы та ни просила.
Хватало голосов, которые кляли его, валя на него свои беды,
предписывали, как поступать,
считали бесчеловечным…
В то время, как одни проклинали,
другие молили продлить существование, вмешаться,
третьи держали за своего против не соплеменников или думающих иначе,
четвёртые возлагали на него ответственность за всё, включая свои грехи.
Думая, что издеваются над ним, голоса высмеивали собственные догматы,
голоса поучали,
редкие спрашивали, чем помочь,
предлагали дружбу,
обзывали сумасшедшим: кто ж ещё способен сотворить такое и таких?..
Голоса почти не просили помочь поумнеть,
стать добрее…
Это предлагали сделать ему или начальству.
Голоса хотели иной жизни, лучше той, что досталась,
голоса проклинали, налагая на себя руки,
голоса мучили себя и других…
Они лицемерили, надеясь провести его или оказать услугу, чтобы потом получить сторицей,
обвиняли, что являются игрушками в его руках,
просили обратить внимание,
перестать обманывать,
прогнать печаль,
изумить,
открыть тайну, явив смысл…
Голоса просили о счастье,
выпрашивали любовь,
мечтали о взаимности…
Они давали советы,
учили уму-разуму,
предлагали соглашение: поверить друг в друга…
умоляли не оставлять,
заклинали помнить,
обещали за это…
Голоса требовали скромности,
бескорыстия,
заявляли, что если не простит, то и стараться не будут,
упрекали в недальновидности, но пожалели б ему денег на очки,
отчитывали за нежелание делать выводы из ошибок…
Голоса…
Они просили открыть будущее,
лишить его,
явиться, положив конец тому, что устроил,
убраться и оставить в покое…
Заявляли о его смерти.
Они говорят о себе… - думал он, - Я им совсем не нужен. Разве, в качестве мальчика для биться. Но как перестать слышать их? заставить перестать звучать?.. Они не слышат меня и не слушают! Есть ли я для них? Они слушают только себя и тех, кто эхо их слов…
О, эти голоса… Они сводили его с ума. Он многое дал бы за тишину. Молчание – золото, но помнил ли кто об этом? Голоса только росли, множились, словно отражаясь, и звуча непрестанно. Среди них появлялись новые, но они просили о том же, что прежние.
Он давно не слушал о чём… Им это было и не нужно, понимал он. Вот только зачем они ему? Наверно, была надежда на иное… Надежда давно умерла, а голоса остались.
Они свели бы с ума любого… эти голоса…