Рассказывают, что как-то раз в гости к Александру Блоку завалился его приятель - морской офицер Панафидин, недавно побывавший на своём корабле в Нагасаки и по этому поводу притащивший с собой некоего человечка японской внешности, коего рекомендовал "изрядным поэтом восточного стиля", интересующимся Россией вообще и русской поэзией в частности.
"Не мог же я, понимаешь, - грохотал он голосом, привыкшим к палубным командам, перекрывающим даже ревущие штормовые волны, - не затащить его к тебе! Ты же у нас поэтище! Истинное наслаждение испытываю от твоих строк!"
"Пазариста, Брока-сан, - улыбаясь, добавил японец, заменяя шепелявым "р" непроизносимый на его языке звук "л", - Моя знает Пусикина-сана, Реримантава-сана. Осень карасо! Теперь моя хотера пасирусивать васа стихи, пазариста!"
Блок слегка поморщился, но делать нечего: не выгонять же гостей на ночь глядя! Решив слегка пошутить, он подошёл к окну, за которым виднелась улица, освещённая единственным тусклым фонарём, бросавшим слабый свет на вывеску дома напротив.
Экспромтом стал сочинять и читать стихи:
Как холодна одинокая ночь!
Улица тёмная тянется прочь,
Высветил газовый жёлтый фонарь
Надпись "Аптека" сквозь морось и хмарь.
Этот же тусклый бессмысленный свет
Жить ещё более четверти века
Будет в печальных глазах человека, -
Истина в том, что исхода тут нет!
"Каково? - спросил он тихо, вовсе не ожидая похвалы, но заранее зная, что Панафидин будет в восторге, - Достаточно ясна моя мысль?"
"Ну, дружище, это ты так просто сейчас сочинил? - прогремел моряк, - Голова!"
"Осень карасо! - согласно кивнул японец, продолжая улыбаться, - Осень много карасивые срова! Руссики стихи осень дринные, японски короткие!"
"Эт точно! - хохотнул Панафидин, - Они там, как самураи: всё лишнее чик-чик!
Веришь ли, - в три, мало в пять строчек только пишут! А переведи - страницы не хватит! Притом в оригинале-то сплошь одни существительные, а глаголов может и вовсе не быть! Однако всё понятно. Прямо, как наши морские команды!"
"Ах вот как! - воскликнул Блок, задетый за живое, тогда как мысль его немедленно подсказала ответ, - Тогда, господа, извольте принять и оценить это!"
И он, улыбнувшись, продекламировал:
Ночь. Улица. Фонарь. Аптека.
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи ещё хоть четверть века,
Всё будет так - исхода нет!