Рассказы из серии: «Мои ситуации»
Этот рассказ о том, как я впервые столкнулся с самой разъедающей душу тоской – тоской по родной земле, по родным корням. С тоской по своей Родине, память о которой не исчезает никогда и не подвластна, как и любовь, таким земным категориям, как время и расстояние…
Рассказ восьмой.
«НОСТАЛЬГИЯ»
Летом 1990-го года передо мной распахнулся весь мир! Везение это было или нет, но именно летом 90-го, перед самым началом общественных катаклизмов в нашей многострадальной России, я оказался в Великобритании. Как в шутку и с гордостью после выразился в письме мой отец - «в самом логове империализма!».
Перед этим была увлекательная полудетективная история со знакомством с известным английским писателем, экологом и путешественником Джоном Стюартом осенью 1989-го года на Байкале, с приглашением его оттуда ко мне домой в Еравну (район Бурятии), с почти двухнедельным сопровождением его у себя в районе, в Улан-Удэ, по республике и в Иркутске, с получением уже зимой двух вызовов: одного частного - посетить Англию на лето 90-го года, второго – на участие в IV Всемирном конгрессе в Шотландии с темой доклада «Проблемы перестройки образования в Бурятской АССР»… И, вместе с тем, как я выбирался тогда из нашей страны, начальная часть той эпопеи, почти в ежедневном ритме описанная в моих дневниках, была тогда опубликована в нашей районной газете «Улан Туя» под общим названием «Тяжёлый путь за границу».
Вторая часть путевых заметок, называвшаяся «Встречи на Туманном Альбионе», рассказывала о почти месячном одиночном путешествии по Великобритании: Лондон, Манчестер, Оксфорд, Ливерпуль, Бари, Шеффилд, Харрогейт, Глазго вот основные города, где я знакомился с их историей, достопримечательностями, культурой и образованием, причём как со школьным, так и университетским. Посещения университетов, многих школ, частных сельскохозяйственных ферм, восхождение с английскими альпинистами по вертикальным скалам в горах Шотландии, встречи с незабываемыми людьми - чего только не устроил мне Джон при составлении программы моего пребывания в его стране. Помню: на его предварительный запрос в письме «Гена, что бы ты хотел увидеть в Англии?» я ему тогда ответил «Всё!». И везде мне помогали, сопровождали, встречали и провожали друзья и знакомые Джона. А насчёт общей культуры, например, в первые дни в Лондоне я никак не мог понять, почему люди, с которыми у меня пересекались взгляды, просто дружелюбно мне улыбаются? Это было таким резким контрастом после тогдашней Москвы, из которой выехал несколько дней назад, что становилось не по себе. Но когда, наконец, до меня дошло, что это просто общая культура, прививаемая им чуть не с молоком матери, мне стало так легко!..
…Словом, если у читателей возникнет желание узнать всё о том невероятном с множеством приключений путешествии, я готов рассказать о нём теперь уже даже гораздо подробнее, чем тогда в своей районке. Порукой тому мои дневники и моя память…А пока, опустив тысячи подробностей, приблизимся к цели этого рассказа.
…К концу июля того года, отпутешествовав уже почти три недели, я, наконец, прибыл в небольшой и чистейший шотландский курортный городок Харрогейт, где и состоялся IV Всемирный конгресс Советских и Восточноевропейских исследований. Ученые всевозможных направлений почти со всех стран мира в четвёртый раз с периодичностью в четыре года собирались поделиться информацией и обсудить непонятный для них «советский» образ жизни. Благодаря начавшейся у нас перестройке в конгрессе приняла участие и небольшая делегация из существовавшего последний год Советского Союза...
…Погружаюсь в тот день приезда в Харрогейт и вижу себя на привокзальной площади, оживленно разговаривающего с двумя пожилыми женщинами, с которыми только что познакомился в своём вагоне. Они тоже ехали на этот конгресс. Я уступаю им очередное такси…
…Но, нет! Если рассказывать всё по порядку даже с этого момента, то я не скоро доберусь до цели своего рассказа, потому что моя память, всегда приносящая окружающим удивление своими поминутными, как на киноленте, подробностями, не скоро выпустит нас из первого, затем второго и почти всего третьего дня конгресса. Опустим и эти три дня, хотя они по своей яркости и насыщенности достойны подробных рассказов. Начнём с третьего, не менее насыщенного и не менее яркого…
…Итак, третий день конгресса шёл полным ходом. В многочисленных секциях читались многочисленные доклады. Всего за шесть дней их было прочитано около тысячи шестисот (!). По всем, абсолютно, аспектам нашей жизни: экология, социология, этнография, журналистика, медицина, культура, образование - всего не перечислить. Представляете, как я метался между секциями после своего доклада о проблемах перестройки образования в Бурятии, который прочёл в первый же день благодаря моему Джону, чтобы успеть послушать, зафиксировать всё, что меня заинтересовало в программе конгресса.
Что интересно и как это ни парадоксально звучит, за время его проведения я узнал про свою страну больше, чем за всю учёбу в двух её ВУЗах, в Иркутске и Ленинграде! Так скурпулёзно и достоверно изучали её иностранные учёные. Например, этнографы из Джоржтаунского университета, супруги Балзеры – Марджори и Харли, мои новые знакомые, прожили шесть(!) лет в стойбищах якутов в нашей Якутии, изучая их быт и культуру. Мой доклад, кстати, тогда был принят аудиторией прекрасно и я получил приглашение от представителей шести университетов в Великобритании повторить его у них. Это удалось сделать только в двух, лондонских, так как у меня был заранее куплен обратный билет до Москвы и даже из Москвы до Улан-Удэ. Был уже конец июля и в моей родной Еравне приближалось время сенокоса, а это для всех, живущих на селе крестьян, как для мусульман священный месяц «рамадан»– основа жизни!...
…Снова меня куда-то заносит и уносит. Простите, пожалуйста. Всё! Ближе к теме.
…Под вечер того дня, уже изрядно перегруженный информацией, знакомствами и впечатлениями в гигантском конгресс-центре, на втором этаже, возле эскалаторной лестницы я встретил доктора Морисона, председателя конгресса. Именно он и прислал мне официальный вызов-приглашение прошлой зимой. И тут, как у нас говорят, мне ударил «бес в ребро»! Поздоровавшись и представившись, я вежливо сказал ему следующее.
- Уважаемый доктор Морисон, если Вы не будете против, я могу попеть песни под гитару для всех гостей конгресса. У себя на Родине ни один мой горный поход не обходился и не обходится без гитары. Я люблю песни наших бардов: Высоцкого, Окуджаву, Визбора…, а многие участники вашего конгресса, как они мне рассказывали, учили русский язык по их песням. Гитара есть, её привёз из Лондона по моей просьбе мой и Ваш друг Джон Стюарт…
С добрым и открытым лицом, седой шевелюрой и большими толстыми очками на глазах, излучавших тепло и доброжелательность, мистер Морисон переступил смущённо с ноги на ногу, перебрал трость в руках и, сделав жевательное движение губами, вежливо произнёс:
- Хорошо. Я дам Вам время в баре. Даже два вечера!?...Хорошо заплачу.
Меня сразу как ледяной водой окатило!
Как? В баре!? Я бывал уже в этом огромном баре конгресс-центра: каждый вечер кто-то из иностранцев обязательно приглашал меня, как и всех членов советской делегации, пообщаться в неформальной обстановке за кружкой хорошего пива. Им всем было интересно поговорить с непосредственным носителем непонятного им советского образа жизни. Я не отказывался и видел и слышал, какой шум и гвалт стоял в огромном зале того бара. Там разрешалось даже курить и сизый дым витал над всеми многочисленными столиками, за которыми сидел учёный народ со всего света. И никто не слушал, да и не смотрел, что творилось на небольшой сцене, кто там выступал, пел или играл на каком-нибудь инструменте. Всё вроде было ясно: люди были заняты общением между собой…А п е с н и п о д г и т а р у ведь надо слушать! И потом - мне показался оскорбительным вопрос о деньгах: до этого ни разу в жизни ни с кого и никогда я не брал никаких денег за полёт души в песнях…
И я наотрез отказался. Слегка смущенный, добрейший доктор Морисон, чем-то неуловимо мне напоминавший нашего доктора Айболита из наших лучших в мире мультфильмов, пожевав снова губами, со вздохом произнёс:
- Ну, хорошо! Я дам вам Main Hall (главный зал – зал пленарных заседаний). Завтра, 24-го июля, на 40 минут, с 21-20 до 22-00 . Больше не могу, так как зал закроется на уборку. Вас это устроит? - добрейший свет и тепло увеличенных диоптриями глаз доктора «Айболита» снова осветили меня всего.
- Да. Конечно. Благодарю Вас! – ответил я, пожав ему руку, и тут же спросил.
- Вы разрешите повесить объявления?
- Хорошо. Только, пожалуйста , не замарайте сильно стёкла, где будете их весить. - И мы расстались.
До вечера я написал фломастером объявления на ксероксных листах и закрепил их скотчем на нескольких входных стеклянных дверях конгресс-центра. В нём сообщалось, что сегодня во столько-то состоится концерт гитарной песни советских бардов (перечислялись основные) и что вход всем желающим - свободный. Вернувшись на такси в пригородную гостиницу, я постучался в номер своего друга Джона и радостно, с детским восторгом, ему сообщил:
- Джон, мне завтра вечером дают Main Hall (мэин холл)! Буду петь песни! Когда до него дошёл смысл сказанного, его слегка вытянутое типично шотландское лицо, вытянулось ещё больше (!), мохнатые белые брови-венички поползли вверх (!), а в больших, добрых глазах отразился неподдельный ужас!! Он схватился руками за голову, соскочил с кресла и забегал по номеру из угла в угол, причитая следующее:
- Мэин холл! Гена, ты с ума сошёл!...
И эту получившуюся непроизвольно рифму на плохом русском он повторял снова и снова все более трагическим тоном, пока я его не остановил
.
- Джон, ты чего так переполошился!? Не беспокойся! Я выступал на многих фестивалях бардовской песни. И всё было хорошо! Успокойся. Завтра тоже будет всё хорошо, вот увидишь…
Кое-как приведя моего бедного пожилого друга в более-менее нормальное состояние и еще раз заверив, что всё будет в норме, я просидел в своём номере над программой концерта до полуночи. Нужно было выбрать из гигантского репертуара (более четырехсот песен) лучшие из лучших...
Не знаю, спал ли в ту ночь мой Джон? Может он ругал себя примерно так: «И зачем я связался с этим Геннадием? Вот опозорится он завтра перед всем миром! И меня заодно опозорит! Вот бесшабашный! Ну и пел бы, как до этого, каждый вечер, в вестибюле гостиницы, собирая к полуночи «большой цыганский табор» из любителей гитары! Вон и соседка моя из следующего номера, молодая Барбара из ФРГ, и полячка с нашего этажа, журналистка кажется, без ума от его песен. Так нет! Всем он, видите ли, хочет петь! Надо ему на с-с-цену! И на какую?! Мэин холл! Ой –ё - ё – ё-о-о!». Для справки: Мэин холл того конгресс-центра по своим размерам значительно превосходил такой же зал в КДС (Кремлёвский дворец съездов). Так он думал или не так, не знаю. Но думаю, что примерно так.
Утром, после бесплатного завтрака в ресторане гостиницы я быстренько исчез до вечера, чтобы своим видом не напоминать Джону о моём предстоящем и неизбежном - как ему казалось - провале. Но оставил ему записку с просьбой, чтобы он забрал гитару у портье: не таскаться же с ней целый день по конгрессу: у Джона была своя машина, на которой он и приехал на конгресс. И привез гитару своей дочери Джулии, которую я попросил в телефонном разговоре. День пролетел незаметно в калейдоскопе встреч, прослушивания интересных выступлений. Тогда же случайно (?) познакомился с Галиной Старовойтвой, только что прилетевшей на этот конгресс. Позже, мы неоднократно с ней виделись и подолгу общались, как на конгрессе, так и в Ленинграде-Петербурге, депутатом от которого она была в высшем органе представительной власти в Москве. Должен сказать, что женщины - политика в нашей стране такого уровня я больше не видел. Но это так, к слову. Не к политике.
Подошёл вечер. И в 20-30 по Гринвичу, как условились, мы встретились с Джоном у входа в зал пленарных заседаний, из которого доносилась приятная оркестровая музыка. С ним оказались также и молодые женщины - участницы конгресса: немка Барбара из ФРГ и полячка-журналистка. «Наверное, Джон подвёз их из гостиницы…» - подумал я и оказался прав. Мы уже были знакомы, жили на одном этаже и чего не подвезти их на своей машине? Сейчас-то я понимаю, что он их взял тогда, чтобы хоть как - то успокоить своё волнение: ведь всегда легче, когда кто-то рядом.
Поздоровавшись и взяв из рук Барбары гитару, я сопроводил всех на редкие незанятые места второго яруса гигантского Мэин Холла. Здесь на открытии конгресса, мы сидели с Джоном четыре дня назад и слушали всяких знаменитостей, начиная от премьер-министров и кончая мировыми учёными в разных областях. Сейчас же на сцене играл ирландский национальный оркестр. Причем играл произведения Хачатуряна!
Посидев какое-то время с моими друзьями и послушав прекрасное исполнение, я вдруг поймал себя на мысли, что не знаю, как попасть на сцену, где играл оркестр! Объяснил это Барбаре и она согласилась помочь мне отыскать эту сцену оттуда, сзади, среди многочисленных коридоров и переходов. Пробравшись через эти коридоры, нашли. Оркестр гремел за кулисами прямо передо мной. Барбара, пожелав мне успеха, ушла и я остался один. Один из операторов сцены приветливо, с улыбкой помахал мне рукой и даже показал весь зал на многочисленных экранах-мониторах. Отыскав на одном из них Джона с полячкой-журналисткой и проходившую на своё место Барбару, я успокоился. Но лёгкий мандраж, извините – волнение, внезапно появившееся за сценой, почему-то не уходило. Проверил настрой гитары – показалось, что вроде немного фальшивит!? Побежал вниз по переходам и там, где было потише, проверил снова – всё в порядке!
Тут объявили последний пятиминутный антракт для оркестра и они все, в красивых национальных костюмах вышли ко мне за кулисы. Я робко подошёл к невысокого роста, пожилому, с огромной вьющейся курчавой шевелюрой дирижёру с палочкой, и, поздоровавшись, попросил объявить после того, как они закончат, что сейчас будет для всех зрителей петь песни советских бардов парень из СССР. «Это на всякий случай,- решил я, - вдруг большая часть людей не увидела тех моих двух - трёх маленьких объявлений. И больше ничего дирижёру не говорил.
Но что обо мне говорил он целых пять минут (?), когда концерт закончился и оркестранты выходили со своими скрипками, неся свои пюпитры с нотами, а затем стояли со мной рядом, вежливо улыбаясь мне, я до сих пор не могу вспомнить! Вероятно, от волнения перед выходом я ничего не слышал из его длинной речи! Только сжимал вдруг сразу вспотевшей правой рукой гриф семиструнной гитары, а левой начинал уже сминать лист ксероксной бумаги со списком выбранных песен! «Когда же он закончит!!».
Наконец один из операторов сцены отодвинул немного в сторону занавес, и я увидел дирижёра, делающего мне пригласительный жест рукой! «Господи!..»-произнёс я про себя и на ставшими враз ватными ногах я «смело» вышел на середину сцены. Услышал приветственное рукоплескание. До этого я старался смотреть только под ноги, а тут взглянул в зал. Вместо зала я увидел огромную черную яму! И это было со мной впервые! Рядом крутились операторы сцены: поставили стул, положили, взяв из моей руки, на него список песен, настроили на меня и на гитару микрофоны и ушли…
Помолчав какое-то время и, так и не уняв сильного сердцебиения, я хриплым голосом поздоровался с залом и объявил первую песню моего небольшого концерта. Песню Саши Заиграева из Улан-Удэ. И начал…
Я не буду лукавить
Где триумф, где позор.
Неистертая память
Нас стреляет в упор.
Но презревшие раны,
Свято веря в мечты,
Мы всё строили планы,
Но пустые карманы
Оставались пусты…
Были праздники реже,
Ну а люди честны.
И все жили надеждой
До и после войны…
И тут - заклинило! Вылетело из головы продолжение!!! Я замолчал!! Проглотив комок в горле, взял один из микрофонов и тихо произнёс:
- I am sorry. May I shall begin again…(Извините. Можно я начну сначала…) – в зале раздались аплодисменты!
Именно эти ободряющие аплодисменты и вернули мне моё обычное самообладание на концертах! И он прошёл на одном дыхании. Когда прозвенели последние аккорды «Песни о друге» Володи Высоцкого, я уже спокойно взял микрофон и после аплодисментов, поблагодарив всех за внимание, объявил, что концерт закончен и что зал закрывается на уборку.
И тут к сцене стали подходить люди и спрашивать о том, нельзя ли еще послушать песни! Мгновенно поняв, что это, наверное, желание многих людей, кто сейчас выходил в многочисленные, разноуровневые выходы из этого огромного зала, я снова схватил микрофон и объявил:
- Всем, кто хочет ещё послушать песни советских бардов, просьба спуститься на второй этаж в зал секции «Образование и культура»...
А сам с гитарой в руке по уже знакомым переходам за сценой почти бегом спустился на второй этаж и подбежал к дверям названного зала и поставил перед его входом гитару. Именно в нём, вмещающем примерно до трехсот человек, я и делал свой доклад два дня назад…
Довольно быстро зал заполнился. Принесли даже стулья из соседнего. Джон с попутчицами сел в углу, уже спокойно и ободряюще мне улыбаясь. Среди публики я видел людей разного возраста, от почти стариков до молодых. Некоторые были даже с детьми. Помню, вначале я спросил всех о том, какие темы бы они хотели услышать в песнях? Мне ответили:
- Пой, всё, что ты знаешь! Всё, что помнишь!?..
.
Примерно в 22-30 я начал.
Время 23-00 – концерт продолжается.
Время 23-30 – концерт продолжается.
У меня начинает садиться голос. Кто-то из зала быстро сходил в бар и принёс кружку пива – «Промочи горло».
Время 24-00. «Пой, пой всё, что ты помнишь!»- чуть не мольба в голосе и глазах. И я пою. Пою свои родные, геологические, пою туристские, пою народные. Перебираю любимых бардов Аду Якушеву, Юру Визбора, Володю Высоцкого, Булата Окуджаву, Клячкина, Дольского, Суханова…всех.
Время 00-30. Внимание в глазах людей не ослабевает! В зале по прежнему - тишина. Лишь мой уже изрядно подуставший голос, да аккорды гитары…
Время 01-00. Люди не отпускают! Я – не эстрадный певец. Не какой-нибудь великий гитарист. Я просто люблю гитару и люблю песни под неё. К тому же я – самоучка: никто меня не учил играть. И у меня уже заканчиваются силы… Джон, этот удивительный человек с душой ребёнка, спит уже в своём углу, откинувшись в кресле, ждёт меня…
Время 01-30. Всё! У меня нет больше сил. Нет сил вкладывать свою душу и энергию в песни, по другому – не умею.
И я - сдался. Встал со стула, поклонился всем и усталым, подсаженным голосом обратился в зал:
- Уважаемые, спасибо всем Вам за бесподобное внимание! Я никогда не встречал еще такого. Больше я просто не могу. Извините. Но напоследок хочу всех попросить. Пожалуйста, кто может, оставьте свои адреса вот в этой моей записной книжке. Мало ли как распорядится жизнь и куда занесёт меня судьба, в какую страну. А там уже есть кто-то знакомый! Сразу легче…
И положил свою толстую записную книжку на единственный стоявший там стол. Люди начали подходить, записывать. Пока их было много, я не видел стола, а позже, когда толпа разрядилась и осталось совсем немного людей, я подошёл ближе и уже увидел записи. Но не подробно. И когда последние мои слушатели, поблагодарив за концерт, вышли из зала, я взял эту записную книжку.
И вот тут-то и наступил настоящий момент истины!!! Не поверив на одной, другой странице увиденному, я перелистал её быстро всю!
Оттава, Тель-Авив, Нью Йорк, Вашингтон, Милан, Сидней…Практически чуть не все столицы мира. Но не это поразило меня! Фамилии под адресами были все РУССКИЕ!
И мне сразу стал понятен тот невыразимый блеск в глазах моих слушателей, понятно то невероятное внимание, какого я никогда не встречал!
- Пой! Пой, всё, что ты знаешь! Всё, что помнишь! Пой!...
Это были эмигранты! Молодые, старики, с детьми…все были эмигранты! Это тоска по Родине светилась в их глазах!…
Мне стало невыразимо грустно и тяжело…
На следующий день, чтобы не травить свою душу, я сел в первый попавшийся экскурсионный автобус, обслуживающий конгресс и уехал на родину Робин Гуда. Вернувшись вечером, я встретил своего друга Джона в вестибюле гостиницы. Он с восторгом мне сообщил:
- Гена! Столько людей приходило к нам, к тебе в гостиницу! Просят повторить концерт…
Я – отказался. Не потому, что не хотел одарить людей песнями своей Родины. А потому, что такой мощный выброс духовной энергии восполняется не сразу…
А тоска, ностальгия, с которой тогда впервые столкнулся, периодически напоминает мне о себе, как только я открою ту исписанную эмигрантскими адресами записную книжку …
Геннадий Ефиркин