Гл. 19. Культурная жизнь

Владимир Озерянин
см.ФОТО: 1.Я с личным составом взвода, в музее блокады Ленинграда.2.Блокадная порция хлеба.3.Защитники Ленинграда, пересекают город по льду Невы.4.Современный город в салютах Победы.

         Сердце ныло, в горле стоял ком, глядя на представленные экспонаты и слушая речь экскурсовода, которая сама была участником освещаемых событий. Я со своим взводом находился на экскурсии в музее блокады Ленинграда.

           По плану замполита факультета, личный состав нашего курса стали приобщать к культурным ценностям города-героя. И так выпало нашему взводу, что первое посещение исторических мест пришлось именно на этот тяжелый для восприятия музей.

          Это место ценно тем, что дает  возможность понять,  насколько ужасна и страшна война. И особенно то, что произошло с городом Ленинградом в те годы. Сам музей находится в старом здании, которое уверен, помнит тот период.  Сам музей  и его обстановка заставили нас , бегающих как белки в колесе, притормозить и задуматься. Задуматься над теми  событиями,  которые  еще сравнительно недавно происходили на тех улицах и проспектах, по которым мы так беззаботно  ходим и ездим теперь. Здесь собрано много экспонатов блокадного времени: писем, записок, одежды, вооружения, медицинских инструментов и т.д. Особенно тяжело смотреть на детские вещи. Мы стояли перед женщиной, проводившей экскурсию, придавленные  тяжелейшей атмосферой тех 900-тисот дней и ночей.


          Навсегда врезались в память ее слова о том,  что каждый блокадник скушал примерно один телеграфный столб в виде опилок, которые добавляли в те сто двадцать пять граммов суррогатного хлеба, который выпадал на каждого  едока по норме.

      Глядя с тех пор на морковь, всегда вспоминаю ее же слова,  что блокадники, собираясь поредевшими семьями, с еще оставшимися  соседями возле чайника, пили чистый, ничем не заваренный кипяток, в  приглядку. То есть не в прикуску, как есть любители  чаевничать с кусковым сахаром, а подвешивая засушенный кусочек морковки над столом, все смотрели на него, и ассоциировали в памяти что  дескать, он сладкий, запивали ту память кипяченой водой.

        Навсегда в моих глазах запечатлилась  тоненькая записная книжица, где на девяти пожелтевших от времени листиках одиннадцатилетняя школьница Таня Савичева скрупулезно вписала навечно в историю все, что творилось вокруг нее. И особенно четко по датам и времени, смерть всех членов своей семьи. В период с  декабря 1941 года по май 1942 года. Последняя запись гласит:  "Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня."

  Сама Таня умерла уже в эвакуации в четырнадцатилетнем возрасте от напрочь  подорванного блокадой здоровья.

         Блокаду осуществляли немецкие, финские и испанские ( «голубая дивизия») войска. С участием добровольцев из Северной Африки, всей Европы и военно-морских сил Италии. В общем - то, практически весь нынешний ЕС с ассоциированными членами.

           В первые же месяцы блокады умерло пятьдесят тысяч человек.  За первый, самый тяжёлый год блокады погибли приблизительно 780 000 ленинградцев.  Ежемесячно погибало, примерно, сто тридцать тысяч человек. Всего за 900 дней в осажденном фашистами городе умерло от голода , холода, обстрелов и бомбежек от четырехсот до полутора миллиона человек.

      Бывал я  потом несколько раз на Пискаревском кладбище,  где похоронены  сотни тысяч невинно умерщвленных людей.

       Конечно, как всегда в любом стаде есть и паршивые овцы. Были и среди жителей города-героя всякие. И предатели и воры, и торгаши и сквалыги, были и людоеды.
22 июня 1941 года тысячи питерцев выстроились в очереди возле военкоматов. Но были и другие — те, кто поспешил к продуктовым магазинам. Они запасались сахаром, консервами, мукой, салом, растительным маслом.

       Нет, не для того, чтобы прокормиться, а для того, чтобы потом продать все эти запасы, или обменять их на золото и драгоценности. За буханку хлеба или банку сгущенного молока спекулянты заламывали астрономические суммы. Горожане считали их едва ли не самыми страшными из преступников, действовавших в Ленинграде в дни блокады. Цинизм этих мразей не знал границ.


          За 900 дней блокады сотрудники аппарата БХСС изъяли у спекулянтов: 23317736 рублей наличными, 4 081 600 рублей в облигациях госзайма, золотых монет на общую сумму 73 420 рублей, 2 миллиона360 тысяч долларов США, золотых изделий и золота в слитках — 1255 килограммов, золотых часов — 3284 штуки. По линии ОБХСС к уголовной ответственности было привлечено 14545 человек. Многие из них ждали, как манны небесной" прихода своих "спасителей и освободителей" - фашистов.


       Вспоминая посещение этого музея с высоты прошедших с тех пор лет и глядя на то, что происходит в современной истории, я подумал:

" Будь моя воля, когда в Санкт-Петербурге проходят всевозможные международные саммиты, спортивные и другие мероприятия, я бы всех представителей, а в первую очередь глав западных государств, в обязательном порядке водил  бы в этот музей. Пусть бы эти кичливые носители «европейских ценностей» посмотрели и запомнили, с какими ценностями приходили к нам еще не так давно их предшественники".
 

               СМОЛЬНЫЙ, институт благородных девиц.


            Через пару недель , по графику,  со своим взводом, и под руководством комсорга факультета, мы отправились  «брать»  штаб Октябрьской революции - СМОЛЬНЫЙ. Предварительно у нас сверили удостоверения личности и военные билеты, как будто мы шли не в музей, а на сверхсекретный, и режимный объект.

       -Разрешите прикоснуться рукой?  - как можно вежливее попросил я женщину - экскурсовода. Мои подчиненные на мгновение замерли от моей выходки, мол, как же я осмелился попросить разрешения взять в свою руку черную эбонитовую трубку древнего телефона, по которому, возможно, действительно, разговаривал сам Ленин.


       -Пожалуйста, только очень аккуратно, -несмело разрешила мне еще моложавая женщина.  Я воспользовался моментом и переступил через бархатный шнур ограждения.
-Смольный слушает, - произнес я в трубку знаменитую фразу. Подчиненные вежливо хихикнули. Получилось что- то вроде как издевка  над самым «святым» по тем временам, но все молчаливо согласились, что ничего уж такого  из ряда вон выходящего  и не произошло.


            Телефонный аппарат стоял на небольшом столике. Рядом был чернильный прибор и настольная лампа под абажуром. По соседству разместился знаменитый  диванчик, запечатленный на картине В.Серова  «Ходоки у Ленина» , а также мягкие кресла вокруг маленького, круглой формы, журнального столика. Так как вся мебель, как и в картине, были накрыты белыми простынями, то снова же с разрешения экскурсовода, некоторые из нас на пару секунд присели на исторический  мягкий уголок.


           «В этой комнате после образования советского правительства был первый кабинет председателя совета народных комиссаров В.И.Ленина. Здесь Ленин подписал первые декреты и распоряжения советского правительства, проводил заседания совнаркома, встречался с рабочими, крестьянами, солдатами и делегатами»,  - гласила мраморная табличка на дверях этого кабинета.


         Мы изо всех сил старались соблюдать тишину и торжественность в сих святых для каждого советского человека местах.  Тихо передвигаясь по красным ковровым дорожкам длинных коридоров, экскурсовод  полушепотом рассказала нам, что вот здесь, на этом повороте был убит выстрелом из револьвера, любимец партии и народа С.М.Киров. Мы снова прониклись, учитывая что наша академия носила имя этого человека. Лично у меня за шесть лет пребывания в Ленинграде, сложилось впечатление, что город Петра носил имя вождя, а все что в нем находилось, было  имени Кирова.

          Подходим к маленькой комнатушке. На двери эмалированная овальная табличка.  Точь в точь, как на могильных сооружениях. На табличке каллиграфическим почерком надпись «Классная дама».
Это кабинет , если по  современному, классной руководительницы. Когда здесь жили и учились дворянские дочки. Тогда эта должность так и называлась, классная дама. Протискиваемся по очереди внутрь.  Спартанская обстановка. Комнатка разгорожена ширмой. В одной половине - раковина с краном. Во второй - две солдатские кроватки, раздвинутые, примерно, на полметра между собой. Заправленные «кирпичиком», серыми суконными одеялами.
-Это кровати Владимира Ильича и Надежды Константиновны, - пояснила нам экскурсовод.
- Обратите внимание, как скромно жил наш вождь с супругой,- мы в первую очередь обратили внимание, и про себя подумали:  «А почему кровати не сдвинуты в одно  общее ложе?».
Но вслух никто этого не произнес.


             «В.И.Ленин подписал 31 декабря 1917 года в этом помещении постановление СНК* РСФСР, о признании  государственной независимости Финляндии. Этим благородным актом он заслужил  неразделимую благодарность финского народа», -успел я прочитать на ходу очередную  надпись на мраморной табличке в коридоре." Странно, - застряла мысль у меня в голове.-  Значит  финнам за какие - то заслуги он даровал свободу не отходя от кассы, а другим народам только право на самоопределение, и фиктивный «свободный» выход из состава СССР , по конституции".

 Но тогда  все еще было вредно для здоровья,  задумываться над такими противоречиями.


         А посему быстрее, быстрее, в следующий зал. Зал заседаний народных и солдатских депутатов. Сейчас он пустой, но на стене висит огромное панно, которое живо передает обстановку, какая царила здесь во время заседаний этих  самих  депутатов. Мы снова прониклись. Прониклись чувством истории, с которой нам повезло соприкоснуться.


          Попутно осматриваем сохранившиеся предметы жизни и быта тех самых  «благородных»  девиц, которые здесь, в  заперти,  осваивали премудрости  своей исключительности и предстоящего замужества. Классы с музыкальными инструментами. Библиотеки и залы для танцев. Их комнатки-кельи для проживания, и книги по которым они учились. Типа: «Немецкая грамматика» и «Арифметика»; «Руководство по популярной гигиене с курсом мясоведения», и «Собрание излюбленных романсов». Спортзала,  увы, я не заметил. И лыжных кроссов с ними, видимо, не проводили.


       Фу, надоел этот застоявшийся музейный воздух. Быстрее на улицу. Потоптавшись во дворе ,   насмотрелись  на красивый Смольнинский собор, и само здание Смольного.

                Музей С.М. Кирова.

           Нам  еще предстоит проехать на  Каменностровский проспект, улицу Гороховую. В музей –квартиру С.М. Кирова. Это, так сказать, дополнение к посещению Смольного. Памятник истории сталинской эпохи.  Нам предстоит погрузиться в  атмосферу двадцатых-тридцатых годов  двадцатого века. Познакомиться с бытом советского партийного бонзы.


        Поднимаемся на высокое крыльцо огромного, многоквартирного дома. И попадаем в скромное помещение. Простой стол, на нем ручная швейная машинка. Рядом простая, железная кровать. В углу токарный станок.  Топчанчик, пара простых стульев с гнутыми спинками.

" Вот так просто и скромно жил и работал партийный руководитель столицы пролетариата и области, не то что  Романов и ему подобные, -промелькнула крамольная мыслишка.

          Но не тут то было.
-Здесь вы видите обстановку, которая предназначалась для приемов  простого народа, -перешла почти на полушепот , делая  доверительно-тайное выражение лица, экскурсовод. - Нужно ведь было создавать впечатление простоты и скромности.
-А сейчас прошу за мной, - продолжила она. - Только аккуратно и по одному. Мы с интересом двинулись за гидом по узенькому  проходу. Здесь висела простенькая, светло - зеленая шторка, которая, как  оказалось, разделяла каморку от настоящих апартаментов.


           Ну, вот, это другое дело. Просторные помещения. Спальни и залы, кухня, столовая и кабинеты. Все как положено для напряженной работы и отдыха вождя определенного ранга. Заметьте, что экскурсия была еще за три года до начала,  так называемой перестройки. О гласности и рассекречивании не было сказано ни слова, но какие- то ростки доступности к некоторым скрытым сторонам советского прошлого уже пробивали себе дорогу. Видимо,  почва уже готовилась. Определенными, наделенными  властью, силами.


       В общем  - то ничего особенного, но по тем временам, видимо, достаточно пристойно. И как - то сразу мне лично стало не так уж и жалко верного сподвижника Джугашвили, который  возможно,   действительно, стремился подвинуть «вождя» с пьедестала. За что и поплатился. Далее мне уже были неинтересны его личные вещи. В том числе и простреленная фуражка. Сапоги и кителя, портфели и саквояжи.


           Теперь, глядя на все это из нынешнего нашего «капиталистического рая», становится понятно, как во все времена  дурили  нашего брата. В дальнейшем я под любым предлогам старался больше не принимать участия в подобных музейных походах  и на таких экскурсиях.
 Впереди были незабываемые посещения Эрмитажа и золотых кладовых, Русского музея и Петергофа, Гатчинских дворцов и много чего интересного. Об этом  расскажу тоже, но позже.



Продолжение следует.