Преамбула (не эпиграф):
«– Оберштурмбанфюреру СС графу Кристиану Фредерику фон Шальбургу по еблу?
– И не однократно.
– Да-да-да-да».
Ю.С.
Акт:
Мура приходила по утрам, пока Толик Ломберский окончательно не проснулся и не пришел в себя. Открывала дверь выданным ей полгода назад ключом, разувалась, продвигалась на кухню и ставила чайник. Кто там? – традиционно сипел из спальни Толик. Я – не менее традиционно отвечала Мура. Кто я? Головка от мультивибратора. Ха-ха. А то.
Мура Невсебятина – девушка средних лет, худая и работящая. Выпивающая в меру и сверх того. Ведущая себя в очереди за бухлом как нервная кобылица, сдерживающая порыв, то есть чувство. Это все мое – говорит кассирше, отсекающей товар палкой «следующий покупатель». И это тоже – оглядываясь на стоящего за ней Толика. «Все мое»: две бутылки водки, хлеб, консерва, упаковка сосисок, пачка дешевых сигарет.
Толик улыбается.
Есть понт в отсутствии понтов. То есть человек, усиленно делает вид, что не колотит понты и испытывает от этого дополнительный кайф. Толик из таких. Ходит типа не при делах, а из самого так и прет мелкопоместное достоинство пополам с гонором самоидентификации как состоявшейся личности (сейчас это называется – позиционирование).
Суета все.
И это суета.
Пакуются, выходят из магазина, идут домой к Ломберскому. А пива? – вспоминает Толик. Ёпрст – взмахивает Мура, и они возвращаются. Берут еще пива, покорно отстаивая очередь второй раз. На выходе закуривают. Пьют из полторашки пивко. Идут к дому, по дороге встречают приятеля – Джоя. Тот просит: похмелите? Ладно – встают чуть в стороне к бордюру, открывают водку, оглядываются – стакана нет. Сходи – Толик сует Джою мелочь – Джой бежит в ближайший кисок у остановки, покупает стаканчик. Разливают, Джой пьет первым, вталкивает в себя водку, закашливается, машет рукой, Мура сует ему в руку отломленного ржаного хлеба.
Хорошо. Сейчас отпустит.
Выпивают все, начинают беседу – просто так разойтись нельзя – нетактично и неэтично. Есть же алкогольный политес. Кодекс, если хотите. Джой просит еще, выпивают по второй. Закуривают. Как сам? – задает ненужный вопрос Толик. Да как сказать – Джой с удовольствием принимается рассказывать, с той доверительной интонацией всепонимающего битого обстоятельствами своего пацана, что так приятна (и принята) при совместном распитии за чужой счет. «Живу как придется, вчера Игорян звонил, говорит, узнал? А у меня ж, хер ли, в телефоне высвечивается кто, я ему отвечаю: узнал. Приятно, говорит, типа как дела? Я ему: нормально. А он: что за херня, кому не позвоню у всех «нормально»? Я: а че? А он: у кого-то же должно быть плохо? Я: у Никифора, чай, хреново. А он: чего так? Да у него всегда херово. А Игорян: да, надо было его все-таки тогда выебать, а то, гляди как человек мечется, не может себя найти».
Поржали. Игорян был пареньком с явной активной левой резьбой (пристрастился в лагере). А Никифор – с обычной.
Мура и Толик кивают головами, но остальным телом показывают, что затяжной пьянки с Джоем не получится, своих дел (и интересов) полно. Прощаются, убирают недопитую бутылку (под тоскующим взглядом Джоя), бычат (бросают на землю) сигареты, идут дальше к дому.
Благостные, успокоенные.
У подъезда их уже ждут. Две машины – белый форд и уазик. Винтят (ребята сопротивления не оказывают – не до того). Застегивают наручники, запихивают в уазик, в третье отделение. За что?! – вдруг кричит Мура.
Убили же? Будете сидеть – равнодушно (так принято – тоже свой понт) сообщает мент.
Толик молчит, а Мура сползает на зассаный пол, утыкается Толику в колени, накрывает голову руками и говорит: «меня не трогать – я в домике».