О, Русь моя - души отрада!

РОЖДЕНИЕ ИСТОРИИ РУСИ

 

Посвящается памяти
Пахомова Д.Д. – отца,
гражданина, сельского
интеллигента и поэта.


Пролог

Порог двенадцатого века –
Русь в княжьих смутах. 
                Русь в огне.
Как тут увидеть человека,
Когда весь мир погряз в войне.
Когда брат брата вряд ли слышит
Сквозь звон мечей,
                забыв любовь,
Когда тут злобою всё дышит,
И как водица льётся кровь.
Но есть поместье Берестово*,
Что разрослось и вглубь,
                и вширь,
А рядом с ним по вере новой
Возник Печерский монастырь*
С уставом строгим и суровым,
Печерским инокам подстать.
Ему духовной быть основой,
Где первым словом –
                Божье слово,
Судьбой начертано, видать.
Он рядом с Киевом. Однако
Он вне столичной суеты.
Ему положено из мрака
Нам к свету проложить пути.
Чтоб в душах радуга сияла,
И в будущее ясен путь –
Всему народу предстояло
Назад, в прошедшее взглянуть.
Откуда есть пошла Русь наша,
Кто князем первым был у нас? –
Вопрос вставал, дух будоража,
У древних русичей не раз.
Вопрос вставал и ждал ответа,
Но, не дождавшись, гас в глуши
На век иль два –
                кто скажет это? –
Чтоб вновь со временем ожить.
Вопрос был явно риторичен,
Как риторичен стал ответ…
Но, впрочем, это всё вторично –
Всегда первичен  только свет:
Свет солнца, звёзд,
                луны туманной,
Костра ночного огонёк;
Ума свет – вечно первозданный –
Для всех философов конёк.
Свет истины – всегда манящий,
Он разрывает мрак веков,
Как цепи тяжкие оков.
Всё потому, что настоящий!


Летописание
1
И вот один монах смиренный,
Решив свет истины открыть,
Игуменом благословленный,
Стал «Повесть»* первую творить.
Не просто «Повесть» – 
                временную,
Истекших лет подробный сказ:
Что, как и где, при ком минуло...
Когда, зачем, в который час...
В князья кто метил,
                но споткнулся
Да и с разбега – прямо в грязь!
А кто под случай подвернулся,
Глядишь – уже удельный князь.
Кто был епископом первейшим,
Кто грады ставил по Днепру,
Кто воеводой был знатнейшим,
А кто – врагом наиглавнейшим,
Кому Русь-мать не по нутру...
Кто нёс народу светоч веры,
А кто – измену и вражду...
Кто власть любил
                без всякой меры,
А кто терпел всегда нужду...

Чтоб все потомки точно знали
Откуда Русь и весь народ,
И чтоб в потемках не блуждали
И зрили* корень свой и род.
В келейке тесной пред свечами,
Уединясь от суеты,
Писал он днями и ночами
Великой «Повести» листы.

Ложились буквы на пергамент,
В заглавных – густо киноварь*…
А за стеною нудно гаммы
Играл метелистый январь.
А за стеной мороз и стужа –
Без них и Русь-то ведь не Русь,
Они веками с нею дружат,
Порой исправно службу служат,
Порою, кажется, – нет хуже…
Но ты пиши, монах, не трусь.

2
И чтоб была
              та «Повесть» верной –
Всем путеводною звездой –
С полсотни
                манускриптов древних
Имел наш инок пред собой.
А кроме них – труды эллинов*,
Что сшиты в толстый фолиант*;
Ещё рассказы и былины –
Народа русского талант.
Имел он также и дощечки* –
Достались храмам
                от волхвов*…
Но не прочесть в них
                ни словечка:
Не знал рез* инок, и каков
В них заключался смысл
                не ведал,
И тайну их постичь не мог,
Хотя и слышал он про Веды*,
Что будто русам дал Сварог*–
Бог древний их, единый с родом,
Что по дремучей темноте
Творцом считался у народа…
В ответ – сварожичами* те.

3
Но что нам резы,
                что нам руны* –
Поры языческой оплот,
Когда и Влесы, и Перуны*
Низвергнуты в пучину вод.
А их поганые капища*
Разорены, в прах сожжены.
Над ними ныне ветер свищет,
Возможно, волк голодный рыщет
Да в мхи врастают валуны.
Что нам Сварог
                с брадою длинной –
Давно исчерпанный вопрос,
Когда есть Бог, Бог триединый.
И этот Бог – Иисус Христос.
К тому ж язычников ученья
Предать забвенью есть приказ…
Раз есть приказ –
                так есть забвенье.
И в этом рвенье – так у нас!
И потому наш инок строгий,
Знаток античных языков*,
Дощечки даже те не трогал:
Без них творилось нелегко…
Да и откуда знать монашку,
Что в тех дощечках –
                знаний клад,
Что в них – история вся наша
За десять тысяч лет подряд.
Ему б немного от обетов
И догм церковных отойти,
Тогда б, возможно, он и сведал,
Что в тех дощечках… Но пусты
Мечтанья наши и желанья –
Вспять время нам не повернуть –
Не пожелал раскрыть он знанья
И не шагнул на сложный путь.
Хотя, конечно, был пытливым,
И, может, резы мог прочесть –
Хулить не станем торопливо –
Знать, не про инока та честь.
К тому ж –
       опять скрывать не вправе,
Коль повели такой рассказ –
Монах по размышленью здраву,
Наверно, взвесил всё не раз –
Ему от князя был заказ.
И если князю не по нраву
Придется «Повесть» –
                в  тот же час
Беде быть грозной непременно
(Бессилен и игумен тут )
Глава слетит в одно мгновенье:
Князь на расправу быстр и крут.
Ведь он из Рюрикова рода*,
В шестом колене. Святополк*.
Любим не очень он народом,
Зато в интригах знает толк.

4
Вот и приходится монаху,
Махнув на древности рукой,
Писать с оглядкою и страхом,
Что Рюрик* первый был герой.
Что он впервые государство
Из многих родов и племён
Соединил в едино царство,
И был великим князем он.
Что вслед за ним его потомки,
Пример имея пред собой,
Страны Хазарии* обломки
Могучей, твёрдою рукой
К Руси Великой год за годом
Всё прибавляли там и тут.
И стали все одним народом,
Что ныне русским уж зовут.
Что нет древлян уже в помине,
Как нет дулебов и полян*,
Что на огромнейшей равнине
Одна есть Русская земля!
От вод варяжских
                до понтийских,
От Ра-реки* и до Днестра –
Все Русь одна.
                В соседях близких
Ей Византия, как сестра,
Ещё Моравия и Польша,
А также Угры* у Карпат.
Она со всеми ладит больше,
Когда в ладах те жить хотят.
Но если кто-то жаждет брани,
Она готова и на брань:
Под стяги княжеские встанет
Переяславль, Тмутаракань*,
А также Киев и Чернигов,
Смоленск и Курск, еще Ростов.
И Новгород сберётся мигом,
И Муром к рати уж готов.
Поддержат князя волыняне,
Вооружатся псковичи,
Забыв обиды, полочане*
Готовы брать врага на щит.
И задрожит Константинополь,
И Рим притихнет в тот же миг.
Да что там Рим – и вся Европа
В огромных городах своих.
Все знают: русы крепки в рати,
И их мечи всегда остры.
Все знают это очень кстати,
А потому на мир быстры.

5
Хотя, конечно, есть иные
Соседи у Руси пока:
То – все наездники лихие,
То – волки, коршуны степные,
Которых, что в реке песка.
Немало горя их набеги
Славянам, русам принесли.
Сначала были печенеги,
За ними половцы пришли.
Меж ними торки и ковуи*,
Клобуков черных – тоже тьма.
У Приднепровья все зимуют,
То уживаясь, то лютуя,
Ведь все воинственны весьма.

6
Но нет коварных печенегов –
Их Мудрый Ярослав* разбил;
Они нам больше не помеха –
Растаяли все вешним снегом
И утеряли прежний пыл.
А их наследники – клобуки,
Чтоб не исчезнуть навсегда,
Отдались в княжеские руки –
По Роси строят города.
Недалеки от них и торки,
У них столица Торчевск-град.
Ручными стали эти волки,
Хотя порою норовят
Куснуть хозяина. Но толку
Уже от тех укусов нет.
Повоют малость – и умолкнут
На пять, а то и десять лет.
Другим врагам своим – ковуям
Великий князь
                вдруг от щедрот
Посулье дал. Теперь кочует
В верховьях Сулы этот род,
И если Русь уж с кем воюет –
Народ сей с русскими идёт.
Порой встречает
                общей ратью –
Уж так, друзья, устроен мир –
Своих единокровных братьев,
Кровавый уготовив пир.

7
И нет ещё одной тревоги:
От войн и стычек подустав,
Притихли храбрые косоги*,
Прибрал к рукам их
                князь Мстислав*.
Вождя их главного, Редедю,
В единоборстве победил –
Благодаря лишь той победе,
От новых бед Русь оградил.
За это прозван был Удалым,
А также Храбрым на Руси.
Но жаль –
    Мстислав покняжил  мало:
Ведь умер он в расцвете сил.
И нет еще одних злодеев,
Но есть надежные друзья –
К Руси прибились берендеи*
И служат русским уж князьям.
Деянья эти были свежи,
Они не превратились в прах,
Когда у Дона и Днепра
Чужие появились вежи* –
Вновь нерусь* жадная пришла.
То были половцы, конечно,
Потомки древних агарян*,
Которых Степь толкала вечно
На Русь из прочих
                дальних стран.
И озарилась ночь кострами,
И тех костров никак не счесть,
Знать, долгой быть
                военной драме –
Хотя и скажем между нами –
Зачем Руси такая «честь»!
Степные всадники суровы,
Но Русь суровостью не взять,
Она, конечно же, готова
За род и веру постоять.
Вот плохо то, что нет основы,
Единства нет уж в сих «друзьях»,
У этих, чьи власа – полова*,
Куда ни плюнь – одни князья,
Точнее, ханы. И коварства
Им всем никак не занимать.
Нет в ханах капли постоянства,
С такими трудно воевать
Или дружить:
               с тем мир заключишь –
Другой пускается в набег.
Его отловишь и проучишь –
Ещё один, как летний снег…
Куда как проще, когда царство –
С ним воевать, дружить с руки!
Но не имеют государства
Лихие вои – степняки.
Они вольны, как волен ветер
Вдруг обежать степной простор;
Они скитаний вечных – дети;
Их дом – шатёр, очаг – костёр.
…Однако мы в своем стремленье
Картину времени раскрыть,
Об иноке в сем отступленье
Забыли снова говорить.

8
Судить его не будем строго,
Ведь инок сделал всё, что смог.
И в наше время очень много,
Кто ищет не прямых дорог,
А жаждет больше лишь зигзагов,
Кривых тропинок и путей,
И чтоб на цыпочках, не шагом
По ним идти… но чтоб скорей!
Кому советчики – лукавство,
А лучший друг –  подхалимаж,
И лесть –
      от всех невзгод лекарство,
Чего не купишь, но продашь.
Кто сильных славит – дифирамбы
Поёт, взывая к небесам,
Кто служит им, как раб из лампы,
Хуля, однако, за глаза.
Кто слабых –
                ни во что не ставит.
В погоне ж за златым тельцом
Из-за наживы мать удавит
И то же сделает с отцом.

9
И пишет инок непременно,
Что первым князем Рюрик был –
Его призвали все словены,
Чтоб он порядок урядил.
Так как страна хоть благодатна,
Да потеряла лад и ряд*
Из-за мужей всё
                больше знатных,
Враждующих пять лет подряд:
Мол, кто главней,
                кто старше родом
Или знатней, или храбрей…
Страдать приходится народу
Из-за вражды своих вождей*.

10
И Рюрик был совсем не трусом –
Все это знают хорошо –
С Трувором он и Синеусом*
По зову сразу же пришёл.
Еще привёл с собой дружину –
В те годы славный аргумент –
Дружина прикрывала спину,
Ломала ворогам хребтину –
Не маловажный элемент,
Когда учесть нам тот момент.
Всё оглядел он свежим глазом,
К порядку склочников призвал,
Ряд урядил единым разом,
А недовольных покарал.
Он был, друзья,
                из тех варангов*,
Что раньше русью там звались.
Со временем они в варягов
Из-за изгойства нареклись
И, присягнув чужому стягу,
Дерзки бывали, словно рысь.
Был Рюрик невелик по рангу,
Зато душою рвался ввысь.
К заветным
          царственным престолам,
Каких не много в эти дни,
К которым труден путь и долог –
А Русь, возьми – и подвернись!
Как упустить такого куса?!.
Никак нельзя, никак нельзя!
И вот уж у славян и русов
В вождях есть новые князья.

11
Но мы от сути, друг милейший,
Вновь удалились, в раж войдя,
Пора об иноке с келейкой
Уже писать – не о вождях.
Чтоб вновь узреть его в сутане
И запах ладана вдохнуть,
Услышать тихое: «Осанна!»*,
А следом наше: 
                «Будь, что будь…».
Ведь был он русским,
                а не греком,
Хоть их немало к нам рвалось,
Но грех за русским человеком:
Во всех веках его «авось!»
Будь он хоть в рубище едином
Или в порфире золотой,
В суконной рясе, как наш инок,
В боярской шубе очень длинной,
Или в сермяжине простой.

12
Спина согбенна,
                взгляд прищурен,
Скрипит гусиное перо…
Казалось, пращуры и щуры*
Парят незримо вкруг него:
Возможно, жаждут бестелесны
Ему помочь, ему шепнуть,
О том, что им давно известно,
О том, каков у русов путь.
Но нет у призраков той силы,
Что раньше в пращурах была,
Что их к богам превозносила,
Что их на подвиги звала.
С годами силу утеряли.
Да и чего дивиться тут –
Богов ведь древних поменяли…
Теперь в кручине и печали
Они на помощь не придут.
Ослабли боги Руси Древней
Без славословия в их честь,
Без почестей и без молений…
Не пригодятся и на месть.

13
…Сочатся запахи елея*,
Лампадка теплится в углу,
Свечи огарок еле тлеет,
Но всё ж рассеивает мглу.
С икон взирают грозно лики –
Следят святые за писцом –
И пишет инок труд великий,
Пока не зная сам о том.

Сродни духовный подвиг
                с битвой –
И неизвестно, что трудней –
Он начинает труд с молитвой
Да и заканчивает с ней.
Он крест кладёт
               на грудь двуперстный –
Так все крестились на Руси,
Кто во Христе – давно известно –
Любого ты о том спроси.
Где светоч истины Христовой
Над миром праведным пролит,
Там крест является основой,
Как символ веры и любви.

14
Но тени пращуров не дремлют –
Всё шепчут, шепчут на ушко…
Не хочет инок – всё же внемлет
И в «Повесть» впишет
                он тишком,
Что был до Рюрика Кий князем,
Который строил Киев-град…
Но тут же с оговоркой фраза –
Что так, де, сказки говорят.
И тут же сразу, между прочим,
Он Кия братьев назовёт
Ещё сестру. Но снова строчка,
Что так, де, сказка наша врёт.
И вновь укажет мимоходом,
Что шурин Рюрика, Олег*,
На Киев-град ходил походом,
Где Дира и Аскольда* сверг –
Князей полян, любимцев веча,
Князей ходивших на Царьград.
Те пали оба в краткой сечи,
Поверив в сладостные речи,
Что пел Олег, рекомый* Вещим,
Когда стоял у градских врат.
А вместо них на стол великий
Младенца Игоря* возвёл,
Но правил сам. Как повиликой
Слова наш инок тут оплёл.
Но вот Олег уходит в Ирий –
По-современному, так в рай –
Стал Игорь главным
                в русском мире,
Мечом расширил русский край.
Но погубила князя жадность,
Есть в том сподвижников вина.
Княгиня Ольга правит ладно,
Древлянам отомстив сполна.
Древлянам горя не измерить,
Тому лишь киевлянин рад…
А Ольга уж в христовой вере –
Не зря же плавала в Царьград!
…И снова смотрят грозно лики,
Лампадки трепетные блики,
Спина согбенна, в книгах стол,
А в думах всё князья, престол.
Не может инок наш иначе –
Игумен* с князем не поймут.
Пред ним иная ведь задача
Давно поставлена. И тут
Словцо не бросишь наудачу,
Чтоб не пошёл насмарку труд.

15
Однако мы должны, читатель,
Оставить инока сейчас,
Чтоб повести за этим, кстати,
О новом времени рассказ.
Но перед тем как удалиться
Нам в век иной, в иную суть,
Должны мы с вами поделиться,
Чтоб не забыть
                вдруг как-нибудь,
Секретом малым и чудесным,
А проще – именем писца,
Того, кто в той келейке тесной
Великий труд для нас писал.
Да, это Нестор* был, конечно –
Руси Святой простой монах.
Пусть имя это будет вечно
У нас в сердцах и на устах!
Его судить не будем строго,
Возможно, сделал, что не так:
Мы всё же люди. Даже боги* –
И те сбиваются с дороги
И попадают вдруг впросак!*

16
   – А кто ж игумен был? –
                подобный
Возникнет вдруг вопрос у вас.
– Так Феодосий* преподобный, –
Ответим мы. – В тот давний час
Ему случилось провиденьем
Благословенье дать на труд
Монаху Нестору. Моленьем
И неусыпным ока бденьем
Стать иноку подспорьем тут.
Был Феодосий мужем русским –
Аскет с возвышенной душой.
Давным-давно с обозом курским
В пещерки к Киеву пришел,
Бежав от матери суровой,
Вдовы судьи и тиуна*:
Никак привыкнуть к вере новой
Всё не могла в душе она.
Хотя, как все, порой крестилась
И не ленилась на поклон,
Хотя, как все, она постилась,
Как требовал того закон,
Но сердцем к вере не присохла,
Не возлюбила божий храм…
Таких тогда случалось много,
Кто в том не видел стыд и срам,
Молясь Иисусу по утрам,
Ну а Сварогу – по ночам.
Грех человеческий так сладок,
А человек к грехам так падок.
Хотя заметим: понемногу,
Через моленья и посты
Мать беглеца
                придёт всё ж к Богу,
Уйдя под старость в монастырь.

17
А Феодосий – славный отрок –
Всем сердцем веру возлюбил.
И ощущал её так остро,
Как будто с нею вечно жил.
Он для убогих и для сирых,
Что с «златом» вечно «на мели»,
Бесплатно пёк в печи просвиры,
Чтоб причаститься те могли
Христовым телом
                в полной мере –
Не абы как и впопыхах –
Чтоб укрепились в новой вере,
В её догматах и делах.
И с курским причтом*
в курских храмах –
Чего не можем ныне мы –
На клирос* встав
                (для мамы драма),
С восторгом воспевал псалмы.
Имея к людям состраданье –
Как проповедовал Христос –
В полях работал со стараньем
С людьми, что были
                в рабском званье,
Хоть дома ждал его разнос,
Побои мамы, реки слёз…
Так как считалося позорным
Свободным с челядью дружить,
Так как считалося зазорным
Работу чёрную творить.
А потому не раз бывало –
Мать сына не могла понять.
И, не сумев растолковать,
Того, что видеть в нём желала,
Она в сердцах его бивала,
Хотя должна была ласкать:
Ведь не чужая всё же – Мать!

18
По просьбе матери наместник* –
Для Курска главный властелин –
Счёл для себя вполне уместным
Беседу с отроком.
                – Мой сын, –
Сказал он юноше серьёзно, –
Прекрасен к вере твой порыв.
Но мать твоя просила слёзно,
Чтобы молитву сотворив,
Ты б в жизнь шагал
                стезей героя,
А не стезёю чернеца.
Я вижу, друг, ты ладно скроен,
А, значит, быть тебе
                средь воев
Или судьей вместо отца*.
Тогда к чему твоё упрямство?
И тяга к церкви?… Не пойму!
Во всём должно
                быть постоянство,
Порядок, справа… Посему
Ты должен позабыть вериги*,
Что тайно носишь на себе,
Меч опоясать, бросить книги
И не противиться судьбе:
Стать знатным мужем –
                не изгоем,
Чтоб не позорить отчий дом.
Почетно княжеским быть воем –
Их уважают все кругом.
Носи приличные одежды –
Лохмотья ж сбрось
                с себя долой,
Будь матери во всем надеждой,
Опорой в юдоли* земной.
Оставь мечтанья эти ложны –
Тебе иной начертан путь,
Любить всех,
             друг мой, невозможно –
Так мир устроен… в этом суть.
И знать тебе не будет лишним,
Чтоб не испытывать судьбы –
Так предначертано Всевышним,
Что есть князья
                со свитой пышной,
Но есть и смерды*, и рабы.
Одни богаты и всесильны,
Другие слабы и наги…
Одним – плоды
                с полей обильных,
Солёный пот и труд – другим…
Одни, как мы, живут в хоромах
И на полатях сладко спят,
Другие – в избах на соломе.
И то спасибо говорят,
Что кров имеют над главою:
Ведь не у всех есть этот кров…
И сыты многие… травою,
А нас воротит с пирогов!
А потому, мой отрок славный,
Чего же нарушать покой
И бой вести с самим собой?..
Запомни вывод ты тут главный:
Мир ни хороший, ни плохой,
Каков он есть – прими  такой!
Его менять не нам с тобой!
В ладоши хлопнул тут 
                наместник,
   – Эй, слуги! –
                зычно произнёс, –
Одежды отроку! – Кудесник*
Одежд бы лучших не принёс,
Какие слуги тут в хоромы
С поклоном низким принесли.
   – Носи на зависть
                всех знакомых,
Носи и мать свою не зли.

19
Взял Феодосий те одежды,
А как, скажите, их не взять?
Ведь не был
                отрок наш невеждой,
Не смел он старших оскорблять
Отказом глупым и ненужным,
Гордыней, что сродни греху,
Был отрок наш
                во всём послушным –
Скажу о том, как на духу.
Однако же совсем немного
В одеждах светлых тех ходил –
Калекам нищим и убогим
Без сожаленья раздарил.
А сам надел от них лохмотья,
Как проповедовал Христос.
Так возвышался он над плотью
И в вере креп, и духом рос.

20
Был Феодосий в Курске первым,
Кто внял учению Христа,
Кто в мир шагал уж
                с новой верой,
С любовью к ближним на устах.
И эта вера подтолкнула
Его покинуть отчий дом.
Когда семья и мать уснули,
Бежал из дома он тайком.
Но долго будет позже сниться
Посад над Тускарью-рекой,
Забрала курского детинца*
И неба купол голубой…
Ещё окрестные дубравы
И рощи светлые берёз,
Высокий берег Сейма правый,
На левом – степь
                в ковыльных травах,
Соминый омут,  тихий плёс,
Закат над городом багряный
Да запах трав медово-пряный,
Что лишь бывает в сенокос.
Ещё не раз ему приснится
И город Курск, и первый храм,
Восхода яркие зарницы,
Рожок пастуший по утрам,
Напевы тихие свирели –
То в одиночку, то вдвоём…
Ещё в ночи весенней трели
Волшебных курских соловьёв.
Ему порою будет мниться,
Что снова мальчик он босой,
Что вновь бежит воды напиться
В «Святом колодце»* под горой.
Но не простой воды – живой.
…И было отроку в ту пору
Всего лишь двадцать три годка,
Но уж была ему опорой
В те дни Господняя рука.

21
Его приветил там Антоний*,
Пещерник первый и монах,
Не раз бывавший на Афоне*,
В намоленых святых местах.
По всей Руси Святой уж слава
О нём бежала вдаль тогда.
То было время Ярослава*,
Его заветные года.
Весь мир с надеждой и тревогой
На Русь могучую взирал,
А Русь, повенчанная с Богом,
Шагала в мир своей дорогой,
И вместе с ней народ шагал.

22
Пещерку ту впервые вырыл
Святой отец Иларион*,
В духовники
               был князем выбран…
Затем – в митрополитах он.
И потому-то не по сану
В пещерке прозябать ему –
В Софии киевской «Осанну»
Князьям поёт уже сей муж.
Для люда «чёрного» и знати,
Чтоб речь всех проняла до слёз,
Он о Законе, Благодати,
Амвон покинув,
                встав на паперть*,
Велико Слово* произнёс.

23
Пещерку ж возлюбил Антоний,
Чтоб ближе к Богу с нею быть,
Чтоб без возни и благовоний
Молитвы чистые творить.
И вот сюда уже под осень,
Под крик печальный журавлей
Пришёл из Курска Феодосий
И тоже поселился в ней.
Пещерка стала тесноватой,
Но не для духа – для телес.
С молитвой взялись за лопаты –
И вот уже почти «палаты»
Земля скрывает, ещё лес.
А вскоре новая тут прибыль –
Простер Господь
                над ними длань:
В пещерку
           святый Никон* прибыл,
Покинув град Тмутаракань.
Был Никон знатным иереем*,
И вот уж Феодосий им
Пострижен в иноки*. Елеем
На путь святой благословим.
И предначертанной стезёю,
Какой никак не миновать,
Шагнёт он, не кривя душою,
Слезой умывшись, как росою…
И будет долго так шагать.

24
Тот путь, друзья,
                не будет в розах –
Скорее будет весь в шипах.
С молитвой встретит он угрозы,
Что скажет князь ему в сердцах –
Потомок славный Ярослава,
Его сын старший Изяслав*,
Что правил в Киеве со славой,
От славы той слегка устав.
Но, не тая в душе обиды
(Всяк грешен – даже господин),
Наш Феодосий в оны дни
За князя вступится один,
Когда воочию увидит,
Как незаслуженно был тот
Меньшими братьями своими
Стола лишён. И изгнан ими
С семьёй скитаться на чужбине,
Закона Русского в обход.

25
Он Святославу прямо скажет,
Что узурпатор тот и вор,
В благословении откажет
И не пойдёт на княжий двор,
Что не случалось до сих пор.
А княжий пир – на нём хотели
С ним примириться без хлопот,
Чтоб лишних не было забот –
Он трапезой Иезавели*,
Отвергнув резко, назовёт.
В посланье ж строгом и суровом,
Каких князьям никто не слал,
Ветхозаветным твёрдым словом
Он Святославу указал,
Что даром не пройдёт
                сей случай,
Что злой поступок – сущий яд:
Его, де, совесть будет мучить
Как кровь Авеля*, вопия
И к справедливости взывая.
Ещё в посланье говорил,
Что жизнь окончил плохо Каин*,
Который Авеля убил.
Взбешён был Святослав 
                посланьем
И, несмотря на сан и чин,
Грозил то карой, то изгнаньем,
А то – в застенок заточить,
Чтоб он народ не смел мутить
И князя светлого учить.

26
Что мужу божьему гоненья –
Наш Феодосий правдой жил
И делу правому служил.
    – Я рад жизнь провести
                в моленьях,
В изгнанье или в заточенье,
Чем жить в неправде
                и сомненьях, –
Не раз он пастве говорил
И снова с ангельским смиреньем
Молитву Господу творил.
Но вынужден, друзья, смириться
Был Святослав, в конце концов.
Решил гордыней поступиться,
Чем быть в раздоре с чернецом,
Точнее, со святым отцом.

27
…А годы шли. И жизни осень
Уже подкралась, как мизгирь*.
Игуменом был Феодосий,
Печерский строил монастырь,
Когда к нему в святое место
Юнцом совсем,
                в семнадцать лет,
Пришёл с одной котомкой 
                Нестор,
Чтоб навсегда оставить след
В истории страны великой,
Что Русью нежно мы зовём.
…И снова келья, свечи, блики,
С икон взирающие лики,
Согбенный мних за поставцом…
И наша речь теперь о нём.

28
Был месяц май
                и день субботний –
На колокольне скорбный звон –
Ушел в мир
                вечный Преподобный
В тот час,
               что предсказал сам он*.
И было инокам виденье,
Возможно, то судьбы каприз
Или от Господа был приз:
Вдруг столб огня*
                над погребеньем
Взметнулся к небу и завис!
Завис, искрясь! Потом растаял,
Как будто не было его…
И только птиц
                вспорхнувших стая,
Над золотом церквей летая,
Напоминала про него.
Всё чудо длилось
                лишь мгновенье –
А результат-то был каков!
На годы слава, песнопенья,
Печерской братии моленья
И память на века веков!

29
Но эстафету Никон принял
От Феодосия в тот час.
Его пусть будет светлым имя
Среди потомков, среди нас.
Ведь в историческом вопросе –
Лукавить нам тут не с руки –
Велик он был, как Феодосий,
Да и в духовном был таким.
К тому ж, друзья,
                он первым книги
Стал в переплёты одевать.
За ним последовали мнихи;
Они учились, сняв вериги,
Их нитью прочно шнуровать.
К тому ж опять не раз бывало –
Сей истины не утаить –
Чтоб в дело то
                внести труд малый,
Сучил сам Феодосий нить*.

30
С тех пор в Руси обычным стало
Погодну летопись вести.
И Нестор преуспел немало
На этом праведном пути.
Как Феодосий, он за сирых
В «лоб» не вступался, страх тая,
Зато о том «кричал» он миру
В своих бессмертных «Житиях».
Зато о том суровым словом
Он в текстах «Повести» писал,
К любви и миру, что основа
Всему благому, призывал,
Хоть не всегда преуспевал…
Но время подошло, и место
Пришлось другому уступить –
Настал черёд тут
                для Сильвестра*
Историю Руси творить.

31
А время было то уж новым,
И новым был его подход…
Он «Повесть» Нестора в основу,
Конечно же, друзья, берёт,
Но, исходя из конъюнктуры,
Чтя политический момент,
Выводит новые фигуры
На авансцену. Главный центр –
Владимир Мономах* отныне,
Внук Ярослава, славный князь.
Он не скитался на чужбине,
Как брат Олег, за жизнь борясь.
Зато был воином умелым
И полководцем – поискать!
Сражался с половцами смело,
Мог за Отчизну постоять!
Но только он
            по «Русской Правде»*,
Что Ярослав народу дал,
Престол великий не по праву –
В обход других, себе достал.
По старшинству ведь
                на престоле
Был Святославичам черёд:
Давыду и Олегу что ли…
Все это знали наперёд.
Но миновала их та доля,
Оставив их в густой тени –
Судьба шутить вот так изволит:
Когда к кому благоволит,
К другим молчание хранит.
И чтобы сгладить
                неприглядный,
В княженье Мономаха факт,
Пришлось Сильвестру
                тут изрядно
«Подправить» «Повесть»*. 
                Только так
Соблюл лояльность он и такт.

32
Подчас Сильвестра проклиная,
Вдруг скажет скептик:
                – Не к лицу…
Его задача ведь иная –
К чему подвох такой творцу?..
Тогда ответим мы на это:
– Друзья, тут дело было в том –
Ни для кого здесь нет секрета –
Сильвестр дружил с его отцом,
Когда был только чернецом
В Выдубецком монастыре,
Что на Михайловской горе.
И в память дружбы той
                он «вынет»,
Чтоб не «ударить в грязь лицом»,
Из «Повести» с пяток листов,
Которых нет теперь в помине…
А вместо них хитрец сей вставит
Совсем другой, друзья, рассказ –
Потомков это позабавит
Или рассердит. И не раз!
А чтобы не было сомненья
У вас от выводов таких,
Друзья, вчитайтесь
                в «Поученья»*
Вы Мономаха. Для своих
Детей писал сей князь творенье…
Но видим в летописи их!

33
Но рассуждать нам тут лукаво
Не повернётся всё ж язык;
Мы скажем, поразмыслив здраво:
Был Мономах в князьях велик –
При нём к Руси вернулась слава,
Как ранее при Ярославе,
Когда казала грозный лик
Врагам своим. Она едина.
Она могуча и сильна.
Такую славную картину
Вновь представляет Русь-страна.
Боясь разгневать Мономаха,
Князья уже не жаждут смут,
А половцы, забыв отвагу,
Не раз им битые, со страхом
К горам Кавказским уж бегут
И тихо там себя ведут.
Не до набегов хищным волкам –
Свою бы шкуру тут спасти…
Удел их – злиться втихомолку
Да о былом своем грустить.

34
С тех пор традициею станет
«Поправки» в летопись вносить.
Ведь перед
               «сильным мира» тянет
Слегка «пилюлю» подсластить,
Чтоб было легче проглотить!
Царям, конечно, не потомкам –
Потомки правды ведь хотят,
Пусть и не славной,
                и не громкой,
Пусть скромной, грустной –
                только ёмкой…
Какая есть. И им претят
Тут полуправды и уловки –
Следы позднейшей «полировки».
А их, как маленьких кутят,
В который раз вновь норовят
Вкруг пальца обвести… и ловко!
Но только хватит ли сноровки?!.
Про то молчат, не говорят
Веков с десяток так подряд
Те, кто любил головоломки.

35
И вновь нас время то достанет:
Келейка, свечки, поставец,
Сухарик чёрствый и чернец
Согбенный вечно да в сутане
Или подряснике – не суть.
Тут суть в другом – они несут
Нам символ времени, эпохи,
Картину славную того,
Что летопись вели не боги,
А люди слабые всего…
Что людям свойственны ошибки,
Ещё пристрастья,
                личный взгляд…
Воспримем это мы с улыбкой,
Отбросив скептицизма яд.
Не нам, далёким их потомкам,
Судить подвижников Руси.
Наоборот, открыто, громко
Мы их должны превозносить,
За то, что в горькие годины
И в лихолетья войн и смут
Они истории картины
Через века к нам донесут.
Что будут 
          «жечь сердца глаголом»
И Русь к единству призывать,
Когда Отчизне под монголом
Придется гибнуть и страдать.
Что средь вселенской
                этой драмы,
Средь океана скорби, зла,
Когда огромными кострами
Вокруг пылали наши храмы –
Источник знаний и добра –
Они спасти спешили часто
Не слитки злата, серебра,
А книги летописей. К счастью
Им удавался иногда
Сей подвиг. Но при том немало
В огне их свечками сгорало –
России вечная беда.
Мы не узнаем никогда
Имен их и различных санов –
Лишь удостоить их «Осанной!»
Мы все должны, читатель мой,
Сказать «спасибо!» непременно
За то, что в годы под Литвой
Они несли самозабвенно
Сей крест тяжелый, непростой.
Чтобы потомки точно знали
О скорби той, о той печали,
Что вновь нависла над страной
С такою сложною судьбой –
Неправде объявляем бой.

36
Пусть нет в Отечестве
                пророков –
В чём убеждались мы не раз –
Монахи не смирились с роком
И летопись вели для нас,
Чтоб мы, прочтя простые строки
Или бесхитростный рассказ
О прошлом нашем, о далеком,
С восторгом и сияньем глаз
Учли б истории уроки…
Чтоб не прошли
                вдруг ненароком,
Они впустую, как не раз
Среди бесчисленных пороков,
Не слыша праведников глас…


         Историография
1
Давно прошли века седые –
Век восемнадцатый царит.
В нём тут сказители иные,
Иной, поверьте, колорит.
Слывёт он
            просвещённым в мире –
И кто из русских тут не рад?
Учёным друг, товарищ лире,
И даже музе Клио* брат.
Век этот был, конечно, длинным,
Как век, который шёл за ним…
Ах! Век Петра, Екатерины!..
В тебя вселились исполины –
Как будто ожили былины,
Дождём пролившись золотым.
Век восемнадцатый, век силы
(В грядущем будет или нет?..)
Век самый громкий для России –
Её размах, её рассвет!
При нём  пришли иные лица,
Сменив подрясник на мундир,
Забыв вериги, власяницы*,
Они истории страницы
Вновь пишут, удивляя мир.

2
Средь них Татищев* –
                сын Петровых
Реформ, гнезда Петра птенец.
Он не из старых, он из новых…
И новой жизни он творец.
Он инженером был учёным
И любознательным к тому ж.
Судьбой России увлечённый
На склоне лет своих сей муж
Задумал царственному роду,
По зову сердца своего,
А также русскому народу
В дар дать историю его.
Всё – не для почестей и славы:
На склоне лет и слава – дым…
Историю своей державы
Знать надо людям молодым.
Знать надо тем,
                кто флаг державный
По миру гордо понесёт.
Знать надо тем,
              кто труд сей славный,
А для Татищева – и главный –
Гордясь Россиею, прочтёт.

Он «Повесть» Нестора в основу
Тут положил –
                и был в том прав –
А к ней исследований новых
Ещё добавил, подсобрав.
Ведь не стояла жизнь на месте,
А с нею мысль. Рвались вперёд.
Со всех сторон
                текли к нам вести,
Кружили знанья хоровод.
В исканьях был неутомимым –
Неистребим познаний зуд –
Епископа Иоакима*
Он отыскал забытый труд.
Другие же судьбой гонимы
Или не столь душой ранимы,
Спокойно проходили мимо,
Но не прошёл Татищев тут.
Из забытья веков, из мрака
На божий свет,
                стряхнувши пыль,
Извлек Татищев, сам заплакав,
Иоакимовскую быль.
А в ней епископ новгородский,
Владыка первый в граде том,
Писал, как род возник
                наш росский
И что случилось с ним потом.

3
Тут видим мы потомков Ноя,
Которых Нестор пропустил:
Словен и Скиф* теперь в героях,
Словен при этом старшим был.
В те незапамятные годы,
Что в Лету канули давно,
На Запад шли они походом
Стезёй-дорогою степной
Со всем своим могучим родом
Вослед за солнцем и луной;
При этом царство не одно
Им покорилось мимоходом.
Вот их в Иллирии* мы видим,
А также в Фракии* их зрим…
Словенов сын,
               Бастарн* –  правитель
На землях этих. Те под ним.
От гор Карпатских и от Тисы,
Не возжелав Дунайских вод,
Князь Скиф вдоль Понта
                к Меотисе*
Свой род воинственный ведёт.
«И быть здесь Скифии Великой*,
Всегда готовой на разбой», –
Епископ начертал на свитке
Своею собственной рукой.
Ну, а Татищев в примечанье,
Чтоб знали мы, что тут к чему –
Добавил факты со стараньем
О Малой Скифии* в Крыму.
Крым звался в те века Тавридой
Или же Таврией – кто как…
Там жили тавры* и элита
Всех скифов – это тоже факт.
Известно в мире племя тавров –
Степных наездников лихих.
Для греков – все они кентавры,
И китоврасы* – для самих.
Ведь конь и скиф – неразделимы,
Как будто вместе рождены!
Богами древними хранимы
Степей бескрайнейших сыны.

4
Понятно сразу, что от Скифа
Берут начало племена –
Те, что эллины в древних мифах
Назвали скифами. Страна
Их необъятна и вольна.
Она проходит по равнине,
Она проходит по холмам;
Над нею – неба купол синий,
И солнце – Коло* – вечно там.
В ней рек – не счесть,
                но есть и горы –
Седы вершины от снегов;
Степей великие просторы
Сменялись дебрями лесов!
Её поля златы от жита,
В лесах не считано зверья,
Озера рыбой не забыты,
И птицей – разные края.
В лугах – стада от трав жиреют,
В степях пасутся табуны,
На холмах овцы мирно блеют
И в теплых «шубах» тихо млеют,
Жалея, что не скакуны,
Которые, как ветр, вольны.

5
В краях воистину обильных,
В краях, не знавших берегов,
Живёт народ красивый, сильный,
Главы не гнущий пред врагом.
Народ, мечтающий о славе,
А слава та – как вещий зов…
Народ, себя считавший вправе
Быть внуками своих богов.
Он никогда не ведал рабства,
Предпочитая плену смерть.
Народ, не знавший государства,
Был стоек, как земная твердь.
Ему от самой колыбели,
На всем пути, пока он рос,
Всегда метели песни пели,
Всегда воспитывал мороз,
Чтобы не нежился в постели,
Чтоб меньше знал
                соленость слёз.
Народ, продубленный ветрами,
Пропахший горечью костров,
Был вспыльчив и горяч,
                как пламя,
И на отпор всегда готов.
Он был как воск в руках –
                с друзьями,
Как ужас смерти – для врагов.
Таким он славился веками
Среди «туманных тех веков».
А предков Скифа, что у Дона
Остались в древние века,
«Окрестят» греки в алазонов* –
У греков легкая рука…
И с ними будут в кровных узах
(Такой сложился тут союз)
Лихие вои: предки русов,
И вождь их первый –
                храбрый Рус*.

6
Вот князь Словен, оставив сына
В земле Фракийской навсегда,
Забыв Карпатские теснины,
Спешит с другими на равнину,
Чтоб там построить города.
Вот так у озера лесного,
Что ныне Ильменем зовут,
Возник Словенск*.
                Он стал основой
Родам славянским сразу тут.
Потомок славного Словена,
Века спустя, здесь князь Вандал*
(Он был из пятого колена)
Великий город вновь создал.
А по соседству, чуть не рядом,
Для сыновей уже своих
Избора, Влада, Столпосвята*
Построил новые он грады
И также «окрестил» в честь их.
Затем в пятнадцатом колене
(Что за Вандалом шли подряд)
На месте древнего Словенска
Теперь ильменские словены
Укоренили Новоград.
Стал град сей вовсе
                не безликим –
О том преданья говорят –
Веками звался он Великим.
Скажите, кто тому не рад?!!

7
Случилось дело же такое –
И было для славян венцом –
При князе славном Буревое*,
Что Гостомыслу* был отцом.
А, может, раньше,
                при Бравлине*,
Что дедом Буревою был…
Точнее не узнаем ныне –
Давно тех лет уж след простыл.
Но мы заметим, между прочим –
Хоть нас проси, хоть не проси –
Чтоб меньше стало многоточий
В истории родной Руси,
На сей странице парой строчек
Про факт расскажем мы один –
Он к нам «пробился» из глубин,
Как сквозь асфальт
                травы росточек…
Что новгородский князь Бравлин
Походом в Таврию ходил,
И греков грозный паладин
Не раз в унынье приводил.
В его дружине рядом были
Словены, русы, также чудь.
Они Корсунь тогда добыли
И Сурож-град*.
                Ещё чуть-чуть –
Константинополь бы достали,
Но, к сожалению, устали…
Заставив византийцев гордых
Тогда немало подрожать,
Ушла с добычею на отдых
К Днепру победная та рать.

8
Но о Бравлине поразмыслив,
Дань уважения отдав,
Мы возвратимся к Гостомыслу,
Чтоб истину тут не поправ,
Вновь говорить
                высоким штилем*,
Каким Татищев говорил
Про Иоакимовские «были»,
Что сам же нам и подарил.
А в сей «гиштории» забытой,
Причём, заметим, неспроста,
Той династической элитой,
Где Рюрик первым князем стал,
Прочтем с подтекстом
                и со смыслом,
Не обижая никого,
Что Рюрик –
            внук-то… Гостомыслов
От средней дочери его!
От той, что звали все Умилой* –
Есть в имени
                сакральный смысл –
От той, слыла что самой милой,
Как и задумал Гостомысл.
Вот так судьба распорядилась,
Возможно, фатум или рок,
Но раз славянкою родилась –
Родить ей славянина в срок!
Княгиней вендов или ругов*
Она в замужестве была –
Князь Готлиб был её супругом,
Она в Поморье с ним жила*.

9
И хоть пришёл он от варягов,
Был Рюрик россом по крови,
Не зря ж его признали стяги
Славяне сразу за свои.
Не зря от Киева до Луцка,
Ещё от Пскова и до Курска,
Где жили россов племена,
Земля повсюду звалась Русской,
И Русью – славная страна.
Хоть Рюрик жён имел немало,
Когда на Русь решил идти,
Эфанда* всех любимей стала.
И ей на жизненном пути
Опять судьба предначертала
Нам князя Игоря взрастить.
К сему добавим без обмана
Всего лишь фразою одной:
Была Эфанда из урманов*,
А князь Олег – ей брат родной.

10
А также правда не завянет,
Коль мы о временах иных
Заметим, прерывая стих,
Что скифы, русы и славяне –
Потомки ариев степных.
Что прародитель их был Арий*,
И в Семиречье жил тот род…
Он был кочевник и аграрий,
Охотник, воин… И пройдёт
Веков немало под Луною,
Случится много перемен,
Пока дорогою степною
Поскачут Скиф, Рус и Словен.
И долго будут предков славить,
Кто научил их смыслу слов,
Живя в Законе, в Прави, в Яви,
Не забывая и о Нави* –
Субстанции своих богов.
И где пройдут они, там встанут,
Чтоб сохраниться на века,
Как памятники им – курганы.
И даже Времени река,
Разрушив города и страны,
Слаба пред ними-то пока…
Бессильна… Труд Иоакима,
Как Вед славянских
                скромный стих,
Не проскользнул,
                как видим, мимо
Татищева и нас самих –
Превознесём за это их!
…Благодаря Иоакиму,
Верней, тому, что он сказал,
Тут проясняется картина,
Что Нестор-мних не дописал.

11
Иоаким заметно шире
И глубже знал, чем Нестор-мних,
О наших предках
                в древнем мире,
В веках туманных и седых.
Или смелее был в сужденьях,
Когда об истине радел...
Или, откинув прочь сомненья,
Довёл до нас ту точку зренья,
К которой в мыслях прикипел.
К тому же есть такое мненье –
Оно как воздух и как хлеб –
Не просто так сии творенья
Рождаются ведь на Земле!..

   – Но почему тогда, – читатель
Задаст вопрос не в бровь,
                а в глаз, –
Мних Нестор,
                первый наш писатель,
Вдруг опустил такой рассказ
И не довёл его до нас?!.
Быть может, он трудился раньше,
Чем жил святой Иоаким?
Быть может, был намного старше
И оттого не знался с ним?..
Мы убедиться в том хотим.
12
И чтоб пресечь вопросы разом,
Расставить точки все над «i»,
Мы призовём на помощь разум
И непременно поясним:
Был Иоаким из той плеяды
Первосвященников Руси,
Что из далекого Царьграда
Владимир-князь* на Русь просил
После того как Русь крестил,
Где словом Божьим и крестом,
А где мечом или огнём…
И если вы о том доселе
Не знали точно: что к чему?
Скажу: Добрыня* в этом деле
Да и Путята* – княжий муж –
Как говорят, собаку съели
И даже очень преуспели
По ловле христианских душ.

13
О том поведал (против воли
Великих киевских князей)
Иоаким. Его же долей
Забвенье стало до тех дней,
Пока ту летопись Татищев
Не отыскал в пыли церквей
(Ведь обретает тот, кто ищет)
И не поведал нам о ней.
А в ней (куда ещё ясней):
Князья в грехах, в плену интима,
Что, Боже, нас тут упаси!
И стала летопись гонима,
Как будто не была творима
Святителем Иоакимом –
Такое часто на Руси!
Любого ты о том спроси.
Сейчас судить довольно трудно:
Знал Нестор труд сей…
                иль не знал?
Ведь время то нам не подсудно…
Скорее знал, но промолчал,
Как то Татищев отмечал.
14
Да, долго летопись пылилась
В тиши церковных кладовых –
Известная, она забылась
И Нестору не пригодилась
В его творениях святых.
Теперь с него никак не взыщем
За исторический скандал…
Об этом, кстати, сам Татищев
Не раз подробно назидал.
И до сих пор ведь нелюбима
(Заметим, с самых первых дней,
Когда узнали вдруг о ней)
История Иоакима
У всех учёнейших мужей.
«Не вызывает она веры», –
Таков вердикт, таков ответ
Мужей ученых, а не «серых».
Хотя прошли уж сотни лет,
А к ней любви всё нет и нет!

15
Татищев первым из учёных,
Раздвинув времени предел,
Рассказ про Русь вел увлечённо,
Как до него никто не смел.
И русов видел он средь скифов,
Среди сарматов, роксолан*.
Крупицы истины из мифов
Нам находил его талант.
Впервые он в своих работах
Сказанья древних поместил
И указанья Геродота*
О том, кто, где, какого рода
На землях наших прежде жил.
Царю, к примеру, Таргитаю* –
Что первым был из всех царей
В преславной Скифии своей,
Жена родила непростая
Трех сыновей – богатырей:
Старшого звали Липоксаем,
Такой красавец –  поискать!
А средний звался Арпоксаем –
Своею статью был весь в мать.
Меньшого сына Колоксая,
Что значит просто –
                Солнце-царь,
Любил безумно Таргитай.
Здесь вот история какая:
Ведь солнце Колом
                звалось встарь.
И по сказаньям Геродота
(Поверить в это трудно нам)
Взрастали братья беззаботно –
Да не по дням, а по часам.
И занимались все охотой
На туров, львов, иных зверей,
Боролись до седьмого пота,
Чтоб витязями стать скорей.
Лучами солнца умывались,
В дождях купались на заре,
Смеясь, ветрами утирались,
Хоть в сентябре, хоть в декабре.
У них в друзьях степей просторы
И кони борзые – огонь!
У них в друзьях леса и горы,
Улыбка утренней Авроры*,
А храбрость – лучшая им бронь!

16
Когда не стало Таргитая,
Собрались братья тут втроём,
Собрались братья и решают:
Кому же быть из них царём?
И долгим быть меж ними спору,
Но тут вмешался перст судьбы:
Упали с неба в эту пору
С пяток предметов золотых,
Предметов явно непростых.
То были плуг, которым пашут,
И для быков к нему ярмо,
Ещё секира, меч и чаша…
Последняя, чтоб пить вино.
   – Какая славная примета, –
Тут Липоксай вдруг закричал, –
Кто подберет предметы эти,
Тому и царствовать начать.
Да только зря он торопился –
Златых предметов не поднять:
Живым огнём воспламенился
И плуг, и меч – попробуй взять!
Пылают чаша и секира,
Златым огнем горит ярмо,
Как будто летнее светило
В них растворилося само.
За старшим средний наклонился,
Златые вещи чтоб поднять,
Но опыт прежний повторился
Со средним братом. Не хотят
Предметы в руки им даваться –
Им тут бессмысленно стараться:
Судьбой начертано, видать,
Лишь Колоксаю их поднять!
К вещам, подаренным богами,
Подходит смело Колоксай,
И те ему отдались сами…
Вот Колоксай уже и царь,
Он Скифии всей государь.
С веками разрослось то царство
В огромнейшее государство.

17
А вот и версия другая –
Опять поведал Геродот –
В ней нет, читатель, Таргитая,
В ней о Геракле* речь идёт.
…Случилось как-то раз герою
Стада быков в степях пасти,
Пока он спал, сраженный зноем,
Пропали кони. Их найти
Геракл наш тут в Гелее* тщится,
В стране безлюдной и пустой…
Пещерку видит.
                В дверь стучится
Тут наш расстроенный герой…
А в той пещере монолитной –
Что только боги не творят –
Жила проказница Ехидна* –
Полужена, полузмея,
Как нам сказанья говорят.
Да, да! Она коней украла,
Когда Геракл наш крепко спал,
К себе в пещеру их загнала,
Чтобы герой ей выкуп дал,
Причем, заметим, непростой:
Жить должен с ней он
                как с женой…
Тут делать нечего. Смирился
Герой наш с участью своей,
И на Ехидне он женился –
Ведь надо выручить коней!
   – Ну, а быки?
                Что стало с ними?
Не разбежались ли быки?
   – Пасутся сами на равнине…
Быки, друзья, не дураки.
…С тех пор прошло
                совсем немало
В пещере той весёлых дней:
Ехидна каждый год рожала,
Гераклу чудо-сыновей.
И были имена у них:
Гелон, Агафирс, также Скиф*.
Но вот пришла пора расстаться
Гераклу с суженою вдруг.
   – Кому отдать прикажешь   
                царство?
Ответь, неверный мой супруг, –
Ехидна мужа вопрошает.
   – А ты отдай его тому, –
Геракл Ехидне отвечает, –
Кто сможет натянуть мой лук.
…Тут нам нетрудно догадаться –
Такое часто на Руси –
Лук Скифу только
                мог поддаться,
Другим же не хватало сил.
И от потомков того Скифа
Пошли все скифские цари –
Так говорят эллинов мифы,
Так Геродот сам говорит.

18
Сказаньям Плиния Секунды
Нашёл Татищев место тут,
Ещё Страбону; а попутно
Приводит Птолемеев труд…
В других местах вполне умело
Ведёт про русов речь Тацит,
А также Полеконий Мела;
Маврикий тоже не забыт.
Ещё Прокопий Кессарийский,
Багрянородный Константин,
Диакон Лев, Клеарх Солинский,
Святой Георгий Амастридский,
Ибн-Русте
        и Менандр Понтийский*…
Других десяток не один!

И вот в «Истории Российской»
Прапредков россов и славян
Мы видим на земле эллинской –
Стоит под Троею* их стан.
Татищев отыскал примеры
В истории всей мировой,
Что в дни, воспетые Гомером*,
Про русов знали. И порой
Их на подмогу призывали
Враждующие с двух сторон.
И те комонно* прибывали,
Оставив дом, детей и жён.
А там, где стрелы пели тонко
И кони ржали в грозный час,
Летели лавой амазонки –
Подонья дочери. В рассказ
Татищев вплёл весьма умело
(К своим
         высказываниям смелым)
Цитаты древних мудрецов –
Истории большой отцов.
Причем, имея чувство меры,
Великий ум, немалый такт,
Он говорил о прежней вере
Славян и русов. Это факт.
Ещё о том, что был контакт
У предков наших и у греков
Не только в бранях –  и в делах:
В торговле – шла она по рекам, –
В культуре также. Да, была
Культура древняя у русов…
В искусстве –
            свой «звериный стиль»!
Хватало, правда, и конфузов,
Но те конфузы – просто пыль,
Что села на степной ковыль.
Подул ли ветер, 
               крапнул  ль дождь –
Её ищи – и не найдёшь!
Ссылаясь на труды Плутарха*,
Татищев прямо говорит,
Что у такого патриарха
Истории    один визит
Философа степей полынных
В Афины к грекам не забыт;
Что сей визит,
                почти былинный
Над всеми прочими царит;
Что в исторических анналах
Подобных фактов очень мало;
Что он вошёл, в конце концов,
В трактат «О пире мудрецов»*.

19
И мы за ним совсем немного,
Всего лишь только парой фраз,
Своим незвучным,
                скромным слогом
Без добавлений и прикрас
До вас тот доведём рассказ.
В столицу древнюю Эллады*
В год памятный и непростой –
Сорок восьмой Олимпиады* –
Прибыл из Скифии герой.
Он звался гордо Анахарсис*,
Недаром царских был кровей,
Поклонник Ареса и Марса*,
Искал в Элладе он друзей.
В среде философов великих
Тогда царил колосс Солон*,
Умом пришельца, а не ликом,
Был сей философ поражён.
Он Анахарсиса приветил –
Тот в круг философов вошёл.
Умом был Анахарсис светел
И на остроты не тяжёл.
При этом не спешил он «якать»
В кругу философов-друзей,
Хотя легко придумал якорь*
Для лодок… или для ладей.
Круг же философов Эллады
В то время был довольно мал:
В когорте той стояли рядом
Фалес Милетский и Питтака,
Хилон талантами блистал.
Еще Бианта и Биона,
И Периандр, и Клеобул*
Ходили в славных чемпионах,
Тщась мироздания законы
Познать, в словах не утонув.
И вот на этом пьедестале,
Где гении одни блистали,
Наш Анахарсис также встал
И с ними вместе заблистал,
Чтоб на века, в конце концов,
Войти в семерку мудрецов!

20
Иль вот ещё одна страница
Из глубины веков седых
Смогла для нас,
                друзья, открыться,
Ударив словно бы под дых.
На ней сыны Днепра и Дона
По Малой Азии летят.
Мидяне* видят их знамёна.
Мидяне видят – и дрожат.
Дрожат с мидянами семиты*,
Хотя в сраженьях знают толк.
И египтяне тоже биты –
Пред Русом голос их
                вдруг смолк.
Хотя до этого царь Весоз* –
Заносчив был сверх мер и сил –
Взгордившись
               собственным же весом
Иль подстрекаемый всё ж бесом,
Войну им первым объявил.
А как увидел пораженье,
То в пятки спряталась душа:
Оставил поле он сраженья
И, бросив армию, бежал.

21
Проходят годы вереницей,
А коль, хотите – чередой.
Мелькают земли, страны, лица,
Походов грозные зарницы,
Событий разворот иной.
Вот видим мы,
                как Кир Великий*
Походом в Скифию идёт,
Чтоб покорить
                народ там «дикий»,
Рабами сделать тот народ.
Не знал, конечно, сей воитель,
Персиды грозный повелитель,
Что он победы не найдёт –
Позор и смерть его там ждёт.

А нам Татищев снова дарит
Ещё страницу тех времён:
В Персиде правит
                славный Дарий*
Просчёты Кира вздумал он
Походом новым враз исправить
И скифов дерзких наказать.
Чтоб имя царское прославить,
С полмиллиона взял он рать –
И в степи Скифии суровой
Пошёл: герой –
                ни дать, ни взять…
Но только сделал это зря:
Ведь пораженье ждёт там снова,
Друзья, и этого царя.
Вновь гибнет рать
                в коротких стычках,
Врагов не ведая своих, –
Так воевать ей непривычно –
Иная тактика  у них.
Отпор агрессорам возглавил
Иданфирс – скифов властелин.
Ещё Скопасис – этот правил
Страной гелонов и будин.
А саков вёл герой Таксакис* –
На персов зуб давно имел
И был к тому же храбр и смел.
А сами саки – крепки в драке.
В то Дарий верить не хотел –
И пораженье потерпел.

23
К сему добавить мы тут вправе:
Страна гелонов и будин
Располагалась в нашем крае
Среди любимейших равнин,
В степях Посулья и Посеймья,
В дубравах наших и полях,
Где ныне наше Черноземье,
Где ныне Курская земля.
Они на конях – словно птицы –
Всегда готовые в поход…
А град Гелон у них столица,
Как сообщает Геродот,
Он на реке стоит, на Ворскле,
Он всем убежище, оплот…
Голунью назовётся после,
Когда о готах речь пойдёт.
Тогда Русь звалась Русколанью
Иль Россоланией – кто как…
И под её могучей дланью
Наш край созрел, как
                добрый злак –
То Божий перст и Божий знак!
Поздней тут жили северяне –
Прапредки русов и славян…
Теперь же мы живем, куряне,
А кто не знает про курян?!!
24
Но перед тем как появиться
Стране с названьем Русколань,
Весь мир был
                должен измениться,
Отдав народам прежним дань.
Ведь время не стоит на месте,
У времени есть свой закон.
Менялся мир, а с миром вместе
Менялись люди испокон.
Не слышно более о скифах –
Сошли с арены мировой.
Сошли вдруг незаметно, тихо,
Как будто не был род такой.
От них остались только мифы,
Еще курганы, что легко
Над степью взмыли высоко.
На смену им пришли сарматы –
Таков истории зигзаг.
Сарматы тут не виноваты –
Они очередной лишь шаг
В развитии таких процессов,
Что назовут этногенезом.
К сему добавим для понятья,
Откуда взялся сей народ:
Сарматы скифам были братья –
От Ария их род идёт.
Но только жаркие объятья
Сарматов –
              скифам страшный рок
Или же древнее проклятье:
В них растворился скифов род,
Отдав преемникам в наследство
Плуг, меч, секиру и ярмо,
А также чашу. Чуть не с детства
Теперь сарматы пьют вино,
Как ни печально, ни смешно!

25
С момента Ноева потопа,
Который легендарным стал,
Такого мощного потока
Ещё не видела Европа,
Уже познавшая Христа.
И сникли римские когорты –
Над ними Слава не трубит:
Дрожать пришлось
                ромеям гордым.
Какой позор, какой им стыд!
Познать пришлось тут легионам
Панцироносность конных лав*,
Когда земля стонала стоном,
Разламываясь пополам,
И небо падало к ногам!
И от побед хмельны и пьяны
Сарматы прут – за валом вал.
Лишь императору Траяну*
Остановить удастся шквал
Того напора храбрых воев,
Их на других врагов настроив.

По всей Европе половодьем
Разлились эти племена
Звались сарматами народы,
Сарматией  – вся их страна.
Сарматы завели порядки:
У мужа лишь одна жена,
Равны с мужчинами сарматки
В бою и в браке. Жизнь одна –
Им на двоих она дана.
Вот скачет на коне она,
А в ней все мужнины ухватки,
Движенья, навыки, повадки.
На всём скаку вполне умело,
Да так, что зависть лишь берёт,
Она из лука мечет стрелы,
А вот – копейный бой ведёт.
Ещё (наука непростая,
Не каждому дана она)
Клинок в её руке блистает,
Владеет им она сполна.
Вновь возвратились амазонки
Из глубины седых веков.
Сарматки – витязянь потомки –
Всё это виделось без слов!

26
Но вскоре сами же сарматы,
Разбившись на пяток племен,
Разграбив римские палаты,
Обогатившись чуждым златом,
Растаяли, как ранний сон.
Они ни в чём не виноваты –
Таков истории закон,
Её канон, её покон*.
Зато теперь на свет из тени
Известных сродников своих
Славяне вышли – русов гений
Повёл вперёд к победам их.
Они вольны, как волен ветер,
Они сильны, как бог Сварог;
Над ними ярко солнце светит
И степь вокруг на сто дорог.
Они от скифов и сарматов
Не много взяли для красы,
Чужого русам ведь не надо;
Ведь у самих ума – палата,
Ведь у самих брада – лопатой,
Ведь у самих свои усы.
И улыбнётся здесь читатель –
Иначе тут и не дано –
Читатель наш не предсказатель,
Но ожидает он давно,
Когда мы скажем про ярмо,
Чего рус станет обладатель,
Про чашу, чтобы пить вино,
Да так, чтоб сухо было дно!
Как ни печально, ни смешно!

27
Четвёртый век давно в разгаре,
Полмира зрит Христову длань,
Константинополь вновь в ударе,
Его соседка – Русколань:
Земля, где русы и славяне,
Перемешавшись там и тут
С другими этноплеменами,
Нащупывают жизни путь.
Они слились в союзах братских –
И крепче нет тех уз и пут –
От Ра-реки* и скал Кавказских
До гор Карпатских все живут.
А чтобы не было тумана
У эры новой – про славян
Трактаты гота Иордана*
Привел Татищев. Иордан
Их поместил
             средь антов* гордых
И почему-то – россоман…
Тогда царили в мире готы*,
Пускаясь часто на обман.
От вод балтийских и варяжских
К понтийским теплым берегам
Они рвались потоком тяжким
К границам римским
                или фряжским,
К своим друзьям,
                к своим врагам,
Чтобы навек остаться там.
Рогаты были их шеломы,
Личины нагоняли страх.
И были готы вероломны
В звериных шкурах на плечах.
И в круговерть того движенья
Славян-венедов племена
Вовлечь удалось без сомненья
Им в тот момент. И та война
Войною русов, антов стала
Хотя Русь-Антия  желала
Всем только мира и добра,
Но не всегда была мудра.

29
Мы от себя добавить вправе –
Татищев это опустил –
У готов Германарех* правил –
Он королём в то время был.
И вот коварный Германарех,
Себе чтоб царство сотворить,
В своем воинственном угаре
Решил вдруг антов покорить.
И двинулся на них походом,
Желая превратить всё в тлен,
Но анты разметали готов
И короля их взяли в плен!

Победно готы шли от Вислы,
Пока не встретили врага,
Чтоб обломал им вдруг рога
В прямом и переносном смысле.
В том деле отличился Исмар –
Славянский витязь, также князь;
Свою дружину вёл он быстро
К Днепру  почти, друзья,
                от Истра;
Дружина храбро та дралась.
На помощь антам из Словенска
Ильмерцев двинул
                князь Словен –
И слово князя было веско,
И праведен его был гнев.
В рядах дружин его стояли
Словены, русы, чудь и весь*.
Глаза отвагою блистали
Под стать клинкам
                из светлой стали.
Звенела боевая песнь.
Чтобы не быть средь покорённых
От остроготов и ясунь*,
Пришли славяне от Гелона,
Который звался уж Голунь.
Пришли кто пеше, кто комонно,
Кто в бронях древних,
                а кто без…
Сливались в стройные колонны,
Ну а над ними копий лес.
Чтоб разгромить чужую нежить*
И отстоять покой земли,
Шли русичи от Белой Вежи*,
И от Воронежца* пришли.
С Попселья шли и от Посемья,
Где позже будет город Курск –
Прапредки наши тут со всеми
К Днепру держали твёрдо курс.
Они ведь были Руса семя,
А Рус, как знаем, был не трус…
За ними мурома и меря*
Спешили с берегов Оки…
Быть в стороне в такое время
Им, право, было не с руки.
Они сошлись у Борисфена*,
Точнее, у Днепровских круч.
Разбиты были готы, свены*,
Победу празднуют словены,
Их род как никогда могуч.
Так Русь познала иностранцев –
Знать, для того уж вышел срок –
Впервые тут она германцам
Преподнесла такой урок.
(Беда, что не пошел он впрок).

30
Тогда у антов и у русов
Был вождь единый –
                князь и царь,
Который звался кратко Бусом*,
Довольно мудрый государь.
Его столица – Кияр Антский*,
Что в Пятигорье на холмах,
Его страна –
             весь мир славянский –
Такой удел, такой размах.
О мощи этой русов-антов
Молва идёт из края в край,
О ней наслышан Рим, Византий*,
О ней наслышан и Китай.
Не зря ж купцы, что из Китая,
До князя Буса шлют послов,
С ним торговать они желают,
И Бус к тому давно готов.
Чтоб шла торговля без обмана
И не зачахла как-нибудь,
Его дружины под охрану
Давно торговый взяли путь.
Купцы такому делу рады –
Расходов меньше им всем тут –
Коней, как дань и как награду,
На княжий двор они ведут,
Еще дополнят к тому ряду
Динар и солидов под пуд.

31
Бус был потомком князя Руса
С приставкой славной Белояр.
Князья Сар, Аммий* –
                братья Буса;
В вельможах – семьдесят бояр.
Еще была сестра, что в Эддах*
Зовется ласково – Сунхильд*
Или по-русски емко Лебедь –
Кому какой по нраву стиль.
Она красавица такая,
Что описать не хватит слов
Глаза – как звездочки сверкают,
А губы?!! – В них сама любовь.
Грудь высока и брови тонки,
Почти до пят её коса
И на коне, как амазонка,
Поскачет с ветром вперегонки –
Лишь развиваются власа.
У князя антов, кроме братьев,
Есть сыновья. Средь них Боян*.
Он воин, но ему приятней
Балладой тешить русский стан,
Идя стезею Здатогора* –
Волхва, сказителя, певца –
Что Бусу был во всем опорой
До жизни самого конца.
Но, впрочем, выполнил он
                с честью
И роль посла в тяжёлый год,
Когда в Словенск
                примчался с вестью,
О том, что гот на них идёт.
Да и о том, что надо вместе
Сражаться насмерть за свой род.
Его напутственное слово
Словенск воспринял: он привёл
К Днепру ведь ратников суровых
От многих ильменских племён.
Боян по случаю такому
Напишет позже славный гимн.
В нём антов честь – 
                сюжет знакомый,
И в нём осмеяны враги.

32
И обратились к Бусу готы:
«Прости, князь, нас и короля,
Забудем прежние невзгоды
И будем жить вновь как друзья.
Клянёмся с вами быть в союзе
И не нарушить тот союз».
«Подумаем», – сказали русы,
«Да будет так!» – ответил Бус.
Хоть верил готам он не очень,
Но умножать не стоит зло…
Умом его сверкали очи,
Светилось мужеством чело.
Блистали золотом доспехи,
Мерцал таинственно булат…
Скрывать не станем, что успехам
Был Бус, конечно, очень рад.
И хоть зовёт нас дикарями
Цивильный Запад до сих пор,
Но чтя свободу, вольность, сами
Прапредки наши не в укор
Себе сочли, чтоб и другие
Имели этот божий дар.
Их намерения благие
Благими будут не всегда…
И вот без лишних политесов –
Не знали русы их язык
И не любили «закавык» –
Начались мирные процессы,
И мирный договор возник.
Наш Бус тем готам напрямик
Сказал, что  даже «мир худой»
Намного лучше «добрых войн»,
Как вечера мудрее утро,
Как мудрый муж
                бежит от ссор –
Так говорила древних мудрость,
Так говорим мы до сих пор.
33
И был отпущен Германарех
Под слово честное своё.
Свободу русы готам дарят
И пир справляют в честь неё.
В залог же мира и союза,
Чтобы навеки вместе быть,
Решили готы тут и русы
Союз сей браком закрепить:
Владыку готов с сестрой Буса
Пришло на ум им поженить.
Хоть брак тот был
                неравным браком:
За старца Лебедь замуж шла.
Но спорить тут
                со старшим братом
Не стала дева. И была
Сквозь слёзы
              с женихом любезна,
А как иначе должно быть?
Ведь не с лица водицу пить…
А свадьба – родине полезна.
К сему добавим, между прочим,
Что будет, и не раз, Сунхильд
Тайком от «счастья» слёзы лить,
А волхв беду ей напророчит:
Мол, дева-Лебедь замуж хочет,
Но не за гота – отменить
Неплохо было б ту затею –
Её года покрыты тенью…
Сыгравши свадебку на славу,
Ударили все по рукам…
Домой ушли комонны лавы,
Оставив малые заставы –
Их можно видеть тут и там
В степи широкой по холмам.

34
Лет пять прожили беззаботно –
Держали слово готы всё ж…
Но вот однажды принародно,
Вдруг Германарех,
                готский вождь,
Точимый ревностью и злобой –
Супругу к сыну ревновал –
Решив, что пусть умрут,
                мол, оба –
Сунхильд конями разорвал,
А сына – Рандвером* он звался –
В стальные цепи заковал,
А чтоб пример другим остался –
Живым в стене замуровал.
В ответ заволновались русы –
Смерть отомщённой
                должна быть.
Стал договор теперь обузой…
Чтоб оскорбленье кровью смыть,
Князья Сар, Аммий –
                братья Буса –
Решили короля убить –
Не должно ведь такому гнусу,
Как Германарех, просто жить.
Чужой прикрывшися личиной,
Чтобы никто не опознал,
Они, тая в душе кручину
(На это были ведь причины)
Прокрались как-то
                в тронный зал,
Где Германарех пировал.
…Вот в ставке готов
                пир в разгаре –
Пирующих не счесть вельмож.
В хмельном чаду,
                в хмельном угаре
Друзей, врагов не разберёшь…
Подарки любит Германарех –
Хоть меч, хоть кубок –
                даже брошь…
Ему подарки всякий дарит –
Сар, Аммий подарили нож,
Который… в конунга вонзили.
…Они погибли тут, но всё ж
За смерть сестры
                ведь отомстили.
Пал Германарех. Да со стоном,
С кровавой пеною у губ…
Согласно древнему Закону –
За око – око, зуб за зуб.

35
Смертельно ранен Германарех,
Однако всё же не убит.
В поход сзывает готов старец –
Войною антам он грозит.
Но анты, русы не дремали,
Готовясь к затяжной войне,
Они дружины собирали
По всей славянской стороне.
И вновь комонно или пеше,
В доспехах скромных, чаще – без
Идут дружины к Белой Веже,
Ведь общий сбор назначен здесь.
И собираются у Дона
На землях славных амазонок
Отряды русов и славян
Опять под Бусовы знамёна,
Опять в единый, общий стан.

36
Но тут пришли
                с востока гунны* –
Степной, невиданный народ:
Прошлись они катком чугунным
По готам, кельтам. Этих орд
Европа прежде не видала,
А потому она дрожала –
И не один, пожалуй, год.
И вновь тут завязалась драма,
Хоть было уж немало драм.
У гуннов лица –
                сплошь во шрамах:
Что ни лицо – один лишь шрам.
Хоть на конях они как боги,
Как будто так и рождены,
Но при ходьбе – все колченоги,
Все неуклюжи и… страшны.
Таких страшил
                тот мир подлунный,
Привыкший к многому, не знал,
А потому при слове «гунны!»,
Как лист осиновый дрожал.
Дилемма тут пред Бусом встала:
Куда дружины повернуть?..
Из многих бед довольно малой –
Так мудрость древняя звучала –
Бус выбирает мудрый путь:
Он предлагает гуннам дружбу
И острый меч дружин своих.
Могучи гунны, но все ж нужны
Союзники всегда для них,
А потому навстречу Бусу
С большой охотою идут –
И в честь возникшего союза
Лилось вино рекою тут.

37
Разбиты готы Баламбером* –
Он вождь у гуннов в эти дни.
Воздалось готам той же мерой,
Какой «платили» всем они.
Теперь им стало не до антов –
Им не до русов и славян…
Стал Баламбер
                им всем  «гарантом»,
Насильно приведя в свой стан –
О том поведал нам Боян.
Не вынеся того позора,
Не пережив такой беды,
Покончил Германарех скоро
С собой от горя – знак судьбы.
Не зря же мудрецы иные
Советуют  порой – ей-ей! –
Идя по головы другие,
Не забывай и о своей.
Его приемник – Винитарий*,
Из рода он Амалов был,
Давно проверенный сценарий
Осуществить опять решил.
Хоть сами были подневольны –
Рабами видели других.
Примеров этому довольно
В далёких временах седых.
Тайком от хана Баламбера
Сбирает он на антов рать:
Их независимость примерно
Задумал силой наказать –
Всех русов под себя подмять.
Почти вся Готия в походе –
Дрожи в испуге Русколань,
Не жди спасения от готов,
Стань на колени и не встань!
Да только плохо Винитарий
Знал русов и славян – их нрав:
Тут не прошёл его сценарий –
Лишить свободы, воли, прав.
Бус кликнул клич –
                и встали русы
В его дружины как один!
Победу боги дарят Бусу –
Разбил врагов наш паладин.

38
Опять пощады просят готы,
Опять кричат про дружбу, мир…
Ведь погибать – кому охота?
Куда как лучше, если пир…
И простодушные славяне
Прощают в сотый раз врагов.
…А надо б знать,
                что враг обманет,
Что в мышеловку их заманит,
Что не сносить им всем голов.
Как только понял Винитарий,
Что провалился прежний план,
Иной готовит он сценарий –
Расчёт теперь тут на обман.
На тинг* собрались эделинги*,
Чтобы решить, как с Бусом быть.
И долго спорили на тинге,
Как лучше Буса им убить.
– Чтоб обезглавить племя русов,
В среду славян внести раздор,
Распять нам надо князя Буса
И приближенных, – дружный ор
Такой повсюду раздавался.
И каждый лепту в этот спор
Свою, как дань, внести старался.
И каждый в том богами клялся,
Среди которых грозный Тор* –
Бог грома, молний и богатства,
А также Один иль Вотан* –
Они приветствуют обман
С присущим им
                к врагам злорадством.
В умах расчётливо-холодных
Коварный зародился план:
На пир созвать
              князей свободных –
От антов, русов и славян.
И клясться в дружбе
                вечной русам
Одином, Тором и Христом,
Чтоб подозренья снять у Буса,
Ему прислуживать. Потом,
Когда упьются все вином,
Схватить, распять, как Иисуса,
Чтоб не был больше он обузой
И угрожающим перстом.

Решили. Сделали. Созвали
На пир в честь мира всех князей,
Вином поили, восхваляли,
Кто Буса, кто других вождей.
Вот бдительность те утеряли,
Поверив в искренность «друзей»,
А готы этого лишь ждали,
Они толпой  на них напали
Во время пира в тронном зале,
Нарушив клятвенность речей.

39
Распят князь Бус. Его бояре
Распяты рядом на крестах*…
Ликует злобный Винитарий,
Король, не принявший Христа.
А вместе с ним,
                гордясь коварством –
Тут вероломство ведь в чести –
Всё готское ликует царство,
Зато всё антское – грустит.
Да что грустит – стенает стоном
Край антов, русов и славян.
По-над Днепром и по-над Доном
Повисло горе, как туман.
Не стало слышно
                звонких гуслей,
Сопель уж песни не поёт,
Костями край усеян густо,
Над ними кружит вороньё.

40
Когда не стало князя Буса,
Сложила крылья Русколань.
И помнить долго будут русы
Про ту беду, про тот обман.
Ту боль не скроют и столетья,
Что в новых битвах протекут.
Об этом грозном лихолетье
Услышим в «Слове о полку…»*.
И в век двенадцатый набатом,
Предстережением звучит:
«О, русы, помните про антов!
Про то, как Бус их был убит.
Чтоб не быть
                недругом распятым,
Как был распят когда-то Бус,
О, русы, вспомните про антов,
В сердцах своих храните Русь!
О, русы, будьте же едины!
В единстве – сила ваша, мощь!
В единстве – вы непобедимы!
Вражду и рознь гоните прочь.
О, русы! Будьте же едины»!

Но не всегда призыв набатный
До поздних русов доходил.
Особенно до тех, кто знатный,
Кто миг поймав благоприятный,
У нас в стране руководил.
Тому примеров было много –
Не нужно далеко ходить:
Мы вспомним только про один
«В Союзе нам не по дороге», –
Изрек недавно господин
С фамилией короткой Ельцин*.
Изрек – и нас разъединил.
Он не блистал умом и сердцем,
Зато при помощи подельцев
За хвост удачу ухватил –
И в Президенты угодил.
А у соседей наших, братьев,
Таких же, как и мы, славян
Свои есть «ельцины». Проклятье
Мы слышим уж из этих стран.
И вот единства нет меж нами,
Опять проснулась рознь, вражда.
И мы, единые корнями,
Друг другу сделались врагами,
Глядим недобрыми глазами –
В наш общий дом пришла беда.
Не хочется мне стать пророком –
Пророки, знаю, не в чести –
Но я боюсь: по злому року
К войне нас могут привести
Решенья «ельцинов» и клики –
Такое было ведь не раз…
Но нам пора, забыв улики,
Вернуться снова
                в мир тот зыбкий,
Чтобы продолжить наш рассказ
О смерти Буса и о готах,
О тех печальных временах,
Где пребывала – и в невзгодах –
Та наша первая страна.

41
И видим мы, как изуверам
За всё воздалося сполна:
Был Винитарий Баламбером
Убит. Его нашла стрела
В одном сражении у Прута.
Сам Баламбер пустил её.
Возмездие настигло Брута* –
Его склевало вороньё.
И готы гуннам покорились
Тогда почти на сотню лет.
И больше уж они не тщились,
Над русами достичь побед.
Самим своих хватало бед.
Несладко было также русам,
Понесшим горестный урон,
Хоть были с гуннами в союзе,
Но задавали гунны тон.
Когда же схлынула жестокость,
Переместившись в край иной,
На берегу реки Этоки
Гранитный памятник* вдовой
Поставлен был герою Бусу
С короткой надписью:
                «Бус – Царь»,
Чтоб знали, мол, потомки русов,
Кто был их первый государь.
Но вот беда – опять недолгой
Та память оказалась в нас:
Забыли Буса мы надолго –
У нас такое всякий раз.

42
На месте ж Русколани славной
Единства нет уж средь родов.
Днепровский Киев ныне главный
На фоне прочих городов.
Померкла слава Белой Вежи,
Воронежец не слышен стал,
Хотя в преданьях многих свежих
Он в битвах с готами блистал.
Известий нет уж о Голуни –
А раньше было столь вестей –
Его сожгли, возможно, гунны,
Боявшиеся крепостей.
И на просторах Русколани
Теперь с десяток мелких стран,
Средь них бужане и поляне,
Средь них древляне, волыняне,
Ещё потомки северян…
Где Киев-град –
                страна там Скуфья*
С приставкой Киевской теперь.
Всемирный царь творит на кухне
Своей без сна и без потерь.
Со Скуфью рядом 
                «царство» русов,
Его Боруссией* зовут.
И в той стране теперь борусы,
Те, что от Руса род ведут.
Но нет у этих стран единства,
Как нет единства средь родов…
Такое, извините, свинство,
Тем паче, несколько веков.

43
Нашлась и против гуннов сила…
Каталаунские поля:
Сраженье проиграл Аттила*,
Бич Божий. Вся вокруг земля
Тут с облегчением вздохнула,
И чаша эта не минула
Прапредков наших русколан –
Хоть русов славных,
                хоть славян…
Да, эта чаша не минула
И Русколанию страну –
Страну, что крылья развернула,
И в ту седую старину
Была предтечею* Руси…
Любого ты о том спроси.

44
Распалась гуннская держава,
Но нет в природе пустоты:
Вновь за оравою орава
Потоком движется густым
К славянским рощам и дубравам,
К лугам и нивам золотым.
Путём проверенным и старым –
Иначе быть и не могло –
От Волги двинулись авары*,
Ещё одно ярмо-тягло.
Они напали на дулебов*,
У коих князь был Мезамир*.
В преданьях выглядит он лепым*
И признанным борцом за мир.
Он слал послов к Юстиниану*,
Сам принимал его послов –
Тогда желали эти страны,
Пресечь вконец меж ними зло,
Да так, чтоб больше не взросло.
Вражда же началась с похода
Хальбудия* в страну славян.
Разбит он был
                славянским родом,
Пал в битве сам.
                А с ним – весь стан.
И вот у римлян по Дунаю
Не стало больше крепостей –
Славяне там уж обитают,
Став господами из гостей.

Не хлебом-солью и речами
Кормил аваров Мезамир,
А смертоносными мечами –
Кровавый уготовив пир.
И запросили мир авары
(Прием испытанный давно)
Дулебы ж, не желая свары,
Согласны пить за мир вино.
Славны славяне хлебосольством,
И для аваров – встал черёд.
К ним едет антское посольство,
Его князь Мезамир ведёт.
Он хочет лично
                с обрским ханом –
Так нам преданья говорят –
Ряд уложить на пире званом –
И чтобы крепким был тот ряд.

45
Но волки овцами не станут,
Не превратятся ведь в ягнят…
Авары князя тут обманут
И, обманув его, казнят.
Хотя прекрасно понимали,
Что жизнь священна у посла.
Дулебов покорить желали
Любым путем – гордыня зла.
Хотя заметим, между прочим,
И Рим здесь руку приложил:
Славян любил-то Рим не очень,
На казнь аваров он подбил,
Чтобы тылы свои упрочить.
А заодно – и отомстил
За свой позор
                в «горячих точках»,
Где он победу не добыл
И мир в бесславье заключил.
Так принцип 
               «разделяй и властвуй»
На деле был осуществим.
Предела нет, друзья, коварству –
Его поток не истребим.
И «кнут, и пряник» государство
Пускает в ход – назло другим.
И в этом признанном лукавстве
Тон задает «цивильный» Рим.
Политике двойных стандартов
Приверженцем был Рим давно
И проводил её с азартом
Где – умно, где – и не умно.
Вкусить её досталось антам
Как уксус… только не вино.
И с той поры для всех дулебов
И всех доверчивых славян,
Попавшихся на тот обман,
С овчинку показалось небо
И воля – зыбкой, как туман.
Ох, долго длился век недобрый,
Кровавый век, век непростой.
Но только сгинули вдруг обры,
Растаяли, как снег весной.
Не стало даже каганата*,
А ведь такой был каганат!
Дулебы тут не виноваты,
Здесь рок один лишь виноват.
А также мировой процесс
С названием этногенез.

46
Не стало обров, иль аваров,
Но Русколани не вздохнуть,
По их стопам теперь хазары*
В пределы русов держат путь.
Они, как обры, тоже тюрки,
И каждый всадник лют и лих,
К тому ж в торговле
                очень юрки –
Ведь иудеи среди них.
А эти – торгаши от бога,
В торговле знают смысл и толк.
И вот степным путём-дорогой
В овечьей шубе скачет волк.
А Русколани нет единой –
Распалась ведь на сто племён.
Где лестью хитрой, а где силой
Хазары их берут в полон.
И не успели тут поляне,
И оком пару раз моргнуть,
Как уж хазарам платят дани
И шеи начинают гнуть
Они пред грозными врагами.
А, впрочем, этих скорбных пут
Познали не одни поляне:
Радимичи ведь тоже тут.
Ещё древляне, северяне
И вятичи им дань дают.
И будут властвовать хазары
Не век, не два –  почти что три…
Пока князь Вещий* не ударит
Их за набеги и пожары
И не разрушит изнутри.
А Святослав* – великий воин –
Разгром им полный нанесёт.
Великой славы он достоин
Лишь за один за подвиг тот.

47
Пока по древности мы рыщем
Среди враждующих племён,
Забыть нельзя нам, что Татищев,
Судьбой Руси заворожён.
Писал историю как стайер,
Соразмеряя с шагом шаг,
Остались сзади Миллер, Байер*,
Хотя те тоже поспешат
Свой «вклад» внести
                и без зазренья
Про Русь с три короба наврут…
И век спустя, их точку зренья
Норманской школой назовут.
Её осудит часть учёных,
Возможно, лучшая их часть.
Другие будут увлечённо
Её проталкивать. Напасть
Жива окажется однако…
Ведь доживет до наших дней!
И где «зарыта тут собака»,
Что тянет некоторых к ней?!.
Что заставляет вновь из мрака
Её тащить, смахнувши пыль,
И выдавать все эти враки
За правду нашу и за быль?!.

48
И тут вставал вал из вопросов
И резюме: «Не может быть»!
Но гласом зычным Ломоносов*
Одергивал брюзжащих: «Цыть!»
И говорил: «У древней Трои,
Её величественных стен,
Среди бесчисленных героев
Пал вождь венетов – Пилемен*.
Он пал в боях, да только племя –
То, что венедами звалось –
Пустило по Европе семя,
Что позже в нас отозвалось.
Часть же венедов с Антенором*
На Адриатики брегах,
Селенья основали. Скоро
У них возникнут города.
Один в честь Трои –
                станет Троей,
Другой – Венецией в честь них».
Его судьба –  мы тут не скроем –
До наших дней
                дожить в героях,
Не растворясь в веках седых.
Он мог сказать про Ахиллеса*,
Который греком-то не был.
Богов любимец и повеса –
Из скифов всё ж происходил.
И как укажет Нечволодов*
В век девятнадцатый в трудах:
Жил Ахиллес
                со славным родом
На Приазовских берегах.
Возможно даже, что у Дона…
Соседом славных амазонок.
Но изгнан был царём оттуда
За ярость в битвах,
                буйный нрав…
Но Ломоносов это чудо
Оставил в туне, промолчав.

49
Анализ проведя подробный,
Чтоб смело обо всём судить,
Он доказал легко, свободно,
Что летописные нас своды
Не могут  удовлетворить.
Довольно часто мысль такую
Высказывал среди друзей:
«Нам в мировую кладовую –
Сокровищницу всех людей,
Заглядывать почаще надо,
Чтобы познать
                хмельную радость
От знаний, мыслей и идей».
И тут же призывал критично
Чужие принимать слова:
«Чтоб не смешить
                людей публично –
Своя должна быть голова.
Ведь мы не попки-попугаи,
Чтоб чьи-то басни повторять –
А их нам сотни предлагают…
При этом всюду нас корят».
И не откроем мы секрета,
Когда отметим: нелегко
Доказывать идею эту
Ему случалось. Кулаком
Пришлось ученому, поэту
«Трудиться» больше, чем пером,
Чтоб доказать
                «большому свету» –
«Светлейшей» кучке дураков,
Что ход истории таков:
Что Русь создали не германцы,
Не Скандинавии сыны,
Что русы тут не самозванцы,
А коренной народ они…
Что русам родственны варяги,
Хотя, возможно, только те,
Что в Пруссии подняли стяги,
Свой обозначивши удел…
Что Радегаст, ружанин родом*,
Славянским
               смелым князем был,
Ходил в Италию походом
И Рим почти что победил…
Что ругом был
                другой воитель –
Руг всё равно, что славянин –
Аларих* – Рима победитель,
К тому же, право, не один…
И называет муж учёный
Ещё с десяток тут имён.
В ответ: ор стаи огорчённой
(В интригах сбитой
                и сплочённой) –
Шипение со всех сторон
И лицемерный даже стон.

50
А, впрочем,
            в множестве вопросов
О корнях россов и славян
Не одинок был Ломоносов –
России слава и талант.
Такое может лишь присниться
Нам всем, друзья,
                в чудесных снах:
Его сама императрица
Поддержит позже
                в тех делах.
Екатерина – да, Вторая
(Её Великою зовут) –
Привычки немцев попирая,
Сорвёт с истории «хомут».
Одних хулителей одёрнет,
Других же и турнёт взашей –
И меньше будет
                пятен чёрных
В истории страны моей.
И копий меньше
                сломят в спорах
О древности земли славян.
Пальмиры северной Аврора
Здесь не потерпит
                ложь, обман.
В своих «Записках»*,
                в разговорах
Не раз отметит ведь она,
Причём, заметим мы,
                с задором,
С умом холодным,
                пылким взором,
Что Русь – великая страна
Во все века и времена.
Русь защищала непрестанно
Екатерина неспроста…
Почти крылатой фраза станет,
Что скажут раз её уста:
«…А письменность свою
                славяне
Уже имели до Христа»*.
И пусть у немки по рожденью
Плеяда немцев при дворе,
Но вот такую точку зренья
Она имела о заре
Культуры русской и славянской,
Совсем отдельной
                от германской.
Эпилог

Век восемнадцатый
                был  длинным
И, как мы видим, не пустым…
Ах! Век Петра, Екатерины!..
Ты стал воистину былинным
И для России золотым.
За этим веком вновь век новый,
Как и положено, спешит.
Он девятнадцатый. Суровый.
Из войн кровавых сей век сшит.
Но, впрочем, он при этом снова
Тут музой Клио не забыт…
Она истории основу
В России каждый год творит,
Чтя стародавний, да и новый
Национальный колорит.
Век девятнадцатый – век-воин,
Он – век-поэт, век-властелин…
И в нём истории герои
Иные будут. Вот один:
Великих почестей достоин
Наш незабвенный Карамзин*
За ним придёт других плеяда –
Не перечислить нам их всех –
Погодин, Соловьёв, Шахматов,
Ключевский,
                Костомаров рядом,
Забелин и Аксаков с братом,
Чичерин тут имел успех.
С теорией чужой, норманской,
Где верховодил Полевой
Успешно спорил Иловайский,
Ведя порой неравный бой.
С ним заодно тут Гедеонов,
Бестужев-Рюмин,
                ряд других…
Зато противники – Платонов
И Соловьёв, и Карамзин:
Они теории нормандской,
Пожалуй, были не враги.

Что мы из ариев все родом,
Что в них искать
                нам надо след,
Впервые скажет Нечволодов
В «Сказаньях»
                о родной земле.
Не сразу версию такую
Другие примут и поймут.
Причины были. И не всуе*
О них указывать нам тут.

Век девятнадцатый
                был долгим
И очень, очень непростым…
Тогда мы помогали многим,
Считая это своим долгом,
Предначертаньем дорогим.
Свободу сербам и болгарам,
Славянским родичам своим
Спешили подарить мы даром.
А кто б иной то сделал им –
Историю одну творим!
Но только этот век однажды
Своим годам окончил счёт…
Его сменяет тут отважный
Двадцатый век. Идёт. Течёт.
И как-то вечером ноябрьским,
В промозглый вечер
                от дождей,
У нас взыграл
            вдруг дух бунтарский –
И нет уж власти
                больше царской,
И нет династии царей!
Привет, история вождей!
Всё изменилось – и не мало –
В идеологии страны.
Не стало прежних идеалов,
Иные были уж нужны,
Иные были нам важны.
В главе угла
                теперь уж классы –
Так скажет главный рулевой –
Историю творили массы,
А не какой-то там герой.
И первыми в рядах тех были
Покровский, Греков, Рыбаков.
Они историю «отмыли»
От пыли множества веков
И указали путь каков.
Вперёд, друзья, без дураков!

Теперь и это изменилось:
Подумав, повернули вспять,
Да так, что и дедам не снилось,
Хотя умели те ломать,
Как, впрочем, строить и пахать!
А также насмерть постоять
За Родину свою родную
В годину злую и лихую!

* * *
Да, не в приватных
                разговорах,
Не в кулуарной трепотне
Рождаться истине, а в спорах –
От веку и до наших дней.
Да, было многим неуютно



От всех преград,
                препон подспудных…
С любым поспорить я берусь:
История рождалась трудно –
Как и сама Святая Русь!
Вот и теперь
                совсем не сладко
Истории страны моей:
Опять препоны и нападки –
У нас достаточно «друзей»,
Чтоб врать бессовестно о ней.

Но только это наносное –
Дань моде времени, друзья,
Сойдёт,
        как рыхлый снег весною –
Ведь правду извратить нельзя.
Уйдут неверные акценты,
И пена лжи сойдёт на нет.
Не долго до того момента –
В туннеле тёмном
                брезжит свет!





Сентябрь 2008 г.















КНЯЗЬ СВЯТОСЛАВ
И КНЯГИНЯ МАРИЯ

 

Услышь, потомок,
                песню Славы!
Держи в сердце своём Русь,
Которая есть и пребудет
                землёй нашей!
               «Книга Велеса»

                1
Снег серебрится, снег лучится
На крышах изб и теремов,
Сверкает радужно, искрится
Как россыпь лалов из ларцов.
То припадает, то клубится,
Дымясь, бежит за окоём,
Сугробами кой-где горбится:
Где бугорок – шелом на нём.
То он алеет, как зарница,
То голубеет – в цвет небес.
То белокрылой чудо-птицей
Вдруг накрывает  дальний лес.
На лицах влагою лоснится
И серебрится на власах,
Искрясь, пушится на ресницах
И леденеет на усах.

                2
Высокий холм,
                на нём детинец
И роща дальняя в снегах,
Поля в снегах, в снегах долины,
Под снегом спрятались луга.
Одели снежные вериги
Десны могучей берега.
В хламидах снежных
                сам Чернигов,
Сады под снегом и стога.
И лишь тропинок паутина
Едва заметна там и тут.
Привычная встаёт картина
Земли, что Русскою зовут.
Порой виднеется дорога,
Точнее, узкий санный путь,
Дорог таких не так уж много,
Но всё ж ведут куда-нибудь…

                3
Картина зимнего пейзажа
Похожая из года в год,
В ней грусть и боль,
                и радость наша,
В ней наша удаль и наш род.
Зима морозна и студёна –
Таков удел Святой Руси,
Как Спаса лик
              на всех знамёнах,
Дающий русам в сечах сил.

Зима богата на забавы,
Её проказ не перечесть…
Её корить за что есть, право,
Но и любить за что-то есть!

                4
Как стаи шустрых воробьишек,
Что прыснут вдруг
                из-под застрех,
Ватаги шумных ребятишек
Спешат с салазками на брег.
И нет степенности уж в мире
Тут от забав и от потех:
Здесь над заснеженною ширью
Возня и шум, и крик, и смех!
Мороз и солнце, лёд и снег!
Но, впрочем, не мальцы едино
Зиме радёшеньки всегда –
Мужам степенным и в сединах
Она любезна иногда.
Вот гость торговый
                браду гладит,
Прикидывает, что к чему;
Он в мыслях путь
                по рекам ладит,
И прибыль видится ему.
Он щурит око ненароком
И перстни гладит на перстах,
Обводит он окрестность оком
И тихо шепчет: «Лепота!»

Вот и охотник вострит стрелы
И ладит хитрые силки –
Для бродника пора приспела
Облазить дальние лески.
Ведь шкуры беличьи и куньи
В большом почёте на Руси,
В цене меха лисы-шалуньи –
Кто их откажется носить?!.
К тому ж у русов векши, куны –
Всё деньги с гривной наравне.
Ведь в мире суетном, подлунном
Без них и счастья вовсе нет.
И потому-то зорькой ранней,
Когда не спят лишь петухи,
Он дань отнёс в лесок Зеване,
Прося удачу – ох, грехи!

Охотник, право, не язычник,
Давно он верует в Христа
И крест кладёт
                на грудь привычно,
Молитву держит на устах.
Но пращуров своих обычай
Никак не может позабыть:
Охотникам всегда в привычках
Зеване дань преподносить,
Чтоб не обиделась богиня,
Не отпугнула всё зверьё –
Она зверью ведь берегиня,
Зверьё во власти у неё.
Не отвернулась чтоб удача
И чтоб сопутствовал успех,
Он хвостик зайца в чаще прячет –
Хоть хвостик мал, но всё же мех!
И на душе тогда спокойно,
Её и кошки не скребут –
Охоте быть теперь достойной –
Ни глаз, ни лук не подведут!
И пусть не видел он Зевану
За годы долгие свои,
Зато в сказаниях Бояна
Она зимой всегда царит.
И хоть попам то не желанно 
(Клеймят язычество они),
Но по сказаниям Бояна
На ней сапожки из сафьяна,
А шуба только из куниц.
Власа усыпаны снегами,
Соболья шапка до ресниц,
Колчан и стрелы за плечами
И пара красных рукавиц.
Одной лишь тайне
                не открыться –
О ней не сведал и Боян –
Зевана – баба иль девица? –
Остался вот такой изъян.

Однако мы ушли от сути,
Зеване время уделив,
В дальнейшем
                осторожней будем –
Стань к нам,
                читатель, терпелив.
Вот радуется
                смерд-кормилец
Вновь изобилию снегов:
«Вот то-то Бог
                послал гостинец,
Вот то-то радость для хлебов!»
Да и как радости тут не быть,
Как Бога не превозносить:
Ведь «больше снега –
                больше хлеба» –
Известна мудрость на Руси.
И позабыл он ненароком,
Глубоким радуясь снегам,
Что после княжеских уроков
Без хлеба остаётся сам,
Что урожай  он видит оком,
Солёный проливая пот,
Что уберёт его он в сроки,
Да только зуб его неймёт:
Жизнь смерда,
                ох, совсем не мёд!

Но есть ещё одна примета,
Которая опять не врёт:
Зима со снегом – вам не лето,
В снега на Русь враг не придёт!
К морозам нашим непривычны
Ни половцы, ни кто иной –
Бескормица поход их хищный
На нет сведёт всегда зимой.
А тот, кто вдруг не побоится
В поход на Русь зимой пойти,
В снегах увязнет. Воротиться
Домой уж не найдёт пути.
И через годы только кости
В степи, как будто снег блестит.
Не любят нашу зиму «гости»,
Она их тоже не честит.

                5
Короток зимний день унылый.
И то – средина февраля…
Свет звёзд завис над ивой стылой,
Мрак на заснеженных полях.
Притих Чернигов величавый,
Уста сомкнул крикливый люд –
Болезнь свалила Святослава,
Не избежит он смертных пут.
А ведь герой был, коих мало –
Как будто витязь из былин,
Не раз судьба его ломала,
Но не сломался паладин.
Он вынес молча все невзгоды,
Схватив за горло гнев и боль,
Измены близких и походы –
Уж такова его юдоль.
Хоть не был он
                в князьях великим,
Но уважаем был средь них,
С открытым сердцем,
                взором, ликом –
Врагам – он меч,
                щит – для родни.

Любимый людом и дружиной
Всегда на рати первым был,
Не прятался за воев спины,
Последним с сечи уходил.
Был князь могуч и храбр,
                однако
Скрутили годы и его –
Придётся, видно, скоро плакать
Княжнам с княгинею в сей год.
Что не удалось всем походам,
Удалось времени сейчас:
И рухнул дуб,
                вдруг став колодой,
И ждёт смиренно смертный час.

                6
Браду посеребрила вьюга,
Огонь в душе совсем уснул –
С косой подкралась тут старуха,
У одра держит караул.
Не отогнать её, прокляту,
Ни дланью крепкой,
                ни крестом,
Ни кочергою, ни ухватом,
Ни угрожающим перстом.
Стоит, нахалка, зубы скалит,
Ухмылка в пустоте глазниц,
Того гляди, косой ужалит
И навсегда повергнет ниц!
Её, как ворога, бы надо
Враз опрокинуть кулаком,
Чтоб не крутила тощим задом,
Намёки делая тайком.
Пинка бы дать, покинув одро,
Чтоб отлетела навсегда…
Но не вскочить уж князю бодро:
Всю бодрость «скушали» года,
А силы время истощило –
Вдруг испарились, как вода –
Не стало в князе больше силы,
Такая вот пришла беда.
Пожалуй, и не виновата
С косой старуха над одром –
За жизнь у всех одна расплата:
Могила – тёмная палата,
Да гроб – последний
                крепкий дом.

                7
Печальный звон
                плывёт от Спаса,
Уныла медь колоколов…
Тут даже тот,
                что «рявкал» басом,
Скулить собакою готов.
Как будто вдруг лишился гласа,
Как будто вдруг лишился слов –
Добавим мы тут для рассказа,
Хотя рассказ совсем не нов.

…Просторны княжие палаты,
Светлы от тысячи свечей,
И убраны они богато –
Такая радость для очей.
Здесь серебро вокруг и злато –
Спесивость многих богачей…
На стенах панцири и латы,
Немало сабель и мечей.
Есть луки здесь и самострелы,
От копий, сулиц глаз рябит –
Оружие любых пределов –
На видном месте княжий щит!
Работы тонкой он из меди –
Его сработал пленный серб –
По центру вздыбились медведи:
То княжий знак, а проще –  герб.

А в окнах стрельчатых, оконцах
Стекло цветное там и тут –
Игрою красок спорит с солнцем,
Что ищет здесь лучам приют
Хоть летом красным,
                хоть зимою,
Когда метели не метут.
И оттого любой порою
В чертогах княжеских уют.
Но не сегодня. Ноне утром
Не радует их блеск глаза –
В светёлке княжьей неуютно:
Оконца замерли в слезах…
В святом углу,
                прям под киотом,
Главой склонился главный стяг –
Немало видел он походов
И знал немало передряг…
На чёрном фоне с позолотой
Спасителя бессмертный лик.
Друзьям всегда
                стяг был оплотом,
А вот сегодня как-то сник.

Чуть теплится
                над ним лампадка –
В святом углу ей быть закон…
Иконы в золотых окладах,
И лики скорбные с икон
На одро княжие взирают
И, кажется, они вздыхают…
А блики с тенями блуждают
По стенам тут со всех сторон.
Да, нет уж радости в светлице
От украшений и добра –
Печалью скованы все лица
У тех, что встали у одра,
Понурив долу главы, очи,
Подгнув колени, сгорбив стан.
Вран черный им беду пророчит,
Все знают: это не обман,
Не рассосётся как туман.

                8
На скорбном одре
                князь в одеждах
Уже не князя – чернеца.
Два дюжих отрока с надеждой
Взирают тихо на отца.
Ещё надеются на чудо
(Ведь в мире множество чудес)
Быть может, смерть вдруг,
                как простуда,
Уйдёт туда, пришла откуда –
За горы и за чёрный лес.
То Игорь, Всеволод младые…
Сегодня не шалят они,
Как было раньше в дни иные –
В иные радостные дни,
Когда отец был, хоть не молод,
Но свеж и крепок, словно дуб.
Он закалять любил их в холод:
«Богатырям не нужно шуб!
А ну, со мной на перегонки!
Или морозец вам не люб?» –
Смеялся весело и звонко
И ласково трепал за чуб.
И если пасть с коня случалось
В тех гонках одному из них,
Лицо отца вновь улыбалось,
И говорил он мудрый стих:
«То не беда, то не обида,
Любого ты о том спроси:
За битого ведь двух небитых
Всегда давали на Руси».
И боль мгновенно уходила,
Беда уж не была бедой,
И тело наливалось силой –
Был глас отца живой водой!

От них поодаль дьяк поместный
Гнусавым голосом псалмы
Поёт по памяти. Уместным
Среди всеобщей кутерьмы
Считает челядь копошиться,
Храня на лицах скорбный вид –
Ой, как не хочется лишиться
Ей князя доброго. Увы…

Мария, властная княгиня,
Как новгородке должно быть,
Сжав скорбно губы,
                плат надвинув,
Уже не смотрится богиней –
Ей тут бы смердкой не завыть…
Теперь она лишь берегиня,
И, видно, ей черёд хранить
Настал престол и честь, и род…
В одеждах чёрных, как рабыня
Не ходит –
                тенью лишь плывёт.
А ведь всего назад седмицу
Ходила павою она –
Не просто было подступиться…
Могла Петриловна гордиться:
У всех в чести их имена
В любые годы, времена.
Теперь осунулась… бледна…
И в снах такого не приснится,
Как изменяет всех беда!

Как тень, вблизи её Антоний,
Епископ местный, благий грек…
Он полон слов и благовоний –
Как слаб, о, Боже, человек!
Он шепчет что-то ей на ушко –
Знать, с утешеньями спешит…
Со стороны Антоний – душка
И врачеватель он души.
Но если приглядеться ближе,
Да пристальней, да поострей – 
Кобель хозяйке руку лижет,
Но и куснёт её, ей-ей!
Поодаль хмурятся бояре –
Опора князя в миг любой,
Но смерть копьём
                ведь не ударишь,
Не уничтожишь булавой!
Вот потому-то знак печали
Их лики скорбные хранят.
Да, тугу не рассечь мечами,
И потому они молчат –
Ведь горю не помочь речами:
Порою слово – тот же яд.

                9
Средь тяжкой туги,
                средь несчастья,
Средь общей скорби и беды
Один лишь князь
                был безучастным –
Заложник времени, судьбы.
Он не скорбит и он не плачет –
Лежит, спокоен и суров,
Как сфинкс, а это... это значит,
Что к встрече с Господом готов.
И здесь не нужно лишних слов.
Но всё ж порой раздумья мукой
Ложатся на его чело:
Перед последнею разлукой
Князь вспоминал житьё своё.
А вспомнить было что, конечно,
За годы те, что дал Творец.
Хоть семьдесят годков
                не вечность,
Но что-то значат, наконец…
И было в них совсем немало,
Что раньше к жизни-то звало,
А ныне в прошлом
                лишь осталось,
Быльём, как мхом уж поросло.

Князь веки смежил, и в мгновенье
В воспоминания ушёл.
Вспять покатилось время тенью,
И детство всплыло. «Хорошо!» –
Казалось вдруг, шепнули губы,
Синь отогнав, порозовев,
И нет морщин шершаво-грубых
О детство, детство, как ты любо!
Как люб твой радостный напев!
И даже тут, на одре смертном,
Когда вокруг все лишь скорбят,
Приятно думать о заветном,
Приятно вспоминать тебя…

                10
…Вот отрок он,
                ему тринадцать,
И строен он, как тополёк.
Он самый меньший
                из всех братцев
И смуглый, словно уголёк.
Мать-половчанка тут виною:
Была смугла, как чёрный вран;
Второй являлася женою
Его отцу. За гибкий стан
Любил Олег ту половчанку
(А, может, вено он любил…)
Да только с ней жене-гречанке
Иль византийке изменил…
Её, крестив, назвали Анкой,
Вернее, Анной – поп решил,
Была из рода Осолука,
Кто Лукоморью властелин,
Она копьём владела, луком,
Как настоящий сарацин.
Порой она, совсем девчонка,
Солидность позабыв свою,
Участвовала в конных гонках
Совсем, совсем как амазонка –
Про них лишь гусляры поют.
Но это было очень редко,
На первых только лишь порах,
Все больше матушкой-наседкой
Она являлася при детках,
Забыв о скачках и пирах.

                11
Олега ж первая княгиня
(Звать Феофанией её),
Тмутаракань навек покинет,
На остров Родос отплывёт,
И будет там её жильё.
Измену гордая гречанка –
Не потому, что так уж зла,
А потому, что христианка –
Простить Олегу не могла.
«Я кто – наложница, служанка? –
Кричала даже пред людьми, –
Я – всё ж, супруг, патрицианка
И архонтисса, черт возьми!
В моём роду – князья епархий…
Сам император мне родня…
Возможно, будут патриархи
В родных и близких у меня…
И пусть я, князь, тут иностранка,
Но в этом не моя вина…
Я, князь, тебе не самозванка,
А Богом данная жена!
И не желаю своё ложе
Делить с дикаркою степной…»
«Ты не желаешь?
                Ну, так что же…
Езжай-ка, милая домой», –
Разгневался Олег не в меру,
Как конь, удила закусив;
Возможно, говоря, не верил,
Что хватит духу ей и сил.
Уж лучше б пыл
                свой поумерил,
В терпенье мудрость прорастив,
Тогда б её не упустил…
Ведь знал же, знал же
                нрав строптивый
Он Феофании своей…
…Она отплыла торопливо,
Забрав с собою дочерей.
И лишь халандии* ветрило*
Над чёрной гладью,
                над морской
У окоёма путь чертило,
Да сердце пенилось тоской.

                12
Ему осталися два сына:
То Всеволод и Глеб. Они
Родились оба на чужбине
И в те безрадостные дни,
Когда Олег – 
                не спец в коварстве
И жертва алчущих хазар –
В чужом скитался государстве,
Перенося судьбы удар.
Он сослан был на остров Родос –
Так повелел Вотаниат –
Но пленник, знаменитый родом,
Сумел раскрыть и там талант,
Присущий русам или россам,
Когда нужда, как жало вил…
Вторым Родосским
                став колоссом,
Он Феофанию влюбил.
Не просто деву (оных много) –
Патрицианку, бог ты мой!
Была та юной недотрогой,
А стала князю вдруг женой.
И там, на острове далёком,
Под синим небом, но чужим,
Родились сыновья по сроку
И были оба крепыши.
Тут и судьба (или же фатум)
Вдруг протянула дружбы длань –
Конец пришел Вотаниату,
Олег спешит в Тмутаракань!
Встречай изгнанника, Отчизна –
Всех русов гордых колыбель!
Пусть по врагам
                справляют тризну –
Сырая ждёт из всех постель…
Дрожат хазары и косоги,
Купцы халдейские дрожат:
Есть основанья для тревоги,
Их не спасут родные боги:
Казнённых добрый урожай.
Купцов халдейских сменят греки,
Что с Феофанией пришли,
Ведь месту пусту в этом веке
Уже не быть. Их корабли
По морю двинутся и рекам
На самый дальний край земли –
И вот уже встречает Мекка
Меха, что греки привезли.
Но Феофании не стало,
Теперь она в краях иных…
А сыновей её признала
Смуглянка Анна за родных.

                13
…Мила ль отцу была мать Анна,
Теперь познать не суждено…
Забылось всё в дали туманной
И испарилось, как вино.
Шесть тысяч всадников
                приданым
Тут в вено дадено. Оно
Олегу было так желанно,
Что победило враз все «но»,
А также «нет» и «невозможно».
С годами понял Святослав
Всю хитрость эту, эту сложность,
В такой же «переплёт» попав.
«Отца понять, конечно, можно:
Как обойтись
                без конных лав…», – 
Сглотнул слюну
                князь осторожно,
От этих мыслей подустав.

                14
…Да, князь Олег тогда Чернигов
У Мономаха отобрал.
Он поступил, конечно, лихо,
Что в помощь половцев призвал,
Но в то же время был и прав:
По рассуждению по здраву –
Быть надо честным до конца –
Чернигов был ему по праву,
Как вотчина его отца,
Который звался Святославом –
Сын  Ярослава Мудреца.
Шесть тысяч воев Осолука
(Ведь это вам ни пыль, ни грязь)
Держали крепко князя руку,
Надеялся на них и князь.
С потерей Мономах смирился,
Уйдя к себе в Переяславль.
Возможно, там Владимир злился,
Однако войск на бой не слал.
Да, та усобица, то лихо
Не разгорелися огнём,
Но тлели всё же тихо-тихо,
Причём подспудно день за днём,
Чтоб как-то вдруг
                в момент опасный,
Почуяв ветер перемен,
Взметнуться пламенем ужасным
И превратить всё в дым и тлен.

                15
…На киевском златом престоле
Сидел в ту пору Святополк.
Он был велик, всего же боле
В интригах понимал он толк.
И вот с подачи Святополка
Гоненья на отца пошли:
Его травили словно волка,
Добрались даже до семьи:
Покинут ими был Чернигов,
А следом также Стародуб.
Хлебнуть пришлось немало лиха
Отцу с семьёй… Порой на зуб
За целый день –
                ни малой крошки…
Хоромы заменил шатёр…
И даже дети, в сути – крошки,
Познали мир другой с тех пор…
Так мысли плотною толпою
Неслись – одна другой ясней,
Подчас воспоминанья поят
И кормят плоть и душу с ней.
Князь Святослав вздохнул
                и оком
Толпу скорбящую обвёл,
И снова в мысли о далёком
Его незримо ум увёл.

                16
…Князь курский млад – 
                отцовский крестник,
Сын Мономаха, Изяслав
(Он брату Глебу был ровесник)
Занять град Муром
                счёл уместным,
Отцовых ратников изгнав.
Потом он пал, сражённый в сече,
На берегу реки Лесной –
Вражда не лечит, а калечит,
Будь ты хоть крёстный,
                хоть родной.
Но только правда не иголка,
Которой в стоге не найти…
Сошла на нет вражда, умолкла,
Сказали стороны: «Прости!»
И помирился князь Владимир
С Олегом, и, в конце концов,
Был кубок мира выпит ими,
И просветлели все лицом.
В которах* княжьих мало толку,
Нет сильных в них,
                в них все слабей…
«Ведь люди всё же, а не волки,
Тем более одних кровей…

                17
…В тот год Зимерзла* лютовала,
Вселяя ужас в мир людской:
То волчьей стаей завывала,
То страшно ухала совой.
Крестились бабы все в испуге,
Плевались тихо: «Чур, нас, чур!»
Дитятей голосили вьюги,
И ветр ревел, как дикий тур.
Пурга прохожих не щадила,
Как будто встретила врага:
Колючим снегом слёту била,
Кругами по полю водила,
Волчком на улице кружила,
Как будто ведьма – не пурга.

Но как-то ночью резкий посвист
Раздался ненароком вдруг –
То бог славянский,
                хмурый Позвизд
Решил – и прекратил игру
Метелей, бурь и вьюг ужасных,
Ему подвластных страшных слуг.
И стало небо сразу ясным,
И ясен месяц – звёздам друг.
Знать, повелитель бурь,
                невзгоды –
От непогоды подустав,
Решил побаловать погодой
Ему известные народы,
Ему известные места.
И заискрились звёзды в небе,
И лёг дорогой Млечный Путь,
И месяц, как краюха хлеба,
На скатерти небесной  тут.

…Воскресли духом
                враз людишки:
Теперь мороз им – брат и сват,
Кто в сапогах,
                а кто в лаптишках
Спешат долой из тесных хат.
Кто в хлев –
               задать корма скотине,
Оголодавшей, спасу нет!
Кто с луком –
                да на лов звериный,
Пока «горит» на насте след:
Спешат на кручи ребятишки
На санках-птицах вниз лететь,
А то и проще – на штанишках
Или на хлипких зипунишках –
Не каждый санки мог иметь.

                18
Княжата тоже ведь ребята,
Хоть благородных всё ж кровей.
Они на кручах до заката
Всегда с «дружиною» своей.
В «дружине» сверстники
                из «ближних»,
Наперсники ребячьих игр:
Сдружиться с детства –
                то не лишним
Потом окажется для них…
На санках покататься рады
Княжата, что тут говорить,
Но игры – большая награда:
Отрадно «сечу» сотворить
Иль «крепость» строить,
                чтобы следом
На «слом» дружину повести,
Чтобы закончить всё «победой»
И «честь» в сей «сече» обрести.
При этом уж случалось часто:
Синяк – под глаз,
                а нос – и в кровь…
Но это вовсе не несчастье,
Скорее, это даже счастье,
К которому любой готов.

Князь улыбнулся мыслям этим
И даже просветлел лицом,
Но это вряд ли кто заметил,
Застыв в молчании своём.

                19
…Вот пред рождественской
                седмицей
В Чернигов прискакал гонец.
И долго с ним в своей светлице
Беседу вёл тогда отец.
То был посланец Мономаха –
С Переяславля прибыл он.
Рука крепка,  в глазах отвага –
Такой не ловит ртом ворон.
Такой на сече – первый воин,
И в думе – не молчит, поди…
Послом не каждый
                быть достоин,
Чтоб волю князя довести.
Когда же отбыл гость обратно,
Отведав северских медов,
Визит его всем стал понятным –
Причём без долгих лишних слов.
Случилось это всё в светлице,
Где все собрались, наконец.
«Что, Святослав,
                пора жениться? –
С улыбкой пошутил отец, –
Смотрю: ты молодец что надо*,
Косая сажень уж  в плечах…
Владимир тоже женит чадо –
На ханских женим дочерях.
Хотим врага не только силой,
Но и родством ещё унять.
Воюй, сынок, ты лучше с милой,
Чем с ханом в поле воевать.
Вот мы решили с Мономахом
Послов к Аепе-хану слать,
Чтоб всё решить единым махом…
Ты как на это смотришь, мать?» –
Взглянул он хитро на княгиню.
«Да что тут думать и гадать:
С женою молодцу не сгинуть…
Да только, князь, тебе решать!» –
Зардевшись, мать отцу сказала,
И речь её ручьем журчала.
Как слово молвлено – за дело
Пора тут князю браться смело.

…И вот то рысью, чаще шагом
Дружину князь Олег ведёт:
Сначала в гости к Мономаху,
Который их давно уж ждёт,
Затем и в Поле, прямо к ханам
(Но с Мономахом уж вдвоём) –
Те на Хороле станут станом
И будут ждать их всех на нём,
Почётный оказав приём.
В послах-ходатаях сам дядя,
Давыд (в роду теперь старшой),
С Олегом держится он рядом,
Хоть слаб и телом, и душой.

                20
Сам Святослав в дружине тоже,
Как не скажи, он всё ж жених…
И страх, и радость
                сердце гложут:
Как встретят, как проводят их…
А степь в снегах со всех сторон.
Не сон ли это? Нет, не сон!
Он, княжич,
           хочет быть солидным,
Он расправляет грудь и стан…
Возможно, воям это видно –
Не зря ж кривятся их уста
Улыбкой доброй, необидной,
Что тут же прячется в усах.
Ржут кони часто гулко, сытно,
Не ускоряя мерный шаг.
Над ними облачко клубится,
К морозной выси вьётся пар,
А на усах и на ресницах
Привычно иней серебрится –
То солнца и мороза дар.

                21
А степь ложится под копыта,
И ей конца и края нет…
Она мощнее монолита,
Снегами, как ковром, покрыта
Да светом солнечным залита –
Слепит всем очи этот свет.
Она гола, гулка как эхо –
Ни деревца и ни куста…
Пружинит лишь трава
                под снегом,
Но это редко, лишь в местах,
Где сбилась осенью в кудели
(Всё от того – была густа).
Потом метели песнь тут спели,
И степь теперь чиста… пуста.
И только изредка овраги
Слегка морщинятся на ней.
…И вьются княжеские стяги –
Те стяги к миру, не к войне.
Но не мертва степь,
                как ни странно,
Она живёхонька-жива:
То волки взвоют за курганом,
То обозначится сова.
А вот косой оставил лёжку
Да и задал вдруг стрекача…
А там, мышкуя понемножку,
Перебегает путь-дорожку
Лиса, как баба хлопоча.
…Да, тишина в степи обманна,
Натянута, как тетива,
Коварна, как петля аркана:
Та захлестнется вдруг
                вкруг стана –
Считай, пропала голова.

                22
Как не был путь
                тот зимний труден,
Хоть ты ругай его, хоть славь,
Но вот река с названьем Трубеж –
И трубы княжеские трубят:
«Встречай нас град      
                Переяславль»!
Был град велик, но не Чернигов,
И Трубеж – не Десна-река –
То понял Святослав тут мигом
И возгордился тем слегка.
Но встретил град
                посольством честным,
Раскрытым зевом градских врат;
Чуть позже – и пирком чудесным:
Да, Мономах им явно рад.
Отец был сед – то дань скитаний ,
А князь Владимир – рыж и свеж;
И оба – полны мыслей, знаний
И нерушимости желаний
Дойти до половецких веж.

…Там познакомились впервые
Он, Святослав, и Юрий-брат;
Сошлись пути их тут земные –
Так люди часто говорят.
А, впрочем, всё даётся Богом,
Все в воле ходим мы его…
Постарше Юрий был немного,
Но роста, вроде, одного…
Смотрели друг на друга строго,
Как примеряясь: кто кого?..

                23
Была недолгою задержка –
Дела потехе не друзья –
Летят гонцы уж к ханским вежам,
В пути ни капельки не мешкав,
А следом тронулись князья.
И вот сошлись все на Хороле
Среди снегов, равнин седых,
За дружбу пили и за волю,
Да и за счастье молодых.
Конечно, не в открытом поле
(К чему же на семи ветрах?..) –
Такое редко кто позволит.
И их минула эта доля –
Гуляли в юртах и шатрах.
Совсем не страшны
                были ханы,
Смеются, весело галдят,
На них халаты, как сутаны,
Что у попов – почти до пят.
Скуласты лица и румяны,
Раскосые глаза блестят –
От вин с кумысом
                смотрят пьяно,
Всё целоваться норовят:
Ведь сватовство
                тут всем желанно –
И только слышно:
                «Брат!» да «Сват!»
Все ханы – сродники Аепы –
Известен в половцах сей род.
Иначе было бы нелепо
Тут затевать весь карагод
Да и делиться кровом, хлебом,
Причём  не на один же год:
Родню не выбирают слепо –
Всё обсудили наперёд…

Дрожат невесты-половчанки,
А как им, бедным, не дрожать:
Ведь оторвали их от мамки –
И в мир чужой… детей рожать.
Немного – и чужие санки,
По насту снежному шурша,
Их унесут в даль спозаранку…
Вот и дрожат они подранком,
Вот в пятки и бежит душа!
А, может, то дрожат мониста –
Известный девичий наряд,
И гласом чистым, серебристым
Между собою говорят,
Приветствуя такой обряд.
И княжич смело острым глазом
Обвёл невест, смекнувши разом:
Его девчонка-половчанка,
Хоть и в шубейке, но хрупка,
Пуглива,
       словно мышь-песчанка…
Ей в куклы бы играть пока.
Вот взгляд её –
                взгляд дикой серны:
Глаза туманны и влажны,
В них страх, испуг,
                надежда, верность,
Слезами через край полны.
…Постарше будет дева брата,
И посмелей и половчей:
Нет-нет, да бросит воровато
На суженого взгляд очей.
И обе смотрятся богато –
Таков обычай дев степей:
Сверкают в косах ленты, злато,
И жемчуг на челе светлей,
Чем отблеск солнечных лучей…
О мысли-волны, как далёко
Вы князя с одра увели:
И челн его то на глубоком,
То будто снова на мели…
Князь всех обвёл
                ожившим оком –
Скорбят родные… «Хорошо», – 
Вздохнул – и снова ненароком
В воспоминания ушёл.

                24
… Вот младень он.
                Ему – семнадцать,
А на дворе стоит весна…
И хочется опять влюбляться,
Уж вы простите, мать, жена…
Его уносят ноги сами
В Русалий день на брег Десны –
Догода здесь давно цветами
Украсил рощу в честь весны.
Пришёл он следом за Зимстерлой,
Изгнавшей зиму в край чужой
(Зимстерла в бой вступает первой
И расправляется с зимой,
И уж тогда идёт Догода,
С Мерцаной под руку спешит –
Их путь пролёг по небосводу:
Зарёю алою горит).
А в роще девы, как русалки,
С парнями водят хоровод
И жгут костры, играют в салки
Да славят Ладу, Ладин род.
Поют девицы звонко, звонко,
Весну хваля, зовя любовь.
Как ворожеи, амазонки
В своих одеждах светлых,
                тонких,
Ещё с распущенной косой –
Тут не удержится любой.
И пусть не верит он в Ярилу,
А верует лишь во Христа,
Но всё ж, познав мужскую силу,
Любовь он ищет… по кустам.
Да, по кустам, где нимфы бродят
И песни славные поют,
Где хороводы хороводят,
Где рай земной, где мёды пьют.
Она тут ярче, жгуче, жарче,
Огромна, словно небосвод…
Запретный плод, известно, слаще:
Он оттого – запретный плод.
…Всё повторится
                вновь в Купалу
И дальше, чуть не каждый год,
Ну, а уж позже – всё помалу
Со временем на нет сойдёт…

Несутся мысли скакунами –
От них как будто больше сил…
И князь обвёл вновь
                всех глазами,
Глазами что-то он спросил
И, улыбнувшись незаметно,
Вздохнул тихонько: «Хорошо!»
Народ задвигался ответно,
Но он опять в себя ушёл.

                25
… Когда отца уже не стало –
Носителя большой судьбы –
Их из Чернигова помалу
Давыд теснил. Не без борьбы
Все оказались в Новограде,
Что назван Северским давно.
«Я вижу, братья, вы не рады, –
Заметил Всеволод.
                «Да. Но…» –
Замялись все тогда немного,
Не зная точно, что сказать.
«Однако ходим все под Богом, –
Пришлось старшому
                продолжать, –
Пути ж Господни неизвестны…
А потому вполне уместно
Друг друга руки нам держать,
Чернигов наш не забывать
Да ждать момента, час удачи…
Как он придёт – я знак вам дам.
Теперь же главная задача –
Здесь обустроиться всем нам».
Они тут клятву дали дружно
Быть заедино им всегда,
Крест целовали в том послушно.
Иначе – горе и беда.

На киевском златом престоле
В ту пору княжил Мономах;
Притихло Дикое тут Поле,
Питая к Мономаху страх.
Свои князья, боясь расправы,
Усобицами не шалят,
Живут по Правде и по праву –
Воспряла Русская земля.
Но Мономах… он тоже смертен,
Не стало как-то и его,
Мстислав теперь
                кормилом вертит
И правит тоже ничего…
С ним породнился
                брат их старший,
Взяв в жёны дочь, Агафью-свет,
Теперь под сенью он монаршей:
Такой защиты лучше нет.
Им было радостно за брата:
«Да, Всеволод не лыком шит!»
«Не голова – ума палата!»
«Он острый меч и крепкий щит!»

…Но жизнь на месте не стояла,
Вновь были стоны и мольбы,
Она движенье продолжала,
Не обходясь вновь без борьбы.
Прошла Давыда-дяди слава –
Ушёл спокойно в мир иной.
Признал Чернигов Ярослава
Законным князем над собой.

А Ярослав, родной их дядя,
Он брат Олегу – их отцу,
Но правил он, на них не глядя –
Старшому это не к лицу.
И вскоре Всеволод в светёлку
Призвал их, братьев, на совет:
«Вы клятву помните?»
                – «Что толку…»
   – «А всё же: помните иль нет?»
   – «Да помним, помним!» –
                хором дружно
Ему ответили они.
   – «Вот час настал…»
                –  «Что делать нужно?»
   – «Опорой быть мне в эти дни».

Опорой были все умелой –
Отдали клятве мерой дань –
Взял Всеволод Чернигов смело,
Им изгнан дядя был в Рязань.
Достала в Киеве Мстислава
Весть эта – потемнел, как ночь:
Мстиславу стала не по нраву
Та дерзость брата.
                Крикнул: «Прочь!»
Но на Мстислава есть управа:
Его бояре, также дочь!
Пришлось смириться
                тут Мстиславу
И даже в чём-то им помочь.

                26
Ничто не вечно под луною:
Мстислава нет в живых давно.
Вновь смуты веют над землёю
Князья поражены войною –
Неизлечимою чумою,
Как будто жизни нет иной.
Брат Всеволод не исключенье,
Не исключенье и они…
На киевском златом княженье
Князь Ярополк был в эти дни.
Он не был,
            как Мстислав, великим
И не был грозным, как отец,
Мягкосердечный и безликий –
Единству положил конец.
И Русь могучая распалась
На радость множеству врагов.
Святая Русь – такая жалость –
Удельной стала. Факт таков.
И все князья – а их немало –
Забыв родство и крови зов,
«Моё!» – кричали,
                также: «Мало!» –
И проливали русов кровь.
И в той усобице кровавой,
Где правых вряд ли кто найдёт,
К обиженным сынам Мстислава
Пришел на помощь весь их род.


…Река Супой –
                не Днепр могучий,
Совсем не Дон река Супой,
Но вот на ней и вышел случай
Победный провести им бой.
Тогда дружину Ярополка
Они разбили в пух и прах,
А чтобы было больше толку,
Посемье взяли на правах
Тут победителей. И Глебу
Уделом вышел город Курск.
В том граде род их
                раньше не был,
Хороший им достался кус…

А тут послов шлют новгородцы:
«Меньшого, мол,
                в князья хотим».
Брат Всеволод
                с большой охотцей
Его послал в княженье к ним.
Ему тогда лишь тридцать было,
Он жаждал славы и борьбы –
Княженье это всё сулило.
…О люди, как же мы слабы
Перед зигзагами судьбы!
Далёкий град, чужие нравы,
Посадники, купцы, концы,
Собор Софийский величавый,
Хоромы, избы и дворцы…
И вече. Что ни день, то вече!
Порой случалось: сразу два…
И вот в него уж стрелы мечут…
Раз уберёгся он едва.
Народ кричит, народ в волненье,
А что хотят – не разберёшь…
Тут не княженье, а мученье,
Зубная боль, ядрёна вошь!

К тому же надо ведь случиться
(Знать от судьбы уйти нельзя)
Приспичило ему влюбиться –
Грешны, грешны,
                друзья, князья.
Вдова Мария приглянулась,
Петрилы дщерь – красой краса.
Лукаво как-то подмигнула –
И всё: в тенёта затянула –
Бывают в жизни чудеса.
И стало тут уж не до веча,
Не до супруги и детей.
Попом своим
                он с ней был венчан
Назло епископу, ей-ей!
(Как мы безумствуем
                для женщин,
Как жертвуем душой своей!)
А чтоб епископ был сговорчив
И в церквях князя не хулил,
Он ряд церковный,
                между прочим,
Вновь в пользу церкви учинил.
Тогда снесла обиду Анна,
Супруга первая его.
Но монастырь
                ей стал желанным,
Как не крути, уж через год.
Так сын Олег и дочка Настя
При мачехе росли в дворцах,
А Святослав (ну, и напасти)
Уж повторил тут путь отца.
…А вече с каждым разом злее,
Друг друга так и бьёт народ.
«Мятеж, – шепнули слуги, –   
                зреет…
Из Пскова вся буза идёт».

Бояр созвал он в терем княжий,
Старшину также на совет:
«В чём дело, братия, кто скажет?
Кто даст спасительный ответ?»
«Во Пскове
            Всеволод Мстиславич,
Он сеет смуты семена…
Пока победу с ним не справишь,
Не будет в граде тишина», –
Поспорив, думцы отвечали,
Бояре все и старшина.
«Но ведь война», – 
                изрёк в печали.
Те подтвердили: «Да, война».

…К войне готовиться тут стали,
На Псков назначили поход,
На вечах дружно все кричали,
На деле – заюлил народ:
Кто в лес, а кто и в огород.
И новгородцам веры мало –
С подмогой Глеб к нему идёт
И, несмотря на боль, усталость,
Дружину курскую ведёт.
…Поход закончился без славы –
С дороги повернула рать.
Пришлось тут вскоре Святославу
В Чернигов от врагов бежать.
Пусть новгородцы до икоты
Вновь звали князя на престол,
Но прежней не было охоты –
Был Новгород и лих, и зол.
А потому с большим желаньем
Он в Курск пошёл,
                как умер Глеб,
Где княжил умно, со стараньем,
Держа в нём стяг свой
                и свой герб.
И ел теперь не зря свой хлеб…

Воспоминанья глуше, глуше –
Устал от них князь Святослав.
Чело он хмурит, хмурит душу
И слышит тихое: «Ослаб».

                27
…Был Курск хоть градом
                и немалым,
Но всё ж – окраина Руси…
Не раз враги со злым оскалом
Его пытались укусить,
Но только лишь ломали зубы
О твердь его валов и стен.
Была курянам воля люба:
«Уж лучше смерть,
                чем лютый плен».
А потому куряне-вои
Привычны к рати и к борьбе
Почти с пелёнок. Все герои.
Всяк славы, почести достоин,
Но мыслит он не о себе…
Сначала мыслит он о граде,
Потом  уж – о своей семье,
Ну, а затем о тех, кто рядом,
О княжьем ряде и укладе,
И после них лишь о себе…
А потому идёт всё ладом,
Или скромнее – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

На мысе град стоит высоком,
И мыс сродни тут со скалой:
С долины зрить захочешь оком –
Так шапка с головы долой!
Его ласкают воды Кура,
И Тускарь протянула длань,
На полночь лес уходит хмуро,
Не диво встретить в нём и тура,
А хоть и трепетную лань.
В нём лось сохатый,
                мишка бурый,
В нём серый волк, лиса, олень.
Всяк будет с мясом
                и со шкурой,
Кому охотиться не лень.
И снова у курян всё ладно,
Или хотите – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

А если ты умелый бортник –
Всегда от пчёл
                возьмёшь там дань;
От леса кормится тут плотник,
Когда не ходит он на брань.
Курянам многим лес опора,
Защитником он быть готов:
Дровишками снабжает город
И смерда прячет от врагов,
Когда наступит час лихой,
К несчастью, часто есть такой!
А в реках, град что омывают,
Немало рыбы. Даже сом –
Князь рыбий – в водах обитает,
Его в глубинах тёмных дом.
И вновь живут куряне ладно,
Или хотите – всё ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Хоть Кур и Тускарь
                ближе к граду,
И тот приветлив к их волне,
Ещё есть Семь, та тоже рядом,
Но шире, глубже и полней.
Она – не только кладезь рыбы
У всех посемских рыбаков,
Она и путь. На стругах-глыбах
Куряне летом далеко
Товар везут: меха и жито,
А также воск, янтарный мёд.
Зимою Семь вновь не забыта:
Опять дорога – толстый лёд.
И станет ближе уж Чернигов,
Не так далёк и Киев-град.
Туда доскачет вестник мигом,
Скажите, кто тому не рад?!.
И это тоже всем отрада,
И это радость в каждый дом…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Не мал град Курск.
                Его детинец
На башнях держит синь небес,
И в дополнение к картине –
Посад уходит клином в лес.
Поля, луга град окружают,
Немало места и садам –
Весною буйно зацветают
В долине Кура, по брегам.
Сады в кипенье белом в мае:
Словно, забыв закон, черёд,
Метели вновь по ним гуляют –
Позёмка белая метёт.
По осени – огнем пылают
Сады и рощи, дол и бор.
А ветер золотом играет:
Несёт, несёт за косогор…
И лишь к зиме всё замирает,
Устав вести незримый спор.
И радость тут с печалью рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

У Кура долы небольшие –
Зажаты между двух холмов,
Зато за Тускарью такие,
Что не увидеть окоём.
На них всегда стада пасутся
Коров, овец, свиней, гусей
И длинногривых лошадей.
Но лишь дымы сторож
                взметнутся,
Они стремглав во град несутся –
Защиту ищут поскорей.
А вместе с ними
                в крепость смерды
Из сёл окрестных поспешат,
(Как требует того душа)
Несут, кряхтя, семейный скарб:
Никто не хочет плена, смерти,
Ни пахарь честный и ни раб.
Так жизнь со смертью
                ходят рядом,
Или скромнее – лишь рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Есть в Курске торг,
                причём огромный,
Амбаров длинный ряд на нём.
Торгуют разно: кто-то – скромно,
А кто с размахом. Белым днём.
Там гам стоит на всю округу
И смех, и крик, и брань, и лай…
А где-то бьют уже друг друга:
Мол, ты чужого не замай!
Вон подбоченилась молодка,
Кокошник задран, взгляд лукав,
Не баба – сущая находка,
Кто любит распрекрасных пав.
Там скоморохи налетели
И заходили колесом –
Играют в бубны и сопели,
Потешат хором голосов.
На всех косится оком мытник
И мыто для казны берёт,
А там присел монах-пустынник,
Гнусаво Лазаря поёт.
Опять веселье с горем рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом! 

Прекрасен град.
                Всё взор ласкает…
Слободки жмутся по холмам,
Крестами небо рассекают
Главы церквушек тут и там.
Звон молотков
                с утра в привычке,
Как звон в церквях колоколов.
И в этой громкой перекличке
Дела большие. Меньше слов.
Бревно там плотник
                тешет ладно –
Кому-то будет скоро дом –
И тут же бает басню складно
Про лиса, что дружил с котом.
И так ведёт он сказ занятно,
Что многие – с раскрытым ртом.
Опять веселье с грустью рядом,
Или скромнее же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

Немало в граде Курске люда,
Занятий их не перечесть,
Горшки гончар вон лепит, блюда,
И стеклоделы также есть.
Работа каждому тут люба –
Всего же больше люба честь.
И если вдруг беда нагрянет –
Ведь рядом степь,
                а в ней степняк –
Под стяги княжеские встанет
Кузнец и плотник, и скорняк.
Оденет бронь тут
                гость торговый,
С острогой прибежит рыбак,
Возьмёт бочар
            в длань кол дубовый –
Чем вам не палица?.. Вот так!
Достанет меч,
                нахмурясь, бортник,
С копьём придёт степенный ткач,
Лук не забудет смелый бродник,
Посадник же возьмёт пернач.
И встанут в строй куряне ладно,
Как будто встарь, к плечу плечом,
Врагу чтоб было неповадно
С мечом врываться в отчий дом.
И будут честь и слава рядом,
Или хотите же – рядком.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

…К оружию
                привычны с детства
Куряне на краю Руси:
Иного нет на свете средства
Свой град и род в беде спасти.

Князь шевельнул рукою тихо,
Сгоняя наважденья шок,
Шепнул тихонько:
                «Время лихо», –
И вновь в прошедшее ушёл.

                28
…Опять случились перемены:
Сей мир покинул Ярополк.
И вот ему спешит на смену
Брат Вячеслав. Как серый волк,
С дружиной он по лесу рыщет,
Спешит взять киевский престол.
Хоть он очами стрелы прыщет*,
Но он не сокол, не орёл…
И Всеволод собрал их снова
(Всех братьев –
                не впервой сбирать),
Не преминул сказать им слово:
«Доколь нас будут попирать!
Доколе этот беспредел
Терпеть мы будем?
                Одним словом,
Берём мы Киев – наш удел.
Ведь Мономах-то не по праву
Им овладел в тот год лихой…
Черёд отцу был с дядей править,
А их под зад тогда ногой…
Мне это больше не по нраву…
Пойдем искать же,
                братья, правду…
В свою звезду я верю, право,
Я знаю, братья, Киев мой!».
…Да, Всеволод тогда умело
Миг уловил и молвил речь,
При этом взялся так за дело,
Что смог двоюродных увлечь.
И Киев покорился смелым
Почти без крови и без сечь.

Князь Святослав
                вновь улыбнулся –
Приятно это вспоминать.
К нему народ враз потянулся:
Не хочет  ли что им сказать…
Но он,
       как будто бы споткнулся –
Простыл улыбки прежней след,
К воспоминаниям вернулся.
Он, вроде, здесь, а, вроде, нет!

…Да, подмигнула им удача:
И Киев, и Чернигов их.
Теперь иная тут задача:
Не упустить бы добрый миг –
Переяславль к рукам
                прибрать бы…
Да сделать это побыстрей!
И он спешит ко граду с ратью,
С дружиной курскою своей –
Так порешили его братья:
«Бери град этот и владей!»
Но не случилось новой свадьбы –
Не отдал града князь Андрей.

                29
Был пораженьем он унижен:
Об этом разве он мечтал…
Но Игорь больше был обижен:
Удела брат ему не дал.
Такой случился тут скандал.
И начал Игорь вить интриги
Всё против брата своего,
И те интриги, как вериги,
Одел он также на него.
И мира прежнего не стало,
Меж них возникла рознь,
                вражда,
Гордыня всех их обуяла,
А где гордыня – там беда!
И встали с ратью брат на брата,
И каждый брат был зол и лих…
Да, долго не было всем лада,
А он метался между них.
И только половцы лишь рады:
Усобица – стихия их.
Она им радость и отрада,
Она для них – счастливый миг.
…Но время примирило братьев –
Всем надоели склоки те.
Вновь были крепкие объятья
И слёзы, клятвы на кресте.

Как прекратилось то броженье,
И страсти улеглись совсем –
На курском снова он княженье,
А также северском… Меж тем
Живёт в согласии с Марией,
Княгиней ласковой своей,
Её на свете нет красивей,
Да вот неполным счастье ей
Отмерил Бог: нет сыновей.
Возможно, был разгневан очень
Творец венчанием тем их…
А князь наследников так хочет,
Не одного – не прочь троих.
Мария каждый день в моленьях:
Всё просит деток у Творца;
А по ночам иные бденья,
В которых ласкам нет конца.

«О, как мы
                сладостно грешили», –
Князь улыбнулся мыслям вслух,
Взгляд засиял, как прежде, силой,
Но тут же съёжился, потух.

                30
…Итог у жизни всем известен –
Нам смерть никак не обмануть –
Стал Всеволоду мир вдруг тесен,
Собрался князь в последний путь.
Но перед тем как смежить очи
И испустить последний вздох,
Просил ближайших своих очень
За брата Игоря: де, прочит
Ему он стол, чтоб править мог…
Ведь именно ему удела
Он не давал, как всем другим…
А Игорь будет княжить смело…
И будет князем неплохим…
«Клянитесь!» –
                крест подал боярам,
«Клянитесь!» –
                крест подал князьям.
«Клянёмся!» –
                молвил Улеб старый,
Ходивший
                в княжеских друзьях.
«Клянёмся!» – более для вида,
Чем от души, блюдя устав,
Сказали тут сыны Давыда:
Владимир, также Изяслав.
А раньше клялся
                в том их шурин,
Агафьи брат, волынский князь;
Он, право, был собой недурен –
К тому же родственная связь…
Взял клятву
               Всеволод с боярства,
И в клятве был суров и строг;
Оставив брату государство,
Навек покинул свой чертог.

…Несчастный Игорь
                правил мало,
И две недели не прошло,
Как в Киеве его не стало,
Как приключилось с князем зло.
Не потому, что киевляне
С боярством старшим во главе
Погрязли в кознях и обмане
И сгнили как грибы в траве.
Не потому, что Мономаха
Любили больше, чем их род –
Сам Игорь сразу же дал маху,
Погребовав пойти в народ,
Не восхотев его забот.
…Да, Игорь не пошёл на вече,
Как киевский желал то мир,
А каждый день и каждый вечер
Устраивал всё новый пир
С боярством киевским,
                с дружиной.
Хотел их этим привязать
К себе покрепче, чтобы спину
Ему мог кто-то прикрывать…
Но только приближал кончину
Себе тем Игорь. Ведь плевать
Боярам было: все личину
Давно умели надевать.
Он судей Ратшу и Тудора,
Сутяг лихих, мздоимцев, воров,
Не отстранил, как обещал,
Стал Киев как Содом с Гоморрой:
Всяк, что хотел, то верещал.
Ему б начать переговоры,
А он лишь чернь тогда ругал,
Чем только злости и задора
В мятеж, как масло, добавлял.

…Он, Святослав, тогда, ей богу,
Пытался брата вразумить,
Но Игорь шёл своей дорогой,
Считая, что бояре смогут
Конец бесчинству положить.
Слепой глупец не знал, не ведал,
Что заговор созрел давно –
С врагами на пирах обедал,
С изменниками пил вино.
В чаду хмельном
                среди распутниц
Не знал, не ведал, что творил,
Он праздниками сделал будни,
Что было на руку лишь плутням,
Главой которых Улеб был.
В пирах, живой, он,
                Игорь, страву,
Сам по себе справлял – и рад…
Безверье – издревле отрава,
Но вера глупая – что яд!
В нём не закралися сомненья
И подозрений тонких нить…
Он понял всё
           лишь в миг сраженья,
Когда судьбу не изменить.
Тогда свои склонили стяги
Все воеводы киевлян:
Переметнулися бродяги,
Не дожидаясь передряги,
В противный, Изяславов, стан.
И у Олеговой могилы,
Знать Вещего был вещим знак,
Брат Игорь враз лишился силы
И понял, что попал впросак.

                31
…Взметнулись копья
                разом, дружно –
Куряне двинулись вперёд,
И блеск клинков
                их харалужных
Предупреждение даёт:
Мол, преграждать
                нам путь не нужно…
Тут не дружина –
                смерть идёт!
Вперёд! Вперёд! Вперёд!
И не было на свете силы
Остановить тот страшный ход.
Так от Олеговой могилы
До самых до деснянских вод
К свободе путь они стелили
И тем прославили свой род.
Вперёд! Вперёд! Вперёд!
Щиты на солнце пламенели
Червлёным пламенем своим,
И брони в блеске их горели,
Как и они, огнём живым.
Им честь со славою – отрада,
А почести придут потом…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!
Сражались честно тут куряне,
Не дрогнули, не пали ниц,
И расступились киевляне,
А с ними торки-басурмане
Под взмахом страшным
                их десниц,
В которых молнией сверкали
Мечи, секиры, топоры!
Звенел булат и кони ржали,
Кровавый пар шёл от земли…
Враги дружину эту знали –
Сопротивляться не могли.

«Вперёд!» – кричали вои хором,
Не смерть,
                а Слава нас всех ждёт!
«Вперёд! На слом».
                Под их напором
Враг расступался, дав проход.
«Вперёд!» –
        кричал сам князь натужно, –
«Куряне славные, вперёд!»
И те, ряды сомкнув послушно,
С себя стряхнувши страха гнёт,
Стеною двигались вперёд.

«Вперёд, вперёд!
                Дажьбожьи внуки!
За нас Перун, за нас и Лед!
Нам сдаться в плен –
                нет горше муки,
Но погибать нам тут не след!
Вперёд, вперёд, за княжьи стяги!
Пусть бог Сварог ведёт нас в бой!
Врагам оставим наши страхи,
А Славу вновь возьмём с собой!»
…И жизнь была
                со смертью рядом,
И сердце покрывалось льдом…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

…Дружина курская прорвалась,
Врагов перед собою смяв,
На поле кметей  часть осталась
(Заметил это Святослав).
И эта часть –
                всего лишь малость…
Погибли слабые, отстав.

…Да, многим
                от курян досталось –
Такой у воев курских нрав.
Хотя не всем – такая жалость…
Им отдал честь князь Изяслав, Мечом своим салютовав!
Всё потому: совсем недавно
Он в граде Курске князем был
И знал прекрасно
                воев славных,
Их честь с отвагою ценил.

И снова всё перемешалось –
Как из-под ног ушла стезя…
У Святослава сердце сжалось
И на щеке его осталась
Ядрёной каплею слеза,
А также след, что ею черчен
По коже дряблой
                средь морщин.
Он окруженьем вновь замечен:
«Что? Почему?
                С каких причин?»
А следом: «Тише. Помолчим».

                32
…В те годы он познал изгойство,
Вновь повторив в том путь отца,
Узнал, какое его свойство,
С какого подойти конца,
Какой его измерить мерой,
Какою чащею испить…
Спасали только честь и вера
Да клич княгини: «Надо жить!»
Тут стало враз не до геройства,
Вмиг поубавилась вся прыть:
Такое свойство у изгойства,
Что быть тебе или не быть!

…Когда он
               в Новгород вернулся
Дружиной курской
                сдвинув рать,
С изменой чёрной
                тут столкнулся:
Давыдов род, ядрёна мать!
По ветру нос они держали – 
Такой была их лисья стать:
Момента братья ожидали,
Смотрели, где бы что урвать!
И вот они его дождались –
Давыдов род, ядрёна мать…

Измену их прознал Коснятко,
Боярин северский один,
Был муж он умный,
                смелый, хваткий
И знал: кто враг, кто господин…
Поведал он про все ухватки
Черниговских врагов-князей,
Играть, мол, перестали в прятки
И строить из себя друзей,
И план они готовят гадкий:
Взять Святослава и семью,
Схватить их всех да поскорей –
Пусть участь сведают свою…
А земли их –  все грады, веси –
Прибрать
           к своим рукам быстрей.
Решили так они, всё взвесив –
Сочли, что нету их хитрей.

…Забыли братья клятву быстро –
Как будто клятве был отбой.
Но не страшнее
                страшных истин –
Как будто бы из лука выстрел:
Лишь только
                щёлкнешь тетивой,
И враг пронзён
                насквозь стрелой.
И в этом был подчас неистов
Брат Изяслав… такой герой.
Он киевлян привёл на бой,
А с ними половцев. Герой…
В чужих полках
                ходил он важно
У новгородских стен и врат,
Но бились северцы отважно,
Не дали взять врагам
                свой град.
Ну, а когда уже стемнело
И сон напал на киевлян,
За стены вышли вои смело
И долго били вражий стан,
Чтоб знали те в своих уделах
Про удаль воев-северян,
Чтоб слава птицею летела
О чести их до дальних стран.
И отступили киевляне
(Кто, впрочем, оказался жив) –
Вдали от града стали станом
На время приступ отложив.

…Да, братья в стане, но ковуи,
Что из-под Сулы к ним идут,
Со смердами уже воюют,
Поля и веси всюду жгут.
В ночи пожары, как зарницы,
Над Северской тут стороной.
И плачем плакала землица,
Что Русскою зовут землёй.
Стонала раненою птицей,
Как не стонала уж давно.
И стало зло вокруг твориться,
А от него никак не скрыться,
Не защититься, не укрыться…
Врагам же было всё равно.
…Не взяв град Северский,
                решили
Сыны Давыда взять Путивль.
Поход в их стане протрубили –
И вот полки уже в пути.
Они рассчитывали, видно –
Без князя город сдастся сам,
Но, несмотря на очевидность,
Как братьям не было обидно,
Тёк мёд не в рот, а по усам!
Примерно так, как северяне,
Боясь измены, как греха,
За град свой встали путивляне,
И день, и ночь все на ногах.
И вновь на поле грозной брани
Горели избы и стога…
Друг с другом билися славяне,
На радость половцам, врагам.
Позор на плечи Изяслава –
Не по зубам, как видно, слава.

Досталось снова воям Шварна –
Он воевода киевлян –
Каким бы не был он коварным,
Не одолел всё ж путивлян.
Он слал послания: «Сдавайтесь,
Мы всё равно возьмём сей град!»
Ему в ответ:
              «Что ж, попытайтесь…
Да только зубы не сломайте
У наших башен, стен и врат».
Повёл полки тут Шварн*
                на приступ
Под посвист стрел и сабель звон,
Но понеся большой урон,
От штурма отказался быстро.
И вновь изменники тут злились,
И злился вместе с ними Шварн:
Опять победы не добились –
Добились лишь смертей да ран.
                33
…Он, Святослав,
                собрал тут думу
Из тех, кто предан, не сбежал:
«Давайте, братья, думу думать:
Как быть? Что делать?
                Ведь душа
Моя в смятении великом…
Я на распутье… Как мне быть?
К кому спиной,
                к кому мне ликом
Тут ныне стать?
                Куда мне плыть?..
Душа зайтись готова криком
От всех превратностей судьбы,
Что на меня свалились мигом
Да и грозят мне горьким лихом…
Настал тяжёлый час борьбы.
Скажи же, верная дружина,
Как поступить мне в час лихой:
Сражаться ль здесь,
                где точно сгину,
Приняв последний
                смертный бой
И многих взяв навек с собой?
А, может, стоит град покинуть,
Чтоб град спасти
                любимый мой?
Но ведь тогда,
                считай, чужбина…
И я с семьей, считай, изгой…
Ответьте ж, верные бояре,
Ответьте, не кривя душой,
Что делать в этаком пожаре,
Что разгорелся надо мной?..
Мой брат пленён…
                Сыны Давыда –
Как вороны от чёрных дел…
Племянником своим забыт я –
Он с вуем* в мире. Присмирел…
А князь великий мает виды
На мой… на северский удел…
Кому поведать мне обиду?..
Куда направить ярость стрел?..
Иль, может быть, моя планида:
Теперь лежать средь
                мертвых тел?
Быть у разбитого корыта?
Ну, а того ли я хотел?..
Кто мне ответит – кто тут смел?»
Завис вопрос среди гридницы –
Бояре хмурятся, молчат…
Багровы сделались их лица –
Краснее стали кумача.
Как отвечать на слово княжье,
Какие подобрать слова?
Тут не спешить с ответом важно,
В ответе мудрость тут важна,
Чтоб не болела голова.

Но вот встаёт боярин старший,
Седой как лунь старик один,
Служил он воеводой раньше
Его отцу. То Пётр Ильин.
И молвил старче:
                «Слушай, княже,
Да и мотай себе на ус,
Крутая заварилась каша
Не удержаться в граде нашем,
Ищи-ка с Юрием союз.
Пошли гонцов скорее в Суздаль,
Княженьем киевским мани…
Есть в князе этом воля, удаль –
Себя великим князем мнит
И на племянников сердит.
Еще гонцов пошли-ка к вуям,
В Степь Половецкую, к дядьям…
Пускай те сотенку, другую,
Сюда пришлют на помощь нам…
Пускай за нас те повоюют,
Пускай порыщут по полям
Назло черниговским князьям».

«Но как же так? –
                вскочил он с трона, –
Мы с Юрием давно в войне…
И как бы не было урона
От связи с половцами мне…
А так спасибо, отче. Тронут
Твоей заботою вдвойне».
«То всё пустое, –
                встал вновь с лавки
Могучий старец Пётр Ильин. –
Друзья иные, что пиявки,
Порой не польза – вред один.
А бывший враг
                при верной ставке –
Союзник новый, господин.
А что касаемо уж вуев –
Родных по матери дядьёв…
Они родня. Родню любую
Встречать я с радостью готов…
Нам не до жиру, быть бы живу…
И пусть клянут нас в хвост
                и в гриву,
Но мой совет тебе таков:
Кто тут за правду повоюет –
Разделим с ними стол и кров
И головы своих врагов.
Еще скажу, князь, напрямую
(Я не привык кривить речей)
Тебе тут истину простую:
Бери супругу и детей –
Да в Суздаль с ними поскорей!»

«Боярин прав, – шумнула дума, –
Ещё как прав! Поверь, ей-ей!
Что тут гадать теперь и думать:
Хватай супругу и детей –
Да с ними в Суздаль поскорей!
Верь, правду молвил Пётр Ильин,
Уже доживший до седин.
А как закончится котора,
Усобица на нет сойдёт,
Утихнут с Киевом все споры,
Ты тут найдёшь опять опору
И будешь княжить без забот.
И в том порукой наш живот».

 «Что ж, хорошо, –
                не стал он спорить, –
Ударю Юрию челом
И, понимая своё горе,
До половцев пошлю послов.
И пусть врагам то
                будет в радость:
Я в Вятичи с семьёй уйду.
Не дам врагам спалить я града –
С собою уведу беду.
Пусть Бог свидетелем
                в том будет,
Перед Творцом мне врать не след,
Не дам я гибнуть просто люду,
Не дам моих изведать бед».

…Да, вспомнил Бога он не всуе –
Узнал Спаситель про обман:
К нему пришли на помощь вуи:
Князь Турукан и Комос-хан.
У Лукоморья те кочуют,
Но ныне у Десны их стан.
Опять же вскорости прибился
К нему Берладник, смелый вой;
В его дружине крепко бился
Из Галицкой земли изгой.
Князь Юрий с радостью ответил,
Не вспомнил прошлого он зла,
Иванка-сына с сотней кметей
На помощь сразу же прислал.
Град Курск пришлось
                за помощь эту
Иванке дать, хоть совесть жгла.
Такие были уж дела…
…Он, вняв боярскому совету,
Забрав семью, покинул град.
В пожарах догорало лето,
Кровавя каждый раз закат.
И шли враги опять по следу:
Им мало было, что изгой…
Они считали: раз он недруг –
Так пусть заплатит головой.
Но Святослав считал иначе
С дружиной малою своей:
Спастись – стояла тут задача,
Спастись – как можно поскорей.
И там, где град лежит Карачев,
Его догнал коварный враг,
Но улыбнулась тут удача:
Разбил врага он в пух и прах!
Досталось снова воям Шварна,
Теперь в средине января…
Досталось даже очень «гарно»,
Как киевляне говорят.
Притих гонитель тут коварный,
Что спасся сам – тому уж рад!
В церквах молебен благодарный
Его ближайшие творят.

                34
…Передохнули вои, кони –
Враг присмирел, убавил прыть…
Забылись прежние погони –
Обиды только не забыть…
Горели грады, веси, нивы,
Топтались пашни и луга…
Смотрелись избы сиротливо,
Там где прошла войны пурга.
А он с судьбою снова в споре –
Лишён покоя он и сна,
И полной чашей пьёт он горе,
Как будто вкус не распознав.
А на дворе опять весна…
И вновь печаль
                и радость рядом,
Или, желаете, рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!
…А жизнь на месте не стояла,
Шла чередом своим она,
Ей до изгоев дела мало,
Других забот она полна.
Во стольном граде
                вновь волненья,
Да как, скажите, им не быть:
В куренье ладана, в моленьях
Преставился митрополит.
И князь великий с нетерпеньем
Епископов собрал синклит – 
Отбросив всякие сомненья,
Избрать другого им велит.
Без патриарха и канонов,
А так, как сделал Ярослав,
В митрополиты вдруг избрав
Священника Илариона.
Заспорили архиереи:
Имеют право или нет…
Тут Изяслав сказал: «Имеют!
И будет им мой поп Климент»!
Те спорить с князем не посмели:
А вдруг епархии лишит?!.
И не прошло одной недели,
Как Клим уже митрополит.

…А в Суздале иная бучка*,
О ней князь Юрий отписал:
Был у него боярин Кучка,
Прехитростный такой вассал.
Жил на Москве-реке с женою,
А та, собою не дурна.
Вот как-то Юрию весною
Вдруг приглянулася она.
Так пожелала, видно, Лада,
Воспламенив в сердцах любовь,
Но их недолго длилась радость:
Ведь муж, боярин Кучка, рядом
И понимает всё без слов.
Ах, сучье вымя, пёсья кровь!
Случилось князю быть в отлучке:
Держал поход на город Псков,
И тем воспользовался Кучка:
Жену избил, да под засов,
Чтоб знала, мол, такая сучка
Не только сладкую любовь,
Но и его боярску взбучку,
И вес боярских кулаков.
…Но есть у князя доброхоты,
Не поленились, донесли.
Теперь ему не до похода,
Не до чужой теперь земли.
Как ветер кони князя мчали
На крыльях страсти и любви,
А как до веси прискакали –
Лишился Кучка головы.
Опять любовь с изменой рядом,
Или, желаете – рядком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

…Казнив боярина-строптивца,
Освободив его жену,
Князь Юрий взял да и решился
Сыграть тут свадебку одну.
И вот зовёт на свадьбу сына
Он Святослава и весь род.
И Святослав, забыв кручину,
На свадьбу радостно идёт,
И вместе с ним его дружина –
Такой всем нравится поход.
Меды текли – любой испробуй!
В корчагах пенилось вино,
Столы ломилися от сдобы*,
От снеди всякой. И давно
Такого пира он не видел,
Веселья столько не видал,
Горели очи и ланиты
У всех, кто пел или плясал.
И даже старые бояре,
Забыв про годы, седину,
То запоют, то в пляс ударят,
То вдруг такое завернут,
Что покраснеют все девицы
Да и хихикнут в кулачок,
А все девицы – чаровницы,
Но только уж о том молчок:
Всегда его княгиня рядом –
Испепелит
          в мгновенье взглядом!
И снова жизнь – почти отрада,
Одно веселие кругом,
Как будто в мир ворвалась Лада,
Чтоб навести порядок в нём.
И снова всё творится ладом,
Или, желаете, ладком…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

                35
И Святослав так рад – тем паче,
Что окрылён был той удачей,
Победам новым также рад,
В его владениях Карачев,
К нему вернулся Новоград.
И хоть Иванка взяло небо
Да и Берладник изменил,
Но Юрий дал вновь сына Глеба,
С ним не разлей водой они.
Опять в его руках Посемье,
Путивль и Рыльск, и град Ольгов.
Сыны Давыда – злое семя –
Изведав, в сечах он каков,
И поражений зная бремя,
Вновь речь ведут
                про мир, любовь,
Про общий род, про общий кров.
Знать, подошло к тому уж время,
И к миру с ними он готов.
…Но в Лету канула удача,
Опять беда по следу скачет –
Не сбросить пакостную с пят –
И снова сердце стонет, плачет:
Пал в Киеве от черни брат.

Воспоминанья грузом тяжким
Легли на сердце, сжав его.
Шепнули губы:
                «Брат… бедняжка…» –
Сомкнувшись вновь после того.

                36
…Смерть брата вновь
                тогда взъярила
Едва притихшую вражду,
И месть – слепая, право, сила –
Вновь по Руси заколесила,
Неся несчастья и беду.
Вновь песни пели не свирели,
Не гусли – спутники былин –
И не гудки, и не сопели…
А песни пели Карна с Желей
Средь русских весей и долин.
Вновь на мотив до жути старый –
Живучий скорбный тот мотив –
Тянули песнь Горыня с Марой,
Усобья княжьи возлюбив.
И вновь пожары,
                как жар-птицы,
Летели по Руси Святой,
И освещали ночь зарницы,
И волчий не смолкал тут вой.
Опять не громы грохотали
В уставшем от вражды краю – 
То слышен грохот
                бранной стали,
То вдовы слёзы снова льют.
Мечи, как молнии сверкали
И отправляли души в рай
И вороньё сбивалось в стаи,
Повсюду радостный их грай.
А стрелы тучами летают
И собирают дань свою,
И белый свет вновь затмевают,
И смерти гимн они поют.
Зимой и летом скачут кони,
Их не пугает зной, мороз…
Земля зимой и летом стонет
И проливает реки слёз.
А сердцу муторно и тошно –
Кровоточит и день, и ночь,
Оно теперь –
                набат сполошный –
Как излечить и как помочь?!,
И от крови людской
                Русь пьяна,
А, может, все-таки пьяна…
Она – одна сплошная рана,
И по сказаниям Бояна –
Смертельно ранена она.
Не смерд сегодня холит пашню,
Бросая в землю семена –
В ней прорастает горе наше
На многи лета-времена.

…Но время душу снова лечит,
Да, время лекарь неплохой…
А вот беда всегда калечит,
Беда всегда, как тать лихой.
Остыла боль, боль притупилась,
Смертельной раной не щемит,
Хотя обида не забылась,
Но прежней страстью не кипит.
И пусть молчит пока что лира –
Ей с Марсом трудно
                вместе быть –
Но в думах хочется вновь мира,
Спокойно княжить,
                мирно жить…
Осточертело в беспросветной
Усобной тьме кружить пути,
Идти в походы, ждать ответно,
Не видеть радостей простых.
И он решает, что отныне
Вражды не станет затевать
И больше со своей княгиней
Не станет по лесам плутать.

Когда не стало мыслей мрачных,
Что с чёрной тучею точь-в-точь,
То вновь пришла к нему удача,
Особенно в заботах брачных,
Что раньше убегала прочь:
Сосватал сына он удачно
И замуж выдал старшу дочь.
Тем самым с родом Мономаха
Он породнился – лучше нет! –
Надеялся он этим шагом
Род оградить от новых бед,
Решив вражду единым махом
И мрак сменив на мирный свет!
Чтоб жизнь опять
                катилась ладом,
Был полной чашей княжий дом,
Чтоб радостно жилось всем чадам
И не грустилось о былом.
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!

                37
Однако как он ни старался
Русь от усобицы спасти –
Огонь вражды лишь разгорался,
Ища всё новые пути –
Как будто жил своей он жизнью,
Вне княжьей воли, сам собой,
Князья теперь –
                тут мусор лишний,
Сравнимый разве со щепой,
Лишь топливо
               в костёр сей пышный,
Зажжённый как-то их рукой.

Давно уж нет Руси единой,
Давно удельной стала Русь,
Из края в край по ней дружины
Летают, словно злые джины,
Разносят боль, вражду и грусть.
Печальней нет уже картины
Ни вечером, ни поутру.
Злой рок оплёл всех паутиной,
Которую никак не скинуть.
Порвать её – напрасный труд.

Враждуют Киев и Чернигов,
Враждуют Муром и Рязань,
Волынь и Галич бьются лихо,
Вражде коварной платит дань
И Минск,
          и  Полоцк предовольно,
Еще Ростов и Суздаль-град,
И даже Новгород,
                град вольный,
И вольный Псков, его же брат.
Картину эту видеть больно:
Русь превратилась в сущий ад.
Князья забыли голос предков,
Чтоб Русь единую беречь.
Они о дружбе бают редко,
Меж ними больше битв и сечь.
Не Правда правит и законы,
Не мудрости великой речь
И даже не решенья веч…
А правят новые каноны:
Копьё, топор да острый меч.

Князей великих развелося:
Куда ни глянь – великий князь!
И всяк себя тут превозносит,
В гордыне княжьей распалясь.
И малое зовёт «великим»,
И на чужое зарит глаз,
И дружит с половцем он диким,
И изменяет всякий раз,
Врагов как будто ненароком
Он просит в помощь.
                И вся грязь
На Русь ползёт,
                крадётся волком…
Русь не видала отродясь
Такой усобицы жестокой
С времён убийцы Святополка…
Но тот ведь был из мразей мразь.
Всегда спешат
                «на помощь» ляхи,
Им смута русская с руки,
Колышут ветры немцев стяги,
Прут угров конные полки.
О половцах тут нет уж слова,
Они, считай, почти свои…
Всегда «помочь» князьям готовы:
Придут, лишь только позови –
И Русь купается в крови!
И стоном стонут грады, веси,
Людьми забытые поля,
И слёзы льются вместо песен –
Страдает Русская земля.
А вместе с ней страдает Церковь:
Князья и церкви не щадят,
Ко всем подходят
                с общей меркой –
Им лишь бы грабить города.
Еще не жгутся божьи храмы,
Но тут дорога не долга:
Уже не ведают ведь срама,
Когда их грабят до нага!
И потому отцы святые
Не раз пытались и не два
Князей унять. Слова златые
Те слышали едва-едва.
Хотя порою и внимали,
Прервав на миг кровавый пир,
И даже клятву в том давали,
И даже крест вновь целовали:
Хранить, мол, будем вечно мир.
Но тут же это забывали,
Как должники о плате вир*.
И пуще лишь мечи сверкали –
Теперь война для всех кумир.               
На киевском златом престоле
Уж ряда нет – всё чехарда:
Один – покняжит год, не более,
Другой чуть больше…
                может два,
Но всё равно счёт на года.
Три раза Юрий был на троне,
Мстиславича с него согнав,
Смоленский князь
                был в той короне…
Всего лишь день,
                сват Ростислав.
И случай свой не проворонил
Давыда сын, князь Изяслав…
Погибли многие в том гоне,
Величья так и не познав.

                38
…А Святослав
                не рвался в битвы –
Он о семье теперь радел.
Услышал Бог его молитвы
И дал Черниговский удел.
Удел отца и деда с братом,
Любимый с детства отчий край,
И, испытав такую радость,
Племянников он ставит рядом,
Вознаградив их Новоградом –
Теперь живи, не умирай.
Он сыну старшему Олегу
В удел даёт град Курск и Ратск –
Олег всем станет оберегом
От диких половцев. И рад…
А потому, что славный воин
И, как великий пращур, мудр…
Стола он большего достоин –
Рассудит время: что к чему…
Опять княгиня расстаралась,
Сынами наградив его,
А это не такая малость,
Когда подкрадывалась старость,
Шепча на ухо: «Кто кого?»

…Живут с княгиней
                душа в душу –
Вот всем бы так
                свой век прожить –
Познав изгойство, зной и стужу
В короткий миг,
                рекомый «жизнь».
Княгиня, милая княгиня!
О, спутница тревожных дней!
В семье была ты берегиня –
Всегда прекрасна, как богиня,
Хотя богинь, по слухам, нет.
Но ты безропотно делила,
Тревоги битв, походов, сеч.
Не раз самой ей приходилось
Брать в руки лук, а то и меч,
Чтоб защитить семью и честь.
Опять же на пирах царила,
Огня задора не тая.
«Мария, милая Мария!
Супруга славная моя!
Ты и сейчас находишь силы
В конце нелегкого пути;
Вновь не упала, не сломилась,
Опять готова крест нести
И честь семьи своей блюсти.
Прощай, Мария, и прости!»

Вновь прослезились князя очи,
И просветлело вдруг чело.
Теперь сказать он слово хочет.
Да, время уж к тому пришло…

                39
Перелистав страницы жизни,
Сынов к себе он  подозвал
И голосом едва лишь слышным
Наказ последний в жизни дал:
«Сыны мои, моя отрада,
Вот я сейчас у той черты,
Когда лукавить уж не надо,
Когда не радуют мечты…
Когда и слава –
                звон вчерашний,
Когда и почести – лишь дым,
Хочу сказать об очень важном,
Хочу сказать вам, молодым:
Плечом к плечу
                вы будьте рядом
И в радости, и в горький час,
Всегда горою брат за брата,
И беды враз оставят вас –
Такой последний мой наказ.
Избави Бог вас от усобиц –
В них все несчастья, в них беда,
От них Святую Русь коробит,
Да так, что гибнут города!
Старайтесь с половцами ладить,
Но друг на друга не водить…
Ведь стоит волка раз привадить,
Потом его уж не отвадить,
К поживе страсть не охладить!
Руси Святой опорой будьте –
Ведь в нас вся сила от Руси…
Жаль, позабыли это люди,
Хоть их проси, хоть не проси –
Всё рвутся Русь
                порушить рознью,
Плетут вражду, интриги, козни,
Друг другу «жалуя» погибель.
Не огорчайте мать-княгиню,
Олега чтите, как меня –
И вас удача не покинет,
А беды многие тут сгинут,
Бояться будут как огня».

Князь шевельнул
                иссохшей дланью,
Передохнув, опять изрёк:
«Наш род владел Тмутараканью,
Но утеряли мы её
В княженье батюшки Олега,
Пусть Бог его на том простит…
И вот уже почти полвека
У половцев она «гостит».
Но та земля – Руси частица,
Там зарождалась раньше Русь…
Она должна к нам возвратиться…
И я о том сейчас молюсь…
Я не прошу – я призываю
На смертном одре на моём,
Я как наказ вам завещаю:
Попробовать вернуть её».
«Клянёмся!» – отвечали дружно
Младые княжичи отцу,
А слёзы воле непослушны –
Катились тихо по лицу…
 «Вот это мне, сыны, и нужно», –
Князь Святослав шепнул натужно
Да и отправился к Творцу.

                40
Князь отошёл – и бабьим плачем
Хоромы огласились вмиг:
Не можем на Руси иначе
В такой момент без слёз все мы.
Но вот княгиня молвит слово,
Чуть промокнув слезу платком,
И это слово так сурово,
Как будто шпарит кипятком:
   – Бояре, старшая дружина!
Рядовичи и тиуны!
Нет больше с нами господина,
Но здесь стоят его сыны.
Вот двое с нами,
                третий в Курске,
К нему уж послан мной гонец…
Теперь, возможно, он и в курсе…
Да и спешит к нам, наконец…
Но до поры, пока прибудет
И оберегом станет нам,
Пусть весть
                о смерти князя будет
Недосягаемой врагам…
Да и друзьям. Они порою
Бывают пострашней врагов…
Секрета в этом не открою:
Враги, возможно, яму роют,
Ну, а друзья – так сразу ров,
Чтоб пал в него –
                и будь здоров!
Закрыть врата,
                поставить стражу,
Из града выход запретить…
Пусть про беду не знают нашу
Ни зверь, ни птица.
                Князь простит, –
Она главой кивнула к одру,
Где неостывший труп лежал. –
Святитель, обойди-ка бодро, –
Княгинин голос задрожал, –
Бояр, дружину, весь сей люд:
Пусть клятву в этом мне дадут. –   
Она нагрудный крест достала,
Антонию его дала, –
Святитель, слова будет мало…
Куда важней в таких делах,
Я знаю,
       крест с Христом распятым,
Как символ веры и любви.
Предавший будет
                мной проклятым,
Врагом он станет нам заклятым –
В своей потонет он крови!
Пусть крест целуют в том бояре,
Дружина верная моя…
Сыны мои их всех одарят,
И не забуду также я.
А что касаемо до тризны –
Её попозже справим мы.
Я в том не вижу укоризны
Тут перед Богом и людьми.
Ведь мёртвым уж
                спешить не надо,
Спешить – всегда удел живых.
Придёт Олег – пойдёт всё ладом,
Не хуже, чем у всех других…
Краснеть пред миром
                моим чадам
Не доведётся. Бог за них! – 
И посмотрела зорким взглядом,
И каждый съёжился и сник.

Клялись бояре, крест целуя,
И клялся княжеский народ.
Дьячок гнусавил «Аллилуйя!»,
Рукою вытирая пот.
И только лишь один епископ,
Хоть крест у уст своих держал,
Причем, заметим, очень близко,
Его, увы, не целовал –
Такой случился тут скандал.
А дело в том, что сей Антоний,
Прехитрый и лукавый грек,
Предать княгиню
                был уж склонен,
Чтоб опозориться навек!
Посланец тайный ныне дома
Лишь знака ждал,
                чтоб путь начать
Дорогою давно знакомой,
Чтоб зло
           с предательством венчать.
Пока ходил святитель важно
Со скорбной миной на лице
И крест держал
                рукою влажной,
И думу думал о гонце –
Дилемма перед ним стояла:
Так слать или не слать гонца…
Княгини грек боялся мало,
Но палка всё ж о двух концах…
Хотя Антоний и святитель,
Грядущее знать не дано –
Ему иной есть повелитель,
В иных руках всегда оно…
А потому – не прогадать бы,
Охулку на руку не взять…
Усобица – она не свадьба,
Да и епископ в ней не зять…

                41
…Олег пришёл из Курска
                в сроки,
С дружиной курской прискакал;
Не помешал им снег глубокий,
Мороз им в том не помешал.
Олегу тридцать. Он прекрасен
В своём наряде боевом.
Он ликом светел, в мыслях ясен;
И стать, и удаль – всё при нём.
Вот в храм спешит
                ко гробу витязь,
Целует хладное чело.
 – Довольно, князь,
                ещё проститесь, –
Торопит мачеха его, – 
Сейчас важнее стол и вече,
Чтоб с града смог
                присягу взять…
   – Но, матушка, еще не вечер,
Чего с присягой поспешать?
   – Я матушка своим
                лишь чадам, –
Княгиня молвила тут зло, –
Княженье это всем нам надо,
Чтобы другим не повезло.
Ты думаешь, никто не алчет
У нас забрать сей сладкий кус?!.
Тогда я вижу, милый мальчик,
Напрасно свой покинул Курск…
Напрасно ты спешил с дружиной,
Коней напрасно бил в снегах…
А я считала тебя сыном,
Всегда готовым на врага, –
С издевкой молвила княгиня,
За стол радея и за род, –
Иль мне, как сказано в былинах,
Самой всем делать укорот
И провожать всех от ворот…
Но я всё ж жёнка, а не воин,
Я в сарафане, не в портках,
И облик мой не так искроен,
Чтобы сражаться на мечах.
К тому же годы… Их немало…
Сил не дают, а лишь берут…
А раньше ведь не раз бывало,
Что бронь я ратну одевала
И обок с князем вновь скакала,
Забыв про сон и про уют.
И стрелы метко я метала,
И меч из рук не выпускала –
Враги то помнят. Я не вру.
Знаком, знаком
                мне ратный труд.
Опять: о вас не забывала
Ни ввечеру, ни поутру…
   – Но, матушка, я не пойму…
   – Не дрейфь, мой мальчик.
                Будь героем
Или сейчас навек прощай!
Стола ты лучшего достоин,
Чем курский маленький очаг.
К тому ж о братьях думать надо
Ни где-нибудь, а тут, сейчас…
Столов своих ждут оба брата,
И вся надежда их на нас.
Иль думаешь: мне это в радость –
У гроба думать о делах…
Пойми, Олег! Тут не бравада,
А за тебя и деток страх!
   – Но, матушка, –
                привстав с колена,
Олег конфузливо сказал, –
С чего испуг? Отколь измена?
Откуда страх в речах, в глазах?
Дай мне хоть час
                побыть у гроба,
Пока не принял склеп сей прах.
   – Откуда страх? Мы знаем оба:
Из Северской земли тот страх.
   – С чего бояться братьев,
                право,
Двоюродные – не враги…
   – Да, были…
                Но престол по праву
Теперь ведь их… Так сбереги
Его себе и младшим братьям –
Двоюродным не дай забрать…
Или, клянусь я пред распятьем,
Предам тебя,
                твой род проклятьям!
   – Княгиня, –
                рёк Олег, –  опять…
   – Я не княгиня ныне – Мать!
А мать – она же ведь орлица,
Когда о детях речь идёт!
Она же львица и тигрица…
Не пожалеет свой живот,
Чтоб счастья для детей добиться.
Тем существует, тем живёт!
   – Княгиня!
               Ну, зачем проклятья?!.
К чему у гроба весь скандал?!
Усобицы ведь не для братьев…
К тому ль отец нас призывал?!.
   – Отец… Супруг…
                Всё это верно…
Усобиц князь мой не желал,
Так как испил их полной мерой
И полной мерой их познал,
А потому он эту скверну
Всегда, как мог, от дома гнал.
   – Тогда к чему вся эта злоба,
К чему тревожить нам народ?
   – Но речь сегодня, знаем оба,
Не об усобицах идёт…
Речь о Чернигове у гроба…
Какой в нём княжить будет род!
   – Конечно, наш…
                Не станут братья
Двоюродные нас теснить.
К чему зимой идти им ратью –
Весною проще стол добыть…
Ну, а пока…
                – Пока же, княже, –
Княгиня вздёрнула главой, –
Я слышу речь не мужа даже,
А лишь юнца тут предо мной…
И слышать речь мне эту странно,
А, главное ведь, от кого…
От князя, мужа… О, осанна!
Да ждала ль я, мой Бог, того?!.
Напрасно что ли клятву брала,
С бояр я здесь…
                Сей ход не прост…
Ужели мало я страдала,
Чтоб это всё коту под хвост?..
   – Ах, матушка…
                К чему все речи?
Ужель стола я не хочу?!.
Хочу, хочу! Но в братьях сечи
Я никогда не допущу.
Не стоит стол любой (княженье)
Во братьях смуты и крови,
Большого ль,
                малого ль сраженья…
В них только будет пораженье –
Не будет славы и любви…
По крайней мере, я уж первым
Из ножен не достану меч, –
Довольно твёрдо, хоть и нервно
Был вынужден Олег изречь.
    – Так вот какого, князь,
                ты мненья!
Вот каковы слова твои!
   – Да, такова уж точка зренья
И мысли таковы мои.
   – Ах, князь,
           не место тут сомненьям,
К добру не приведут они, –
Княгиня продолжала гневно
Держаться замыслов своих. –
Я знаю, как суров ты в ратях,
Как бил ты половцев, иных…
О, князь, подумай-ка о братьях:
Не о двоюродных – родных!
Я не прошу ведь много… Надо
Лишь защитить свой дом, очаг.
Побольше твёрдости во взгляде,
Побольше твердости в речах!
Я постоянно буду рядом,
Не отступлю я ни на шаг.
   – Ну, хорошо, – Олег ответил, –
Чего нам спорить о пустом:
Под Богом все на этом свете,
Как, может, также и на том…
Что Бог решит – никто не знает,
Но поспешу, как хочешь ты,
А то, смотрю, уже смеркает –
Чего же ждать нам темноты…
   – Спеши, наш князь, –
                перекрестила
Княгиня пасынка, – спеши!
И пусть свершится
                Божья милость,
Пусть камень упадёт с души.
«Эх, знать бы вам,
                как истомилась,
И сколько слёз моих излилось,
Как тяжело на свете жить», –
Промолвила она в тиши.


                42
Олег во град –
                и к стенам с марша…
Но хоть успел – всё ж опоздал:
Князь северский
                (в роду он старший)
У градских врат уже стоял.
Не зря епископ так лукавил,
Не зря же с клятвою мудрил:
Его посланец весть доставил,
Что в бозе Святослав почил.
Что скарбницы и все палаты
Полным-полны давно добра,
Что ломятся они от злата,
От жемчугов и серебра.
Что поспешать с дружиной надо –
Иначе счастья не видать –
И город у меньшого брата
Необходимо отобрать…
Так выпустил на свет он джина –
Перед Черниговом предстал
Князь северский
                с большой дружиной
В меха одетую и сталь.
Звенел булат, скрипели сани
И по слежавшимся снегам
На знатной скорости бежали;
Волы мычали, кони ржали,
Кричали люди – шум и гам.
И хоть на слом не шла дружина,
Походный обустроив стан,
Её присутствие – кручина,
Зубная боль для христиан.
Причем для всех:
                как тех, что в граде
На стенах крепостных стоял,
Так и для тех, кто уж к осаде
От поля к граду подступал.
Князь северский,
                строптивый нравом,
(Каких, ещё нам поискать)
Здесь действовал
                довольно здраво,
Он больше напирал на право,
Хотя держал готовой рать.
Пришлось по Святославу страву*
Княгине впопыхах справлять.
И было то не по уставу –
Смутила всех княгиня-мать.

                43 
  – Как мыслишь, воевода,
                сдюжим? –
Ратмира вопрошал Олег,
Смотря на то, как в поле кружит
С лихими всадниками снег.
  – Конечно, княже. Эти стены
Никто не брал спокон веков.
Все сдюжим.
                Не было б измены…
Ответ тебе, мой князь, таков…
   – Отколь измена, воевода?
Дружина что ли не верна?
Или волненья средь народа?
Но ведь замятня не слышна…
   – Верна тебе дружина, княже,
Княгиню любит наш народ…
   – Тогда же в чем рука
                тут вражья?
Где корень всех твоих забот?
   – Она в епископе. Антоний
Переметнулся в вражий стан…
А в нём – ущерб всей обороне,
И в нём – измены всей дурман.
Вчера раскрылся сей обман.
   – Не может быть…
                Ведь клялся: склонит
Князей он северских на мир…
Что честь княгини не уронит…
   – Прехитрый грек
                наш поп Антоний,
И злато у него – кумир!

Седмицы не пройдёт,
                как с звонниц
К себе он призовёт весь клир,
И в дырах станет оборона,
Иль оборона вся из дыр…
Ведь, княже, понимать тут надо
(Хотим того иль не хотим)
За пастырем уйдёт всё стадо,
Растает тихо, словно дым…
   – А что княгиня? Знает, нет ли?
   – Да знает. И, клеймя, клянёт!
   – Да, приготовил поп
                нам петлю…
   – Набросил уж на выю мот.
   – И что же делать, воевода? –
Олег в смущении спросил.
   – Решить бы дело всё походом,
Пока у нас хватает сил…
Пока за нас сама природа…
   – Но ляжет множество народу…
   – К крови не привыкать Руси!
   – Нет! Нет! Ратмир!
                Такой ценою
Престол я не желаю брать.
И пусть смеются надо мною,
Но первым не начну я рать!
Не алчу я кровавой ссоры,
Ведь кровь родная не вино…
   – Тогда начни переговоры,
Иного просто не дано…
   – Ну, что ж…
                Отдамся воле Бога,
Без ней – и волос не падёт, –
Решил Олег, томясь тревогой
И неизвестностью, что ждёт.
И как княгиня не серчала,
Переговорам дан был ход.
Пусть нелегко всегда начало –
Зато потом наоборот.
…Олег стол отдал Святославу
И в Новград Северский ушёл,
Он не обрёл тут, право, славы,
Зато тягчайшего из зол –
Усобицы – не приобрёл.
Другой не стало укоризны:
Чтоб закрепить
                меж братьев мир,
По князю умершему тризна
Была великой. И тот пир
Запомнился в Руси по праву,
Как вышедший
                досель скандал:
Ведь мёртвый Святослав
                державу
Живому отдал Святославу,
Чего никто не ожидал.

В накладе не была княгиня:
Подумали князья о ней –
Она Чернигов не покинет
До лет свои конца и дней.
Пусть не пылает
                к ней любовью
Князь Святослав,
                хотя простил,
Что не «испачкала»
                всех кровью
В тех отношеньях непростых.
Самой решать
                судьбу ей вдовью:
В хоромах жить
                иль – в монастырь –
Такая вот теперь псалтырь…
Мария выбрала хоромы,
Пусть и не княжьи,
                поскромней…
Зато опять как будто дома,
Где всё так мило и знакомо:
И град, и торг, и вид к Десне.
Теперь она не столь капризна,
Как то при княжестве была,
Но, тем не менее, публично
Епископа всё ж прокляла.
Живою стала укоризной –
Такие ныне вот дела.

Антоний,
          проклятый княгиней,
Не долго праздновал триумф…
Не прокричит ещё петух,
Как он епархию покинет
И на чужбине где-то сгинет
Да так, что разве только слух
О нём останется отныне.

…Была Олегу всё ж досада,
Докука* мерзкая, печаль:
Сначала дело шло как надо,
Когда столы делили с братом,
И Святослав тут обещал,
Что, взяв Чернигов,
                он в награду
Уделы выделит братьям,
Чтоб жили дружно,
                мирно, ладом,
Без рытвин и колдобин-ям.
Но обманул он все же братьев,
Став старшим,
                слово не сдержал,
Хотя и клялся на распятье.
Случается такое. Жаль…
Пришлось Олегу те уделы
На Северской земле искать.
Вот он за дело взялся смело,
И разрешилось это дело:
Нашел, что братьям
                меньшим дать.
…Но эта быль иного склада,
Её мы позже доведём…
Ой, ладо, ой, ладушки-ладо!
Ой, дидо, ой, дидо-дидом!.

…Высокий холм,
                на нём детинец…
Вон роща дальняя в снегах…
Поля в снегах…
                в снегах долины…
Под снегом спрятались луга…
И лишь тропинки,
                как морщинки,
Едва заметны там и тут…
Привычные встают картинки
Земли, что Русскою зовут


                Ноябрь 2008 г.





















БУЙ-ТУРЫ ЗЕМЛИ РУССКОЙ

 



Посвящается доброму гению
и поэтическому ангелу-хранителю
Алле Фёдоровне Пехлецкой.

                Пролог

А вспомним-ка,
                читатель бравый,
Наш сказ про Русь
                и про княженья,
Наш сказ про князя Святослава,*
Про жизнь его и про гоненья.
Про то, как он на смертном одре
Листал в уме страницы жизни,
О том, как мыслил живо, бодро,
На белом свете став уж лишним.
Ещё о том, как при уходе,
Едва держась на жизни грани,
С сынов взял клятву при народе
О граде их Тмутаракани.*
О граде, что стоит на бреге
У синя моря-окиана,*
Что был утрачен при Олеге,*
Их деде смелом, как ни странно,
А возвращенье так желанно.
Как обещались молодые,
Отцу давая клятву-роту,*
Вернуть град этот в дни иные
Руси и собственному роду.


Сказ о граде Тмутаракани
                1
Но чтобы нам о том поведать,
Мы молвим о Тмутаракани,
О граде славном
                в русских Ведах
В делах торговых и во бранях.
О граде том, что по сказаньям,
Чуть ни с момента мирозданья
Был русским городом, землёю,
Где жили витязи-герои,
Что чтили Солнце –
                бога Корса,
А также Сурью и Ярилу,
Что крепкие имели торсы,
А в них недюжинную силу.
Что слали сыновей до Трои
Тропою праотца Трояна,
И там сражалися герои,
Не зная страха и изъяна.
Сражались пеше и комонно,
На колесницах и без оных,
И было небо благосклонно
К сынам Днепра
                и девам Дона!
И было
          благосклонно к русам,
И было
        благосклонно к скифам.
Ведь если верить
                древним мифам –
В едином были те союзе.
И кто не слышал про Ахилла,
Про Пилемена с Антинором?
В них наша слава, наша сила,
В них наша гордость и опора.
Но, впрочем, не всегда скакали
Прапредки наши
                в званье гридней* –
Они охотились, пахали
И грады строили в Тавриде,
И в честь богов их называли.
Корсунь и Сурож
                в лучшем виде
Об этом скажут не едва ли…

                2
Их град один Пантикапеем*
Был назван греками когда-то,
Тут жили кимры,  иудеи,
А также скифы и сарматы.
Ещё здесь жили предки русов –
Великих ариев потомки,
А с ними в родственном союзе
С Подонья девы – амазонки.
Все были внуками Сварога,
Что роду положил начало,
Ещё Велеса и Дажьбога.
Как гордо это в них звучало!
Как раскрывалось величаво!
– Я внук Сварога, я – сварожич!
– А я – сын Влеса, бога знаний!
– И я не пёс, и я – дажьбожич!
– И нам иных не надо званий!
…Путей-дорог на свете много,
Но все ль ведут в покои Славы?
А каждый шёл своей дорогой,
Стезёю Прави в мире Яви,
Не забывая и о Нави.
 
                3
Потом по сведеньям Плутарха,*
По историческим анналам,*
Град величался Тамутарха*
Не век, не два – веков немало.
Он был столицею Боспора*
При властелине Митридате*
Тот был со многими тут в ссоре,
Но и со многими он ладил.
И стены града, башни грозно
Над синим морем возвышались,
И небо усмехалось звёздно,
И к небу убегали дали.
И море чёрное дышало,
Как воин после сечи, тяжко,
И гнало волны вал за валом,
И волны билися о скалы,
И пылью оседали влажной.
Но град,
         единожды родившись,
Стоял утёсом и твердыней,
Как и стоит он,
                не склонившись
Главою гордою, доныне.

                4
Ему в соседях близких были
Фанагория и град Нимфей,
Где, по сказаньям, боги жили,
Ещё кентавры, также нимфы.
И не откроем мы Америк,
Когда добавим тут однако:
Ещё Мирмекий и Киммерик,
А также грозный Тиритака.
Но в этом
              перечне прекрасном,
В короне бриллиантов-градов
Пантикапей – любому ясно –
Был самой ценною наградой,
Которою владеть хотелось
Царям и многим василискам,
Но тут нужна
                не только смелость,
Ещё удача вкупе с риском!

                5
Здесь позже были вои Буса,
Когда была Русь Русколанью.
Пусть не был град
                Тмутараканью,
Но жили  в нём потомки Руса.
Потом сюда стремились готы,
А вслед за ними
                мчались гунны.
Град видел многие народы
Днём солнечным
                и ночью лунной.
Но, несмотря на все походы
(О том заметим
                с легкой грустью),
Град даже в эти злые годы
Себя мнил быть
                единым с Русью.

Да, было то в века седые,
Что канули давно уж в Лету,
О них лишь гусляры слепые
Да ветры вольные степные
Поют свой сказ по белу свету.
Тот град богов небесных свита
От бед надёжно охраняет,
И солнце – щит у Световита –
По-прежнему над ним сияет.


Сказ о граде Тмутаракани
      и о первых князьях
           Рюриковичах
                1
Как не хотелось бы, читатель,
Рассказ наш к детям Святослава
Тут повернуть – имеем право
И волю тут имеем, кстати –
Но всё ж задержимся немножко
У стен Тмутаракани-града…
К нему опять ведёт дорожка
Или тропинка, или стёжка…
Такая есть у нас досада.
И вот приходится нам снова,
Сюжет намеченный оставив,
Тмутаракани «дать тут слово»,
Речь поведя о нём вне правил.
О граде том, который Вещий,
Олег-князь, разгромив хазаров,
Забыв усталости и сечи,
Мечтал вернуть Руси.
                Но даром
О нём с волхвами вёл он речи,
Причём, не раз,
                да и не дважды…
Сам перепутал путь отважный –
Не состоялось с градом встречи.
Ведь двинул рати
                он к Царьграду,
Дрожать заставив Византию,
И были вои его рады
Пригнуть ромеям гордым выи.
И долго были те в испуге,
И ужас был у них во взоре –
Ещё б –  под парусами струги
По суше плыли, как по морю!
А в стругах тех и рядом с ними,
Сверкая серебром доспехов,
Шеломами сплошь золотыми
Дружины русские густыми
Рядами двигались к успехам –
И тут ромеям не до смеха!
Куда ни глянь –
                всё русы, русы…
До самого до окоёма.
А русы, знаете, не трусы,
Особенно в момент подъёма.

Да, византийцы откупились,
Увидев витязей армаду,
Но чтобы дни те не забылись
И в памяти не запылились,
Олег свой щит –
                подумать надо! –
В добавок к договору-ряду
Тут в честь победы этой знатной
Прибил вмиг на врата Царьграда,
Чтоб сделать легче
                путь обратный.
Быть может, он нашёл бы силы
В Тмутаракань поход назначить,
Но князя змейка укусила –
И вот уж Русь по князю плачет.

Когда Олегу честно тризну
Свершили все, или же страву,
Князь Игорь
                принял тут Отчизну
И, поразмыслив мудро, здраво,
Не слышать чтобы укоризну,
Расширить вздумал он державу.

                2
До Киммерийского Боспора*
Князь Игорь,
              Рюрика сын грозный,
Не раз, не два бросает взоры
Не просто так – вполне серьёзно.
И видим мы, как строит планы,
Как собирает он дружины,
Чтобы достичь Тмутаракани,
Чтоб стал град с Русью заедино.

Однажды (тут заметим метко:
Искал хакан* хазарский дружбы
И смелых воинов для службы)
Князь Игорь,
               словно бы в разведку,
В поход дружины посылает – 
Он видеть град своим желает.
Но тут некстати контрагенты,*
К Руси враждебны элементы,
Им путь немножко уточняют –
И вот дружины
                под… Дербентом
Вдруг оказались… Да, бывает!
Знать, воеводы тут в азарте
Немножечко, но дали маху;
Поверьте – это не со страху:
Знать, путь не сверили по карте.
А, впрочем, карты-то не знали
В то время воеводы русов.
Всегда по звёздам путь держали
И сроду не сбивались с курса.
А тут случилось же иное:
Попутали пути-дороги –
То ль зелье тут
                виной  хмельное…
То ль наказали русов боги…
То ль испарило ум им зноем…
Или сиянье золотое,
Что ведь нелишне,
                между прочим,
Им замутило блеском очи…
Дорогу-путь они скривили,
Когда по рекам в стругах плыли:
Им повернуть бы надо к Дону,
Не путая с Итиль-рекою…
Такое, если по резону…
Но чаще ведь у нас другое!
И вот от них гилянцы* стонут,
И вот от них ширванцы* воют,
Да и дейлемцам нет покоя…*

Когда ж добычей отягчённы
В своих шеломах золочёных
Дружины повернули к дому,
То между Волгою и Доном,
Нарушив договор, хазары,
Обрушили на них удары…
И пали русские дружины,
В бою не показавши спины.
И Игорю не стало силы –
Была такая тут досада –
Искать Тмутаракани-града,
Хотя душа, как рана, ныла.

Потом всё как-то позабылось –
Свои жизнь
                вносит коррективы:
Раз не случилось –
                не случилось!
Иные есть прерогативы,
А в них иные перспективы…
Опять походы до Царьграда –
Пример Олега кровь волнует…
Опять победы и утраты,
Но злато раны все врачует.
К тому же
                договор тут важный
Князь Игорь заключает мудро,
С ним русам жить
                куда вальяжней,
Чем без него. Да, Права утро
Над Русью ныне занималось,
И это уж совсем не малость!

Возможно, князь к Тмутаракани
Послал бы новые дружины,
Но тут пришла
                пора брать дани –
Ведь данями в ту пору жили.
Такие на Руси картины
Могли б мы видеть в те годины.

С варягами, а также с чудью,
С дружиной боевой Свенельда,*
Свершает Игорь князь полюдье,*
К древлянам завернул отдельно.
Они собрали дани много
В короткий срок – 
                почти что мигом,
Теперь до дому им дорога…
Да только тут случилось лихо:
Свенельд шепнул
                на ушко князю,
Что взяли, мол, той дани… мало,
И так оплёл словесной вязью,
Что тот коней своих усталых
Поворотил назад за данью –
Навстречу мерзкому желанью.
Древляне то сочли за иго,
Не разглядели в этом чести –
И пал
    от стрел древлянских Игорь
С дружиной небольшою вместе.
А вот Свенельд,
                враг-подстрекатель,
Враг-искуситель, жив остался –
Тогда никто и не дознался,
Что был он Игорю предатель.

Древляне рассуждали просто,
Творя над Игорем расправу:
Раз нет уроков* и погостов,*
То нет у Игоря тут права
Брать тяжки дани…
                ещё с ростом…
К тому же дважды… То лукаво!
И разобравшись в деле тонком
С сознаньем правоты
                и с толком –
Не зря же собирали вече –
Они решили тут под вечер:
– Спасти чтоб стадо,
                надо волка
Прибить, и шкуру снять
                к тому же…
– А сдюжим? – сомневались.
                – Сдюжим!
Да, сдюжили. И сняли шкуру.
Но только сделали то сдуру.
Что предначертано богами,
То не исправить ведь мечами!

                3
Княгиня Ольга отомстила
За смерть несчастного героя:
С врагами также поступила,
Как греки с жителями Трои,
Троянского коня подсунув
К вратам их в качестве добычи.
Она не требовала куны –
Просила только малой дичи:
Голубок, воробьёв… по паре –
Такая дань смешна,
                не правда ль? –
Но град древлян
                сгорел в пожаре,
Став пеплом сам,
                народу – адом.

За то прозвали Ольгу Хитрой,
Потом – Святой. И что вернее –
Не скажут ни Христос,
                ни Митра,*
Лишь только ликом потемнеют.
Покрыла Ольга имя тенью,
Когда так изощрённо мстила,
Но нет уже Искоростеня,
Стал пеплом он,
             стал прахом, пылью,
Стал небылью,
                хотя был былью.
Зато уроки и погосты
Княгиня Ольга учредила,
А также ловы. Вроде, просто…
Но разногласья устранила,
И в тех реформах её сила.
А поиском Тмутаракани
Не занималася княгиня.
Русь привести
               к Христовой длани –
Её желание отныне.

                4
Нам бы к потомкам Святослава,
Что правят Северской державой,
Свернуть, не мысля о награде,
Но жизнь… – 
                судьбе любой оправа,
А, может, просто лишь забава –
Мы снова речь ведем о граде.
О граде том,
                что к русским землям
Сын Игоря* и Ольги* славной,
Князь Святослав,*
                желаньям внемля,
Мечом прибавил
                в час тот главный,
Когда громил страну хазаров,
Что раньше брала с русов дани.
И та распалась под ударом
Его могучей крепкой длани.
«Иду на вы», –
                сей князь отважный
Врагов предупреждал заране,
И трепетала сила вражья,
И убегала с поля брани.
«Иду на вы», –
                девиз сей грозный
Перуна внук, любимец Леда,*
Мечом чертил врагу
                в час звёздный –
И впереди ждала победа.
И как не быть победам славным,
Как не дружить ему со Славой:
Быть вместе с воями –
                вот главный
Тут принцип князя Святослава.
Быть вместе в битвах и походах,
В мороз ли, слякоть ли, при зное;
Быть вместе
                в счастье и невзгодах –
Так поступают лишь герои.

И ведала о том дружина
Во время марша и средь стана:
Князь пил из общей же братины
И ел из общего казана.
Во время сна укрыт был небом,
А не шатром, не покрывалом,
Питался просто: квасом, хлебом,
Кониной вяленой да салом.
Седло под голову – подушка,
А мурава – уже перина;
Селена* – верная подружка,
А развлечение – былина.
И то обычаем всем станет –
Князь был с дружиной заедино –
В дружинах вои-побратимы
Не только русы и славяне,
Но чудь и весь, а также меря
Сплелися тут –
                судьба с судьбою,
Сплелися – не разлить водою;
И каждый слову князя верит,
И каждый жертвует собою!
То князю не было порухой,
Тут честь со славою – порука
Для витязя. Отметим разом.
И трепетала в мочке уха
Серьга с рубином и алмазом.
И гордо вился оселедец,
Как символ воинов могучих,
И вновь походы –
                ключ к победе,
И вновь врагов,
                как вранов, тучи.

Тот образ вылился в былины,
Для русов став
                звездой заветной,
А Русь – могуча и едина,
Как был единым её этнос.
Ведь растворились,
                как в нирване,
В Руси Святой уже поляне,
Дреговичи и северяне,
Радимичи и волыняне,
А также вятичи, древляне
Карпени, угличи, бужане…
И спорить тут никто не станет:
Остались русичи-славяне.

И на огромнейшем просторе,
Где небыль
            часто спорит с былью,
Святая Русь, раскинув крылья,
Парит от моря и до моря.
Парит свободно, величаво,
С судьбою и с соседом споря,
Как и положено державе,
На радость – нам,
                врагам – на горе.

А гусли спорам этим вторят
И правду ищут не в укоре,
А в наших русских
                светлых зорях,
И сказ взволнованный ведут.
И внемлют степи им ковыльи,
Играя серебристой пылью,
И табуны по ним кобыльи
За окоём бегут, бегут…
И слушают леса их чутко
В своей загадочности жуткой
И часто очень неуютно
От зачарованности тут.
И воды рек журчат былинно
Между холмов,
                спеша к долинам,
И путь у рек безмерно длинный,
И он ещё не знает пут.
А в небесах клин журавлиный
Провис огромной паутиной,
Повис, заслушавшись былиной,
А гусли всё рекут, рекут…
Что на огромнейшей равнине,
Где рек, лесов, полей несчётно –
Всё Русская земля отныне,
И русом быть – уже почётно!

Сказ о Тмутаракани в пору
        христианской Руси.
                1
Но мы должны к Тмутаракани
Вернуться тут, про всё поведав,
Такое есть у нас желанье,
Такие есть у нас обеты.
О Красном Солнышке, о князе,
Что в Киеве в ту пору правил,
Сказать обязаны. Он связью
Нам станет тут. Недаром славил
Его народ в своих сказаньях,
В своих былинах и погудках.*
И то, друзья, совсем не шутка,
Не пустословье от незнанья.
Заметим всё ж – к Тмутаракани
Не хаживал
                сам князь Владимир,
С него довольствовался данью
И жил со градом этим в мире.
Зато Корсуню тяжкой дланью
Он преподнёс урок жестокий,
Когда ходил ко граду с бранью,
Чтоб вере поискать истоки.
Опять дрожала Византия
От «радости» такой нежданной,
Но цезари её крутые,*
О прихоти проведав странной,
Динары сберегли златые,
Принцессой откупившись
                Анной.
Добившись цели той заветной,
Соединившись с Анной браком,
Князь веру прежнюю запретной
Тут объявил. И Русь из мрака
Мечом повёл к Христовой вере,
Ломясь тут в окна, а не в двери.
Низвергнув прежних
                всех кумиров –
Перуна, Велеса, Сварога,
Дажьбога, Макошь и Стрибога –
Владимир ладил дело миром
И надзирал порядок строго.
Но, выполнив сей план заветный,
Он вспомнил вдруг
                о русских Ведах
И тихой сапой, незаметно,
Однажды в час,
                час предрассветный,
Мстислава, сына от Рогнеды,
В Тмутаракань сажает княжить –
К чему соседей будоражить.

Но те того как будто ждали:
К Тмутаракани тянут руки,
Но это не его печали –
Уже Мстислава это муки.
И мы отметим не для смеха –
Ведь смех не входит
                в наши планы –
Сюда стремились печенеги,
Косоги,* торки* и аланы*.
Град знал их грозные набеги,
Их сабли, стрелы и арканы.
Но отбивался он с успехом
От тех набегов неустанно.

                2
Когда над Русью светоч веры
Зажёгся новый – христианство –
Мстислав,* став в граде
                князем первым,
С неумолимым постоянством
Стал раздвигать его пределы,
Соседей потеснив немало.
За это прозван был он Смелым,
А также Храбрым и Удалым.

И помнят предки о победе,
Свершенной
           как-то раз Мстиславом
Над князем вражеским Редедей,*
Навек его покрывшей славой.
Редедю он в единоборстве
(Забава витязей издревле),
Не силу проявив – проворство,
Сразил ножом.
                Свалил на землю
Перед косожскими полками,
Застывшими
                в молчанье грозном
И лишь сверкавшими очами.
Но дело сделано. И поздно
Решать проблему тут мечами.
Пусть враг, сражаяся,
                не дремлет,
А больше
              славе русской внемлет.

Молитву сотворивши Богу,
Смирил Мстислав
                полки косогов.
Избрали те его дорогу,
Хотя дорог подобных много.
В его княженье святый Никон
В Тмутаракани храмы строил
С душою светлой,
                светлым ликом –
Его Творец так удостоил.
И был таким же он героем,
Как князь его в Тмутаракани,
Их славе пыли толстым слоем
Тут не покрыться. Не увянет
В веках та слава для потомков –
Не умалить её, не скомкать!
Хотя заметим между делом:
Русь комкать всякое умела…

                3
Крепчала русская держава,
Тмутаракань –
                с державой вместе.
По смерти ж
                храброго Мстислава
В Тмутаракань
                спешит наместник –
Боярин князя Ярослава,
Его рука, его наперсник…
Он Правду Русскую в том граде
Спешит озвучить. Ярославом
Такой Закон, порядка ради,
Взамен уроков и уставов,
Руси Святой дан как награда.
И в том заслуга Ярослава!
За то и прозван
                был он Мудрым!
Над Русью разгоралось утро
Не только Славы, но и Права.
Законам прежним ох, жестоким,
Законам древним, очень грубым,
Когда за око платят оком,
Ну а за зуб – конечно, зубом,
Дан укорот, причем немалый.
Такого раньше не бывало,
Такого Русь ещё не знала.

Соседи же Тмутаракани,
Не поняв сути, буквы, духа
Того закона, его данность
(Бывает же такая странность),
Не помня прежнего испуга,
Реформы приняв те за слабость,
Ко граду потянули длани –
Град, как магнит,
                всю нечисть тянет,
Ну, а точней, их тянет жадность.

Воспряли духом тут хазары,
Воспряли духом печенеги,
На град все очи жадно зарят,
И видят там свои успехи.
Да только это – мысли даром,
Да только это – для потехи:
Ведь Ярослав одним ударом
Пресёк их планы и набеги.
Тмутаракань опять пребудет
У синя моря русским градом
Среди пиров и среди буден –
Другого русам и не надо!

                4
Но вот не стало русской славы,
Ведь Мудрый –
                это не Бессмертный,
И разделилась тут держава
(По-тихому и незаметно)
Между сынами Ярослава.
Они хоть не были бесцветны,
Но каждый собственного нрава.
И каждый мыслит, что великий –
Блажат нередко так владыки.

Но, впрочем,  было ещё тихо,
Что для Руси, ой! как желанно,
В единой связке тут Чернигов
С княжением тмутараканным.
А потому сюда по праву –
Никто об этом и не спорит –
Сын старший
                прибыл Святослава,
Князь Глеб.*
         Который, впрочем, вскоре
Смещён был
              князем Ростиславом* –
И вот уже родиться ссоре…
И вот уже стучится горе
В дома, где царствовала Слава.

                5
Не день, не два бурлит Чернигов,
Узнав про весть тмутараканью,
И чтоб присечь такое «лихо»,
Идёт на Ростислава бранью.
Но Ростислав сноровист: мигом
Он уступает город дяде.
Но только тот уйдёт в Чернигов,
Он вновь в Тмутаракани «сядет».

Тмутараканской чехардою
Увлекся Ростислав не к месту:
Она – не игрища весною,
Не выбор жениха, невесты…
Такие, скажем, хороводы
Не люди – бесы хороводят;
Известно издавна в народе,
Что не к добру –
                к беде приводят.

И Ростислав –
                совсем не странно – 
Отравлен греком Котопаном.*
Да, многим смерть его желанна –
Должны признать мы без обмана.
Уж слишком лакомый кусочек
Тмутаракань у синя моря –
Заметим это между строчек
Мы, с истиной не очень споря.
Возможно, тут подсуетился
Князь Святослав,
                свет-Ярославич –
За сына старшего озлился,
Возможно, мыслил о державе.
Возможно, греки-чародеи
С хазарами тут столковались…
Возможно, гости-иудеи
В интриге
              перебрали малость…
Возможно, прочие злодеи –
Злодеев ведь всегда хватало –
Тут планы строили, идеи…
Но только внука Ярослава –
Поверите, такая жалость –
На этом свете уж не стало.

Да, нет в живых
                уж Ростислава,
Как чуть поздней
                не станет Глеба* –
Обоих их без лишней славы
Забрать тут поспешило небо.

                6
Потом Роман
              прозваньем Красный,
Второй сын князя Святослава,
В Тмутаракани правит властно,
Но смерть его была ужасной –
Предательство ему отрава.
В то время сеть междоусобья
Среди князей плели, свивали:
Потомки Ярослава, злобе
Поддавшись, кровно воевали,
У половцев ища союза.
И били насмерть русы руса,
А ханы руки потирали –
Им прибыль от того конфуза,
Которой и во сне не ждали.
Вот и Роман Тмутараканский,
Из-за Чернигова воюя,
Повёлся на посул тут ханский.
А тот в минуту роковую
Его предал,
               польстившись златом
Противной стороны усобья,
И пал Роман в шатре богатом –
Коварству символ, жертва злобе.

                7
После Романа Ратибора,
Боярина Переяславля,
В Тмутаракани видим скоро –
Великим князем туда ставлен.
Но брат Романа,
                Ольг-князь славный,
Шагая поступью державной,
Тут Ратибора изгоняет –
Тмутаракань он сам желает.
И снова в городе интриги
Плетут хазары, иудеи.
Пленён Олег. На нём вериги.
В Царьград везут его злодеи.
Там император византийский
(Зовут его Вотаниатом),
Поверив хитрецам понтийским,
Изрядно позвонившим златом,
В Эгейский Понт
                на остров Родос
Его безжалостно ссылает.
И князь Олег, великий родом,
Почти рабом тут прозябает.
Но, впрочем,
                вскорости фортуна
К Олегу обернулась ликом,
И он спешит домой Перуном,
К врагам пылая местью дикой.
Но не один спешит –
                с супругой
Он с Феофанией любимой.
И флаг ее летит над стругом,
И хлещет по ветру упруго,
А облака проходят мимо.
Жена Олега архонтессой*
Мечтает быть в Тмутаракани,
На Родосе ей было тесно,
Простор – предмет её желаний.
Ведь земли эти в Византии
С времён седых,
                с времён закатных,
Давно зовут Матриархией,
Ещё зовут Зикией знатной.

                8
А в эти дни в Тмутаракани
Давыд-князь
                потихоньку правил,
Он дело не довел до брани,
Олегу град без сеч оставил.
Ведь понимал
                Давыд Волынский,
Что град Олегов есть по праву.
А тот,
        проделав путь неблизкий,
Мчась
        от столицы византийской,
Быстр и на месть, и на расправу.

…Да, князь Олег
                воздал сторицей
Злодеям тем, кем был пленён:
С седмицу над его столицей
Стояли плач, мольба и стон.
Ведь на чужбине он недаром
Лелеял мысль отмстить врагам –
Досталось готам и хазарам,
Косогам, ясам и аварам,
Их лучшим людям и купцам.
Всем тем, кто руки приложили
К его пленению в злой миг.
Смеялись раньше. Тут тужили...
Князь на расправу лют и лих.

И в наступивший час расплаты,
Воздал Олег всем
                полной мерой –
Воздал могучим и богатым
Халдеям хитрым, вороватым,
Не откупились они златом,
Не заслонились они верой!
Но учинив расплату круто,
Олег-князь гнев
                сменил на милость –
И вновь манит град всех уютом,
И вновь в нём
                жизнь заколосилась.

                9
Град-порт велик.
                Ведь он столица
Княженья русского отныне
Любой торгаш сюда стремится.
Он душу собственную вынет.
И дьяволу продаст за злато,
Чтоб в граде тут остановиться,
В Тмутаракани закрепиться
И развернуться торовато.
Тмутаракань ведь перекрёсток
Путей-дорог морских и прочих,
Он «альфа» и «омега» вёрстам,
Не будь его – и жизни прочерк.
Сюда бегут, ветрам подставив
Шелка ветрил,* суда морские;
Они летят, как чаек стаи,
Пеня просторы голубые,
Из Родоса и Трапезунда,
Из Карфагена и Царьграда.
Град торгом славен, а не бунтом,
И в этом всем купцам отрада.

                10
Пантикапей –
                «путь рыбы» значит,
В нём Феофания – как рыбка,
Ещё бы! О такой удаче
Мечта, и та довольно зыбка.
Да, жизнь её была чудесна,
Подобна сну,
                что стал вдруг явью,
Жизнь деловую архонтесса
Могла сравнить
                ну, разве с… Навью.
Она в Тмутаракани всюду –
Будь торг какой или же вече –
Всему она известна люду,
И люд любой рад с нею встрече.
На свадьбах первою к невесте
Спешит с подарком и немалым,
У рожениц детишек крестит –
И крёстной многим уже стала.
Да что там свадьбы и крестины –
Забава детская, поверьте:
Она в судах уж ищет вины,
Где истина
             в обнимку с смертью.
Такие видим мы картины
В тмутараканской круговерти.
Порой за князя рядит ряды,
Своей печатью их скрепляя,
А между дел балы, наряды…
Не жизнь – мечта тут золотая!
В круговороте этом чудном
Ей даже дети не помеха,
Они в дворце её уютном
Полны веселия и смеха.

Того не скажешь об Олеге:
Её супругу и архонту
Охота ли бродить на бреге,
Взгляд устремляя
                к горизонту?!.
Скучает князь, томится негой,
Он жизнью
                скучной тяготится,
По русскому скучает снегу,
Ему Чернигов часто снится,
Что стал уделом Мономаха,
А раньше был землёй их рода,
Их вотчиной. И вновь отвага,
Противник тихости и страха,
Дремавшая пока что вроде,
Олегу сердце зажигает
И на походы подвигает.

                11
И вот случилось. К Осолуку
Гонцов Олег-князь посылает:
Ему протягивая руку,
Подмогу видеть в нём желает.
И в половце имея друга
Да тысяч шесть его же воев,
А также новую супругу –
Дочь хана –
                солнышко степное –
(В борьбе пригодно и такое).
Он налетел, как будто вьюга,
На град Чернигов. Его стяги
Узрев, увидев, вся округа
Притихла, наполняясь страхом.
Но, к счастью,
                не случилось сечи
Меж ним и братом Мономахом.
Их спор за град
                сошёл весь в речи,
Не став пожаром им и прахом.
Владимир уступил Чернигов,
Уйдя с дружиной
                в град свой отчий,
Но не закончилось тем лихо:
Тмутаракань тут, между прочим,
Стал забывать Олега мигом.
Из всех щелей, как тараканы,
Повыползли враги Олега –
Им перемена та желанна
И делят власть они со смехом –
Такая тут была потеха.
И Феофания, взяв дочек,
К себе на родину отплыла:
Второй женой ей быть претила
Христова вера. И тем точка
На град, что был у синя-моря,
Поставлена Руси на горе.
Теперь тут половцы
                лишь спорят,
С ромеями. Но, впрочем, вскоре
Их верх окажется в той ссоре.
К ним отойдут степей просторы
И грады у черты прибрежной,
К ним отойдут леса и горы
Тмутаракани с Белой Вежей.
Так Русь лишилась территорий,
Так Русь лишилась синя-моря…

И если нас читатель спросит:
«Кто виноват
                в таком раскладе?» –
Подвох не видим мы в вопросе.
Мы сами, истины сей ради,
И с совестью не став в разладе,
В стихах ли наших,
                в нашей прозе,
Не мысля о любви, награде,
Искать готовы, гнев отбросив,
И день, и ночь.
                Причём, в накладе
Не чувствуя себя нисколько.
Нам истина нужна лишь только –
Как свет, как воздух,
                как свобода,
Как счастье русского народа!
При этом – целой, а не долькой!
На взгляд наш, этому причины
Так многогранны тут и сложны,
Что будет просто
                следом ложным
Лишь на князей единых вины
Нам возложить за их гордыни,
За легкомыслие к святыням…
Хотя, конечно же, немало
Князья в том деле преуспели:
Их властолюбие, как жало,
Самих же их и доставало,
Отравой оставаясь в теле.
Князья страдали. Ещё больше
Страдал народ, причём, невинно.
И вместе с ним,
                что много горше,
Страдала Русь и… не в былинах.
Тому и нынче есть примеры,
Они свежи, саднят, как раны:
Один народ, с единой верой,
Разорван вдруг
                по разным странам.
Разорван не войной, врагами,
Хотя врагам сие желанно,
Разъединён, как знаем сами,
Своими верными «князьями».
И разве это нам не странно?
И разве это нам желанно –
В позорной очутиться яме?
И разве не при нас
                «князь» Ельцин,
До власти рвясь неудержимо,
С кремлевской братией      
                сидельцев –
Любителей златого тельца
И сказки сказывать умельцев –
Оставил нашу Русь без Крыма?
Уплыл Крым вместе с Украиной,
Став современною былиной.
Такое провернули дельце,
Что князь Олег
                «в пролете, мимо»:
Он им в подмётки не годится,
И как нам тем не погордиться?..
И как тому не подивиться?!.
Но, впрочем, есть иное мненье,
К тому же, модное сегодня:
Что был то
             промысел Господний –
Его одно лишь мановенье.
Что было Божеской то карой
За прегрешения народа –
Суждение свежо и старо,
И, повторимся, очень модно.
Но скажем также,
                всё тут взвесив,
Не проявив и грамм отваги –
Какая разница бумаге –
Что в историческом процессе,
Когда ведём речь о прогрессе,
Сложны истори зигзаги,
И в том от истроины мы в шаге.

Так вот, сказав о граде славном,
Тмутараканию рекомом,
Мы поведём уж речь о главном,
Знакомом нам и незнакомом.
Мы поведём речь о потомках,
О детях князя Сватослава,
Чтоб не остались те в потёмках
Истории родной державы.
О том, как исполняли роту,
Что дали у отцова гроба:
Тмутаракань вернуть их роду,
Как преуспели в этом оба…
Не затаил Олег обиду
И не унизился в скандале,
Когда уделы те, для виду,
Его дать братьям обещали,
Но слова так и не сдержали.

Сказ о северских князьях
                1
Как помнит мудрый
                наш читатель,
С семьёю князя Святослава
Мы распрощались на закате,
Когда по нём свершили страву –
Зимой холодной,
                в день февральский.
Тогда, как помним
                мало-мальски,
Его потомки враждовали
Из-за столов, из-за уделов,
Друг другу угрожая сталью,
Но миром разрешили дело.

Олег, сын первый Святослава,
Князь курский бывший
                в этих спорах
Тогда не допустил раздора,
Уважил старших братьев право
И не покрыл себя позором.
Да, был оставлен им Чернигов
В угоду Всеволодичам старшим,
Ушёл он в Северщину тихо,
Не попрекая тех демаршем.

Олег за дело взялся смело –
Не зря же Святослава семя –
Для братьев младших он уделы
Сумел сыскать в своём Посемье.
Стал Игорь-брат
                в Путивле княжить,
А Всеволод –
          в Трубчевске с Курском.
Узнает скоро мир весь вражий,
Каким шагают они курсом.
Узнают вороги отвагу
Сынов сих младших
                Святослава –
Как гордые взметнутся стяги
В их градах,
                подружась со славой.

                2
То всё случилося зимою,
Зима и Русь всегда едины,
И тайны страшной не открою:
Случается –  по-волчьи воют
В лихие, смутные годины.
А то вдвоём вдруг зачаруют
И добротой, и красотою,
Простором белым околдуют
Да так,
  что вскрикнешь «Аллилуйя!» –
Узрев блаженство неземное:
Русь,
         как известно, простовата,
С душой, 
             распахнутою настежь;
Зима на чудеса богата,
На серебро в огне заката,
На тихий труд
                и шумный праздник.
Но вот, когда завоют вьюги,
Заплачут снежными слезами,
И мглой покроются округи –
Примолкнут все поля в испуге
И рощи с тёмными лесами.
Закрестится усталый путник,
Взывая к пращурам и Богу,
И даже в тереме уютном
Оставят шалости и плутни,
Молитву сотворивши строго.
Вот так и Русь. Её не тронешь –
Она тиха, малоподвижна,
Но если тронешь –
                тут же брони,
Дружины, гридни, стяги, кони…
Да так, что в Византии слышно.
Да так, что задрожат соседи
От поворотов её резких …
Не зря ж родилось в белом свете:
«Не трогай русского медведя,
Коль жить ещё охота».  – Веско!

Как видим мы, осталось трое
Тут сыновей от Святослава,
Им в сказе нашем
                быть в героях
Придётся уж, друзья, по праву.

Сказ об Олеге Святославиче
                1
Читателя мы тем уважим,
Когда возьмём да и расскажем
Мы в нашем тихом,
                скромном сказе
Побольше об Олеге князе.
Мы то поведаем за мнихом,
Что летопись писал погодну
В келейке скудной,
                мрачной, тихой –
Так, видно, Господу угодно.
Князь северский Олег удалым
Был воином и воеводой,
Он в Поле Дикое немало
Свершил
       стремительных походов.
Как прадед славный, он обозов
С собой в походы
                брать не думал:
В степи обозы, как заноза,
От них не польза – больше шума.

Ещё когда был князем курским,
Посемье охранял умело,
Зимой студёной
                в стан Сантузский
Ходил с дружиною он смело.
Снега и Поле не пугали
Его с дружиной в ратном деле:
Ведь воин не страшится дали,
Когда огонь отваги в теле.
Морозы не были помехой
Дружинникам
                в походе знатном:
На вражьи вежи пали снегом,
Нежданным снегом
                в час закатный.
Стан половецкий томной негой
Уж уповался, бед не чуя…
Но звон мечей
                и блеск доспехов,
И смерти вихрь ночь атакуют.
Хан Сантуз был убит Олегом
В кровавой и жестокой сече –
Пришла расплата за набеги,
Расстались голова и плечи.
Возможно, на небе кочует
Дух хана Сантуза. Возможно…
А, впрочем, эти мысли всуе…
Мы будем с ними осторожны,
Чтоб не шагнуть
                на путь тут ложный.

                2
Когда ж всей Северщины
                князем
Олег стал по веленью рока,
То каждый раз
                степняцкой мрази
Он за набеги мстил жестоко.
И не один.
               Теперь он братьев
С собою вёл в походы эти,
Ведь те клялися на распятье:
Доколе солнце в небе светит,
Доколе в поле мчится ветер,
Доколе утро ночь сменяет,
Доколе снег весною тает –
Быть заодно, быть заедино
Им до последнего дыханья.
И клятве той была причина:
В единстве – сила, созиданье,
В усобицах –
                вражда, страданья.
А братья – витязи от Бога,
Что Всеволод,
               что Игорь славный.
Богатырей таких немного,
Но всё равно
                Олег тут главный.
Ведь князь Олег
                «в отцово место»,
Для младших братьев.
                Потому-то
Вопросов разных
                в день по двести –
Считай, почти ежеминутно –
Решать приходится ему,
И большей частью – одному!
Вопрос любой –
                не дёжка* с тестом,
Хоть нужен и пригляд за нею…
Но больше о войне и чести,
Ещё о сёстрах их – невестах:
Желают узы Гименея!*
Да и самим пора жениться –
Хотя бы Игорю, он старше,
Пора детьми обзаводиться –
Не всё ж скакать
                и быть на марше.
Ведь должен
          славный род продлиться
И развиваться должен дальше.

Вопрос о свадьбах
                непростой –
Не разрешится сам собой!
Не зря в народе говорится,
И с этим надобно мириться:
«Жениться –
                не воды напиться!»,
Ещё: «Жена – не рукавица,
Её за пояс не заткнёшь», –
Такая жизнь, ядрёна вошь!

И вот, чтоб было
                больше толку,
Как нити за златой иголкой,
Князь Всеволод
                и Игорь князь же
За братом
            своим старшим всюду –
В пирах,
       в походах в станы вражьи,
На празднествах,
                на снемах* даже…
И то в диковинку ведь люду:
Когда вражда –
                удел уж многих,
Когда родство –
                туман лишь зыбкий,
То Святославичи тут строго
Идут своим путём-дорогой,
Друг другу подарив улыбки.
В усобиц и коварства дроги
Они не сядут по ошибке.

                3
Красив Олег. Все это знают.
Что рост, что стать,
                что чудо-кудри,
Кровь с молоком в лице играет,
Как зорька
                перед светлым утром.
Но младшие – совсем как боги:
Юны, стройны и взгляды мечут,
Как стрелы – яростно и строго,
И кудри русые по плечи.
Их мать Мария, дочь Петрилы,
Была прекрасной новгородкой,
Не зря же их отца влюбила
Своею статью и походкой.
Ведь выступала, словно пава,
Сияя ликом – зорькой ясной,
И подарила Святославу –
Сказать мы можем
                с полным правом –
Двух чудо-витязей прекрасных.
Отец её, их дед Петрила,
Был мужем
            новгородским знатным,
Возможно, от него в них сила,
Могутность,*
              строгость и удатность!*
Возможно, в них же  отразилась,
Причём, заметим, благодатно,
Ещё Олега-деда милость.
Он тоже  – яркое светило
На русском небе, –
                скажем внятно.

Сам половец наполовину 
(Была мать дочерью Аепы)
Олег – такая вот картина –
Их ненавидел люто, слепо.
И мстил безжалостно и грозно
За порубежные набеги,
За кровь, за стон,
                за бабью слёзность:
Вредили половцы серьёзно –
Не то, что раньше печенеги.

Любил на половцев зимою,
Когда покрыто небо мглою,
Он меч карающий обрушить
И, взяв поганые их души,
Укрыться снежною стеною,
Прозрачно-зыбкой пеленою,
И напоследок долго слушать,
Как волки возбуждённо воют,
Сзывая стаю –
                есть что кушать!

Но, впрочем, лето не мешало
Зеленотравьем, также зноем
Поход свершить ему удалый,
Чтоб наказать потомство злое –
Потомство Бонякова клана,
Чей дед ещё при Мономахе
Пронёсся смерчем, ураганом
По киевским полям и храмам,
Держа всех в ужасе и страхе.
И внук его, Боняк строптивый,
До славы деда ох, ревнивый,
На Русь пришёл искать победы,
Но сделал это торопливо,
Забыв про пораженья деда.
Князь северский
                с дружиной верной
И с братьями к Донцу несётся,
Воздать спешит он
                полной мерой
Врагу. И это удаётся.
Как стая соколов могучих,
На голову врагам из тучи
Дружины северского князя
Тут пали, в войско превратяся.
В жестокой сече хан наказан,
Разбит Боняк –
                теперь не грозен.
И путь на Русь ему заказан,
Как рифме
             в чистокровной прозе.

  Сказ о природе Посемья
                1
Угрюма Русь зимой.
                Не ласков
Её пейзажей вид суровый,
Окрашено всё белой краской,
Тут белый цвет всему основа.
Одели белый саван плёсы,
Поля, луга глядят уныло…
Вот тихо плачутся берёзы,
Роняя в наст снежинки-слёзы…
А по-над речкой сёстры-ивы
Склонились грустно,
                сиротливо…
И ивам зябко, ивам стыло,
А потому совсем постыло.
И даже небо, став белёсо,
Про цвет лазоревый забыло
И, наклонившись как-то косо,
В печали и тоске застыло.
А Солнце-Коло от морозов
Утратив яркость, горделивость,
Желтком яичным, а не розой
По небу катится стыдливо…
Такая вот, друзья, тут проза,
Причём, простейшего «разлива».
И в пику лишь всяк лес чернеет
У окоёма одиноко,
Да ель бездумно зеленеет
Среди снегов, снегов глубоких.

Пугает снежное безмолвье,
Пугает, словно доля вдовья.

Всё это днём. А ночью тёмной
Нет даже этих красок блёклых,
Нет даже этих красок скромных:
Такая серость – сердце ёкнет!
Засвищет ветер, как разбойник,
И с непонятной людям злобой
Разворошит вокруг сугробы:
Не сбережешься –
                ты покойник!
А если вдруг метели взвоют –
Устроят круговерть и вьюгу –
Земля, не то что небо, мглою
Покроется тут с перепугу!
 
                2
Всё это так. Однако если
На то взглянуть
                в ином разрезе – 
Иная тут прольётся песня,
И новый поворот тут в пьесе.
Да, есть иная точка зренья
На наши зимние пейзажи.
Читатель, наберись терпенья:
Мы о такой зиме расскажем.
Нет зим чудеснее и краше,
Чем зимы все
                в Посемье нашем.
Отбросив прочь молвы укоры,
Пустые, право, разговоры,
Мы о зиме расскажем споро,
Которая пленяет взоры
Досель невиданным узором,
Досель неслыханным убором.
И под иным уж коленкором*
Идёт навстречу нам с Авророй.
Зима уж не старуха-ведьма,
Которую и зрить противно,
А потому, оставив бредни,
Чтоб не испортить
                всей обедни,
Расскажем о зиме мы дивной.

Красива Русь зимой.
                Как в сказке
Её луга, леса и нивы…
Нашла зима такие краски,
Что все с серебряным отливом,
Все с перламутровым разливом,
Все с блёстками,
                с искристой взвесью,
Все с радужной,
                игривой вестью!

Зима для нас открыла клады –
Ларцы и сундуки раскрыла.
И жемчуга волнуют взгляды –
Тут русский дух, тут наша сила.
И для природы нет опаски
Зимою нашей горделивой.
Берёзки, как девчонки, глазки
Состроят, подморгнут игриво:
Смотрите, мол, как мы красивы – 
Все в серебре, в пыли алмазной;
И даже очень не слезливы.
А по-над речкой  в тихом месте
Две скромницы-сестрицы, ивы –
Под белою фатой невесты –
Задумчивы и молчаливы.
Знать, для того им есть мотивы.

Сады под белой пелериной,
Искрится иней на макушках…
И в шубе белой лес с опушкой –
Такие видим мы картины.

В шубейке белой ёлка-дама,
Повсюду жемчуга развесив,
Гуляет у опушки прямо –
Любуйтесь, мол, родные веси!
Под шубкой платье изумрудно
В контрасте
               с белым цветом рядом.
   – Любуйтесь, люди!
                Мне не трудно
Вас удивлять своим нарядом.
А шаловливый ветер, скомкав
Шелом сугроба голубого,
У ног её шуршит позёмкой,
Не видя ничего плохого
В своей весёлости игривой…
Не диво разве это? Диво!

Зима! Ты чудо! Чудо в масках!
С румянцем на щеках-ланитах.
И солнце в золотых салазках
Стремится день за днём к зениту.
И тихим светом, словно лаской,
Как щёки девственной Лилиты,
Чуть розоватою окраской
Пространство белое залито.
И солнце тут совсем не стыло –
Оно то Коло, то Ярило,
На насте серебром играет,
Смеясь, вновь жемчуга бросает
И гонит дрёму и унылость.
Не чудо ли такая милость?!.

Всё это днём, а ночью тёмной,
Когда метелей нет в округе,
Когда уснули в поле вьюги,
Вновь небо,
              как шатёр огромный,
И звёздочки на нём, подруги,
Вновь хороводы
                водят скромно,
Или танцуют «буги-буги» –
Они царицы здесь, не слуги.
И Млечный Путь
                дорогой чудной,
Края сомкнувши небосвода,
О вечном говорит подспудно,
Что бесконечна мать-природа…
Луна лучами, как руками,
Схватив небесный
                ковш искристый,
На землю льёт
                вновь свет лучистый,
Прозрачный,
                чудно серебристый,
И он под нашими ногами –
Вы это видели ведь сами –
Смешавшись
                с чистыми снегами,
Стезёю пролегает чистой.

И, думаю, мы будем правы
(Хоть не о том
                здесь наши сказы)
Упомянуть в своём рассказе:
Зима богата на забавы,
На игры шумные, проказы,
На праздники и на колядки
Во время Рождества
                и в святки,
Или на Масленицу нашу,
Известную давно потехой,
Когда славяне
                в «стенки» ставши,
Блинов наевшись или каши,
Друг другу лица бьют
                со смехом!
На свадьбы долгие, с седмицу,
Когда пируют без оглядки…
Такие на Руси порядки,
А у зимы такие лица,
Что на неё нельзя сердиться!

                3
Ах, русская зима! Ты сказка!
Зима и Русь – едина связка!
Но лето на Руси не хуже,
И лето с Русью очень дружит.
И будь я хоть чуть-чуть поэтом,
Я поделился бы секретом
Про наше ласковое лето,
Где столько солнца,
                столько света,
Где столько золотых рассветов,
Что кажется, сама планета
В сплошную радугу одета!
Где столько запахов и красок,
Где столько шорохов и звуков,
И в лете нашем столько сказок,
Что вспомнить –
                сладостная мука.
И, чу! Не потревожить как бы
Очарования нам лета,
Сей песни счастья,
                вечной свадьбы
И кладезя сплошных секретов.
Как шёлк зелёный,
                всюду травы
Смущают взгляд наш
                ярким блеском,
Шумят таинственно дубравы,
Манят прохладой перелески.
Наряд зелёный, изумрудный
Леса по всей Руси надели,
Красуются в наряде чудном
Луга и степь. По ним метели
Цветные ныне пролетели…
И всюду зелень, зелень, зелень!

Вот в платьях беленьких березы
Вдруг заигрались на пригорке,
Смеясь, они вплетают в косы,
В зелёные вплетают косы,
Как нити жемчуга, все росы
И ленты алые от зорьки!
И даже ели, даже ели
Опять ничуть не поскромнели,
Лишь платья новые надели –
По-новому зазеленели,
К тому ж, друзья, на самом деле
Они немного постройнели!
А, постройнев, помолодели,
Как современные модели!
Собой красуясь, шалунишки,
Не посчитав то за излишки,
Недели колты: серьги-шишки!
А ветер, как драчун-мальчишка
То дёрнет их за лапы-руки,
То ущипнёт за ради скуки,
Что те вдруг
             вздрогнут мелко-мелко,
А ветер, радуясь проделкой,
Укрытый шапкой-невидимкой,
Тут ускользнёт
                за светлой дымкой,
Чтобы потом опять вернуться
Да и невинно улыбнуться…

Меж берегов зеленотравья
Тут лету красному во здравье
Река неспешно катит воды,
А облака вдруг взяли моду
В неё глядеться, как в зерцало,
По небу прекратив скольженье
И видя в водах отраженье –
Ведь не смущаются нимало!
Что облака? В реку упало
Тут солнышко –
                совсем не малость –
В прозрачных водах искупалось,
Заулыбалось, засмеялось
И снова на небо умчалось,
Теплом, добром
                лучась игристо…
А на воде дрожать осталась
Лишь тень его. И та искриста.
Ведь летом солнышко – Купало,
И жизни всей оно начало!

Всё это днём, а ночью тёмной
Сияют звёзды, словно гроздья,
По небу брошенные горстью –
И мирозданье так огромно!
Луна – желанная всем гостья,
Подруга тайная влюблённых,
Невидимой коснувшись тростью,
Добром сияет, а не злостью –
И мир уж новый, обновлённый,
Опять волшебный,
                удивлённый…
А потому, что лето просто!
Луна –
   свидетель сцен нескромных,
Потворщица влюблённым парам,
На всех поглядывает томно
И дарит негу свою даром.

Ах, лето, лето! Наше лето!
Тебя нет краше и добрее,
Ты соткано из рос и света,
Из струй дождей и ветровея!
Ах, лето!
           Терпкий запах яблонь,
Медовых трав, ещё – полыни,
Янтарь налитых солнцем яблок
И в небе бесконечность сини.
Громов раскаты говорливых,
Туманов серебристых проседь
И золото хлебов на нивах –
Перст, указующий на осень!
Ах, лето! Долгий гомон птичий!
Напев пастушечьей свирели,
Круженье разнопёрой дичи
Над лоном вод –
                для них купели.
Тенистость рощ,
                лесов прохлада,
Сиянье радуг,
                зорь рассветность –
Всё это в лете, с летом рядом;
Всё это – для души услада;
Всё это – летняя приметность!
Ах, лето! Русское ты лето!
Нет ничего на свете краше!
Но вместе с тем
                мы всё ж заметим
И подчеркнём при этом даже,
Что есть ещё одна примета
В прекрасном лете, лете нашем:
На Русь враги приходят летом,
И их приход бывает страшен!

                4
…И вновь зимой, но хану Козе,
Олег тут с братьями своими
Сюрпризец
            славный преподносит,
Напав на вежи. Его имя
В степи с испугом произносят.
Ещё бы: в ночь одну буранну,
Когда в степи всё замирает,
И только буря лишь стенает,
Олег с дружиной
                в чуждом стане,
Как призрак, выскочив из мрака,
Из страшной
                круговерти снежной,
Совсем без сечи и без драки
Пленяет хана Кози вежи.
При этом спасся только Козя
Или хан Кзак, что по-иному:
Жену с детьми в испуге бросив,
Стуча зубами на морозе,
Бежал один к чужому дому.
И лишь когда утихла буря,
В степи осела снега проседь,
Хан мира у Олега просит:
Скулит тут волк
                в овечьей шкуре.
Князь северский –
                не жадный ворон:
Полон он хану возвращает.
Но зная подлый ханский норов
(Как не крути –
                вскормлён не щами),
Он клятву с Кози отбирает,
Что тот, покуда Олег княжит,
На Северу* не взглянет даже,
Хоть та и мнится божьим раем;
И детям всем своим закажет –
Иначе хана он накажет –
С потомством
                по степи размажет!
Унижен хан. В таком вопросе
Позор тут воинству степному,
А ещё больше хану Козе,
Но с ним нельзя ведь по-иному.

  Князья Игорь и Всеволод
     просят Олега о походе
          к Тмутаракани
                1
Тут, окрылённые победой,
Олега братья молодые
Старшому предлагают в лето
Продлить походы их лихие.
Не просто в степь –
                к Тмутаракани,
Чтоб выполнить завет и роту,
Чтоб град их
               собственною дланью
Вернуть опять родному роду.
Чтоб искупаться в синем море
И пот обмыть
                с комоней борзых,
Ветрила видеть на просторе
Под цвет
          их княжеского корзно.*

   – Брат, княже, – 
                речь заводит Игорь
При новой тут
                с Олегом встрече, –
До града хватит нам и мига…
Ударим, как на утку кречет!
Пух, перья полетят от ханов,
От половецкого отродья…
Ты столько их разрушил станов
Почти без сеч. Опять поводья
Лишь стоит
             шевельнуть дружинам,
Лишь стоит звякнуть нам уздою,
Как половцы покажут спины –
И град уже у нас с тобою!
Не только град, но всё княженье
От моря и до гор Кавказских…
Ударим, брат! Долой сомненья!
Долой ненужные опаски.

Князь Всеволод
                ему в том вторит
С восторженным,
                горящим взглядом:
   – Ударим, брат! И сине море
Вновь нашим будет
                вместе с градом.
Ударим, брат! Врагов накажем,
Как дед Олег наш после плена –
Тмутаракань вновь будет нашим!
Он будет нашим непременно!
И этим мы отца уважим,
Предсмертную исполнив волю!
Честь нашу миру мы покажем,
А меч булатный – злому Полю!

                2
Князь Всеволод и Игорь дерзки,
От лет младых нетерпеливы,
В порывах и сужденьях резки,
В решеньях тоже торопливы.
Но князь Олег
                любимых братьев
Мудрее, опытнее, старше,
Он заключает их в объятья:
   – Я вижу,
               в вас вся удаль наша,
Но рано нам ещё до Дона,
Но рано до Тмутаракани –
Не нанести Степи урона,
Чтоб пала та от нашей длани.
Брат Игорь!
             Всеволод мой милый!
Я ли земли той не желаю?
Я ли о ней-то не мечтаю?..
Но только… мало ещё силы,
Увы, у нас –  я это знаю…
С печалью, с горестью и болью
Я вам заметить должен, братья,
Что войско – это ведь не платье –
Ведь гридней тысяч пять,
                не боле,
Сберём в Подесенье с Посемьем,
А половцы – гадючье семя –
Сто тысяч выставят тут в Поле,
И смерть тут станет
                нашей долей.
О, братья славные, буй-туры!
О, витязи! О, Ерусланы!
Я лишь попортил волкам шкуры,
А нам их головы желанны!
А потому я предлагаю
С походом не спешить
                нисколько –
Ведь время сильным помогает,
А спешка навредит им только.
А потому я полагаю:
Времён дождаться
                нам сподручных,
И лишь тогда,
                как меткий лучник,
Что в цель без промаха стреляет,
Ударить стоит нам мгновенно,
Но кулаком уже, не дланью,
По городу Тмутараканю,
Да так, чтоб закачались стены!
Так, как назад два века с лишним
Князь Святослав ударил звонко,
Что до сих пор удар тот слышно:
Стучит, стучит по перепонкам!
Так, что потерпим, братья, други,
Повременим с Тмутараканем,
Но наши копья и кольчуги
Мы прятать далеко не станем:
Не избежать нам заварухи…
То Боголюбского затея….
Пора коней готовить, струги,
Скликайте кметей по округе –
Кровавые событья веют.

Поник главою Игорь гордый,
Услышав отповедь от брата:
Ведь верил он и верил твёрдо,
Да что там твёрдо, верил свято,
Что вот врагам пришла расплата,
Что миг исполниться желанью –
Взять землю им Тмутараканью –
Последнюю исполнить волю
Их батюшки на одре смертном
И дать урок хороший Полю…
Но дело обернулось скверно.
Поник очами Игорь смелый,
Погас в них огнь
                борьбы, отваги –
Святое отложилось дело,
В иное место смотрят стяги.

И Всеволод от слов холодных
Печален стал,
                как день ненастный…
Да, витязь молодой и страстный
Уж видел дым
                костров походных,
Но оказалось всё напрасно.
А внутрирусские раздоры,
Что затевает Боголюбский,
Усобья, склоки и которы
Грехом считает и позором
И не приемлет их
                князь курский.
Быть заедино – его кредо,
Когда князья все – брат за брата:
Лишь над врагами есть победа,
И нет победы – над собратом.

    Продолжение сказа
   об Олеге Северском
         и его братьях
                1
…Князь Северский женат
                был дважды:
Сначала на княжне Елене,
На дщери Юрия,* что важно.
И мы отметим непременно:
Отцы их, чтоб уйти из плена
Усобицы, вражды, раздора,
В Москве сосватали их споро,
Скрепивши браком два колена:
Одно – потомки Мономаха,
Второе же – Олега племя.
Играли свадьбу ту с размахом,
Для свадьбы им нашлось
                всё ж время.
Той свадьбы
                факт сам подытожив,
Заметим тут не оскандалясь:
Сестра Елены, Ольга, тоже
Выходит замуж, едет в Галич –
Женой ей быть за Ярославом…
И здесь уже союз державам.

Но счастия с Еленой милой
Князь северский
                не видел сроду:
Была она берёзкой хилой,
Была она плакучей ивой –
И умерла во время родов.

Был вынужден Олег вторично
Жениться, жизнь
                пустив по кругу.
Он сватался теперь уж лично
И лично же нашёл супругу.
Да, ею стала Ростиславна,
Княжна Агафья – цветик алый,
Но, главное, породы славной!
А это ведь уже немало!
Её отец и сын Мстислава,
Поборник мира, чести, славы,
Не ведавший боязни, страха,
Вновь из колена Мономаха,
Но из другой, однако, ветви,
В ту пору был великим князем,
Такие чудеса нередки,
Как не редки иные связи.

Олег, князь северский, при тесте
Имел поддержку в любом деле,
Но скажем тут
                без ложной лести,
Не часто пользовался честью –
Другие (похитрей) умели…
И здесь шагал своей дорогой,
Держась подальше
                ссор и козней,
И к тестю раз лишь за подмогой
Он обратился. Ночью поздней,
Когда Морфей*
                раскрыл объятья,
Его двоюродные братья,
Чернигов свой покинув тайно,
Вдруг оказалися «случайно»
На землях-то его удела –
Чернигова им, видно, мало…
Его дружина не успела
Пресечь их безрассудно дело,
И вот тогда ему осталось
Тут с просьбой
                обратиться к тестю,
Чтоб укорот тот дал задирам,
Не доводя конфликт до мести,
А разрешив все споры миром.
Олег-князь не любил которы,
Среди князей не жаждал ссоры.

                2
Когда не стало Ростислава –
В пути на Новгород тот умер –
Олег признал права Мстислава*
На стол великий. «Этот в Думе
Не только может слушать –
                слышать…
К тому же с Курска
                начал княжить…
Почти что
         в сродственники вышел…
Ну, как такого не уважить»!
И если первый брак Олегу
Отцовства радость не доставил,
То брак второй в том не помеха,
Не исключение из правил:
Супруга князя, Ростиславна,
Свершила подвиг
                в жизни главный,
Родивши сына Святослава –
Надежду их, их честь и славу.
В связи с событьем
                долгожданным,
Олег пир закатил великий,
И всякий гость
                тут был желанным:
И рус, и половец чуть дикий.

Но за делами, за семьёю
Не забывал Олег о братьях.
Он женит Игоря весною,
Заслав до Галича тут сватьев.
Давно мечтал он стать роднёю
С князьями матушки Волыни,
И вот случилось тут такое –
Теперь сваты они отныне.
В Путивле славном Ефросинья,
Дочь Ярослава Осмомысла,
Как небо очи, полны синью,
А лик девичий – светом мысли.
Не только Игорь, его братья
Любуются княгиней милой,
Её походкой, станом, статью,
Главы посадкой горделивой.
Светла душою Ярославна,
К тому ж языков тройку знает,
Но главное, что презабавно:
Она детей уже исправно
Супругу Игорю рожает.
Лишь год минул –
                наследник новый
Путивль уж криком оглашает.
И шепчется народ кондовый:
«Такое точно к урожаю»!

Брат Всеволод Олегом также
Тут не забыт и не заброшен –
Он в Курске
            и в Трубчевске княжит,
Хоть меньше Игоря он прожил,
Но с Ольгой Глебовной
                помолвлен,
Переяславскою княжною,
К семейной жизни
                подготовлен,
А это дело непростое,
Оно совсем не холостое.
Глеб Юрьевич,
                княжны родитель,
Переяславля повелитель,
Когда-то тоже
                княжил в Курске –
Об этом Всеволод был в курсе.

То дело дней давно минувших
И канувших давно уж в Лету,
Однако скажем по секрету –
Сам факт остался
                в княжьих душах
Запоминающимся следом.
Князь Глеб
               тогда ведь не оставил
Отца их в холоде изгойства…
И пусть то было не геройство,
А исключение из правил,
Но каждому ль
                дано то свойство?
И каждый ли его оставил?
А потому союза с Глебом
Князья Посемья не чурались,
Гостили часто и соль-хлебом
Всегда охотно наслаждались!
Но дружба дружбою…
                Родство же
Тут дружбе старой не помеха;
В родстве и связи
                будут твёрже,
И отношенья без огрехов.
Однако не случилось свадьбы –
Жизнь снова
                вносит коррективы.
Пример?
      Поход их новый взять бы…
Нашлись безумные мотивы.
Князь Боголюбский,
                витязь смелый,
Брат Глеба, в дни те роковые
Подняв над Русью гордо выю,
Умом все обозрев уделы,
А также – где князья какие,
Поход назначил вдруг на Киев:
«Изгоним, братия, Мстислава…
Он млаже нас… и не по праву
Он княжит ныне
                в стольном граде,
Не уступая его дяде».
Опять котора затевалась,
Хоть на Руси и нет злодеев…
Князей с десяток отозвалось
Тут сразу же на зов Андрея.

Лишь Всеволод
                тот клич не принял,
Отверг с презреньем,
                отверг гордо:
«Меча на Киев я не выну,
И в этом слово моё твёрдо.
Не стану я Руси злодеем,
Не подниму я длань на брата,
Врагов достаточно имеем,
Их для Руси растёт богато,
А русов кровь
                должна быть свята».
И не пошёл в поход
                князь Курский,
Противник княжеских раздоров.
То заприметил Боголюбский
И, проявляя гнусный норов,
Он свадьбу Всеволода с Ольгой
Расстроил… и, друзья, надолго.
Но время врачеватель мудрый –
Любые раны лечит время…
Хоть ночь длинна, но будет утро,
И день поставит ногу в стремя,
И мгла рассеется, как чары,
Как наваждение тумана…
Князь Курский
                обретёт всё ж пару,
Раз Ольга так ему желанна.
Тут главное, чтоб без обмана!
А курский князь
                с обманом дружбы
С рожденья не водил, не ведал.
Дружить считал он
                с честью нужным –
Лишь в ней одной залог победы!

Сказ о разрушении Киева
     и дальнейшей жизни
       северских князей
                1
Незримо время утекает,
Песком речным сочатся годы,
Страницы Бытия листает
Бесстрастно наша мать-природа.
Бегут событья чередою,
Сменяются явленья круто.
Одни покрылись пеленою
Забвения и тленья мглою,
Другие выпирают будто.

Забыты дни далёкой славы,
А дни бесславия острее,
Давно пал Киев златоглавый,
Став жертвой прихоти Андрея,
Что на Руси
                слыл Боголюбским
И княжил на земле ростовской;
Он был, конечно,
                князем русским,
Но только с норовом отцовским.
Ведь Юрий Долгорукий тоже
До Киева не раз шёл ратью…
И тоже зло
                с неправдой множил,
Хоть не сажал
                на стол тот братьев.
Любил князь Юрий самолично
Владеть престолом
                этим славным –
Такое с детских лет привычно:
Ведь Киев-град
                считался главным.
А вот Андрей уж счёл иначе:
Превознося свой град Владимир,
Он ставил главную задачу,
Чтоб Киев, как столица, вымер.
Взяв штурмом град,
                он счёл уместным
Отдать его на разграбленье –
И грабили град повсеместно,
Всё превращая в прах и тленье.
Такого, если молвить честно,
Не ведал Киев с дня рожденья!
Посад сожжён
                и вся окрестность,
Причём, в единое мгновенье.
И в этом, как теперь известно,
Сказалось княжеское мщенье.
Пощады нет хоромам, храмам –
Страшна народная стихия –
Всё грабит, рушит. Эта драма
Коснулась и Святой Софии,
А также церкви Десятинной,
Что строил первой
                князь-креститель.
А, впрочем,
               перечень тут длинный,
Он не для нас – уж извините.
Мы лишь отметим,
                что злодеев
Немало было среди русов,
А также торков, берендеев.
С Андреем князем те союзом
Довольны были бесконечно –
Ещё б не быть: такого чуда,
Что зрели очи их, конечно,
Уж больше никогда не будет!
Чтоб свой же град –
                свои же люди!

И простодушный летописец,
Ведя рассказ об этой драме,
Слезу роняя на пергамент,
Преподнесёт нам
                всем сюрпризец,
Когда возьмёт да и укажет,
Что Божья кара то, гнев Бога,
Что все грешили очень много,
Что в том грехе
                есть доля даже
Митрополита Константина,
Который крут был на расправу…
И открывается картина,
Что многим будет не по нраву.
Митрополит был крут
                во многом,
Но только Русь ещё такого
Не знала факта. Очень строго
Сей представитель Христа-Бога
Судил слугу его другого:
Тот был епископ из Ростова
И в сане звался Феодором,
Готов был
             к теософским спорам,
К тому же говорил открыто,
Что хочет быть митрополитом.
Но только скоро, очень скоро
Он обвинён был в волхованье,
В язычестве и чародействе.
И вот случилося злодейство –
Епископ отдан на закланье.
И нет уж больше Феодора –
Осужден и казнен он споро.

За это князь Андрей обиду
Тут затаил, горя отмщеньем,
Он наградил своё терпенье,
Злом отплатив за униженье
Тут самому митрополиту
И граду Киеву с княженьем.

                2
С тех пор прошло
                уж дней немало
У жизни – промежутке узком:
Нет князя Глеба, нет Мстислава,
И Боголюбского не стало –
Боярами убит князь русский.
И в Северской земле утрата –
Очередная в жизни веха –
Князья похоронили брата,
Их брата доброго, Олега.
В январь, в крещенские морозы,
Случилось это злое лихо –
Князь Северский скончался тихо.
И, осушив по брату слёзы,
На сей престол взошёл
                князь Игорь.
И помня братское участье,
Когда Олег им дал уделы,
Князь Игорь тоже
                своей властью
Сынку Олега благо сделал:
Он выделил ему в Посемье
Удел меж Курском и Путивлем –
Княженьем стали эти земли,
А Рыльск, хотим ли, не хотим ли,
Столицей в них. Вдова княгиня
Агафьюшка, свет Ростиславна,
Была теперь уже при сыне
Не только мать – и берегиня,
Чтоб княжил Святослав
                исправно.
И, проведя обзор княженьям,
Что в Северской земле имелись,
Отметим, не делясь сомненьем –
У нас ведь нет такой тут цели –
Какие где князья сидели.
Понятно, Игорь –
                в Новеграде,*
Брат Всеволод –
             в Трубчевске с Курском,
Сын Игоря, Владимир-младень –
В Путивле правит… это рядом,
А если говорить по-русски:
Он под отеческим приглядом;
Племянник Святослав –
                тот в Рыльске
(Об этом говорилось выше)
Как видим, Ольговичи близко
Друг к другу.
                И, пожалуй, ближе
Быть невозможно.
                Видят, слышат
И даже в унисон все дышат,
Держась традиции привычной,
Заложенной Олегом-князем,
А князь Олег был муж отличный,
К тому же в князи не из грязи!

                3
За это время перемены
Не только в Северщине были –
Во многих княжествах
                тут смены
Не раз, не два происходили.
Листы истории тем ценны,
Что ничего не позабыли:
Ни небыли, ни самой были…
Одни князья сошли со сцены,
Другие на неё вступили.

Так, во Владимире-на-Клязьме
Теперь уж княжил брат Андрея,
Князь Всеволод.
               В семье он младший.
Зато Залесьем всем владеет.
Большим Гнездом
                прозвали люди
Его за «выводок» немалый;
Он править очень долго будет,
Чего давно уж не бывало.

В Чернигове – брат Святослава,
Князь Ярослав.
                Посажен братом.
Пусть он далёк
                от бранной славы,
Зато живёт в обнимку с златом.
Зато умеет плесть интриги
И дружбу с половцами водит,
И враз бывает очень тихим,
Когда речь о степном походе.

Сам Святослав –
                сей притеснитель
Князей на Северщине милой
Сегодня в Киеве. Он – сила!
Точнее же, он соправитель
Тут князю Рюрику, что родом
Из клана будет Мономаха.
И невдомёк уже народу:
Не дали ли тут оба маху.
Два князя в Киеве. Такого
Святая Русь ещё не зрела,
Но, видно, так угодно Богу –
Две головы с единым телом.
К тому ж давно
                известно миру,
И, видно, так уж Богу надо,
Что под единою порфирой
Есть место и дуумвирату.

Переяславским же уделом
Владимир Глебович отважный
Владеет – и отметить важно –
Не только смело, но умело.
Ещё добавим, между прочим,
Не ставя в тексте многоточий,
Что был собою он недурен,
Что курскому он князю шурин.

В Смоленске ныне Ростиславич,
Давыд:* брат Рюрика, Агафьи.
Сей князь
              не очень рвётся к славе,
Как видим мы из биографий.
Не любит он застолий шумных
В Смоленске, городе-столице;
Женат он на княгине умной –
На северских князей сестрице.

Роман Мстиславич* –
                на Волыни,
Хоть молод, но ухватист очень,
Он сын Мстислава. Правит ныне
Не хуже многих, между прочим.
Плечом могучим подпирает
Пределы он Литвы и Польши,
И меч Романа там все знают
И видеть точно не желают
В своих пределах его больше.

На галицком златом престоле,
Щитом надёжным став от угров,
Князь Ярослав* по Божьей воле
Сегодня правит зорко, мудро.
Он – первый в думе,
                воин – в поле;
Всё делает с умом, со смыслом –
Нет на Руси такого боле,
Не зря же прозван Осмомыслом.
К тому же, мы опять заметим,
Хоть не является то главным:
В отца удались его дети,
Что сын Владимир* –
                княжич славный,
Что Ефросинья Ярославна –
Супруга Игоря. Роднёю
Князь Северский доволен очень.
Не зря женился он весною,
И проглядел допрежь все очи!
И тесть его, за между прочим –
Заметим тут мы дела ради,
Коль с истиной
                желаем ладить –
Своё влияние упрочил
В Руси и в мире. Это точно.
Княженье Ярослава прочно.
Его кольчужные дружины,
Полки, закованные в брони,
Покроют горы и долины
И княжьей чести не уронят.
Не зря ж считают угры, чехи,
Поляки, немцы и ромеи,
Что Ярослав за ради смеха
Легко махнёт за Пиренеи.
А потому они не смеют
На Галич покоситься оком,
И стяги Ярослава реют
У гор Карпатских… одиноко,
А так же – гордо и надменно
На зависть вражеской оравы.
И Ярослав-князь непременно
Красуется в лучах той славы!

Роман же Глебович* – в Рязани,
Над братией своей возвысясь…
И хоть в Рязани все – с усами
(Тут и грибы – и те с глазами,
Как говорят рязанцы сами),
Он правит тихо после браней,
Которые не задалися:
Князь Всеволод,
                Гнездо Большое,
Бивал его на рати крепко,
А это вам не с мёдом репка –
Затем Роман не в лад с душою.
А чтобы избежать конфуза,
Искал у суздальских союза.

Всеслав Василькович* –
                в Полоцке,
И он, конечно, не бездельник…
По-прежнему от всех отдельно,
Как в супе сваренные клёцки,
Сей род, ветвь Рюрикова древа,
Живёт мечтой своей удельной
С времён первейшего раздела
О независимости древней.

В Великом Новгороде трудно
(Должны пожаловаться тут вам)
Вождя конкретного назвать нам:
Князья почти что поминутно
Из-за возни, интриг подспудных
Сменяются, груз не подняв
И новгородцев не подмяв.

На псковском же
                престоле знатном,
Чтоб было нам тут
                всем понятно –
Мстислав Романович,*
                князь юный,
Романа сын и Святославны,*
И он, клянуся в том Перуном,
Конечно, был пока не главным
Среди князей Руси Удельной.
Позднее назовётся Старым,
Приверженец уделов ярый.

Как видим, у князей Посемья,
Родня, друзья, почти повсюду.
Родня роднёй, да только время
Внесло и в это дело смуту.
Нет дружбы тут и пониманья,
Любви нет, братского вниманья;
Есть отчужденье, зависть, злоба,
Есть подлость, мелкое стяжанье.
И даже те, кто уж у гроба,
Когда, казалось бы, желанья
Должны смениться на стенанья,
Должны смениться на смиренье,
И те, забыв о жизни тленье,
Готовы ближнего тут «слопать».
Так что гляди, гляди же в оба!

                4
Так сделав экскурс
                в дни былые,
Анализ проведя княженьям,
Мы видим точки болевые
Руси Святой. Она в смятенье.
С паденья Киева тускнеет
Тут Киевской Руси уж слава,
Она мутнеет и бледнеет –
Всё! Распадается держава.
И открывается картина,
Что отмечаем
                мы все с грустью:
Давно уж нет Руси Единой,
С Раздробленной
                знакомьтесь Русью!
Знакомьтесь с Русью
                вы Удельной –
Страной колоколов сполошных,
Знакомьтесь купно
                или сдельно –
Хоть так, хоть этак –
                всё возможно.
Ведь на огромнейших просторах
Десятков пять княжений разных
Живут в раздорах,
                в войнах, в ссорах
И возвеличиваньях праздных,
Где малое зовут «великим»,
А «наше» – редко и смущаясь,
Где место есть
                стремленьям диким,
Где все грешат, почти не каясь,
Где позабыли благородство,
Честь витязя, любовь и верность,
Где верх берёт
                над правдой скверна,
Над красотою же – уродство.

К известным княжествам,
                заветным
И на Руси давно заметным,
Прибавилось других несметно –
Причём почти что незаметно.
Уделы в Луцке, Клецке, Пинске,
Уделы в Витебске и Минске,
Уделы в Муроме, Козельске,
Уделы в Ржеве, Новосельске.
В Дебрянске есть удел
                и Вщиже,
В Белозере и есть поближе…
С землёю Курской по-соседски
Удел прижился Липовецкий,
А в трёх же переходах конских
Имеется удел и в Пронске.
И потому заявим смело:
Не счесть уж на Руси уделов.
И это дело – не потеха,
Не шум, веселье хоровода:
Чем больше молодых побегов
У древа Рюрикова рода,
Тем Русь дробнее и дробнее
И, к сожаленью, не мощнее!
А всё старее и старее,
И всё хилее и хилее!

Ещё, друзья, мы подсмотрели,
И это может быть нам ценно:
Москва из детской колыбели
Выходит тут на авансцену
Истории Руси любимой.
Так, видно, Господу угодно.
Не можем мы пройти тут мимо,
Осветим – хоть и мимолётно.
И пусть пока что безудельна
Ещё Москва, но смотрит смело,
А, значит, скоро быть уделом,
Но речь о том пойдёт отдельно.
За ней, проклюнувшися еле,
Рук Долгорукого творенья
В уделы целили, глядели –
С Москвою неразрывны звенья:
Устюг и Тверь, Верейск, Молога,
Звенигород, Можайск и Галич,
Тверь, Углич, Вологда…
                Их много…
Их много, что уделов ждали!

И вместе с этим мы отметим,
На справедливость уповая,
Что страны все на белом свете
Съедала ржавчина такая.
Возможно, это и не лестно –
В чужое вмешиваться дело,
Но только скажем себе честно:
Дробились страны повсеместно
На графства, герцогства, уделы
И баронетства – без предела.
Дробились Франция и Польша,
Германия и Византия,
Державы многие иные…
Кто меньше чуть,
                а кто чуть больше,
Кто побыстрее, а кто дольше…
Такой этап пройти случилось
В своём развитии всем странам,
И было то не гнев, не милость,
Скорее –
          неизбежность, данность!

        Сказ о Всеволоде
                1
Вот так к Руси
                подкралась осень,
Причём, друзья, не золотая…
Факт этот грозен и курьёзен –
Русь понемногу умирает.
А ведь была весна когда-то
В её судьбе – мы это знаем.
Теперь пришла она к закату,
Сама того не замечая.
А, впрочем,
               что грустить про осень
Руси, про все её закаты –
Край Северский зовёт нас очень
К себе, в свои зовёт пенаты.
К тому ж, друзья,
                у нас ведь в плане,
Средь суматохи бесконечной,
Вопрос один: отдав всем дани,
Вернуться вновь к Тмутаракани
И к Северским князьям конечно.

Вот, наконец, и речь во здраво
Потомков славных Святослава
Пришла пора сказать нам ныне
Однако слогом не былинным –
Простым, конечно,
                современным,
Не вычурным, без выкрутасов,
Но вместе с тем одновременно
Вполне подобным
                старым сказам.

                2
Истратив времени немало
На обозренье земли Русской,
Считаем, что пора настала
Нам песнь сложить
                о князе курском,
О Всеволоде, свет Святославле,
О витязе на честь богатом,
Что был однажды
                князем ставлен
На Курский стол
                Олегом-братом.
Ещё об Игоре хоробром,
О семьях их, об их походах,
Где доброе опять с недобрым,
Как две подружки в хороводах.
               
Князь Всеволод…
                Он самый младший,
Но витязь – не отыщешь лучше.
И даже ангел, ангел падший,
Признал бы это фактом тут же!
Князь Всеволод –
                герой во бранях –
И на пирах был не последним;
Поборник дел,
                поборник знаний
К добру и свету был ответным.

Сам красный молодец,
                в дружину
Он брал лишь
               молодцев всё дюжих –
Надёжно прикрывали спины
Те гридни
         в бармицах* кольчужных.
Его дружина серым волком
Кружила в Поле Половецком,
Дробилась сотнею осколков,
По буеракам, перелескам…
И хоть была всё ж не иголка
В пословице о стоге сена,
Всегда врагов сбивала с толку
И побеждала неизменно.
Ведь если нужно, очень резко
В кулак единый собиралась
И говорила слово веско
Да так, что ворогу икалось!
Ведь если нужно,
                очень дружно
В строю едином наступала,
А сделав дело, бурей вьюжной
Опять мгновенно растворялась,
Совсем не ведая усталость.
И в той дружине, в её бранях
(Не переврём слова чужие)
Тон задавали вновь куряне –
Посемья воины лихие.
И, зная про дружину эту
(Читатель должен быть
                тут в курсе),
Забыли половцы о Курске,
Хотя других весной и летом
Набегами пугали часто –
Не каждому дано ведь счастье!

                3
Но если меч держал князь
                в ножнах,
Во гридне – боевые стяги,
То рядом с ним увидеть можно
Людей уже иной отваги:
Писцов, сказителей, монахов –
Всех тех,
   кто с словом красным дружен,
А потому, конечно, нужен
Как лекарь от тоски и страхов.
Князь Всеволод всех привечает
И, не чураясь, угощает.
В его хоромах
                (проще – в залах)
Не в сенях, а в самих палатах,
Гостей бывало (и немало)
На сказы древние богатых.
И в тех делах ему опорой
Княгиня Ольга стала быстро.
С румяным ликом,
                ясным взором
И гласом нежным,
                серебристым.
Она не только собирала
Певцов,
           былинников речистых,
Она к себе при этом звала
(Что по себе уже немало)
Родню из всех уделов близких.
А потому довольно часто,
Будь в вёдро то или в ненастье,
Оставив брани и походы,
Князья искали
                в Курске счастье,
Гоня прочь горе и невзгоды.
А, впрочем, и в иные грады
Съезжалися князья Посемья,
И были встречам этим рады –
Как сами, так и их же семьи.
Будь то в Путивле
                или в Рыльске,
Будь в Новограде
                иль в Трубчевске –
Сбирались те,
                кто духом близки,
Хотя в сужденьях порой резки.
Сбиралися, друзья, без риска
Князья, княгини, их невестки –
И не было намёков низких,
А было много чувств высоких.
И заводились разговоры
О том, что князь любой –
                как сокол,
О бранях прежних и о сечах,
О храбрых предках,
                часть которых
В волхвах ходила или в вещих.
Всю ночь порою длятся споры,
Звучат взволнованные речи
И пламенеют мыслью взоры – 
Как будто здесь уже не встреча,
А шумных новгородцев вече!
Но кроме споров-разговоров,
Звучала музыка в хоромах:
Гудков и гуслей переборы,
Мелодии людского хора,
Свирелей нежная истома…
И даже княжеские дети
(Их оба князя уж  имели)
Все споры, разговоры эти,
Напевы гуслей и свирели
В себя впитали с колыбели,
Как мамы милой молоко,
Чтобы потом уж через годы
Вот так же веско и легко
Свои водить им хороводы!

                4
Ты уж прости,
                читатель добрый,
Что вновь уходим мы от сути,
Но как сказание не сдобрить
Суровой правдою тех буден
Или же легким удивленьем.
Ведь видим мы не без волненья,
Как рус стремится
                к просвещенью,
К познанью мира. Он поборник
Духовной пищи.
                В том стремленье
Князей, княгинь
                случалось много –
У каждого своя дорога.
Князь Святослав…*
                Его «Изборник»* –
Великого ума творенье,
В нём философии есть корни –
Души благое озаренье.
Князь в этот памятник вставляет
Ещё рисунки, как иконы…
Он вместе с братом* обновляет
Вновь устаревшие законы.
Ещё при храмах строит школы
И поощряет летописцев,
Он любит гусляров весёлых,
Что песнь споют
            про древность в лицах.
И выпить с ними не стыдится
Хмельного мёду из братины,
Не видя никакой крамолы,
Не видя никакой кручины.
Он как отец,
                что назван Мудрым,
Сам подпоёт, сам подыграет…
То было Просвещенья утро,
Пусть каждый рус
                об этом знает!

А гусляры, что пели князю,
Что веселили своим сказом,
Не только слов сплетали вязи,
Они же были вещим гласом
Прапредков доли и свободы,
Ещё истории народа.

Мы об одном таком
                расскажем –
Возможно,
             земляком был нашим.
Не зря ж у летописной речки,
У Псла,
        известном по сказаньям,
На крутояре есть местечко,
Что называется Бояньим.
А рядом с ним ручей Боянка
Между холмов,
                журча, петляет…
Здесь град стоит,
              как Ванька-встанька –
Все Обоянью называют.
Сей град
     (мы будем в этом строги)
Давно известен очень многим…
И в том числе, друзья, садами.
Но… мы тут сбилися с дороги,
Совсем чуток, совсем немного,
И исправлять то будем сами.

           Сказ о Бояне

Певцов-сказителей немало
С времён забытой Русколани
Святая Русь, поверьте, знала,
Но мы тут слово о Бояне
Должны сказать, не искажая
Ни истины, ни малой сути.
Плевел не нужно в урожае,
Пусть урожай из злаков будет!

Боян, друзья, в златые годы
Прекрасной юности и славы
Стезёю воина в походы
Ходил с дружиной Ярослава.
И пальцы юноши держали
Тогда не гусли-перегуды,
А верный меч из светлой стали,
Ещё успех, поймав на уды.

И персты юноши привычно
Играли тетивой от лука
И брали крепко ратовище.
Из музыкальных, право, звуков
Любезней не бывало звука,
Когда стрела звенела хищно,
Когда земля дрожала гулко
Да рог на битву
                звал всех зычно.
Опять по древним же
                сказаньям –
Передавались те изустно –
Бояном назван в честь Бояна,
Который сыном был у Буса.
У Буса, князя Русколани,
Распятого владыкой готов.
Боян тот был певцом, но брани
Не сторонился в дни походов.

Возможно потому наш тоже
Прапредка древнего достоин,
Ведь несмотря,
                что смелый воин,
Вполне слагать былины может.
Но только он своё уменье
Не обнародовал до срока,
Хотя любил он слушать пенье
И птиц, и светлого истока.

Хотя любил он слушать пенье
Седых сказителей-пиитов,
Черпавших силы, вдохновенье
Во временах давно забытых.
Во временах, покрытых мраком,
Во временах, покрытых мглою,
Где было место сечам, дракам,
Князьям,
           волшебникам, героям.

И был он витязем прекрасным,
И был он витязем удалым,
С открытым ликом,
                взором ясным,
Каких, конечно же, немало
В то время на Руси бывало.
Любил пиры он, как и брани,
Любил далёкие походы,
Не раз бывал в Тмутаракани
И даже в Курске мимоходом.

Но вот не стало Ярослава –
Не только князя и кормильца,
Но мужа умного, чья слава
Не выцветет, не запылится.
Ещё при жизни он державу
Меж сыновьями делит чинно;
Боян уходит к Святославу,
В его отважную дружину.

Он рядом с князем
                в сечах скачет
И на пирах сидит на званых,
Но князь не тот, а это значит,
Он не в числе уже желанных,
Необходимых и любимых –
Такая истина открылась.
Награды уж обходят мимо
И мимо княжеская милость.

Младые гридни потихоньку,
Его заслуги уважая,
От князя славного
                в сторонку
Меж тем Бояна оттирают.
И в чём-то правы молодые –
Плоды иного урожая –
Богатыри нужны иные,
А им и бронь нужна иная.

А годы шли, и жизни вьюги
Власы ему посеребрили,
Ушли из жизни все подруги,
Друзья ушли иль позабыли.
Стан стал сутул,
              а взгляд стал тусклым,
Орлиной удали нет в лике.
И он сменил свой меч на гусли,
Коня – на посох же калики.*

И продолжая жить при князе,
При князе славном Святославе,
Боян поёт под гусли сказы
О русских воях и их славе.
Ещё поёт он о девицах,
О чародеях, чаровницах…
Но чаще всё ж
                о ратном братстве
И очень мало о богатстве.

Князь Святослав
                за голос дивный,
Сравнимый с соловьём,
                возможно,
Дарил Бояну кубки, гривны –
Тот возвращал их осторожно.
Будь воин он – то те награды,
Конечно, были бы нелишни,
А так певцу признанье –
                радость,
А старцу радость –
                ласка жизни.

Но всё ж внимание – лекарство,
Боян тут расправляет плечи,
Светлеет ликом. И лукавством
Он часто наполняет речи.
Красивым словом он играет,
Как ранее мечом булатным,
Волшебный слог его сверкает
Лучом над полем благодатным.

На струны пальцы возлагая,
Он песнь-сказание слагает.
И под перстами златы струны
Поют, рокочут неустанно
Про старину и про Перуна,
Про Ладу, что в любви желанна.
Про Красно Солнышко
                с дружиной,
Про Святогора и Добрыню.

                5
…Ах, эти встречи, эти встречи!
Как ручеёк журчат вновь речи
О прежних битвах и походах,
О русских витязях и сечах,
И о князьях, и о народах…
О ведунах и ворожеях,
И о девицах-чаровницах…
Услышишь –
              сердцем обомлеешь,
Ретивое едва стучится!
Услышишь –
                и спешишь скорее
Их пить,
          чтоб жажде утолиться!
Услышишь – и вокруг добрее
И просветлённей стали лица!

И мы, как мы бы ни спешили
Наш сказ продолжить
                без изъяна
О поисках Тмутаракани,
Однако промолчать не в силах
Хотя б про песнь одну Бояна.
Её на вечерах тех званых
Потомки Старого Бояна,
Скажу, друзья, тут без обмана,
Под переливы гуслей звонких,
Под переборы пальцев тонких
Не раз певали, правды ради,
Будь в Курске то,
                иль в Новеграде!
          
              Песнь Бояна
То не ветры в поле веют,
              Мураву* согнув дугою,
То не гром гремит по небу,
              Тучи чёрные сбирая,
То дружина Святослава
              На хазар идёт войною,
И над храброю дружиной
              Зорька ясная играет.

То не ясный светит месяц,
              В небе звёздочки счигая,
То не солнышко лучами
             Украшает день весенний,
То сам князь наш, свет-надёжа,
              На комоне* восседает,
И чело его сияет
      Светом добрых устремлений.

То не соколы кружатся
              Высоко в лазури неба,
То не вороны вдруг граем*
              Им пророчат злую долю,
То дружина русских воев
     Бьёт врагов за быль и небыль,
А те чёрными снопами
               Разметалися по полю.

То не серый волк по дебрям
      Цельну ночь недобро рыщет,
То не лис прехитрый в нору
             Забрался, хвостом играя,
То хан Куря, враг презренный,
             Святослава в поле ищет
С чёрным войском печенежским,
             О главе его мечтая.

Но напрасно злыдень рыщет
           С печенежскою дружиной,
И напрасно бьют копыта
              Их сноровистые кони,
Не пришло ещё то время,
              Не пришла ещё година –
Святослав здрав пребывает
              И его дружина в бронях.

…То не ветры в поле свищут,
            Вольну волюшку отведав,
Не Перун по небу мчится,
             Молнии меча калёны,
То дружина русских воев
             Возвращается с победой,
И над ней, сияя шёлком,
             Вьются стяги и знамёна!.

                6
Когда же гусляры, прискучив
На время сказом, замолкали
Или же просто уставали
Петь голосом своим певучим,
То гости все, что было силы,
Просили Ярославну дружно:
«Спой, Ярославна,
                сделай милость,
Ведь песнь твоя
                тут будет нужной.
Спой, Ярославна,
                гласом славным,
Журчащим ручейком студёным,
Ты песнь Бояна нам о главном,
Об этом самом…
                о влюблённых».
«Да, песнь Бояна –
                всё тут ясно… –
Вставлял князь Всеволод
                с улыбкой, –
Ты спой своё, оно прекрасно,
Как сон дитяти               
                в детской зыбке*».
 «Да, да! –
        подхватывал князь Игорь,
Супругу нежно обожая, –
Спой, Ярославна дорогая,
Дай насладиться
                сладким мигом»!

И Ярославна, рдея ликом,
Петь соглашалась, но недаром,
Ведь петь –
               не заходиться криком,
Ведь петь –
           пылать лесным пожаром,
Ведь петь –
            струиться тихой речкой,
Нестись могучею рекою,
Чтобы словечко, как сердечко,
Рвалось, не ведая покоя…
Чтоб мотыльком оно порхало
Иль  тихим ветерком струилось,
Чтоб громом
                грозно громыхало
Иль соловьиной трелью билось.
«Я вам спою, я вас уважу, –
Не упиралась она долго, –
Но после пусть споёт и наша
Весёлая певунья Ольга;
Агафья милая пусть тоже
Нам песню ладную сыграет,
И в этом ей пускай поможет
Анастасия* дорогая».

Смущались княгини немножко,
Зардевшись ланитами* жарко:
«Как можно…
                Как можно…
                Как можно…
Ведь пенье – не наша дорожка…
Не наша тропинка и стежка…
Испортим мы
                дёгтя тут ложкой
Всю прелесть
                сказанья-подарка».
Но очи светились лукаво, 
Кокетство княгинь раскрывая,
И песни весёлого нрава,
Как птицы по веткам порхая,
Уж вскоре задорно и здраво
Звучали, звенели по праву –
Мы ныне их тут повторяем.

         Песнь Ярославны
Прекрасен Чернигов,
                но всё ж веселей
Град Киев Чернигова-града:
Здесь столько холмов
        и здесь столько церквей,
Что кажется небо
                светлей, голубей…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

Пирует Владимир,
             князь Солнышко наш,
Которые сутки уж кряду.
Дружина его
                от напитков и каш
Глядит осовело,
                забывши кураж…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

А в роще тенистой
                поёт соловей,
И песня его – всем услада.
Старается птаха
              в тени средь ветвей,
Как добрый хозяин
                для званых гостей…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

Все веселы, шумны
                на празднике том
И званому пиру все рады,
Лишь витязь один
                за дубовым столом
Сидит молчаливый
               с печальным челом…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

Не радует витязя
                шумный сей пир,
И трель соловья
                тут не в радость –
Тоскует сердечно
                красавец Ратмир,
До иночьей келии
                сузив весь мир…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо.

Причина тоски
                всем известна давно:
Влюблён богатырь в деву-ладу,
А дева была та
                великой княжной
И отдана замуж
                прошедшей весной…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо.
Теперь Доброгнева*
                чужая жена
И польскому кралю* услада,
А бедный Ратмир
                сколь не пил бы вина,
Не может забыть её.
                Всюду она…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

И бедный Ратмир
         сколь не пил бы вина,
Но трезв он опять –
                вот досада!
А чара с печалью
                полна и полна,
Как будто в ней нет уж
                ни края, ни дна…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!

…Прекрасен Чернигов,
                но всё ж веселей
Град Киев Чернигова-града:
Здесь столько холмов
        и здесь столько церквей,
Что кажется небо
                светлей, голубей…
Ой, Ладо; ой, ладушки-ладо!


  Песнь Ольги Глебовны
Как во городе во Курске-то,
Что над Тускуром-рекой стоит,
Рать-дружина собиралася,
В Степь Дикую направлялася.
Ой, лю-ли, направлялася!
Рать-дружина собиралася,
В Степь чужую направлялася
Злого ворога пленять, ратовать,
Край родимый
                от него защищать.
Ой, лю-ли; ой, лю-ли;
Край родимый
                от врага защищать!

Как во городе во Курске-то,
Да на Красной на горе-челе,
Терем княжий высоко стоит,
Во светёлке да княжна сидит.
Ой, лю-ли, да княжна сидит!
Терем княжий высоко стоит,
Во светёлке да княжна сидит;
Смотрит девица в оконышко:
«Где ты князь мой,
               Светло Солнышко?
Ой, лю-ли; ой, лю-ли;
Где ты князь мой,
               Светло Солнышко»?

Ой, княгинюшка, молодушка,
Ясна Зоренька, лебёдушка,
Князь с дружиной собирается,
Со коня распоряжается.
Ой, лю-ли, распоряжается.
Князь с дружиной собирается,
Со коня распоряжается,
Где кому стоять
                при походе-то,
Где кому стоять
                во дружинушке!
Ой, лю-ли; ой, лю-ли;
Где кому стоять
                во дружинушке.

Вот дружина-то комонная
В путь-дорогу тихо тронулась,
Во челе её под стягами
В златом шеломе
                сам едет князь.
Ой, лю-ли, сам едет князь.
Во челе её под стягами
В златом шеломе сам едет князь
Край родимый
                от врага защищать,
Да всю Семьскую сторонушку!
Ой, лю-ли; ой, лю-ли;
Да всю Семьскую сторонушку.

Как во городе во Курске-то,
Да на Красной на горе-челе,
Терем княжий высоко стоит,
Во светёлке да княжна сидит.
Ой, лю-ли, да княжна сидит!
Терем княжий высоко стоит,
Во светёлке да княжна сидит;
Кричит девица в оконышко:
«Возвращайся скорей,
               Светло Солнышко»!
Ой, лю-ли; ой, лю-ли;
Возвращайся домой,
             Светло Солнышко!

Как только Ольга перестала
Петь дивным голосом своим,
Тут очередь Агафье стала –
Послушаем и помолчим.


 Песнь Агафьи Ростиславны
Чудесен град Киев
                на бреге Днепра,
В нём правит
           князь Мудрый державно,
Полны сундуки
                серебра и добра,
Но это не станет тут главным.

Богат Ярослав
                на сынов-молодцов,
Им тоже ведь
                править державно,
Но только сыны тут,
                в конце-то концов,
Не будут, конечно,
                ведь главным.

А главными будут,
                поверить должны
Певцу вы на слове –
                и славно! –
Не Мудрого злато и  не сыны,
А дщери его, Ярославны!

Вот старшая дочь,
                её Анной зовут,
Во Францию едет дщерь Анна –
Давно уж её
                там невестою ждут…
Да здравствует
                дщерь Ярославна!

Вторая, Настасья,*
           ведь старшей под стать;
И этой – поверить забавно –
У угров лихих
                королевою стать…
Да здравствует
                дщерь Ярославна!

В Норвегию едет
                княжна Лизавет*:
Ждёт конунг Гаральд*
                её славный.
Жениться на ней –
                его главный обет…
Да здравствует
                дщерь Ярославна!

…Чудесен град Киев
                на бреге Днепра,
В нём правит
           князь Мудрый державно,
Полны сундуки
                серебра и добра,
Но главные – всё ж Ярославны!

Целуйте княгинь
                своих милых в уста
Да выпейте кубок заздравный,
И пусть на Руси нашей
                будут всегда
За главных одни Ярославны!

Князья притихли на мгновенье,
Подрастерялися немного:
Такого не слыхали пенья –
Как не смутиться им, ей богу?!.
Но вот оправились и стали
Княгинь тут целовать в ланиты,*
А те цветами расцветали –
Ведь Ярославны все они-то!

    Поход к Тмутаракани
                1
Да, было время – миновало:
Таких семей осталось мало…

…Стремится век уже к закату,
Восьмой десяток распечатав,
Русь снова распрями объята,
Как будто на кресту распята!
По ней князья, как злые каты,*
Хоть Рюрику они внучата,
Походами друг к другу ходят
И половцев с собою водят.
Чтоб было бить
                братьёв сподручней,
Чтоб земли брать чужие проще,
Степной им пригодился лучник –
Ведь с ним не строить,
                а курочить*.
Идут войною брат на брата,
Идут войною сват на свата,
Отец – на сына, тесть – на зятя,
И Русь пожарами объята,
Как будто бы земля проклята,
Ведь для князей ни что не свято!
И зарево над Русью часто
Зарницею в ночи порхает,
А рядом с ней летят несчастья,
А рядом с ней
                скользят ненастья –
И гибнет в смутах Русь Святая.
Как будто Бог, осердясь, разом
Вождей-князей ума лишает,
И те, забыв про честь и разум,
Со смертью в прятки всё играют,
А Русь несчастная страдает.
И от увиденного тошно,
И сердце боль опять пронзает…
Колокола кричат сполошно,
Колокола кричат истошно –
О помощи они взывают.
Но помощи уже не будет,
Ведь нет давно Руси Единой,
Та Русь погибла среди буден,
Та Русь теперь уже былина.
А кто не знает, повторяем,
Хоть истина довольно злая:
Руси нет прежней, Русь иная,
Она слепая и глухая,
В ней не сыскать земного рая!

                2
Но всё ж порою просветленье
Как будто на князей нисходит,
И в эти светлые мгновенья
На половцев дружины водят.
Князья великие, град Киев
Тут вдохновители походам,
Но, впрочем, и князья другие
Предались этим же заботам.
Князья Подесенья, Посемья
Не в стороне от дел тех, кстати,
В Степь Дикую они со всеми
Приводят доблестные рати.
А вместе с ними Ярославич,*
Владимир-князь,
                сын Осмомысла –
Он Игорю теперь товарищ
В прямом
           и переносном смыслах.
С родным родителем поссорясь,
Не зная, где же притулиться,
Сей забияка очень скоро
Прибился к Игорю с сестрицей.
Его приезд был очень кстати
Для порубежия степного:
Владимир –
               первый друг у зятя,
Хоть на пирах, которых много,
Хоть в думе –
                тут уж без хмельного,
Тут мудрости одной
                лишь хватит.
Мечом владеет он и словом,
Он первый в сече,
                первый в рати.
Ну, как не полюбить такого –
Он с Игорем почти что братья.

И вот уже не раз бывало,
Что возвращалися с победой,
И радостно их Русь встречала
Будь осень то, зима иль лето.
Довольно часто
                старшим Игорь
Был средь князей тех
                воеводой,
Командовал он войском лихо,
Но и другим-то ведь охота.
Честь первенства –
                уже луч славы,
Не говоря тут о победе…
Быть первыми
                и войском править
Хотят порою даже дети.
На первенство имея виды,
Переяславский
                князь Владимир*
На брата зятя уж в обиде –
В итоге ссора между ними.
А вслед за ссорою котора –
Огонь войны междоусобья.
Князей тут разделила злоба,
Друг друга ненавидят оба,
Испепеляют даже взором.

Владимир,
             гневом ослеплённый,
Забыв родство,
                промчался лихо
По весям густо населённым,
Где северских князей знамёна,
По градам,
         что владел князь Игорь.
В ответ князь Игорь
                также слепо
Мстит шурину
                на радость ханам –
В огне сгорает город Глебов,*
Такое лишь врагам желанно.

Князь Курский,
             богатырь наш смелый,
Уделом правивший исправно,
Сердито хмурится: не дело,
Когда в родне вражда вскипела.
Пусть не покажется
                то странным:
Ему быть вовсе не желанно
Меж молотом и наковальней – Нет участи такой печальней.
Но ничего уж не поделать,
Не изменить и не исправить…
Лишь остаётся биться смело,
Дружину храбрую возглавив.
Не от него пришла ведь злоба –
Тут шуренок
                виной скандальный…
И помня клятву, что у гроба
В далёкий день
                и час прощальный
Родителю давали оба,
А также видя честь помятой
И оскорбленье всему роду,
Горою встал за честь и брата
И выполнил он клятву-роту.
   – Ну, а княгиня? Ольгу жалко:
По братцу всхлипнет ведь она!
   – Она жена, а не весталка,*
И мужу в помыслах верна!

Вот так закончилось единство
Уж не Руси, а лишь походов…
Конечно, это было свинство,
Удар по русскому народу.
А, впрочем,
               мы должны отметить –
Ведь с истиною
                спорить сложно –
Походы продолжались эти,
Порою даже очень грозно!
Но уж не купно, только розно.

                3
Так, ближе к осени
                князь Игорь
(А во крещении – Георгий)
До Мерла* рейд
                свершает лихо
И в сече крепкой, но недолгой
Он половцев бьёт-поражает
И хана Обовлу* пленяет.
И были Игорю порукой
В походе этом скоротечном
Не только кони, копья, луки,
Но также княжеские руки
И помощь братии сердечной.
Копытя степь, о бок скакали
Брат Всеволод
                и сын Владимир,*
Князь Рыльский*
                да ещё опальный
Князь Ярославич
                вновь был с ними –
Ему Владимир, помним, имя.

Прекрасны были два похода –
Переяславский их возглавил –
Тут помогала мать-природа
И, видимо, вне всяких правил.
Досталось от походов ханам,
Причем, заметим мы, немало:
Кобяк* лишился в битве стана,
Его орда почти вся пала;
Ну, а Кончак, тот был хитрее,
Но всё равно и он был битым; Досталось и иным злодеям,
Теперь они по горло сыты
Тем угощением, что русы
Их угостили тут без фальши.
Хоть половцы совсем не трусы,
Но от Руси ушли подальше.
В итоге, вражеская сила
Подорвана была изрядно,
Степь выла, ныла, голосила,
О милости уж Степь просила,
К набегам ставши неповадной.

                4
…Вот незаметно как-то осень,
Природы гласу тихо внемля,
Цветную шаль на плечи бросив,
Пришла,
         приблизилась к Посемью.

Не торопясь, вальяжно очень
Прошла незримая
                вдоль просек 
И прикорнула лишь у сосен –
У осени такой уж почерк! 

Затем, оглядываясь зорче,
А не как гость после пирушки,
К берёзовой подкралась роще,
Осыпав золотом макушки.

Потом, согбенною старушкой –
Такая тоже есть причуда –
Вдруг удалилася к опушке,
Все краски лета перепутав.

Багрянцем, золотом играет
Осипший от прохлады ветер,
И день, сломившись, убегает
В задумчивый, тревожный вечер.
Лесов тенистая прохлада,
Которая всех так манила,
Сменилась
          шумным листопадом,
То очень ярким, то унылым.

И только ели, только ели
С недоумением глядели
На эти жёлтые метели
И… зеленели, зеленели!

Ах, осень, русская ты осень!
Вновь кружишь,
        вьюжишь над Посемьем –
И наполняет воздух, землю
Багрянец, золото и просинь!

Продрогли тихие берёзы –
Друг к другу жмутся сиротливо,
И в речку листья, словно слёзы,
Роняют-льют подружки-ивы.

А речка, потемнев от горя,
Ей эти слёзы ведь не в радость,
Бежит, бежит куда-то к морю,
Подалее от листопада.

Туманы стали вязче, глуше,
Повисли маревом белёсым;
А вслед за ними рябью плёсы
Покрылись, надрывая душу.

Скрипят тележные колёса –
Их путь до риг* и до овинов:*
От нив везут всё жито, просо –
Приятная для глаз картина.

И в небе нитью паутинной,
Контрастностью
                по бледной сини,
Провис клин стаи журавлиной,
Изломистый и очень длинный.
И журавлиный
                крик прощальный
Так тяжело бывает слушать –
Он всем молитвой поминальной
Привык закрадываться в души.

Но пролетят и дни такие –
Осталось им совсем немного,
И вскоре зачастят косые
Дожди, расквасив все дороги.

И от тоски, тоски зелёной,
От хлюпанья, что под ногами,
Все очень ждут
                зимы студёной
С её морозами, снегами.

                5
…Была зима.
                Мороз крещенский
Люд городской и деревенский
По теремам, по избам спрятал –
Сидите тихо по полатям!
Ночь. Тишина. Луна пугливо
В разрывах облаков крадётся.
Детинец северский. И – диво!
Из окон свет тихонько льётся.
Не спится в княжеских хоромах,
Украшенных резною вязью.
Нам это уж давно знакомо:
Вновь гости съехалися к князю.

…И вот во время этой встречи,
Когда все стихли от сказаний,
Случились вновь
                под утро речи
О граде их Тмутаракани.
    – Как, Игорь, думаешь:
                поганым
Досталось в этот год изрядно? –
Спросил князь Всеволод
                чуть пьяно,
Но не от вин – речей приятных.
   – Я думаю, что неповадно
Теперь им будет
                Русь тревожить…
Преподнесён урок наглядный:
Лезть на рожён – себе дороже!
   – Да, оскудела вражья сила, –
Тут вставил слово
                и князь Рыльский, –
Их наглость, видно, подкосила…
Мы можем в Степь идти
                без риска.
   – Так, может… –
                цепко взгляд на брата
Нацелил Всеволод-князь
                мигом, –
Поищем-ка у моря града?..
   – Поищем! –
               отвечал князь Игорь. –
Я думаю: окрепли длани
У нас теперь, а враг повержен…
Весной, минуя вражьи вежи,
Поскачем впрямь
                к Тмутаракани!
А до весны собрать дружины,
Справлять кольчуги,
                править брони,
Златым зерном
                кормить комоней,
Чтобы скакнуть
                скачком былинным,
Минуя сечи и погони – 
И пусть враги
                в бесславье сгинут!
И пусть враги
                в бесславье стонут!
До Дону, братия!
                – До Дону!

Заздравны речи оглашают –
Заздравны кубки осушают!

                6
Весна пришла в год этот рано,
Была напористой и дружной,
Взялась за зиму очень рьяно,
Не побоялась силы вьюжной,
Всё потому – была ведь южной!
Кровей горячих от Ярилы,
А у Ярилы много силы!
Снегов пуховая перина
Потяжелела, заноздрилась –
Уж вся в проталинах-оспинах:
Как бы веснушками покрылась.
Раздвинув облака,
                как створки,
Не принимая отговорки,
В златой чудесной колеснице
По небу солнышко стремится
И всем приветливо лучится,
И в то же время смотрит зорко!
И оголились в миг пригорки,
Стряхнувши снег
                с ромен* могучих,
И ручейки, звеня певуче,
Устроили повсюду гонки.
Подснежники сначала робко,
Потом смелее и смелее
Играют в «жмурки»
                по-над тропкой;
Под цвет небес они синеют.
Скворцы –
       разведчики стай птичьих –
Метнулись чёрными стрелами
Над рощами и над садами;
Десятки их, а вот – и  тыщи!
А вскоре в небе жаворонки,
В пронзительно
                высокой дали,
Заре гимн радостно и звонко
Творить экспромтом
                всюду стали.
Однажды ночью,
                ночью тихой,
Гром прокатился по Посемью:
Взломали реки лёд – их иго,
В весну спешат они со всеми,
Узду отбросив и поводья –
И, словно море, половодье!

По морю – льдины,
                льдины-крыги –
Весны бурливой урожай.
Встречай их с радостью
                Чернигов
Да к Киеву и провожай!
Но вот прошла ещё седмица,
Простором водным попугав,
И Семь теперь уже стремится
Войти в родные берега.
…На брег Десны
             спешит князь Игорь,
Спешит, пожалуй что, с утра.
Давно ждал этого он мига,
Он шепчет сам себе: «Пора»!

Пригрело солнышко –
                и пашни,
Проникшись этим
                светлым даром,
Забыв про зимний сон
                вчерашний,
Вздохнув, дыхнули
                терпким паром –
Земли священным ароматом.
И, видя то, спешит оратай
На гумно,*
          чтоб проверить сошку,
А вслед за ним бегут ребятки –
Русоголовые опятки.
Отцу помогут понемножку:
Тот будет с сошкой,
                эти – с ложкой!
Его соловая лошадка,
Кормилица и друг надёжный,
Всхрапнула чутко, осторожно,
Вкушая воздух пьяный,
                сладкий.
И глаз лиловый свой украдкой
Она косит, косит немножко –
Такая есть за ней повадка:
Лошадка – это вам не кошка.
Та если зыркнет, то мгновенно –
Видны охотника повадки.
Для кошки это очень ценно,
Как ценно, что самозабвенно
Уже без этой дикой хватки
Она способна, как на сцене,
Сыграть вам нежность
                без оглядки.
Не так, как делают лошадки.

…В апреле всё зазеленело,
Покрывшись
                нежным изумрудом,
Земля просохла и прогрелась,
Свершив очередное чудо.
Вернулись реки в свои русла,
Подсохли топи и низины.
Они не смотрятся уж суслом* – 
Вполне приятные картины.

Плывёт Заря по небу тихо,
Ласкает дня златого темя…
«Пора, –
        решил тогда князь Игорь, –
 Я думаю, приспело время»!
И вот гонцы на конях борзо*
Летят до Рыльска и до Курска –
Как крылья, за плечами корзно,
Не сбиться,
           не свернуть им с курса.
И вот уже во градах трубы
Трубят, и шелестят знамёна;
Призывы Игоря всем любы:
Готовить воев и комоней.

                7
…Град Северский.
                По небу звоны
Плывут малиново от Спаса…
На Юрьев день*
                дружины конны,
Похожие на китоврасов,*
В кольчугах светлых,
                светлых бронях,
Скользят колонна за колонной
Проулком (и довольно узким)
От торжища
                к воротам Курским
Под гомон гласов человечьих,
Как будто тут случилось вече.
Но то не вече – каждый знает –
Народ дружину провожает,
Причём не близко, а далече,
Да не на пир – на бой, на сечу,
Всем возвращения желая.
Огромно Половецко Поле,
А в Поле неизвестна Доля:
Там рядом Воля и Неволя!
Там рядом Слава и Бесславье,
Хула с Хвалою,
               Честь с Бесчестьем
Бок о бок там
            и Смерть со Здравьем,
Забвенье с радостною Вестью.

В челе дружины
                витязь грозный –
Князь Игорь в золотом шеломе,
Поверх доспехов ало корзно,
Оно всем воинам знакомо.
Червлёный щит
                и меч булатный,
Копьё в руке, и лук в налучье.
Рука крепка, надёжны латы,
Конь вороной могуч и тучен,
Поводит сытыми боками.
Держась ошуюю за стремя,
Десницей осеняя князя,
Идёт княгиня тут со всеми,
Идёт, не видя пыли, грязи,
Лишь молит Бога о победе,
О даре им Тмутаракани.
А чуть поодаль – кучно дети,
И их сердца –
                верх тех желаний!

…И то же самое чуть позже
Случилось в Рыльске
                и Путивле,
А также в Курске –
                очень схоже,
Причем заметим,
                в том же стиле.
На конях сытых, так же чинно,
Степенно, грозно, ряд за рядом
От торжища к воротам градов
Катились русские дружины,
А жёны воев – с ними рядом.
Тревожно всхрапывали кони,
И ветер шелестел в знамёнах,
И светлый звон бежал
                от звонниц,
И солнце было благосклонно,
Скользя легко по небосклону,
А неба голубое лоно
Внимало топоту и звону,
И тихому людскому стону.
Точней, не стону, а молитве –
Ведь ею сбор сопровождали,
Прося Всевышнего,
                чтоб в битве
Лишь только русы побеждали.
Чтоб места не было тут Карне,
Чтоб места не было тут Жале,
Чтоб места не было Горыне,
Чтоб места не было тут Маре,
Чтоб места не было Печали
Не только и не столько ныне,
Но до веку! В далёкой дали!

…И так же шли,
                держась за стремя,
С князьями верные их жёны!
И ребятишек шустрых племя
Шагало в ногу тут со всеми,
Смотря на витязей влюблённо.
И в миг сворачивалось время!
И било в темя напряжённо!

                8
Седьмого мая на Осколе,
Оставив Русь за шеломянем,*
Сошлись дружины
                в Диком Поле,
Сошлись
            и стали в поле станом,
Прикрывшись
                от врагов туманом.
Князья – с коней.
                Объятья – крепки,
Движенья быстры.
                Взгляды цепки.
   – Как, брат, добрался? –
                молвил Игорь. –
Не встретил ли какой помехи?
Не встретил ли какой потехи?
   – Нет, я не встретил.
                Было тихо, –
Ответил Всеволод со смехом.
   – А вот у нас
                случилось лихо, –
Стал Игорь-князь
                вполне серьёзен, –
Накрылось солнце тьмой…
                И мигом
Померкло всё.*
                Был очень грозен
Момент тот страшный.
                Всплыли звёзды…
Рогатый месяц – вместо солнца!
Случилось то у Мала Донца…
Всё замерло. Замолкли птицы,
А ранее так щебетали…
И даже ветры перестали
Над степью виться и струиться.
В дружинах началось роптанье:
К несчастью, мол,
                для нас знаменье…
Но в то печальное мгновенье
Мне вспомнилось
                одно преданье –
Преданье о вожде Бравлине…
Его походе к Корсунь-граду…
Тогда, как помнится мне ныне,
Подобное случилось. Рядом
С Бравлином-князем
                только были
Волхвы. Они–то рассудили,
Что то знамение им в радость,
Что боги им сулят победу,
Что продолжать поход им надо
И не сворачивать со следа.
И знаешь, брате, не ошиблись
Кудесники в тех предсказаньях:
Поход продолжился.
                И в сшибке
Победа им – как дарованье.
И речь я молвил
                пред дружиной,
Как мыслится, вполне резонно:
«К врагу не обернём мы спины,
Уж лучше пасть
                нам всем у Дона.
К тому же промысла Господня
Никто не ведает сегодня.
И что сулит затменье это –
Никто не ведает на свете.
Возможно, тьма –
                врагам лишь доля,
Ведь мы стоим
                на вражьем поле;
Возможно, тьма –
                наш скорбный путь…
Но нам с пути уж не свернуть!
Позорно нам бежать без боя,
Не видя воинство степное.
Нас засмеют князья и смерды –
И это будет хуже смерти»!
А тут и тьма ушла, пропала,
И в небе солнце засияло;
Всё войско радостно вздохнуло,
Подумав про себя: «Минуло».

Поведав то, князь Игорь брата
Спросил с надеждою во взгляде:
   – Как мыслишь, брате,
                это верно?
Или же повернуть нам надо?..
Ведь на душе осадок скверный…
И сам поход уже не в радость.
Возможно тут
                мы, брате, скажем:
«Бог с ним,
         с Тмутараканем нашим…
Возможно, не приспело время,
Чтоб одолеть нам это бремя»?
И отвечает витязь Курский,
И отвечает витязь гордый
Вполне обдуманно и твёрдо,
К тому же в лоб,
                вполне по-русски:
   – Любимый брат,
                у Мала Донца
Ты всё решил,
                тьмы не пугаясь,
Сейчас, когда на небе солнце,
Нам речь уж не нужна другая.
Поищем, брат, Тмутаракани,
С дружинами поищем вместе,
И если уж падём при брани –
Падём, исполнив долг,
                мы с честью!
Меня заботит мысль иная,
Другая вертится догадка:
Дружины наши предлагаю,
Чтоб управленье было гладко,
На шесть полков вот тут,
                при стане,
Нам разделить,
                вождей назначив,
Чтоб быть готовыми заране,
Не полагаясь на удачи.
Степь таровата на загадки,
На козни всякие богата
Пойдём же боевым порядком,
То не пустая время трата.
   – Спасибо, брат! –
                Князь Игорь обнял
За плечи вновь
                меньшого брата, –
Сомнения мои ты понял
И разделил по-братски свято.
   – А как иначе, ведь до гроба
Делить нам вместе
                зло и радость,
Ведь Святославичи мы оба,
И лучшего уж нам не надо!

                9
На шесть полков разбито войско,
Шесть воевод
                при них геройских.
Полк первый – Игоревы стяги,
Одесно от него –  куряне,
Ошуюю – стоят рыляне,
Четвертый полк – все путивляне.
Не занимать им всем отваги!
Любую сдюжат передрягу
И выйдут из любой бодяги!

В полк пятый
                собрались ковуи* –
Боярин Ольстин возглавляет –
Они по Суле всё кочуют
И град Чернигов представляют.
Князь Ярослав
                в момент последний
Вдруг отказался от похода,
Но дал ковуев. И не бедно.
Две тысячи сего народа.
Задача их – хранить всех с тыла,
От хитростей оберегая,
Но дрогнет враг –
                то, что есть силы,
Его преследовать, пленяя.
Ковуи – воинство безбронно,
Лишь панцири
                из толстой кожи,
А потому-то легкоконно,
В погонях очень уж пригоже.
А полк шестой –
                стрельцы из луков,
Хотя копьём владеют славно,
Но главная для них наука –
Врага разить стрелой исправно.
На дальних подступах,
                до схватки,
До рукопашной жаркой сечи;
Им быть в передовом порядке
И быть готовыми ко встрече.

Стратегия была простою,
Не раз проверенной
                в сраженьях,
И построение такое
Не сковывало им движенья,
А потому без возраженья
Опять взялась на вооруженье.

                10
Полки в походе не спешили:
Неспешно шли, едва рысили –
Князья на думе так решили,
Чтоб зря свои не тратить силы.
Когда же были недалече
От Сюурлия – степной речки
(В степи такие речки редко),
То возвратилась тут разведка –
Князь Игорь
           посылал в глубь Поля –
Такая у разведки доля:
Быть впереди
                и быть незримой,
Но видеть всё и слушать чутко,
Узнать – и мчать неутомимо,
Не потерявши ни минутки.
Так вот, разведка прискакала
И доложила князю кратко:
«За речкой ворогов немало,
Стоят оружно, но с оглядкой
На вежи, что в тылу остались,
Добычей чтобы нам не стали…
Такие, княже, тут порядки –
И смысла нет
                играть нам в прятки,
А вот промедлим если сутки,
То не случилось бы тут шутки:
Вдруг разбегутся без оглядки,
Тогда и взятки будут гладки».

Решает князь:  «Ударим дружно,
Без отдыха на супостата.
Ковуи пусть идут окружно:
От веж отрезать воев нужно –
Доставим половцам
                мы «радость».
Когда от веж мы их отрежем –
Не войско будет, просто стадо:
Почти без сеч
                возьмём мы вежи –
Не это ли нам, други, надо?!.»

Князь слово молвил –
                и всё сбылось
По слову северского князя.
Сигнал звучит. Полки все разом
В атаку борзо устремились,
Земля стонала, степь дымилась,
И воины, летя, крестились
Мечами острыми своими,
А по ветру неслись, стелились,
Срываяся до рёва, фразы:
 «Вперёд!»,
              «На слом!»,
                «Да сгинут врази!»
И тут же:
          «Курск!», 
                «Трубчевск!»,
                а также
В неистощимом буйном раже:
«Путивль!»
             и «Рыльск!» –
                до спазмы в горле.
Ковуи же кричали лихо
То «Ярослав!»,
                а то «Чернигов!»
Держись же, вражеское Поле!
Печальной будет твоя доля!

                11
Разбито вражеское войско,
В полоне вежи со стадами,
Но не сдержать
                порыв геройский
У князей молодых с полками.
Почти до ночи русы гонят
Разбитых половцев ватаги,
И Степь избитая вновь стонет,
Завидев северские стяги.
Но притомились сильно кони –
Им не достичь Тмутаракани,
Самим бы избежать погони,
А вслед за ней
                «кровавой бани».
Князь Игорь это понимает,
И Курский Всеволод, конечно,
Они полки к себе сзывают,
Их из погони возвращают,
Но время очень быстротечно.
И многие не успевают
Вернуться вовремя
                в стан русов.
К тому ж погоню продолжают
Два юных князя. Да, не трусы
Два ясных сокола, два друга…
Ведь несмотря,
                что смерти вьюга
Кружила целый день над ними,
Остались целы, невредимы,
От бед Спасителем хранимы,
Князь Святослав
                и князь Владимир!
Но увлеченные погоней,
Пылая юными сердцами,
Про осторожность
                ведь не вспомнят –
Убьют коней, устанут сами!

…В степи ночь
                наступает быстро,
Накинув полог
                тьмы над миром.
Шатёр небесный
                в звездных искрах,
И месяц – звёздочный задира –
Меж ними плавает кумиром.
Шум, гам звучат
               над русским станом –
Разрядка после грозной сечи.
Костры горят. Еда в казанах.
Повсюду гомон, крики, речи…
Ночная тьма прикрыла трупы,
Чтоб не мозолили зря очи;
Сигнал о сборе спели трубы –
Князьям на думу,
                между прочим.

                12
Шатёр. Костёр.
                И в тусклом свете
Вокруг костра совет собрался,
Четыре князя на совете…
И Ольстин  тут же подвязался.               
…Князь Игорь хмур.
                Сопит сердито:
Он только младших отчитал –
За то, что кони их убиты
Погоней долгой наповал.
И младшие, два юных брата,
Свою оплошность осознав,
Теперь притихли виновато:
Князь Игорь прав,
                ох, как он прав!
   – Что будем делать? –
                молвил Игорь. –
Прошу у братии совет…
Слова он произносит тихо
И ждёт ответ. Ответа нет.
Все понимают, что их тайна
Уже  не стала больше тайной,
Раз путь закрыт в Тмутаракань –
Орда пришла ведь не случайно
Уже готовая на брань.
А потому одной победы
Им тут хватило б через край,
Чтоб тут же,
            развернувшись, следом
Поворотить в родимый край!
Но увлеклись, резон забывши,
Коней загнали – стыд и срам.
Устали кони, едва дышат,
Свалились, дрыхнут тут и там.
Самим не лучше седокам –
Поближе жмутся все к кострам.
И как тут присказку Боянью
Не вспомнить-то, не повторить:
«Больная голова страданья
Лишь может телу подарить»!
   – Так что же делать,
                братья, будем? –
Князь Игорь тихо повторил. –
В загоне кони… Как и люди…
Уйти теперь не хватит сил…
Ждать до утра – ещё опасней:
Степь нам задержки
                не простит…
Похмелье может
                быть ужасным:
Сам победитель будет бит!
   – Берите воев и идите,
А обо мне уж не грустите, –
Промолвил хмуро Святослав, –
Я тут с дружиною останусь
И прикрывать отход ваш стану,
Хоть в этом буду, братья, прав.
Пусть я погибну –
                то не страшно,
Зато я честь спасу свою.
Запомнит ворог
                смерть отважных,
Решивших пасть,
                но пасть в бою!
Повисла тишина немая
От слов,
      что молвил рыльский князь.
Тень смерти под шатром витает,
И это каждый понимает,
Принять же жертву не желает
Пока  никто,
                с живым простясь.
Осознавая обречённость,
Молчат,
        молчат все удручённо.

   – А ведь он прав! –
              воскликнул Ольстин. –
Он млад годами – не умом…
Пойдём сейчас.
                Пусть наши кости
Здесь не белеют под дождём,
А тихо лягут на погосте,
Но не сейчас. Потом… Потом…
Когда мы в отчий край придём.
Спастись, князья,
                вполне мы можем,
Уйдя с добычей о двуконь!
Полки падут…
                Ну, так и что же…
Печаль конечно нас погложет,
Зато уйдём мы от погонь.
На конь, князья!
                Скорей на конь!

   – Нет, он не прав! –
            сказал князь Курский. –
Совсем, скажу я вам, не прав…
В беде бросать –
                то не по-русски!
Не русский это, братья, нрав!
Мы будем вместе, Святослав!
Не бросим мы дружины наши,
Не опозорим этим род,
Хулы не будет воям павшим –
Хула за подлыми идёт!
А потому с дружиной курской
Я остаюсь. И что даст Бог…
Спастись – так вместе!
                Это лучше…
А смерть?
           Умрём тогда по-русски:
В бою с врагом!
                Конец неплох…
Когда врагов навалим стог!
   – И я останусь, –
                тихо очень
Владимир молвил. –
                Ты – мой брат! –
Сказал – и тут же долу очи:
Оно понятно – виноват.

Итог подвел совету Игорь,
Сказав всё твёрдо, хоть и тихо:
   – Мы пир затеяли все вместе,
И вместе будем пировать!
А смерть придёт,
              так примем с честью
И будем вместе умирать.
Не возведём хулу на славу,
Не посрамим
                наш русский меч!
Ведь мёртвые
                «не имут сраму»
Прадедом нашим Святославом
Давно уж молвлена та речь.
И будем мы её беречь!
Дружины наши не оставим,
Чтобы самим спастись одним;
Разделим общую мы славу:
Или умрём, иль победим!

Князья то приняли решенье –
Пути иного не найти.
И только Ольстин
                был в сомненье –
Хотелось Ольстину спастись.
Хотелось Ольстину в Чернигов
С добычей многою прибыть
И наступающее лихо,
Перехитрив сейчас, избыть.

                13
Тревожным сном забылись вои,
Расставив всюду часовых.
Что ж, спите, славные герои,
Пусть будет сон последний тих!
Лишь только чуть
                рассвет забрезжил – 
Кровавый зорька чертит след:
Вокруг полков уж орды свежи,
И счёта этим ордам нет!
Стоят враги до окоёма,
Доколе видеть может глаз,
Здесь много бунчуков знакомых,
Но больше незнакомых масс.
От половцев всё чёрным стало:
И степь, и холм, и край небес,
Колышет ветер копий жала,
И этих копий – чёрный лес.

   – К оружью, братия! –
                князь Игорь,
Увидев это, приказал.
Полки построилися мигом –
Ведь каждый место своё знал.
Не видя никакой разметки –
Разметкам место лишь в игре –
Каре не зная, наши предки –
Не занимать им было сметки –
В момент построили каре.
В челе – полк северского князя:
Числом он самый больший был.
И тут же мы добавим сразу:
Куряне прикрывали тыл.
Хотя нет тыла в окруженье:
Куда не глянешь –
                всюду фронт,
Но мы, используя терпенье,
Отметим всё же построенье,
Чтоб как-то
                передать сраженье,
Чтоб как-то
                передать движенье,
Хоть в этом тоже есть афронт.*
Рыляне, путивляне – фланги –
И копья все да встречь заре.
Мир знал до этого фаланги,
Теперь узнал он и каре.
Полон, добыча и скотина –
В каре, на самой середине,
Подалее от стрел калёных,
Чтоб меньше было
                тут сражённых.
А полк ковуев легкоконных –
Последний Игорев резерв –
Отдельной держится колонной
И чуток, как открытый нерв.

                14
   – Ну, с Богом! –
            крикнул громко Игорь,
Мечом на север указав.
Полки пошли. Сначала тихо.
Потом быстрее, ход набрав.
Был страшен ход
                полков кольчужных,
Идущих молча на прорыв,
Лишь копий блеск,
                блеск харалужный,
Лишь стук копыт,
                лишь шелест грив.
Щиты зарёю пламенели,
Каре со всех сторон закрыв,
И взгляды воинов горели:
«Скорее в бой!
                Прорыв! Прорыв!
Очистить побыстрей нарыв!»
Но ханы тоже не дремали,
Особенно проклятый Кзак,
Они сигнал своим подали –
Сигнал к началу их атак.
И степь мгновенно завизжала
И показала злой оскал,
От тысяч ног земля дрожала,
А небосвод от стрел дрожал,
Его закрывших чёрной тучей,
Затмившей солнце и рассвет.
И смерть казалась неминучей,
И выхода, казалось, нет.
Как волны, лава шла за лавой,
За валом новый нёсся вал,
Дракон на русов
                мчал стоглавый,
Чтоб уничтожить наповал,
Но русский воин устоял.
Ведь не попятились дружины,
И ни один не дрогнул полк,
Лишь напряглись
                пружинно спины
Да говор в их рядах умолк –
В сраженьях русы знали толк.

И вот схлестнулись!
                Визг и топот,
Свист тысяч стрел,
                Булата звон!
Лиц не видать –
                одна лишь злоба!
И степь не степь –
                единый стон!
Щитов и копий
                лязг и скрежет,
Мечей, кольчуг,
                щеломов треск!
Но нет в полках
                у русов брешей,
Лишь глаз
          холодный огнь и блеск!
На место падшего дружинник
Встаёт, рубя с плеча врагов,
Раз полоснёт – располовинит!
И каждый витязь тут таков.
А трубачи атаку трубят –
И умножают силы вмиг!
Врагов рус колет,
                глушит,
                рубит,
Руками душит, чёрт возьми!
Взмахнёт же палицей – и чудо:
Врагов с десяток
                бросит в дрожь!
А если станет очень худо –
Так в дело засапожный нож!
Нас не возьмешь,
                ядрёна вошь!
Рёв тысяч уст,
                храпенье, ржанье
И стоны – тут сойти с ума –
Уставших воинов дыханье…
А ворогов всё тьма и тьма.
Но получив
                отпор достойный,
Урон тяжёлый получив,
Отхлынул враг.
                А русы стройно
Пошли вперёд, не позабыв
Взять раненых и павших воев –
Своих друзей, своих героев.
   – В прорыв же, братия!
                – В прорыв!

…И поступь их
                была вновь верной,
Уверенной и соразмерной.
Ведь шли они не к смерти –
                к жизни,
Стремились к милым
                и к Отчизне!
И поступь их
                была вновь твердой,
Была вновь грозной
                поступь их!
Вновь стяги пламенели гордо,
И только Спас
                был тих на них…

                15
Но перестроил
                враг вновь силы –
К потерям ведь не привыкать –
Подумав, ханы тут решили:
«Чтоб русские полки
                им смять,
Иную надо двинуть рать»!
Решив, на русов напустили
Отборных воев тысяч пять.

Их главы – в железе,
                в железном разрезе
Железные очи.
              И взгляды – железны!
Их станы – в железе,
                ромены – в железе,
В железе их спины,
                в железе их чресла,*
Железом кольчужным
                покрыты их стёгна.*
Их мысли – в железе,
                в железе их чувства.
И даже на конях
                тут, вместо попоны,
Железные латы.
                Здесь всё – из железа.
И рать та полезла!
                Полезла железно,
Нацеливши жало
                на ратников курских.
Земля вновь дрожала,
                И солнце потускло
От стрел – ос железных.
                Куряне устали.
И было им тесно!
                И было их мало!
Но всё ж устояли
                и справились честно.
Враги их не смяли
                наскоком железным,
Назад побежали – 
                им это полезно.
Но многие в поле
                навеки остались,
Не встать им уж боле
                и русов не жалить.
Железная воля
                сразила железо –
Пылится в степи
                уж оно бесполезно.

Князь Курский
          полк обводит взглядом:
Не сильно ль полк-то поредел…
С ним воевода верный рядом,
За ним – гора от вражьих тел!
И, осмотрев дружину, войско,
Он говорит простую речь:
   – Сражались, братия,
                геройски,
Не осрамили русский меч.
Искали град Тмутаракань мы –
Нашли же половцев тут тьмы!
Ну что ж,  и этих тараканов
Мы одолеем, чёрт возьми!
И пусть на этом поле бранном
Их больше нас
             раз в шесть иль в пять,
Но им пред нами,
                как ни странно,
В бою, друзья, не устоять…
Раздавим – нам не привыкать! –
Любую разобьём мы рать
Иль обратим хотя бы вспять –
Ведь нам свобода так желанна!
Еще заметить должен я,
Как говорится, мимоходом:
Сорвали их поход, друзья,
Мы в нашу Русь
                своим походом.
Иначе не могу понять:
Взялась откуда эта рать!
Откуда сразу столько ханов
Нахлынуло из разных мест…
То подозрительно и странно…
Но, впрочем, это наш уж крест.
Что ж, пронесём его
                мы с честью,
Не осрамим, не подведём.
Не опозорим подлой вестью
Ни род, ни кров, ни отчий дом!
И курский князь
                нашел поддержку
У воев всех и всех князей.
Решенье это было дерзко,
А что не дерзко в сече сей?..

                16
…Три дня
            сражалися дружины
В пылу, в жару – в аду атак.
К врагу не обратили спины –
Лишь русы бьются только так!
Сражались конными и пеше –
Усталых берегли коней –
К тому же меньше
                было брешей,
Между полками. Так верней.
Мечами путь себе творили,
Идя на север напролом.
Коврами топи все мостили
И узорочьями стелили
Дорогу воинству потом –
Не впрок богатства и полон.

…Три дня
              сражались северяне,
Забыв про отдых и про сон,
Сражались насмерть
                тут трубчане,
Сражались насмерть путивляне,
Сражались насмерть тут рыляне,
Как туры бились все куряне,
Загнав вовнутрь и боль и стон.
А враг вокруг, со всех сторон.
Да, половцев, как сине море,
Куда ни глянь, везде они…
И подкатило к русам горе –
Что прямо, Боже сохрани!

И на Каяле, на Каяле,
На той, на самой на Каяле,
Где век назад глумилась Жаля
Над Изяславом,* смертью взяв,
Полки врага уж не сдержали,
И стяги многие тут пали,
Как воины, уже не встав.
Ох, на Каяле, на Каяле,
На этой самой вот Каяле
Познали русы вкус печали,
Победы вкуса не познав,
Ковуи, бросив их, бежали –
Себя наездники спасали,
Союз изменою поправ.
Но только доли не минули,
Бежав по утренней росе –
В солёном море утонули,
В бесславии погибли все.

Вернуть ковуев попытался
Князь Игорь,
            бросивши свой полк,
Но только в плен
                к врагу попался,
И клич его теперь уж смолк…

Тут  тактику сменили ханы:
Уже не гнали орды в лоб,
А не терять им воев чтоб,
Из луков били постоянно,
Стрел не жалея, как тумана;
Те тучами над русским станом –
И жалят, жалят неустанно…
На небо если посмотрел –
Оно черно от вражьих стрел!
Но и при этом русы бились,
Смерть презирая и полон,
Но ниже до земли склонились
Шелка всех северских знамён.
К тому же кровь слепит им очи,
Солёный пот жжёт лоно ран
И душит зной их очень, очень,
И жажда мучает, как вран.
А враны? Те уже слетелись –
Поживу видит вороньё –
И кружат чёрною метелью,
И громко грают о своём!
А по яругам волки воют,
Причём не ночью –
                белым днём!
И сердце полнится тоскою,
И Славе гимн уж не поёт…

                17
И воинство, устав, взмолилось –
Без сна и отдыху ведь билось:
«О,  солнце-солнышко, Ярило!
Не забирай ты наши силы.
Не жги нас зноем неустанно,
Не мучай жаждой
                нас ты лютой,
Твоя нам помощь так желанна!
С врагами нас
                в степи не путай!
Не разъедай ты потом раны! –
Так восклицали они с дрожью
И призывали помощь божью:
   – Не мы ли дети все сварожьи!
Не мы ли правнуки дажьбожьи!
Не мы ли правнуки стрибожьи!»
Но глух был к зову их Ярило –
И солнце жаром вновь палило.

Тут к ветру
           воинство взмолилось,
К Стрибогу
             глас свой обратило:
О, ветер, ветер, ты ветрило,
Не забирай ты наши силы!
Стрибожий внук,
                зачем же стрелы
На нас несёшь
                и в нас бросаешь?!.
Чего в Степи не помогаешь
Ты северянам, воям смелым?!.
Но нет ответа от Стрибога…
Ответа нет – и это плохо.

Да, северяне позабыли
Про истину одну простую:
Богам ведь древним изменили
Их прадеды. И вот впустую
Теперь взывать
                к богам забытым,
К богам злопамятным,
                сердитым.
Да, северяне в вере новой,
Где имя царствует Христово.
А потому, как ни просили б
О помощи богов их прежних
От них уже не будет силы
Средь дней печальных,
                безутешных.
Да, да, не будет им уж силы,
Не будет помощи-подмоги
От златокудрого Ярилы,
От пышноусого Стрибога.
Слепят жарой и зноем очи,
Не защищают и от стрел –
И русам выстоять нет мочи,
И, видно, гибель – их удел…
Они к Христу тогда взывают,
Но тишина в ответ немая:
Христос-то войн
                не привечает –
Любовь – его стезя земная.

                18
…Без князя стяги северяне
Склонили первыми, и вслед
Сдаются храбрые рыляне,
Бросают копья путивляне
И только воины-куряне
Сказали твердое тут «Нет!»
Решили курские здесь вои,
Пример имея пред собою,
Пример их князя, их героя,
Что крушит вразей булавою,
Меч иступив
               трёхдневным боем,
Всем пасть,
         врагов побольше взяв
С собой на поле этом бранном –
И как всем витязям желанно –
Позора плена избежав!

Уже от жажды пали кони –
Уж не умчат, не унесут…
Раскалены под солнцем брони –
Они, конечно, не спасут.
В кольчугах
                рваных и измятых,
В иссеченных мечами латах,
Встав в «стенку» новую опять,
Клич князя выполняя свято,
Вновь к северу начнут шагать.
Их цель –
             достигнуть шеломяня,
Так князь их смелый наказал,
А князь их, знали, не обманет,
Не повернёт в словах назад.
Вон он в челе,
                в златом шеломе,
Со страшной палицей в руках,
И мысли князя не о доме,
Где Ольга ждёт его в хоромах –
О битве в мыслях он пока.
Вот палицу он поднимает,
Команду воям подаёт:
«Вперёд, дружина дорогая!
Куряне славные, вперёд!»
Дружина князя понимает
И, строй сомкнув,
                вперёд идёт,
Своих товарищей теряя,
Она шагает и шагает:
Вперёд!
        Вперёд!
                Вперёд!
                Вперёд!

                19
…Вот курская пала дружина –
Последний оплот всей Руси;
Лежат, степь обняв, паладины,
И князь их пленённый грустит.
Стоит он, избит и изранен,
В своей и чужой он крови;
Поникла глава, взгляд туманен –
Горюет по воям своим.
Ведь вороны кружат над ними,
И новые стаи зовут…
Но мёртвые сраму не имут – 
Былинами все прорастут!
Кровавую справивши тризну,
Они не свернули с пути.
Ты помни о них, мать-отчизна!
Ты помни о них – и прости!
Возможно, иные фигуры
Родит их река, тихий Кур –
Незримы пути конъюнктуры,
Незримы пути конъектур.
Но ясно одно: они жизни
Своей не жалели средь бурь,
Как туры дрались за Отчизну
И с ними их князь – ярый тур!
Такая уж выпала доля
Той знойной далёкой весной:
С оружием пасть среди Поля –
В былинах вернуться домой!
Прославить себя и потомков – Что выше бывает, друзья?
Их подвиг
             не скрылся в потёмках,
А имя их – в их же князьях.

                20
Скакали с ухмылками ханы,
Победы добившись такой,
Победы давно им желанной…
Но только какою ценой!
Лежат по бурьянам вчерашним
Кровавой росой окропив,
Семь тысяч
             батыров бесстрашных,
Судьбу, словно чару, испив.
И в сёдла они уж не вскачут,
Горячих коней не стегнут,
По ним уже вороны «плачут» –
С урчанием очи клюют.
Семь тысяч батыров
                не встанут,
На Русь уж в набег не пойдут –
В степи зарастут все бурьяном,
Травой-лебедой зарастут.
Но только – что ханам потери –
Не жены они,
                чтоб всплакнуть –
Решают они, как теперь им
Сподручней
                на Русь ладить путь.

   – На Киев! –
               Кончак восклицает. –
На Киев должны мы идти
К отмщенью
               Боняк-хан взывает –
Должны за него отплатить.
К тому ж –
      там богатств не измерить!
И много прекрасных там дев…
Помчимся туда волком-зверем,
Помчимся, огнём налетев!
Устроим мы русам расправу
И город сожжём мы дотла,
Посеем мы зёрна-отраву,
Чтоб вызрело поле из зла.
Как ранее мыслили все мы,
Готовя всей Степью поход…
Едва не сорвал эту тему
В Степь Игоря-князя приход.
Скажите, кому не по нраву
Решенье моё, мой призыв?!
Помчимся скорее, расправу
Над Киевом враз учинив!

Кончак – хан великий,
                но всё же
В Степи не один он ведь хан,
В почёте здесь Кзак, и он тоже
Велик и хитёр, также рьян.
К тому же обижен Кзак знатно
На северских воев давно –
И это вполне всем понятно:
Брат этих князей ведь изрядно
Попортил кровь Кзаку зимой.
И Кзак не простил той обиды,
Позора того не простил.
Он долго молчал, но для вида…
Ведь в сердце он
                мщенье растил.
И вот наступил шанс отмщенья,
Который он ждал столько лет –
Награда ему за терпенье
Посемью воздать сотни бед.
   – Что Киев?! –
             хан Кзак зло бросает, –
Нам этого града не взять:
Там войско уж нас поджидает –
И сеча зла будет опять.
А я же вам всем предлагаю
В край Северский
                спешно скакать:
Добыча есть там дорогая –
Легко её будет нам взять!
Ведь пали защитники края
Или же попали к нам в плен.
Не встанет
              там рать уж другая,
Поскачем же, русов пленяя,
Поскачем, неся смерть и тлен.

                21
А в градах
             далёкого ныне Посемья,
Забыв про покой и уют,
Стенают княгини,
                стенают со всеми,
По милым князьям слёзы льют!
Пусть вести печали
                сюда не добрались,
Но горе уж крутит пращу* –
И Мара с Горыней
                тоской душу жалят –
Ведь женское сердце – вещун.
Хоть лебедем белым,
                хоть серой гусыней,
Готовы они в Степь лететь,
Чтоб раны любимых,
                судьбой не хранимых,
Слезою омыв, утереть!
На стенах детинцев
                стенают княгини,
Им песен уж светлых не петь!
В тоске и печали
                пребудут отныне,
Их славе уже не звенеть!
Но могут княгини…
                И должно княгиням
Собрать ополченье скорей –
Ведь ныне княгини
                уже берегини
Земли древней Северской всей.
Да, бремя защиты
                родного Посемья
На женские плечи падёт –
И станут княгини
                сражаться за семьи,
Собой вдохновляя народ.
И градов Посемья
                врагу не осилить,
Коварным набегом не взять.
Не важно, что очи
          княгинь вновь слезились –
С слезами могли побеждать.
Они же – княгини,
                они – берегини,
А всё остальное – не в счёт.
Не будут княгини
                у ханов в рабынях,
Как этого Кзак наглый ждёт.
Сумеют княгини
               с народом-то русским
Достойный отпор дать врагу,
И орды степные
                от Рыльска и Курска
С позором вновь
                в Степь побегут.

                22
Вот половцы, долго проспорив,
Разбилися тут пополам,
Но, впрочем, за ссорою вскоре
На конях несут они горе
Посульским,
                Посемьским краям.
Несут они смерть
                разным курсом,
Единого нет им пути…
Мечами их встретят
                под Курском,
Их стрелами встретит Путивль.
Не сладко придётся тут Кзаку –
Напрасно ждал лёгких побед –
Не лезь, хан, в народную драку,
Не суй нос, куда и не след…
Побьют его здесь, как собаку,
Хлебнёт он с ордою тут бед.

Кончак же,
              хоть очень прославлен,
Удачи своей не найдёт:
Ведь далее Переяславля
С ордою и он не пройдёт.
Под градом его князь Владимир
С дружиною встретит, дав бой.
Быть сече кровавой меж ними –
Кончак-хан поскачет домой.
И лишь на пути в своё Поле
Град Римов возьмёт хан Кончак.
Плохой граду будет тут доля,
Плохой ему выпал тут знак…
Владимир-князь будет изранен,
Надолго запомнит тот бой.
И будет в веках он прославлен,
И станет известным герой.
Отпор дать врагу было трудно,
Силён и опасен был враг,
Ведь войско его многолюдно,
А с войском в союзе сам страх.
Но Киев спасён и Чернигов,
Дружины их в Поле идут,
Накажут они злое лихо
И злую беду изведут.


                Эпилог
На этом вот, читатель добрый,
Окончим сказ мы этот грустный,
Поведав честно и подробно
Уж на бумаге, а не устно,
Про то, как северские князи,
Пытаяся исполнить роту,
Полки водили в земли вражьи,
Имея лишь одну заботу:
Тмутаракань вернуть их роду.
Как, не достав Тмутаракани
И не испивши синя Дона,
Сражалися на поле брани,
Не замарав свои знамёна.
Как пали славные дружины,
Русь заслонив в степи собою,
Врагу не показавши спины,
Не выйдя до конца из боя.
И пусть от тех событий скоро
Наш летописец простодушный,
Чужому мнению послушный,
О них напишет лишь с укором,
Что, де, искали только славы,
Что, де, искали лишь наживы
Потомки князя Святослава…
Те обвинения лукавы
Или, хотите, даже лживы.
Князьями двигала не алчность,
Не ревность к славе
                прочих князей.
Другая тут имелась данность –
Она пусть тоже не гуманность,
Но не ушат помоев, грязи.
Ведь несмотря
                на все сомненья
(Пусть остаются они с нами)
Среди писателей есть мненье
(И мы об этом мненье знаем,
Но повторим его тут снова):
Не написал бы Ярославич*
(Он шурин Игорю, товарищ)
Великого «Златого Слова»
По просьбе же сестры любимой,
По просьбе верной Ярославны,
Печалью и тоской ранимой,
Но нежностью,
                любовью славной.
Нет, не писал бы
                князь сей «Слова»
И за перо не смел бы взяться,
Когда бы видел только норов
Да жажду славы он у зятя,
А также у князей Посемья.
Он знал: вернуть хотели земли – 
Тмутаракань и выход к морю,
Что утерял их дед в раздоре
Врагам на радость,
                им – на горе –
Могу его вполне понять я.
Не шлёт он в «Слове»
                им проклятья –
Он лишь печалится со всеми
(И нет конца такой уж теме)
О ссорах на Руси и спорах,
О нескончаемых которах.
И говорит о том с укором.
Князей к единству призывает,
К сплочению перед врагами.
А кто об этом не мечтает?
О том мечтаем и мы с вами!

…Не этих ли князей потомки
На землях Курщины-то нашей,
Пройдя через веков потёмки,
Опять схлестнулись
                с силой вражьей,
Да не кочевничьей –
                фашистской,
Подобно прежним исполинам,
Под Понырями и под Рыльском,
Сражаясь насмерть, снова спины
К врагу не обратя, товарищ?!
В любом из них –
                был Святославич!
Иль воин из его дружины –
Плод нестареющей былины!
 

                Сентябрь 2009 г. 










ПОД ИГОМ,
ИЛИ ГИБЕЛЬ КУРСКИХ КНЯЗЕЙ

 

       Поэту и другу
Вадиму Шеховцову
посвящается

                ПРОЛОГ
Возможно, ныне и предстало,
Прервав свой суматошный бег,
Нам возвратиться к тем началам,
Что были главными в судьбе
Страны одной, что звалась Русью,
Страны, прославленной в веках,
Страны, где радость
                дружит с грустью,
А с солнцем  дружат облака,
Судьба которой нелегка…

Страны берез и ив плакучих,
Склонившихся над лоном вод,
Страны богатырей могучих,
От коих и пошёл весь род.
Страны, где часто
                в райских кущах
Весною соловей поёт;
Где, добывая хлеб насущный,
Великий трудится народ,
Который нелегко живёт…
 
Возможно, ныне, в век ракетный,
В век интернетных новостей,
В век ядерный
                и в век дискретный*
Минувшее всплывёт ясней.
А мы, устав от лжи газетной,
Телестрастей и трепотни,
Стезёй невидимой, заветной
Вернёмся в канувшие дни.
Хоть и нерадостны они…

Чтоб там,
           в глуби веков туманных,
Остановясь и осмотрясь,
Взглянув на пращуров желанных,
Узреть утерянную связь
Времён, событий, поколений,
Племён исчезнувших, родов,
Желаний яростных, стремлений,
Порой чудовищных мгновений,
Сопровождавших ход веков,
Друзей отменных и врагов.
Конечно, если ты готов…

Возможно, ныне как раз надо
Прильнуть к заветным
                родникам,
К истокам славным,
                чтоб прохлада
Их освежила чувства нам,
Когда весь мир пропитан ядом,
Когда хулят нас и бранят,
Когда друзей не видно рядом –
Враги ж растут день ото дня,
И сторонится нас родня…
Возможно, ныне, когда в доме
Уж нет хороших новостей,
Когда страна вновь на изломе
Экономических страстей,
Когда вокруг друзья-партнеры
Похожи больше на врагов,
Когда в героях ходят воры
И музы славят паханов.
Когда мир в кризисе глобальном,
И оттого хоть волком вой,
Пора пришла
                к событьям дальним,
Пускай нерадостным, печальным,
Отчасти, право же, скандальным,
Уйти, читатель, нам с тобой,
Как в омут скрыться с головой.
И там, в явленьях аномальных,
Далёких, где-то зазеркальных,
Искать ответ, ответ банальный,
Но в то же время непростой…
Как обиходить край родной,
Как дальше жить нам всем…
                с собой.
Чтоб нашим детям,
                нашим внукам,
Которым строить новый мир,
Открылась главная наука –
В грядущее ориентир.

             ПОД ИГОМ
                1
…Закат тринадцатого века –
Над Русью тьма. Просвета нет.
Блистает нынче только Мекка*,
Над Меккой ныне солнца свет.
Сияет слава Магомета,
И меркнет истина Христа.
Под конским топотом планета
Вся от заката до рассвета
Трясётся, горе распластав:
Монголы, что в ночи комета,
Кровавый след по белу свету
Всё чертят, чертят, не устав –
Стал полумесяц сверх креста.

                2
Уже полвека Русь страдает
И песен светлых не поёт,
То вслух, то тихо проклинает
Такое вот житьё своё.
По ней от края и до края,
Как Змей Горынич, зло летает,
Да горе гнёзда вьёт-свивает,
И громко грает* вороньё.
Русь чёрным саваном одета,
Нескоро ей теперь блистать,
Нескоро озариться светом –
Святой с колен не скоро встать.
Как будто снова время Буса*,
Как было встарь, в четвёртый век,
Когда от готов гибли русы,
И кровь сменила воды рек.

Давно пал Киев златоглавый,
Чернигов-град сожжён дотла,
Развеяна врагами слава,
Что раньше с русами была.
Свободы нет в Руси Залесской,
Где град Владимир так блистал,
Где древний Муром слово веско
В рязанский говорок вставлял.
Померкли грады эти, сникли,
Кровавый получив урок,
И только Новгород Великий
В разгроме этом чёрном, диком
Ещё свободный островок.
Хотя и он обязан дани
Платить монголам точно в срок,
Но всё ж монгол тут не хозяин –
Не дал в обиду града Бог,
От поругания сберёг.

И пусть прошла пора та злая,
Пусть от неё остыл уж след,
Когда познала Русь Святая
Всей мерой горечь тяжких бед
От лютых орд царя Батыя*,
Бесчисленных жестоких орд,
Когда в те годы роковые
Согнулась вдруг у русов выя –
Степняк же стал кичлив и горд.
Ещё б ему не возноситься –
Он Русь Великую попрал:
Теперь рабой Руси влачиться,
Лишившись славы, чести, прав.

                3
Врагов немало до Батыя,
Русь знала в прежние века,
В века такие непростые –
Руси судьба ведь нелегка.
То были воины лихие,
То всё – наездники степные,
Которых, что в морях песка,
А для Руси одна тоска.

Потоком тяжким мчались гунны*
На Запад, горяча коней,
Стелились кони, словно струны,
И пели стрелы, как Перуньи*,
На землях родины моей.
Дрожал от гуннов
                мир подлунный
Десятки тысяч дней, ночей
И брались с русов векши, куны
Под скрежет яростный мечей.

А вслед за гуннами хазары
Пытались счастье здесь найти,
На земли и на пашни зарясь –
До весей торили пути.
И вновь над родиной пожары,
Вновь вместо изб одни костры,
Опять бредут Горыня с Марой*,
Две неразлучные сестры.

Хазар сменили печенеги,
Степной воинственный народ –
И вновь разбойные набеги
На землях русских каждый год.
А с ними рядом снова парой
(Как будто здесь нашли приют):
Послы беды – Горыня с Марой,
Да Карна с Желею* бредут.

Чуть позже чёрные клобуки,
Ковуи, торки – псы степей –
К Руси Святой тянули руки,
Чтоб поживиться им от ней.
А вместе с ними берендеи*
Спешили на брега Днепра,
Хоть не были они злодеи,
А всё ж не сеяли добра…

Но каждый раз,
                собравшись с силой,
Созвав на битву сыновей,
Русь вражью нечисть
                крепко била,
Да так, что тошно было ей.
И вновь свобода, как Ярило,
Сияла в синеве небес
И реки вольные струила,
И вольный возвышала лес.

Последними на Русь дорогу
Торили половцы. Но их
То била Русь, то понемногу,
Как несмышленышей младых,
С собой вела стезёю к Богу
Порой мечом, что было плохо,
Но более – молитвой строгой
(Стезя, как видим, непроста).
Они уж были у порога,
Чтобы уверовать в Христа.
Ещё б совсем, совсем немного…
Эх, оборвалась та мечта,
Хотя была и не пуста.

                4
Но вот Батый… Беда иная,
Иная суть, иной расклад…
Сломилась Русь. Теперь стенает.
Погибла через свой разлад.
Чрез спесь князей и рознь уделов,
Чрез чванство знати и бояр,
Чрез тихость пастырей несмелых,
Русь утеряла Божий дар.
Тот дар Свободою зовётся,
Его бесценней в мире нет,
Богами свыше он даётся –
Погас Свободы этой свет!
И боль беды не утихает,
По-прежнему саднит она:
Под игом стонет Русь Святая,
Давно лишившаяся сна.

Погибла Русь.
               Свалилась в бездну,
И нет у бездны этой дна,
И глубь паденья неизвестна,
И передышка не видна.
А до того она сияла,
Как солнце в небе, на земле…
Соседей славою пленяла
И в мире оставляла след.

О, Русь моя, души отрада!
Земля дедов, земля отцов!
Ты – боль моя, моя ты радость,
Моя печаль, моя любовь!
Твоё сиянье – мне награда,
Твоей горжусь я красотой!
И мне другой земли не надо!
В тебе весь я, я весь с тобой!
О, Русь моя, души отрада!

                5
И закатилось солнце наше,
Над Русью всей нависла тьма…
И нерусь радостная пляшет –
С такого впрямь сойдёшь с ума.
Не ветры в поле ныне свищут
(Давно Стрибога нет уж тут) –
Монголы волчьей стаей рыщут,
И русов в свой полон ведут.
Когда-то тут скакали саки*,
Простор со скифами* деля,
Теперь монголы за ясаком*
Спешат и землю пепелят.
Копытят бедную конями
И оглушают скрипом арб,
Всё ищут днями и ночами
Не то, что злато – ветхий скарб*.
Арканы мечут, стрелы прыщут,
Под корень саблями секут…
Добычи если не отыщут –
Со злости просто веси жгут,
И русов в плен ведут, ведут…
И тащатся они уныло
В багряном отблеске зарниц
По весям мёртвым,
                весям стылым,
И нет конца тех верениц.

                6
Не званы были эти гости
(О них и думать не могли) –
Но засевают русов кости
Просторы матушки-земли.
И стала Русь вдруг как пустыня,
Хотя лесов у ней не счесть.
   – Где Муромец и где Добрыня?
И где Попович – наша честь?..
Где Святогор – великий витязь?
И князь Вольга, куда пропал?
Чего монголов сторонитесь,
Чего вы в поле не стремитесь,
Врагов сражая наповал?
Куда девались вы все ныне,
Когда отлучка – просто грех?..
Неужто новый Змей Горынич
Вас одолел да сразу всех?..
Быть может, вы врага боитесь?
Вот было б, право дело, смех…

Потомки Велеса, Дажьбога,
Сварога дети, Перуна*,
Что с вами сделалось, ей богу,
Что гибнет ваша сторона?
Не вы ль свободу больше жизни
Ценили в прежни времена?
Ужель свобода стала лишней,
Что гибнет русская страна?

Потомки Велеса, Дажьбога,
Сварога дети, Перуна,
Не вы ль Законы чтили строго
И шли своим путём-дорогой,
Но где дорога? Где она?
На ком теперь лежит вина,
Что гибнет русская страна?
И где князья – Руси защита,
От чьих имен враги дрожат?
   – Давным-давно они убиты,
В сырой земле давно лежат.
А те, кто выжил под монголом,
Взяв на княжение ярлык*,
Стыдясь, те взгляды прячут долу*
И прикусили свой язык.
А то отлучат от корыта,
Где сладкий мёд ещё течёт…
Хоть честь со славою забыты,
Но внешне соблюдён почёт,
Как будто всё тут шито-крыто,
И потому они – молчок…
   – Так вот собака где зарыта:
Всяк свой шесток
                познал сверчок!

                7
Наслал Господь сию коросту
За прегрешения князей,
За козни их, усобья, злостность,
Гордыню мыслей и речей.
Последствия ужасны просто 
(А где, когда они просты?) –
Где веси были – там погосты,
Где церкви – только лишь кресты.
Где города – дымы и гари,
Где вотчины – бурьян один,
Где рощи – там следы пожарищ
И кучка пепла, где овин.
Где пашни были – там полынно,
И пни одни – там, где сады.
Русь так безлюдна,
                так пустынна…
И лишь кресты, кресты, кресты!
Пусть тут жилось
                всегда не просто
В Святой Руси, кто из простых,
Но сёла – всё же не погосты
И церкви – не одни кресты!
Пойди ты на полночь,
                на полдень,
Хоть на закат, хоть на восход –
Повсюду горе чашу полнит,
Повсюду стонет русский род.
 
Лежат во прахе грады, сёла,
Поля и реки, даже бор…
Не слышно песен уж весёлых,
Не слышен гуслей перебор.


  ГИБЕЛЬ КУРСКОГО
        КНЯЖЕСТВА
                1
Вот землю ту, где северяне
Веками жили там и тут,
Конями топчут агаряне*
И яростно плетьми секут.
Чужие кони скачут всюду –
Им нет преград, им нет препон –
И горе северскому люду
Враги несут со всех сторон.
И если им такого мало,
У них готов огонь, аркан…
Совсем житья от них не стало
Для храбрых ранее курян.
Курян, известных по сказаньям
«Житий» святых –
                не мал их счёт,
По песням ласковым Бояньим*,
По «Слову» вещему ещё;
Курян, с конца копья   
                вскормлённых,
Взлелеянных под звон мечей,
Встававших с детства
                под знамёна
В дружинах курских же князей;
Курян, которых повивали
Всегда под звуки ратных труб;
Курян, что все яруги знали;
Курян, что за день дом срубали,
И был прекрасен этот сруб.
                2
Не стало стольного их града,
Да, Курску наступил конец…
Когда надвинулась армада*,
Дрались куряне все как надо,
Стояли насмерть брат за брата
И за свою семью – отец.
Сражались жены и девицы,
Сражались отроки, юнцы,
Но, видно, Господа десница,
Раз пала курская столица,
А с нею вместе все бойцы.
Был даже колокол иссечен,
Что к обороне призывал,
Лежит, как воин, искалечен –
Со всеми в битве этой пал:
Монгол, как мастер
                дел заплечных,
Его сноровисто сорвал
И саблею бесчеловечно,
Чтоб он замолк, замолк навечно,
Куражась, исполосовал,
Да так, что медный застонал.
Теперь и в нём нет прежней мочи,
Теперь и он уже молчит,
И ранами он, между прочим,
Кровоточит, кровоточит.
Нет больше мощи Курска-града,
Сожжён детинец и дворец:
Пожары – ворогам услада,
Бальзам для жестких их сердец.

                3
И обезлюдело Посемье –
«Ау!» кричи, хоть не кричи…
Князья убиты и их семьи:
Враги не вои – палачи.
Судьбу столицы «делят братски»
Курян другие города:
Горнали нет,
              нет Свапска с Ратском,
Град Римов стёрт уж навсегда*.
Над Курским княжеством беда.
Да, обезлюдела округа,
Хоть раньше так она цвела.
Во рвах детинцев и яругах
Лежат защитников тела.
Лежат в могилах тех по-братски
И муж, и жёнка, дети то ж,
Дружинник княжий,
                сын боярский
И смерд, далёкий от вельмож.
Лежат купцы с попами рядом,
Лежат ткачи и гончары,
Лежат в обнимку
                сестры с братом,
Жених с невестой без фаты.
Лежат с другими вперемешку
Солидный плотник и кузнец,
Старик-охотник,
                плут, насмешник,
И бортник, внук его, юнец.
Лежат костища на кострищах*
Врагом сожжённых городов,
Нескоро их потомок сыщет
Чрез тернии седых веков.
Над ними волк голодный рыщет
Да слышен хохот хищных сов.
Им панихиду ветр-ветрище
Служить из года в год готов,
То шепчет он, то громко свищет,
И панихида та без слов.
Еще зимой студёной вьюги
Заупокойный стих рекут,
Когда гуляют по округе
И в эти скорбные яруги
Снега, как белый плат, несут.
Им летом громы глас печальный
Да вместо всех колоколов
Подарят вдруг из дали дальней…
И будет много так веков.
Кропит их дождик поминальный,
Кропит обильно и легко,
Но не простой кропит водой –
Кропит водой святой, живой…

Но уцелели Ольгов с Рыльском
И Липецк* чудом уцелел.
Поднялся он, возможно, с риском
Потомкам Ольговым* в удел.
Возможно, тут монгол не рыскал,
Возможно, как-то проглядел,
Когда огонь повсюду прыскал
И сеял смерть на жалах стрел.

                4
Как пало Курское княженье
Со смертью всех его князей
(Кто пал в бою, в пылу сраженья,
Кто был казнен с семьёю всей),
На землях этих по веленью
Потомков Батыя, родни
Три княжества поблекшей тенью
Едва заметны в эти дни:
Воргол да Рыльск,
                да Липецк* с ними
Лишь кое-как теперь живут.
И кажутся они чужими –
Монголы ведь повсюду тут.
Два князя русских
                в них без славы,
Не русский чтя – чужой устав,
Ярлык имея, ныне правят:
Олег – внук славного Мстислава,
Буй-Тура правнук – Святослав…
Олег – князь рыльский
                и воргольский,
А Святослав – князь липовчан*.
Княженье шатко их и скользко:
Чуть что – ждёт сабля иль аркан,
И головы слетит качан.
В самом же Курске нет удела
И княжеского нет стола,
Баскак в нём ставку ныне сделал,
Так хан ордынский пожелал.
И как паук раскинул сети
По всей по Курской он земле –
Он в каждого стрелою метит
И сторожит в тревожной мгле.
И Курский край,
                как бы в насмешку,
Враги назвали Курской тьмой.
Та тьма с позором вперемешку
Была до черноты густой.

…Закат тринадцатого века,
Кроваво-пламенный закат.
Нет на Посемье больше смеха,
И ребятишки не шалят.
В печали ныне пашни, реки,
В печали окна хилых хат,
Хлева пусты, пусты сусеки…
И Русь – один сплошной набат.


         ВЕЧЕ В РЫЛЬСКЕ
                1
…Была зима. Ночь расплескала
Холодный сумрак до утра,
Под шубой снежною лежала
Ивана Рыльского гора.
Со стороны – как будто спала,
Как и детинец, что на ней,
Закутавшись в сон-одеяло…
Но – чу! Поскрипывает снег…
То гридни княжеские ходят
Дозором вдоль дубовых стен.
Возможно, им спалось б охотней,
Но сон у стражи – граду плен.
А потому, скрипя по сходням
И отгоняя дрёму-сон,
Не будут спать они сегодня –
Такой у стражи есть закон.
Спокойно ныне в граде Рыльске,
И небо чисто от зарниц
Пожарищ дальних или близких,
От звона сабель и сулиц.
Но береженье всё ж не лишне:
Бог бережёных бережёт,
Небережёных, о Всевышний,
Враг на аркане в плен ведёт.
И потому дозором стража
Всё ходит, ходит, бдит и бдит:
Тут заяц не проскочит даже
И воробей не пролетит!
                2
Но бодрствует не только стража
В тулупах тёплых у забрал…
Не спят в палатах княжьих также:
На думу князь людей собрал.
Горят в светёлке ярко свечи,
В добавок – факелы чадят.
Дубовы стены, пол бревенчат,
Стрельчаты окна в ночь глядят.
В неярком свете тени кружат,
Как будто лоскутки от кружев,
Лампадка во святом углу,
Рога на стенах и оружье:
Где меч, где щит, где просто лук.
Ещё киот*, и в нём иконы,
С иконок лики – взгляд суров…
Вдоль стенок лавки… и попоны,
А также и не счесть ковров.

Но блеска нет и нет богатства,
Как было в прежние года,
Враг отучил с добром играться,
Такая вот пришла беда.
Наскочит как-то ненароком,
Метнется вдруг туда-сюда,
Окинет хищным, жадным оком:
Прощай добро. И навсегда.
Нет ныне серебра и злата,
Не радуют хозяйский глаз…
Зато простор теперь в палатах,
Умеренность в них в самый раз.

Огромный стол. Неспешны речи
Мужей, что вкруг стола сидят.
Со стороны – так просто вечер,
И люди поздно вечерят…
Вокруг стола князья, бояре
И несколько святых отцов.
Со стороны – так пир в разгаре:
Ведь за столом, в конце концов…
На деле – тайная тут встреча
Уже который час подряд,
На деле – происходит вече,
Ему чужой не нужен взгляд.
И потому-то нет прислуги,
Вся княжья челядь спит давно,
Здесь гости сами себе слуги,
Братину двигают по кругу,
Братину с золотым вином.
И сами наливают чары,
Заедки сами же берут.
Мужей здесь много
               зрелых, старых,
Но молодые тоже тут.

Под образами – сам хозяин,
Князь рыльский,
                доблестный Олег,
Он, хоть сомненьями терзаем,
Но люд собрал со всех окраин:
Князей-соседей, также всех
Бояр-дружину, да монахов –
Отцов святых преклонных лет,
Чтобы, подобно Мономаху,
Проблемы все единым махом
Решить – отделаться от бед.
Есть на совете иереи,
Главы церквей с округи всей,
Ведь церковь
              с княжеством хиреет,
Под игом также тяжко ей.

                3
Олег-князь умудрён годами,
От многих бед давно уж сед.
Чело морщинисто. Очами
Уже он не сверкает, нет…
От слёз давно погасли очи,
И потускнел их гордый свет.
С годами бедствий,
                между прочим,
Всё больше этаких примет.
По праву руку  князя сродник –
Князь Святослав.
                С ним рядом брат
Князь Александр. Они сегодня
Поболее других шумят.
Князья – красавцы молодые,
Богатыри, что поискать…
Глаза, как небо, голубые,
Власа – кудели золотые.
В них удаль есть,
                и есть в них стать!
Олег женат, его два сына:
Давыд и Симеон млады.
Но здесь они. Пьют оба вина –
Как не крути – они мужчины,
Хотя нескладны и худы.
В чужие не встревают речи
(До споров, знать, не доросли),
Лишь пироги с капустой мечут
И руки тянут до маслин.
Не пропускают также блин.

И, несмотря на пост, обедни –
До Рождества пяток шагов –
Стол ломится от вин и снеди,
От холодцов и потрохов.
Вино князья пьют и бояре,
Перемигнувшись каждый раз,
Причем, не по единой чаре…
А слуги Божьи – только квас.
Хотя в народе слухи бродят
(О том, пожалуй, слышал всяк),
Что есть отцы святые, вроде,
Которые и порося,
Бог мой! при всём
                честном народе
Вдруг превращают в карася.
А могут также и гуся…
И трескают за обе щёки –
Да так, что зависть всех берёт…
Но эти от чудес далёки –
К тому же пост совсем не тот,
Чтоб осквернять скоромным рот.

                4
Вот встал Олег, обвёл сурово
Гостей он взглядом за столом – 
Обвёл и молвил веско слово
О самом главном и больном:
– Мужи, что делать станем ныне,
Как отвратим беду от врат?
Совсем с ума сошёл Хивинец,
Баскак-то курский, пёс Ахмат*.
Совсем ослеп в своей гордыне,
Сей басурманин, чёртов сват.
Как вспомнишь –
             кровь по жилам стынет,
Непроизвольно рвётся мат.
Куда не глянь – его слободки
Лежат у наших городов,
В них люд разбойный,
                люд некроткий –
Холопы беглые, молодки,
Боярски закупы, сиротки…
И даже будто беглый сотский…
И каждый на грабёж готов!
И те слободки –
                кость нам в глотке,
Или же – на глазу бельмо.
Разбить бы их,
                а люд – в колодки,
Чтоб не плодилось тут дерьмо!
Да не разбить их, хоть желанно:
Баскак Ахмат всему виной,
Тамгу имеет он от хана –
Как за щитом за той тамгой.
И если вдарить на поганых –
Расстаться можно с головой.
И так давно мы все в смутьянах –
Враги Орды всей Золотой…
И оттого коротки руки,
И глаз хоть видит – да неймёт,
А он, поганый, кажет кукиш
Да шапку гоголем дерёт…

Олег прервался тут немного,
Хлебнул из чары сытный мёд.
Прочистив горло, молвил строго,
Что думал молвить наперёд:
   – За чьи грехи того злодея
Всевышний к нам
                решил послать?
Баскаков многие имеют,
Но вот такого… поискать!
Землёю нашей пёс владеет,
Как будто собственной притом…
Вот говорю, а сердце млеет,
Пылает во груди огнём.
Сбирает дани тут как хочет…
И там, где хочет, пёсий сын.
Ясак  и на день не отсрочит,
Не сократит ни на алтын*.
И скачет он, как красный кочет –
Всё пожирающий пожар –
За ним всё пусто. Лишь хохочет
Или лопочет: «Божий дар!»
Случалось как-то, что бивали
Его за праздничным столом,
Случалось,
             дружбы с ним искали,
Задабривали серебром…
Не раз, не два бакшиш* совали
Ахмату мы, пресечь чтоб зло,
Но псу смердящему всё мало:
Бакшиш берёт, а сам назло
Всё сделать снова норовит…
И делает же, паразит!
– Всё верно, княже,
                в самом деле, –
Бояре дружно зашумели, –
Ему мы с радостью бакшиш,
А он в ответ нам кажет шиш!
   – Ещё смеётся, гад: «Якши!»*
Нет боле пакостной души…
   – Его одаришь епанчой*,
А он в ответ – тебя камчой…*
   – А где пройдёт,
                Господь, прости,
За ним хоть шаром покати!
Все пусто, гладко, ни травинки…
Остались, разве, паутинки…
– Согласен также, что слободка
И кость нам в горле и чесотка…
   – До баб же наших потаскун
Такой, что зашиби Перун!

Бояре долго бы  галдели
От вин и чувств впадая в раж,
Но князь напомнил им о деле –
Ведь вечу он глава и страж.
   – Прошу, прослушав, рассудите,
Как поступить нам в этот час?
Что делать нам теперь скажите,
Я знаю: то тревожит вас.
Ведь в ваших вотчинах боярских,
В пределах монастырских то ж
Ведёт Ахмат себя по-царски,
Хотя на самом деле вошь!
Но всё ж под ноготь не возьмешь
И просто так не разотрешь:
За ним, такая уж беда,
Стоит могучая Орда.
А потому тут повторюсь я,
Скажу известные слова:
Я пса Ахмата не боюся,
Но телу всё же голова,
Как ни крути, всегда нужна!
Как пакостно рукам без дела –
Пословица, ей-ей, не врёт –
Так плохо головы без тела,
Или же всё наоборот:
И телу без главы не мёд!
               
                5 
Олег присел, но встал воитель,
Князь Святослав, и держит речь:
   – Скажу, хотите ль,
                не хотите ль,
Я слово так: без крепких сечь
Нам княжеств наших не сберечь.
Все речи наши тут без толку –
Пустой и бесполезный звон:
Словами не отвадить волка,
Когда до стад добрался он.
Мне не важны все те молодки,
Которых свёз к себе Ахмат.
Ведь наши бабы – все красотки
И вновь красоток народят!
На всех их хватит тут с избытком,
Печали наши не о том…
Печали о больших убытках,
Что тот баскак несёт к нам в дом.
Не любы мне его слободы,
Да те, кто в них: они шалят…
А потому зову к походу:
Пусть нас познает пёс Ахмат
Сожжём слободы, и народу
Деваться некуда, как к нам…
Мечом добудем мы свободу –
Ахмату ж будет шах и мат.
Я думаю вот так-то, брат.
Чем тут вести пустые речи,
Ахмата надо подстеречь,
Как утицу – смышлёный кречет
Да взять поганого на меч!
Гнездо же басурмана сжечь!
Чем мир искать нам
                с бесерменом*
Да ублажать дарами вновь,
Его б схватить
                да в лоб поленом –
И вся докука, вся любовь!

Еще со словом был в разгаре
Князь липецкий, свет-Святослав,
Как зашушукались бояре,
Что липецкий, де, князь не прав…
Что от похода проку мало,
Не стоит лихо и будить…
Что как бы хуже всем не стало…
Что миром надо всё решить…
Что как бы плетью не махаться,
Но обух не перешибить…
Что надо до Орды стучаться
И Телебуге куш сулить.
Он ныне, вроде, главным будет,
И Русь Святая вся под ним,
Хотя порою бают люди,
Что стол принадлежит иным:
Тудаменге к примеру, вроде –
Их басурманов не поймешь –
Известней Телебуг в народе
Как друг Руси, ядрёна вошь!
Искать нам в Телебуге друга
Пристало в эти времена,
А не с мечом подобно вьюге
Гонять по выжженной округе,
Засунув ноги в стремена…
С мечом – конечно же война,
А в ней победа не видна…
Бояре дружно хмурят брови,
Перстами теребят брады:
«Ой, как бы не было
                вновь крови,
Ой, как бы не было беды».

                6
Таким речам
           не рад князь рыльский:
Они пугают и страшат,
От них опять все беды близки,
От них – один до смерти шаг.
Но он молчит: не все на вече
Сказали слово – боль сердец,
От Александра ждёт он речи,
От иереев, наконец.
Вот потому-то он немеет,
Вступать пока что не с руки,
Заметно, как челом темнеет,
Как резче ходят желваки.

Тут Александр отставил кубок,
Завис скалою над столом:
   – Я вижу, братия, не любы
Вам речи брата… Поделом.
Не стану лгать, довольно грубо
Брат Святослав держал тут речь,
Но если лес под корень рубят,
То стоит ли щепу беречь?
Мой брат повёл тут слово круто –
Похоже, то пугает вас…
Но как унять Ахмата лютость,
Как жизнь наладить –
                вот в чём сказ.
Но, впрочем, я не за раздоры,
Я не за рознь, не за разлад
Я тут за то, чтоб наши споры
Решились все. Я тут за лад.
Возможно, в этом разговоре
Погорячился малость брат.
Решим – начнём переговоры –
Лишь был бы виден результат. –
И обратился к Святославу:
   – Согласен ли со мною брат?
И тот ответил:
                –  Брату слава!
Во всём согласен. Даже рад,
Что понял ты мои волненья,
Что объяснил печаль мою,
Что разгадал души томленья.
Тебе я славу, брат, пою!
До дна за это чашу пью. –
Ещё за то, чтоб наши люди
Прожили в дружбе сотни лет!
Ахмату же пусть пусто будет,
Нам ни к чему такой «сосед».

Вновь оживились тут бояре,
Их радует разумность слов.
Куда спешить – не на пожаре:
За княжеским сидят столом.
Хоть Александр
                под Святославом,
Хоть Александр и младший брат,
Но не горяч, спокоен нравом
И рассудительней стократ,
Как будто греческий Сократ*.

Разгладилось чело Олега:
Рознь не расширилась – сошла,
Вражда не стала им помехой,
А спор не породил тут зла.
Пусть речи, как огонь горячи,
Как перец, жгуч сам Святослав,
Но разговор всё ж настоящий,
И кто тут прав, а кто не прав –
Вопрос тот вовсе не ледащий,
Не чих какой и не «Будь здрав!»

                7
Как только страсти присмирели
И стал спокойным разговор,
Вина все выпить захотели,
Задвигались и засопели –
Застолье всё ж ладнее ссор.
А, выпив, вспомнили о деле
Неразрешенном до сих пор.
Игумен Никон* поднял чашу,
Хоть с квасом чаша, да полна:
   – Позволь-ка слово молвить,
                княже…
   – Что ж, отче,
                молви слово нам, –
Сказал Олег и был приветлив,
Считал: игумен не скривит,
Игумен Никон в меру сметлив
И в меру клиру он открыт.
Вот встал игумен – и седины
Его к вниманию зовут.
Замолкли все, напрягши спины,
Притихли, даже не жуют.
И молвил он, сверкнув очами,
Как будто молнию пустил:
   – Сижу, слежу я за речами
И слышу вновь: «огнем, мечами,
Сломать, разбить,
                пустить на пыл…».
Такого слышал я немало
Давным-давно, как молод был,
Но говоривших тех не стало –
Батыга их давно побил.
А почему? А потому-то,
Что были порознь все они,
Что враждовали князья люто
В те приснопамятные дни,
Что думали лишь про уделы,
Не слыша пастырей своих,
Считая глупо, неумело,
Что всё даётся только смелым,
И ничего для тех, кто тих.
Что брат на брата шёл войною,
Забыв про Русь, забыв про честь.
Что к Богу обратясь спиною,
Плодили рознь, плодили месть.
А Бог всё видит! Бог-то есть! –
Игумен  речь затеял страстно,
Он мастер слова. Это факт.
Отцы святые с ним согласно
Кивали головами в такт.
Как будто сами говорили,
От чувств нахлынувших дрожа,
Как будто вместе с ним творили
Ту речь, в которой их душа,
Как будто сами словом жили…
А Никон дальше продолжал:
   – Да, из-за княжеской гордыни
Руси воздалось тут сполна:
Русь ныне сделалась рабыней,
Оголена, осрамлена;
Русь, как наложница распята –
Не сосчитать печальных дней…
Врагам теперь ничто не свято –
Глумятся, подлые, над ней.
Её насилуют, как бабу,
Стегают плетью, как рабу…
Удел печальный – участь слабых:
Травой стелиться под судьбу.
И плач стоит над Русью нашей,
И не смолкает ныне стон,
И горе пьём мы полной чашей,
И ждём беду со всех сторон.
Но вместе с тем
                вновь жаждем рати,
На бой готовы вновь идти.
Но уж ходили наши братья,
А где они? Их не найти.

                8
Бояре, слушая, шептались –
Такой у них сложился нрав –
Где спорили, где соглашались:
«Тут прав игумен…
                тут не прав…»
Порой они не понимали,
Какая с прошлым есть тут связь,
К Олегу очи обращали
И молча князя вопрошали:
«Зачем слова такие, князь?»
   – К чему ты клонишь,
                отче, речи?
Никак я не возьму всё в толк, –
В словах Олег стал много резче,
Да так, что шёпот сразу смолк.
   – Да всё к тому,
                чтоб быть единым
В словах, в делах, в беде, в огне…
Ещё смирить свою гордыню,
С гордыни ныне прока нет,
Забыть про «я», «моё», «велико»,
А вспомнить «наше»,
                «Русь», «земля».
Покаяться пред Божьим ликом,
Как старцы мудрые велят.
И помнить то, что русы – братья,
А братья – это не враги.
Всё делать так, чтобы проклятья
На вас не пали. Чтоб смогли
Вы умно справиться с бедою,
Подставив братское плечо,
Чтоб спорить с Золотой Ордою,
Не надувайте спесью щёк:
То время не пришло ещё.
Лишь в кулаке бывает сила –
Не в растопырке-пятерне.
Друг к другу вы храните милость
И будьте мудрыми вдвойне.
А там, где нет уж силы боле,
Там ловкость с хитростью важны:
Один – не воин в чистом поле,
Полки железные нужны.
Ещё, князья, скажу вам прямо:
На вас ответственность за род,
За всё потомство Святослава,
Причем на век, а не на год.
Вас тут осталось только трое,
Твои сыны, Олег, не в счет:
Они младые, чай, герои –
Их время позже притечёт…
А был ваш род велик когда-то,
Был первым в Северской земле,
Случалось в Галиче богатом
Ему бывать… на том столе…
Владел род Курском
                как и Рыльском,
Трубчевском, Новогородком*,
Ещё Путивлем.
                В дружбе близкой
Со Степью был сей княжий дом.
Но стали враждовать
                брат с братом,
Была вражда та много лет –
И от неё не лучший след:
Вот сократился род в числе…
А вот при Батые проклятом… –
Замолк вдруг Никон. На челе
Раздумий горьких тень лежала…
   – Под корень род
                стал истреблён, –
Речь Никона вновь зазвучала:
Нашёл продолжить силы он.
   – И вам, князья,
                жить надо дружно,
Вражду поганой гнать метлой,
При этом также помнить нужно
Про чёрный люд,
                про люд простой
С открытой детскою душой.
Ведь ходим-то мы все под Богом,
Для нас Он всех один Отец, –
Окончил речь игумен строго
И сел за стол тут, наконец.
И в лад словам,
                что молвил Никон,
Кивали иереи все
И даже просветлели ликом,
Пустив по благостной слезе.
Бояре ж хмурились немного:
Их задевали те слова,
Что с людом чёрным
                перед Богом –
Судить по правде если строго –
Их одинаковы права.
И озадаченно молчали,
Дивясь дилемме непростой:
«За здравье начал поп вначале,
А кончил как за упокой».
Ну, а князья? Что с ними стало?
Молчат в смущении князья.
Возможно, думают устало,
Что откровенно так нельзя.

                9
Но вот Олег прервал молчанье,
Тут к иереям обратясь,
Имеют ли они желанье
Здесь слово молвить. Этим князь
Желал опять сыскать поддержку
Своим речам, своим словам.
Князь Святослав таил усмешку:
«Что скажут нового те нам?»
На княжий зов встаёт пресвитер,
Почтенный старец Варлаам:
   – А что услышать вы хотите?
Какой совет тут нужен вам?
Сказал про всё уж наш игумен,
И нам тут лучше не сказать.
Десяток нас, врагов же – тумен*,
И как же зло тут наказать?
Тут сила не нужна и ловкость –
Врага уж тем не поразить,
Иная тут важна сноровка,
Иной подход, иная прыть.
Сегодня всем нам не до смеха:
Баскак Ахмат как подлый кат,
Он нашим княжествам помеха,
Каких не просто отыскать…
В Орду до хана надо ехать,
Управу на него искать.
Я слышал, служит он Ногаю,
Ногай не хан, лишь тёмник он…
В Орде вскипает рознь глухая:
Все ханы зарятся на трон.
Столкнуть их лбами, полагаю,
Нам был бы неплохой резон:
Пусть-ка друг друга потерзает
Та стая жадная ворон!
Но тут опасность есть другая,
Самим не понести б урон:
Не сломишь ты, тебя сломают –
Такой у жизни есть закон.
И прежде,
          чем мне речь закончить,
Скажу, как ранее сказал
Однажды Даниил Заточник,
Когда до князя он писал:
«Дай, Боже, силу вам Самсона,
Иосифа дай разум вам,
Ещё дай мудрость Соломона,
Искусность редкую к делам»!
Как только вот окончил слово
Пресвитер мудрый Варлаам,
Все закивали разом снова
С согласием к его словам.
А также все заговорили,
Уж не чинясь и не рядясь,
Как будто бы вдруг позабыли,
Что рядом сам хозяин, князь.

Но всё ж вошли вновь
                в русло речи –
Всем разом молвить не с руки…
Под утро уж решило вече
(Пропели третьи петухи):
С баскаком не искать им сечи,
Не умножать татьбой грехи,
А мчать в Орду,
                искать там встречи
С великим ханом. Бить челом.
Сказать: «Ахмат ведь перебежчик
И хану первый он изменщик,
Что мыслит только о своём.
Что знает путь он лишь к Ногаю,
Куда отвозит весь бакшиш,
Что хану главному в Сарае
Давно показывает шиш,
Что равным с ханом быть мечтает
Сей бесерменин, жулик, вор,
Что в Курске уж давно взрастает
Его могучий, крепкий двор.
А чтоб слова весомей были
И груз сомнений исключён,
Их подкрепить неплохо было б
Дарами многими ещё.
Давно известно, что в палатах
Или под сению шатров
Всегда весомее слов злато –
Весомей всех прекрасных слов
И лучшее из всех даров.

Решили, как утихнут вьюги
И солнце повернет к весне,
Князьям объехать все округи,
А дальние – так и в двойне,
Чтоб прочесать всех под гребёнку
Да многие собрать дары,
Их обернуть монетой звонкой
И ждать осенней уж поры.
Князья решили тут как други:
Раз дело миром им решать –
Олегу ехать к Телебуге,
Дарами хана услащать
Да не забыть детей, супруги…
А Святославу вестей ждать
Допрежь,
        чем что-то предпринять…
А вести те доставят слуги.
На том крест дружно целовали,
Быть заодно во всём клялись
И, расставаясь, обнимались,
Спеша в свои родные дали,
Где их давно, пожалуй, ждали
Или, точнее, заждались;
В конюшне княжьей
                кони ржали –
В дорогу, чалые, рвались.
Природа поступает мудро,
Её подход велик и прост:
Над Рыльском занималось утро,
Светлело небо, мерк свет звёзд.
Скалой незыблемой стояла
Ивана Рыльского гора,
Внизу, под льдом, река бежала,
И даль Засеймская дрожала –
Вся соткана из серебра.
А за Дублянью, речкой малой,
Оканчивал свой сон посад,
Посад замерзший и усталый,
Посад из хилых изб и хат.
А там, за ним и за садами,
Озябшими от холодов,
Укрывшись пышными снегами,
До мощных Сейма берегов
Речонка Рыло путь свой рыла,
Град отделяя от лесов –
Град Рыльск, что  назван
                в честь Ярилы,
Ко встрече с солнцем был готов.


        В ЗОЛОТОЙ ОРДЕ
                1
От веча дней прошло немало –
Истёк тому немалый срок.
Зимы давным-давно не стало,
Весна жар-птицей просияла
И лето уж даёт урок,
Когда из Рыльска
                в путь неблизкий,
В путь непростой, опасный путь,
Собрался, наконец,
                князь рыльский,
Сказав княгине:
                «Будь, что будь…»
Обоз с полгода собирали –
Пустым ведь к хану не пойдёшь –
Последнее в бакшиш отдали,
Таков закон, ядрёна вошь!
Конём его ты не объедешь
И пешим вряд ли обойдёшь!

Везде держава Чингисхана*
И, кажется, ей нет границ,
Лежит от моря-океана
До западных держав столиц.
Крепки заветы Чингисхана,
Что в Яссах золотых даны,
Теперь они Закон в тех странах,
Где властвуют степей сыны.
Но время –
        инструмент претонкий,
Не только лечит всех умно –
Точить умеет потихоньку
Любые кремнии оно.
И вот потомки Чингисхана
Державу делят меж собой,
Ведь властвовать
                им всем желанно
Хотя бы над своей Ордой.
И разделилась вся держава
На несколько могучих Орд,
И в каждой хан великий правит,
И каждый хан, как прадед, горд.
Растут могущество и слава
И умножается их род,
Но в этом зреет уж отрава,
Что силу их на нет сведёт.
И войско уж не из монголов,
А из татар всё состоит,
Хоть место не осталось голо,
Но слышится иной тут голос,
Имеется иной тут вид,
Иной окрас и колорит.
Пусть хрен пока
                не слаще редьки –
Кто б не был враг –
                всегда он враг –
Но ссоры меж врагов не редки,
То для Руси – надежды флаг.
Из всех же Орд Орда Златая
На Запад обращает взор:
Под нею ныне Русь Святая
Влачит рабою свой позор,
Под игом вражьим Русь страдает,
И иго – всем князьям укор.
У ханов же судьба иная:
Им нет спокойствия от ссор.
Ведь время не стоит на месте,
У времени есть свой закон –
Текут на Русь благие вести:
«Враждуют ханы повсеместно,
За царский
             насмерть бьются трон».
И в той борьбе вполне уместны,
Все средства хороши вполне:
Измена, подкуп с рабской лестью,
Навет и ложь,
                коварство с местью,
И яд, невидимый в вине.

                2
Но всё ж крепка Орда Златая,
Хотя давно трещит по швам,
По-прежнему она блистает
И вновь грозит своим врагам.
Сарай – столица в ней. Богата
Столица Золотой Орды:
Со всех земель собралось злато,
Цветут зимою тут сады.
Сюда из многих стран дороги,
Ведут, сходясь в единый стык…
Искателей здесь счастья много
Причем довольно непростых:
Вон рыцарь ходит
                в чёрных латах,
С ним слуги рядом трут мослы…
А вон идут, крестясь, прелаты –
То папы римского послы.
Порой в толпе разноплемённой
Мелькнёт да в чёрной рясе поп,
Мулла пройдёт в чалме зелёной,
Раввин почешет пальцем лоб.
К богам сыны степей не строги:
Должно быть множество Богов –
Тут главное, чтоб эти Боги
Не превращались во врагов.
У них был главным
                раньше Тэнгри –
Властитель неба и их душ,
Но слава Тэнгри нынче меркнет,
Не каждый верит ему уж.
Всё больше веруют в Аллаха,
Но знают Будду и Ису*,
И не испытывая страха,
Дома им ставят тут с размахом,
Где слуги божии живут
И службы разные несут.
В Сарае жизнь не замирает
Ни днём, ни ночью. Каждый час
Всё вертится, шумит в Сарае,
И только утренний намаз
Его жильцам напоминает,
Что новый день настал как раз.
Дворцы соседствуют с шатрами –
Такой теперь в степи закон.
Спешат в шатры послы с дарами,
Чтобы увидеть царский трон.
Куда ни глянь – везде базары,
Кричит, волнуется народ;
Базары эти как пожары,
Притом не гаснут целый год.
И город тонет в этом гаме,
Похожем более на стон:
Верблюды рядом здесь с конями,
А мулы рядом тут с ослами,
Нередкостью бывает слон.
И шум, и гам, и звон в Сарае –
Столице Золотой Орды,
Кому-то город сей стал раем,
Кому-то – вестником беды.

На царском троне восседает
Шестой Великий хан-отец –
Тудаменгу, и каждый знает
Его прекраснейший дворец.
Но он лишь царствует, а правит
Тут Тетебуга – хитрый хан;
Племянник царский дядю славит,
Не забывая свой карман.
У Телебуги всюду слуги,
Без них к нему не подойти,
И каждый за свои услуги
Готов шепнуть: «Позолоти!»
И грязную протянет руку,
И золото в кулак сгребёт.
А кто отринет ту науку –
До Телебуги не дойдёт.
Хан Телебуга – внук Батыги,
Точнее, правнук. И за трон
Плетёт давно уже интриги,
Как и другие ханы, он.
И хочет быть седьмым Великим
Он ханом в Золотой Орде.
Пока ни словом и ни всхлипом
О том не скажет – быть беде.
Однако не был он и трусом,
Коль смог он Русь себе улусом
У дяди выпросить, хитрец,
Не подавился этим кусом,
Не надорвался, наконец…
Его царем прозвали русы,
Хотя на деле был стервец.

                3
Князь рыльский бисер
                слугам мечет,
Блюдёт все правила игры,
И он добился с ханом встречи,
Хоть долго этой ждал поры –
Из Рыльска помогли дары.
Когда прошла,
                казалось, вечность,
И опостылели пиры,
Однажды слуги уж под вечер,
Минуя прочие шатры,
Его призвали к месту встречи –
В шатёр из розовой парчи.
Сам Телебуга вёл с ним речи,
По-братски обнимал за плечи
Да повторял: «Я русам щит».
Медов испробовав немало
Из чар и кубков золотых,
Испив кумыса три пиалы,
Всё ж дел коснулись непростых.
   – Великий хан, уйми баскака, –
Олег с почтением просил, –
Поверь, изменник он, собака…
И грабит так, что нет уж сил.
К тому ж ещё, я полагаю,
В обход Орды, в обход казны,
Он злато возит лишь к Ногаю,
Как будто вы тут не важны,
Ему, баскаку, не нужны…
   – Да знаю, знаю пса Ахмата, –
Прищурил Телебуга глаз, –
Однако сами виноваты,
Ему спуская много раз.
Вот бы ко мне приехал раньше
Да вдарил на него челом –
Глядишь,
         не стал бы Ахмат дальше
Так воровать, платить нам злом…
Слободки бы забыл как строить,
Как люд разбойный заводить…
Да, ладно, вызовем героя,
Сумеем с честью наградить:
Петлёй его что ль удостоить?..
Или же на кол посадить?..
   – То воля ваша, хан великий, –
Сумел тут вставить князь Олег, –
Казнить ли, миловать. Но дикий
Народ в слободках этих всех
Дозволь мне
              с братом Святославом,
Перевязав, к себе вернуть…
Слободки сжечь…
                Тебя же славить…
Причём в церквах, не как-нибудь!
   – Я вижу, князь,
                ты хитрый очень, –
Прищурил хан
                свой правый глаз, –
Но это так, за между прочим,
Ты нравишься мне,
                рыльский князь!
А потому ступай-ка с Богом –
Так на Руси ведь говорят –
Пусть будет скорою дорога
И пусть враги твои дрожат.
Ломай слободки пса Ахмата,
Сам попадётся – так вяжи,
А главное: побольше злата
Ты шли сюда. Так трудно жить…
Олег сказал тут виновато:
   – Со златом просто мне решить,
Хоть и живу я небогато,
Но для тебя сыщу я злато.
Вот только как
                с иным мне быть…
Слободки жечь… –
                ярлык мне надо…
Или хотя бы пол-отряда…
Иначе ссоры не избыть:
В них могут ваши люди жить.
А нам не нужны с ними тренья,
Не нужно никакой вражды,
Чтоб не возникли
                вдруг сомненья,
Чтоб новой не было беды.
   – Что ж, князь, ты прав.
                Хоть повеленья
Мои важнее букв любых,
Я в исполнение решенья
Пошлю всё ж приставов своих. –
Тут хан, назвавши князя братом
И угостив кумысом вновь, –
Ступай, – сказал, – а если надо,
Не пролилась чтоб твоя кровь,
Скачи сюда. Тебе тут рады.
Избавим от любой досады –
Ты здесь найдешь защиту, кров.

                4
И вот домой с дружиной конной,
Защитой ханской окрылённый,
Летит, как сокол, князь Олег,
И плещут радостно знамёна,
И шутки слышатся, и смех:
«Теперь держись,
                баскак проклятый,
Судьбу свою благодари:
Тебе воздастся скоро платой,
Какую ты другим дарил».
Вдоль рек, лесов,
                степей ковыльных.
Не замечая пот обильный,
Что за ворот бежит, струясь,
Дорог не замечая пыльных,
Спешит с дружиной
                рыльский князь.
Ложатся вёрсты под копыта,
Мелькнув, бегут за окоём*,
И боль обид почти забыта,
И сердце радостно поёт.
Но как ни мчались быстро кони,
Почувствовав к той гонке сласть,
Быстрее их под всхлипы звонниц,
Их обгоняя, весть неслась,
Что хан ордынский узаконил
Олегу над баскаком власть.

                5
Никто сказать вам не возьмётся,
Каким путём, какой стезёй
Ушей Ахмата весть коснётся,
Какой интригой обернётся
И поворот возьмёт какой.
Но только видим мы Ахмата
Среди Ногаевой орды.
Да не пустым. С мехами, с златом
В орду ведут его следы.
Ахмат до хана: боком, скоком,
На корточках, ползком – в шатёр
И тело по земле простёр:
   – О, хан великий, ненароком
Прослышал я, твой раб и пыль,
В своем баскачестве далёком,
Совсем нерадостную быль,
Что я оболган, оклеветан
Князьями курскими в Орде
И что по этому навету,
О, хан великий, я в беде.
Уже во всю гуляют слухи,
И каждый, как оса, тут зол,
Что хан ордынский Телебуга
Готов отрезать мне два уха,
А то и посадить на кол.
И всё за то, как полагаю,
Случилось вдруг в моей судьбе,
Что дань из русов выбивая,
Себе во вред, я помогаю
О, хан великий, лишь тебе. –
И с тем пополз опять к Ногаю,
Целуя след его сапог –
Такое ведь не каждый мог.

                6
   – Лукавый раб, –
                Ногай надменно
Сквозь зубы стал слова цедить, –
За эту дерзость непременно
Плетьми тебя бы наградить,
Ведь знаю я, за откуп много
У русов ты берешь добра,
А мне везешь всего лишь крохи
Медов, мехов и серебра.
Нещадно русов обдираешь,
Как волк, в отару залетев,
Как будто навредить желаешь
Ты силе нашей и Орде.
   – О, хан!.. –
             баскак ужом заёрзал –
То оговоры, то навет…
   – Молчи, шакал, –
                Ногай с угрозой
Пресёк тот лепет. – Мой совет:
Где шкуру ты живьём сдираешь,
Там надо стричь, не обдирая
У русов шкуры, и тогда
Не кончится та нить златая,
Продлится многие года.
Опять же их князья не станут
В Орду скакать и бить челом,
Не станут досаждать там хану,
Не станут нам вредить тайком.
   – О, хан великий и всесильный,
Князья враги твои, поверь, –
Сапог Ахмат целует пыльный –
Ногая злить,
             что злить здесь смерть,
Но хана всё ж перебивает
И слово за словом вставляет,
Что тати курские князья,
Что верить им никак нельзя.
   – А чтоб развеять все сомненья,
Великий хан, своих людей
Ты к ним пошли
                во все владенья –
И сам увидишь, кто злодей,
А кто слуга и раб покорный,
Кто друг тебе, а кто твой враг,
Кто мысль таит
                с изменой чёрной,
А кто несёт твой ханский стяг.

Ногай на это отвечает,
Усмешку на губах тая:
   – Ну, так и быть, тебя прощаю,
Не трону твою шкуру я.
Пошлю к князьям соглядатаев,
Сокольников своих пошлю.
Тайком мы тут понаблюдаем:
Меня ли за хана почитают,
Или себе же петлю вьют…
Но ты, баскак, за это должен
Немалый мне прислать бакшиш,
А то сдеру с живого кожу –
В ад за князьями полетишь.

                7
Не спится в эту ночь Ногаю
(В среде ордынской тёмник он):
Хоть он из младших, но мечтает
Взять под себя ордынский трон,
Своей в Сарае править волей.
«Чем хуже он Туда-менга
Иль Телебуги, уж тем боле:
Едва стоит тот на ногах,
Но величает себя ханом
Причем великим и царём…
Но час придет – смахну арканом,
Давно тот плачется по нём», –
В истоме сладкой и гордыне
Ногай мечтает, обалдев,
В пуховой мечется перине
Меж тел горячих юных дев.
Ногая греют так рабыни,
Пока ему не надоев.

Да, чтоб достичь почетной доли,
И явью сделать вещий сон,
С ордою не метаться в поле
И стрел не ждать со всех сторон,
Готов поставить жизнь и волю
За царский трон Ногай на кон…
Аллах лишь
              к смелых соизволит
Благоволить –  таков закон!

«…Не плохо бы затеять драку –
Предлог найдётся не один…
Шепнуть что ль
                курскому баскаку,
В Орде чтоб воду замутил
И ханов на мятеж подбил…
Ахмат мне предан, как собака,
Из Хив он родом, сын осла…
Убьют – так некому и плакать,
Но столько жадности
                в нём, зла», –
Вновь размышлял Ногай на ложе,
Ворочаясь и так, и сяк.
А сердце страх сомнений гложет:
Коварство – право, не пустяк.


  РАЗРУШЕНИЕ  СЛОБОД
                1
Пока Ахмат был у Ногая,
Пока защиту там искал,
В княженье Рыльском
                весть другая:
Слободкам смертный час настал.
И точно: где совсем недавно
Слободки видеть путник мог,
Теперь лишь ветер неустанно
Гоняет пепел, гарь и смог.
Но был ли к русам
                благосклонным
Всевышний тут?
                Навряд… навряд…
Вновь по дорогам запылённым
Вдоль изб холодных,
                мёртвых хат
Тянулись пленников колонны,
И в тех колоннах стар и млад.
Всё было, вроде, по закону,
Но что же бабы так вопят?
Чего мужи беззвучно стонут
И друг на друга не глядят?
Зато князь рыльский
                и воргольский,
А также липовецкий князь
Грустить не думают нисколько,
Лишь ухмыляются, гордясь.
Ещё смеются возбуждённо:
«Слободок нет твоих, Ахмат».
А мимо них дружинник конный
Уж гонит русичей пленённых.
   – Олег, ты рад?
                – Ещё б не рад! –
Ответил князь Олег достойно, –
Конечно рад, мой славный брат!
   – Я видел, как летел ты смело
На вертеп вражеский, жильё…
   –  А я – как ты рубил умело
Разбойный люд, всё мужичьё,
Как сабелька в руке звенела,
Как славу сече сабля пела…
Когда ещё так пропоёт?..
Но тут узрел в толпе скорбящей
Князь смерда –
                богатырь средь баб –
Порты и рубище – весь скарб.
   – Откуда будешь,
                пёс смердящий?
И как зовут? Ответствуй, раб! –
Вскричал он голосом звенящим.
Но смерд был парень настоящий
И, несмотря, что плеть он знал,
На князя впил он взор горящий –
Испепелял, проклятья слал.
   – Я – раб. Согласен.
                А ты, княже,
Сам не такой ли точно раб?!.
Хан плёткою тебе укажет –
И жжёшь слободки,
                ловишь баб,
Мужей стегаешь, как скотину,
Да вяжешь, да ведёшь в полон,
Чтоб на тебя все гнули спину
И день, и ночь под плач и стон…
И где же Правда? Где Закон?
А если хан тебе прикажет
Его сапог поцеловать,
Ты поцелуешь. Хуже даже:
Начнешь ты брата убивать,
Чтоб гнева хана не видать.
Так кто из нас
                раб больше, княже?
Мне кажется – совсем не я…
Не я пустил к нам
                войско вражье,
А вы – пресветлые князья.
А как пустили, им в угоду,
Хоть сами в вольностях слабы,
Пять шкур сдираете с народа,
Про стыд и совесть позабыв.
И вот народ бежит в слободы,
Спасенья ищет от беды,
Но, видно, русскому народу
Не видеть больше уж свободы,
Не избежать лихой судьбы.
А как зовут? Зовут Богданом –
Решила так моя семья,
А местный поп крестил Иваном –
Что мне скрывать, весь тут вот я.
А что касается слободки,
И как давно в неё попал,
То сказ мой будет тут короткий:
Из вотчины твоей бежал…
Судьбы не возжелав холопской,
Когда и белый свет не мил,
От жизни низменной и скотской
В слободку ноги устремил…
О, княже, мне жилось
                так сладко –
Не пожелаю и врагу,
Что сбёг однажды я к Ахматке,
Возможно, поступил я гадко,
Но говорю как на духу.
И хоть Ахматка басурманин,
И нас, как липку, обдирал,
Но у него свободней в стане
Я жил, чем ранее живал.
Ты вот кричишь,
                что «вор», «разбойник»,
Что «тать» и нет на мне креста…
И пусть я буду тут покойник,
Но, князь, скажу тебе спокойно:
Я образ жизни вёл достойно,
Вором и татем я не стал.
Клянусь спасением Христа. –
От дерзости глаза у князя
На лоб полезли:
                – Подлый смерд!
Пёс шелудивый! Кусок грязи!
Сейчас увидишь свою смерть! –
И вот уж меч его десница
Над смердом храбрым занесла –
Здесь смерду б
            с жизнью и проститься…
Но тут вмешался Святослав:
    – Олег, пристало ль
                тебе злиться
И меч сей кровью осквернять?
Сам к смерти, видишь,
                он стремится –
Не будем в этом помогать.
Давай примучим кабалою,
Причем, заметим, не со зла…
Я думаю, сему герою
По нраву станет кабала.
Ещё плетей, пожалуй, надо,
Чтоб кровью смог он пропотеть.
Ей, отрок, –
       крикнул князь куда-то, –
Оставь на время это стадо,
Да всыпь Ивану ты плетей.

На княжий зов
                спешит тут гридень,
Сопит, как взъяренный медведь:
   – О, сделаем всё в лучшем виде,
Извольте сами посмотреть.
   И Богом данный смерд Иванка
Повален ниц и плетью бит.
И далее в толпе подранком
Он тело битое влачит.

О, Русь моя, ты Русь Святая!
Что ныне сталось тут с тобой?
Сама себя ты истязаешь,
Ведешь сама с собою бой!
И скорби той не видно края,
Смирилась с горькой ты судьбой,
Сама себя ты бьёшь, стегаешь,
Борьбу ведешь сама с собой!

                2
Царит зима вновь в Курском крае,
Трещит морозами январь,
Земля алмазами сверкает,
А в небе солнце, как янтарь.
Оно и в ясный день не греет,
Хоть светит, на  небе висит…
А в пасмурный – оно, скорее,
За облаком, укрывшись, спит.
Вновь занесённое снегами,
Посемье дремлет – чуток сон:
Когда ты окружён врагами,
Особенно со всех сторон,
О сне не может быть и речи –
Иначе вечным станет он.
А потому не сон – дремота
Тут поселилася на век,
Ведь погибать – кому охота –
До жизни рвётся человек.

…Град Рыльск. Детинец.
                Зимний вечер.
Посад промёрзший. Тихий звон
Колоколов. И звёзды – свечи
Усеивают небосклон.
Как колобок, луна смешлива…
Трещит морозец, снега скрип…
Да лай собак неторопливый,
Похожий более на всхлип.
Привычная встаёт картина
Пейзажа зимнего Руси,
Хоть Русь почти уже чужбина
Для русов всех от вражьих сил.
Но вот копыта прозвучали
По доскам мёрзлого мостка –
Два всадника по ним промчались,
Два вестника беды, печали
В ворота громко застучали:
«До князя! Весть у нас жутка».

Тут предыстория такая,
С татарами она пришла:
Две сакмы рядом пролегают:
Свиной да и Бакаев шлях.
По ним татары пролетают,
Когда куда-то поспешают –
Татары нынче всё в делах,
Что сохрани тебя Аллах.
Вдоль сакм заставы пролегают –
Решили тайно так князья –
В них княжьи слуги проживают,
С татарами они в друзьях.
А если что-то вдруг узнают
О вражьих кознях иногда –
Они князей предупреждают
Особенно, когда беда.
Вот и примчались княжьи слуги,
В дороге не щадя коней,
Встречает их Олег с супругой
Да и бледнеет от вестей.
   – Отряд татарский
                стал в округе –
Упал, как на голову снег…
Не помешай в дороге вьюги –
Он двигался ещё б быстрей, –
Дозорцы князю сообщают
Причину спешности своей
И далее вновь продолжают
Поток тревожных новостей, –
Среди татарских воев слухи,
Что то – по головы князей…
Как отголоски заварухи –
Победных ваших летних дней…
   – О, я прекрасно понимаю, –
Тут тихо вымолвил Олег, –
Не терпится отмстить Ногаю,
Дождался, гад, как ляжет снег,
Да и спешит теперь в набег…
Недаром присылал он в осень
Своих сокольников до нас,
А те охотились не очень,
Но, тем не менее, не раз,
Не принимая наш отказ,
Упорно звали в гости к хану,
Чтоб урядить с Ахматом спор
Из-за слободок тех поганых,
Что превратили мы в костёр.
…Опять же – происки баскака:
Слободок не простил Ахмат;
И вот же подгадал, собака,
Пройдоха, вор и чёрту сват,
За них отмстить, когда зима…
Как бросить тёплые дома?
Куда бежать? Сойти с ума…
А не бежать – тут смерть сама…
И ожила в одну минутку
Дремавшая тут тишина:
«Отряд татарский вам не шутка,
Среди зимы отряд – война».
Движенье в княжеских хоромах:
Команды, крики, стук дверей,
Метанье факелов – знакомо
Всё это нам, когда: «Скорей!»

                3
И вот, когда спешило утро
К Ивана Рыльского горе,
Олег решил довольно мудро:
Мчать к Телебуге поскорей.
Приказ –
           и вот семья вся в сборе –
Тревоги князя ей близки,
А там уже метнулись вскоре
За стены города возки.
В возках княгиня, дети, слуги,
В возках Олегова казна –
Пустым кто нужен Телебуге?
Кому голь всякая нужна?
Никто об этом и не спорит,
Примета древняя верна:
Чтоб ханам рассказать про горе,
Казна как никогда важна.
А чтоб возкам
                в пути не сгинуть –
Ведь до Сарая путь не прост –
Князь на коне и с ним дружина,
Им всем скакать немало вёрст.
Покинув город свой уютный,
Сменив тепло на ветр, мороз,
Он Святославу весть попутно
Послал, спасая от угроз.

Но Святослав в Орду не хочет –
Не любит ханов, ханский нрав…
Среди Воронежских урочищ
Решает скрыться Святослав.
Надеется князь липовецкий
На русский лес и на снега.
К тому ж к надеждам
                довод веский:
Закроет след за ним пурга,
Запорошит глаза врагам.
И те его уж не отыщут
В Воронежских глухих лесах,
А будут гнаться –
                смерть там сыщут,
И сами превратятся в прах.
Не зря же волчьи стаи рыщут
Да ветры-вьюги хищно свищут
В тех зачарованных местах.

                4
Когда пришёл
                с отрядом вражьим
В Посемье курское Ахмат –
Следы давно остыли княжьи,
На снежном насте не горят.
Татары бросились в погоню,
Схватить князей они хотят,
Но только ветра не догонишь
И словишь тут его навряд.
Напрасно бьют копыта кони,
Снега напрасно бороздят…
Олега страх к Сараю гонит,
И не догнать его погоне,
Не возвратить его назад.
А вот бояре не успели
От вотчин далеко бежать,
На них татары налетели,
Побили и давай вязать.
Сначала донага раздели,
Чтобы позором наказать,
Но вот спустя уж три недели,
Им стали головы срубать.
Казнили всех – другим в науку,
Чтоб знали русы боль и страх,
Страданья знали чтоб и муку –
Куражился над ними враг.
Пока носились вражьи кони
По княжествам, из края в край
Опять земля повсюду стонет,
Куда ни глянь – вороний грай.
И обезлюдело Посемье,
И захирело тут  вконец,
В леса из сёл уходят семьи,
Старик уходит и юнец.
Уходят закупы и смерды,
Ремесел разных мастера –
Подалее от бед и смерти…
О, где ты вольности пора?..
Живут в землянках по яругам,
Как множество веков назад.
Над градом Рыльском
                плачет вьюга –
Дымят детинец и посад.
А кто не спрятался, те ныне
В плену татарском –
                каждый бит…
И на заснеженной равнине,
Как мухи, мрут они в рванине,
Ведь их никто не защитит,
И сердце русское скорбит.

Казнив бояр (всего тринадцать)
И душу отведя резнёй,
Баскак стал делом заниматься –
Ясак важнее, чем разбой.
А где же взять народ ясачный,
Когда тот спрятался в лесах?..
«Из пленных, –
               мыслит однозначно, –
Пусть отработают ясак».
И строит вновь
                народ наш кроткий,
Раздетый донага народ,
Баскаку курскому слободки,
Как повелел надменно тот.
Средь прочих видим мы Ивана –
Смерд снова бит и вновь пленён –
В портах, рубахе, как ни странно,
Среди зимы на стройке он.
Слободку строит Богом данный,
Судьбою ломаный Иван.
Кровоточат на теле раны,
А сердце – от душевных ран.
С Иваном трудится Вавила
(Был ранее он кузнецом) –
Костляво тело, но есть сила,
Дух непокорства налицо.
За что не раз он бит кнутами –
Татары мастера терзать –
Хотя заметим между нами,
И княжьи слуги уступать
Им не хотят в расправном деле:
«Узоры» выведут на теле,
Что прямо Божья благодать!
И вот, неся бревно, Ивана
Вавила шёпотом спросил:
   – Свобода, брат, тебе желанна?
Терпеть обиды нет уж сил…
   –  Она желанна, – отвечает
Ему, прокашлявшись, Иван, –
Да где она? Кто это знает?
Где ныне у свободы стан?…
У князей наших, у боярства?
Или, возможно, у татар?
Нигде уж нет свободы царства…
На небе если… у Христа.
   – У бродников, –
                шепнул Вавила, –
У вольницы, что на Дону…
Бежим до них…
                Жизнь так постыла…
И как бы ног не протянуть…
   – Бежать сейчас, пожалуй, рано,
Дождаться надо нам весну, –
Послышались слова Ивана, –
Ну, а ордынцы не согнут.
До них нас мало разве гнули
Князья, бояре, тиуны,
Лишь только жилы натянули,
Содравши кожу со спины.
Так что потерпим до весны.

                5
Живёт Олег у Телебуги,
Со всей семьёй в шатре живёт.
В других шатрах зимуют слуги,
От холодов и голодухи
У многих подвело живот,
Хоть и пробоистый народ.
Давно уже отпели вьюги,
И белые не кружат мухи,
А по округе ходят слухи,
Что из-за гор весна идёт.

Мечтает рыльский князь о доме –
В Орде жизнь княжья не сладка,
Не то, что средь родных хоромин,
Опять же ханская рука…
Хоть стала крепкою защитой,
Но хочет каждый день бакшиш…
Да говорят вполне открыто,
Что князь не воин, больше мышь.
Что он слуга у Телебуги,
Или, точнее, верный раб.
Летают слухи, словно мухи,
Мерзки они, как кожа жаб.
И князю на душе тоскливо,
Но что попишешь – сам решил
Свою он участь. Терпеливо
Князь сносит всё.
                Но хватит ль сил?
Ведь с первых дней
                пошли укоры:
Князь Святослав,
                мол, горд, кичлив,
Что верно кличут его вором,
Что он с Ордою ищет ссоры,
Что специально ханов злит,
С Олегом в ставку не прибыв –
На волоске теперь висит…
Что за него ответить должен
Олег, как старший князь,
                сполна…
Что Святослав
                богатства множит,
А ханская казна скудна…
И от подобных разговоров
В душе Олега растёт гнев,
И вот он сам с горящим взором,
От гнева вдруг рассвирепев,
Стал Святослава звать позором,
Позором на родной земле.
И нет уж братских
                чувств в Олеге,
Сплошным все чувства
                стали злом,
И в сердце нет любви и неги –
Всё раздраженьем проросло.
И уж не помнит он наказа,
Что дал игумен Никон им,
Все улетучились вдруг фразы,
Речённые отцом святым.
Лишь гнев растёт –
                он как проказа:
Непостижим, непобедим.

                6
Но где же сам князь липовецкий,
Олеговых виновник бед?
Где он с дружиной молодецкой?
Кто даст на это нам ответ?…
Что сталось с ним?
                Живой ли, нет?..
Да, он живой, но зол без меры:
Мороз и голод – не друзья,
Его несчастий не измерить,
Однако не теряет веры
В своё великое он «Я»,
Как верят в это все князья.
В лесах Воронежских скиталец,
Князь липовецкий Святослав,
Враз потерял былой румянец,
Как заяц по кустам, плутав.
Прозябший,
                он в большой печали;
Лишённый почестей и прав,
Стал холодней холодной стали,
Готовит тысячу расправ
Врагу он главному, баскаку,
Как будто в нём одном беда…
«Когда схвачу его, собаку –
Придёт такая благодать –
Слезой кровавой будет плакать,
Поболе моего страдать…
И где у нас зимуют раки,
Уж покажу, на горло став…» –
С баскаком сечи, битвы, драки –
У князя первая мечта.
Брат Александр
                в лесном том царстве
Повсюду рядом. Верный брат
С ним делит горе и мытарства –
Плоды Ахматова коварства –
Хотя ни в чём не виноват.
Всё оттого, что верный брат.

                7
А что ж Ахмат,
                виновник бедствий
Тьмы Курской, зло её князей?
Да в Курске он.
                Боясь последствий,
Он в резиденции своей
Сидит, закрывшись,
                дни и ночи,
Не кажет на люди очей,
А если нужно очень-очень,
То он записки хану строчит
Да с нарочными шлёт скорей.
При нём отряд татар Ногая –
Охрана грозная его –
Отряд, его оберегая,
За ним следит… не без того…
Ахмата страхи, между прочим,
Уж не беспочвенны совсем:
Хоть нет поблизости урочищ,
Укрытий нет, но между тем,
Не раз случалось уж,
                что стрелы
К нему рванут из-за угла –
И вмиг баскак белее мела,
И в пятки вновь душа ушла.
Такие были тут дела.
И потому теперь Ахмата
Всё чаще посещает мысль:
«Бежать быстрей отсюда надо,
Коль дорога мне эта жизнь».

…К весне под Курском
                вновь слободки –
Ахмат добился своего:
Их курский люд
                за срок короткий
Опять возвёл из ничего.
Точнее, из того, что было,
Чего пожар не съел дотла
Да голытьба не растащила
По дурости или со зла.
Слободки есть, но веселиться
Причины тут не может быть:
Никто не хочет в них селиться,
И в них никто не хочет жить.
Князей расправа не забыта,
И тот урок пошёл всем впрок.
Никто не хочет
                вновь быть битым,
А биты будут – дай лишь срок.
К тому же ненависть к татарам
Вновь поднимается волной
У молодых да и у старых,
Кто хоть в неволи, но душой
К свободе,
            к вольности стремится,
Без них не может долго жить…
С судьбой-злодейкой
                примириться –
Не для славянской то души.
И лишь надсмотрщиков орава
(А в них идут, кто больше лют)
Да быстрая врага расправа
В слободках держит курский люд.
Хотя, конечно, есть отбросы,
Что рады услужить врагу.
Кто крест забыл и веру бросил,
Те братьев кровных стерегут.
Но, впрочем, и от них бегут.

Когда весне гимн спел Ярило,
Бог солнца, и подтаял снег,
Ночной порой по лужам стылым
Бежали из слобод постылых
К свободной жизни и весне
Холоп Иван, кузнец Вавила.
В слободках тех их больше нет.

А у Ахмата есть два брата,
Один Махмед, другой Юсуп,
И жить хотят они богато
И есть не чечевичный суп.
Ахмату братья как находка
В его баскаческих делах:
Они останутся в слободках,
Со стражей малой. И Аллах
Пусть будет с ними, а не страх.
А сам Ахмат спешит к Ногаю,
Где русов нет, татар же рать…
Он не дурак, он понимает:
Со смертью в прятки он играет,
Но в Курске проще проиграть.
И вот весной, не слишком рано,
(И в этом есть, конечно, суть)
Покинул Курск Ахмат с охраной,
В орду к Ногаю держит путь.


             ГИБЕЛЬ КНЯЗЕЙ
                1
Да, торжество недолго длилось
Баскака мерзостной души,
Как войско вражеское скрылось,
Князь липовецкий вновь спешит
В своё княженье родовое
На пепелище роковое.

Как птицы мчат из леса кони,
Но где ж детинец? Боже мой!
Детинца нет, лишь грай вороний
Да неба купол голубой.
Князь Святослав тогда серчает,
И отомстить он обещает.

Бросает клич князь липовецкий:
«Ко мне, друзья, кто смел и горд!
В моей дружине молодецкой
Не страшен нам ни хан, ни чёрт»!
И клич услышав, отовсюду
Пришло к нему немало люду.

Кто с топором, а кто с косою
Под стяги княжие спешат.
Не войско тут, толпа толпою,
В лаптях, в дерюге, но душа…
Вот всем бы витязям такую –
Враз разнесли бы рать любую.

И в войске том Иван с Вавилой –
Сам Бог призвал их в эту рать.
При них рогатина да вилы –
Врагам в бою не устоять.
Хоть думали они о Доне,
Да поспешили к князю ноне.

Здесь много пеших,
                есть и конный,
Летучий боевой отряд,
В нём места нет тетерям сонным,
В нём место для лихих орлят.
И в том отряде, как ни странно,
Вавиле рядом быть с Иваном.

Ведёт к слободке ближней войско
Князь Святослав, чтоб поразить,
Но там не ждут, бегут «геройски»
Поближе к Курску – чтобы жить.
И занимает князь слободку –
Военный приз, беды находку.

Теперь слободка та – столица
Его державы небольшой.
Отсюда он, как сокол-птица
Следит, следит за татарвой.
Налёты на врага нередки
По сообщениям разведки.

Но Александр, брат Святослава,
Быть рядом с ним
                тут не спешит,
Нашёл иную он забаву –
Град Липецк хочет оживить.
И строит дом на пепелище,
Пусть не хоромы, но жилище.

Мечтает прежнюю он славу
В земле родной восстановить
Но вместе с тем он Святослава
Ни в чем не хочет обвинить.
Хотя не раз свою досаду
О том высказывает брату.

Вполне понятно Александру:
Играет Святослав с огнём.
И пусть он вовсе не Кассандра*,
Но дар предвиденья есть в нём:
Ордынцы не простят позора,
Их месть наступит очень скоро.

Но Святослав на ту досаду
Лишь крутит буйной головой
И вновь врагов бьёт из засады:
«Как видишь, брат, пока живой»!
Но собираются уж тучи
Над ним. Грозней они и гуще.

                2
И рыльский князь
               вновь путь неблизкий
К родному очагу стремит.
Он разоренье видит в Рыльске –
И сердце княжее щемит,
Его смущает грустный вид.
Но цел детинец, как ни странно,
Хоть и разрушен кое-где.
Но эта рана и не рана,
А так, круги лишь на воде –
Как только тишина настанет,
Растает и кругов тех след:
Вот только были, а уж нет…
Хоромы князь вновь обживает,
Кляня баскака и татар,
Но кто то видит – понимает,
Что всё – привычке больше дар,
Ведь князь уже не храбр, не яр –
Давно в нём умер вождь и ярл.
Хотя, возможно, он страдает,
Но со смиреньем принимает
Судьбы очередной удар
И по округе собирает
Останки сгубленных бояр.
Под скорбный глас
              всех рыльских звонниц
Оставшихся в живых церквей
Останки с почестью хоронит
И тризну правит, а на ней,
Как муж простой,
                со всеми плачет,
Перед погибшими винясь…
А чёрный люд вокруг судачит,
Что сломлен
                и раздавлен князь,
Что в нём задора боевого
Уже не видно –
                только злость…
И что добра не жди от злого
Ни смерд, ни чёрная вся кость
И не торговый даже гость.
И бродят, бродят разговоры,
Что удаль растерял в Орде,
Что на Посемье очень скоро
Пролиться горю и беде.
…Игумен Никон князю слово
Хотел сказать наедине.
В поддержку слово. Но сурово
Князь оборвал его. И нем
Стал старец после этой встречи,
И ни ногой на княжий двор.
А ведь когда-то было вече…
А ведь когда-то были речи…
Был задушевный разговор.
Забыл путь к князю и пресвитер,
Отец духовный Варлаам,
Его не видно в княжьей свите:
Другой в почёте ныне там.

                3
Нежданно тут, по мановенью
Волшебных сил или сил зла
О Святославе сообщенья
Пришли к Олегу. И нашла
На князя рыльского тревога,
И той тревоги очень много.

Олег князь хмур, Олег растерян:
Не знает рыльский князь,
                как быть:
Стать с теми,
                кто в христовой вере,
Иль к Телебуге вновь спешить.
В сей ситуации неправым
Он счёл собрата Святослава.

И пишет он ему посланье
Упрёков полное, угроз,
Что будет князю наказанье,
Ну, а Посемью – реки слёз.
Ведь не простят разбой татары,
Ответят на удар ударом.

О покаянии взывает
И с тем в Орду идти велит:
«Покорных хан всегда прощает,
А непокорных лишь казнит!
Подумай, мол,
                над этим здраво», –
Советует он Святославу.

Но что тому увещеванья –
Он даже бровью не ведёт.
На все угрозы – ноль вниманья
И слуг баскака всюду бьёт.
Как может, князь вновь
                мстит Ахмату
Как злому ворогу и кату.

Весною как-то, на закате,
В очередной несясь набег,
Побил Ахматовых он братьев
И с ними тридцать человек
Оставленной для их охраны –
Все полегли на поле брани.

                4
Но эта слава не по нраву
Олегу Рыльскому. Взъярён
Олег теперь, и Святославу
Опять посланье пишет он.
Он вором кличет Святослава,
Тупым разбойником, глупцом
В открытую грозит расправой,
Погибелью, в конце концов.
Велит идти с главой покорной
В Орду Златую, в их Сарай,
Чтоб отмолить там
                грех свой чёрный
Или погибнуть… «Выбирай:
Перед тобою ад и рай».

И липовецкий князь на это
Посланье в Рыльск
                поспешно шлёт
И в пламенном своём ответе
На все угрозы он плюёт.
Увещеванья все, советы
Анафеме лишь предаёт.
«Пока над мною солнце светит,
Пока при мне мой меч, копьё,
Никто меня на белом свете
С дороги этой не свернёт».
Ахмата называет гадом,
А ханов – грязным вороньём,
Олега не считает братом
И говорит, что раз живём.
«А жизнь прожить хочу я честно,
Не червем грязным, а орлом.
А все другие повсеместно
Пусть ползают перед врагом
Хоть на коленках, хоть на пузе
Или на цыпочках стоят.
Моя земля, и я обузой
На ней не буду. То навряд…
И если что тебя конфузит,
То поступай как хочешь, брат».

А рыльский князь опять в испуге,
Не знает, бедный, как тут быть…
И поспешает к Телебуге,
Чтоб тот сумел всё рассудить.
Путём знакомым не однажды
Он с оправданием спешит.
И душит князя злость и жажда,
Позора горечь и обид.

Вот путь окончен. Снова к хану
Олег дорогу золотит…
И от кумыса слегка пьяный
(Всё делает, что хан велит),
Поддавшись злобному дурману,
Он Святослава без обмана,
Хотя, порой, не без тумана,
В измене, в мятеже винит.
Себе же ищет оправданья
Князь рыльский за такой визит
И замирает в ожиданье –
Надеется, что хан  простит…

Да, хан простил, но вместе с этим
Ему даёт татар в конвой:
«Пусть Святослав за всё ответит
Своею буйной головой».
И князь Олег с большим отрядом
Вновь возвращается домой,
Расправу чинит над собратом,
Над Святославом. Боже мой!
О, князь! Что сделалось с тобой?
Где прежний воин и герой?
Ужель, Олег, ты стал убийцей?
Хоть раньше был лишь
                кровопийцей,
Мучителем простых людей…
Теперь же форменный злодей!

Но, впрочем, честными мы будем
В рассказе этом до конца:
Не все так однозначно судят,
Нашлись тут и такие люди,
Что оправдали «молодца»,
А обвинили Святослава
За злостный, непокорный нрав
И сделали его неправым,
Хотя, по сути, он был прав.
И это мненье, как ни странно,
Попало в летописный свод,
Где назван Святослав буяном,
Великим грешником, смутьяном,
Подбившим на мятеж народ.
В том первыми бояре были,
За ними – есть такая связь –
Отцы святые подхватили –
Откуда только прыть взялась?!.
Олег же признан в деле правым:
Мол, тишину искал в свой дом…
О, времена! О, чудо-нравы!
Потомки русов величавых,
Ужель забыли песню славы?
Что стало с вами под ярмом?!.
Такой итог – деянье ига,
То – рабской участи плоды.
В умах людей случились сдвиги,
И эти сдвиги непросты.
Пройти должно веков немало,
Чтоб те оценки изменить,
Чтоб правда жизни воссияла
И гордость русов снова стала
Со славой, с храбростью дружить.

                5
Пал Святослав. Его дружина
Разбита, бросилась в бега –
Подальше от родной равнины,
Что вновь у хищного врага:
Теперь – хоть к чёрту на рога.
Судьба Ивана и Вавилу
В кровавой буче роковой
Опять от смерти сохранила.
Иван хоть ранен, но живой.
К тому же у обоих кони,
А это вам ни что-нибудь:
Как оторвались от погони –
С тех пор и держат к Дону путь.
И этот путь к свободе главный,
Иного даже не видать.
В яругах будут они, в плавнях,
Свободно жить, казаковать.
Там бродников немало славных –
Иван с Вавилой им под стать.

Оплакав Святослава, брата,
Князь Александр спешит в Орду
Да не пустой. Везёт он злато,
Не просто злато – куш богатый,
Чтоб на него купить беду…
Беду для самого Олега
И для Олеговых детей.
Вот будет на Руси потеха,
Что нет, пожалуй, веселей…
А как же преданность Олега,
Покорность Золотой Орде?
Покорность вовсе не помеха…
И хан ордынский ради смеха
Месть разрешает. Ну, злодей!
А, впрочем, понапрасну стоны –
Не первым Телебуга стал.
Рассеяв времени туман,
Он поступает по закону,
Что дал великий Чингисхан:
В борьбе за власть и за корону
Полезны и навет, и лжа* –
Иначе не пробраться к трону,
Иначе трон не удержать…
Противников столкни-ка лбами,
Пускай друг друга крепче бьют,
А сам посмейся над врагами,
Тогда и будешь первым тут –
Так тексты древние рекут*.
Вот потому-то Телебуга,
На злато новое польстясь,
Отдал на казнь Олега-друга,
Того коварства не стыдясь.
Для ханов каждый русский князь
Всего лишь пыль,
                всего лишь грязь.

6
Опять беда над Курской тьмою,
Такая, что сойти с ума…
Земля покрыта вязкой мглою,
По весям воцарилась тьма.
Вновь над Посемьем ночь глухая,
Без звёзд, без месяца она.
И в той ночи тоска витает,
И гнезда в ней печаль свивает,
И, словно смерть, она черна.
Но, впрочем, есть места покуда,
Где луч свободы светит людям,
Где вольность
                прорастает вновь…
Дон-батюшка стал этим чудом –
Оплот свободных казаков.
Сюда бегут, чтобы укрыться
И от князей, и от бояр –
В миру известных кровопийцев,
И лютого врага – татар.
И вот в одной такой станице,
Среди станичников лихих
Пришлось Ивану приютиться,
Хоть был Иван наш нравом тих.
Здесь также кров нашёл Вавила,
Княженья Рыльского кузнец.
Вавила – мощь, Вавила – сила,
Первостатейный молодец –
Нашёл себя он, наконец.
   – Погиб Олег,
                наш князь-гонитель,
Ты рад тому, мой друг Иван? –
Спросил Вавила-искуситель,
Когда та весть дошла в их стан.
   – Нет, я не рад, кузнец Вавила.
Что в смерти княжеской четы?
Жизнь как была,
                так есть постыла,
В ней светлого всего – мечты
О вольной жизни, о свободе –
Веками это есть в народе.
Смерть ничего не изменила,
Она свободы не добыла…
Опять над Русью вражья сила
И ига мерзкие следы.
Или иначе мыслишь ты? –
Последовал ответ Ивана.
И удивился тут кузнец:
   – Иван, ты рассуждаешь
                странно –
Ведь князю злостному конец!
Как не порадоваться этим,
Что ль мало крови нашей пил?..
Но Бог, известно, шельму метит –
Десницей братниной убил.
   – Вавила, друг, по-христиански
Тому нам радоваться грех…
Не будь оков тут басурманских,
Иным, возможно б, был Олег…
Олега нет, и с ним род княжий
Под корень изведён, избит…
Тут радость только
                своре вражьей,
А сердце русское болит, –
Вновь на своём Иван стоит.
Вавила же совсем сердит,
Он замолчал, лишь зло сопит.
Ещё чуть-чуть, и разговоры
Их доведут до крепкой ссоры,
А то, возможно, до вражды –
Извечной на Руси беды.

                7
…В келейной тишине,
                средь ликов,
Вдали от суеты людской
Седой игумен, отец Никон,
Младому иноку такой
Поведал сказ перед кончиной,
Чтоб тот сноровистой рукой,
Как и положено по чину,
О жизни русской непростой
Во время ига под Ордой
Довёл потомкам тихо, чинно,
Всю правду о тоске-кручине,
Возникшей вдруг
                над Курской тьмой.
Чтоб перенёс всё на пергамент,
Пред истиной не покривив –
С души игумена снял камень,
От ноши той освободив.
Поведав, Никон в мир иной
Ушёл со светлою душой.
И инок не подвёл владыку,
Он выполнил завет, наказ:
В историю Руси великой
Был вписан этот грустный сказ.
А инок от себя добавил,
И даже в летопись занёс,
Что он вне всяких
                прежних правил
Здесь «малу толику» оставил –
И ту нельзя читать без слёз.
А также вслед за тем заметил,
Душевной мукой воспылав:
«Нет повести печальней этой,
Что в Курском княжестве была…
Как распрощались
                с белым светом,
Поддавшись клевете, наветам,
Её князья, став жертвой зла,
Лишившись жизни и стола,
На радость дьяволу, татарам,
Баскаку курскому, Орде…
Что жизнь они отдали даром,
Свободы лишней восхотев».

                ЭПИЛОГ
Недолго правил Телебуга,
Виновник в смерти двух князей
И их детей. Он пал, по слухам,
От рук Ногаевых друзей.
Но, впрочем, хитрые интриги,
Что сам Ногай плёл, как паук,
Не помогли ему. И мига
Хватило, чтобы пал от рук
Он хана нового в Сарае –
Хан Тохта отомстил Ногаю,
Отправив душу его в ад,
И был тому, конечно, рад.
Орда пришла ведь к тем началам,
Что Русь прошла уже давно.
Орда бурлила и урчала,
Как в бочке кислое вино.
По швам Орда теперь трещала – 
И ханы тут всему виной.

…Затем сто лет
                прошло над Русью,
Тревожных и печальных лет,
От тех времён,
                пронзённых грустью,
Оставивших недобрый след!
Не стало Ольговых потомков
В князьях на Курщине давно –
В том нет большой
                головоломки –
Ордынцы тут всему виной.
Зато по осени одной
Куряне скажут  слово громко
В бою с Мамаевой ордой.
Весомо слово ратной славы –
Оно сродни воде живой.
И будут в этом они правы,
Как прав был Святослав-герой…
Как правы Минин и Пожарский,
Как прав Сусанин костромской.
Да здравствует
                их дух бунтарский!
Победы дух над рабской тьмой.
Тогда воспряли вновь потомки,
Уйдя от дрёмы вековой,
И Русь из тысячи обломков
Единой стала нам страной.
И впредь пребудет таковой!