Сейчас модно высмеивать ковры, занавески, ажурные покрывала, слоников и прочий винтажный антураж. А на меня накатывает ностальгия, стоит только увидеть очередной «бабушкин» демотиватор. Тоскую по той атмосфере волшебства, в которую повезло окунуться в детстве. Мне повезло застать своих прабабушек. Была у них всего по одному разу. Но до сих пор помню их долгий любящий взгляд, как будто они хотели впрок насмотреться на меня.
Две прабабушки жили в станицах на Кубани, одна – в донском хуторе. Они не были сестрами, но атмосфера в их домах была одинаковая. Я, городской ребёнок, чувствовала себя попавшей в сказку. Сами дома, побеленные, с резными ставнями, как в книжке «Морозко». Двор непременно охраняла мелкая гавкучая собачонка с глупой кличкой Тётка или что-то в том же духе.
Во дворе было большое дерево, к которому привязывали дощеку-качели. Удивительно, но она выдерживала до 4-х школьников одновременно. А еще был деревянный колодец с тугой ручкой, которую приходилось крутить вместе. Если резко останавливались, ведро стремительно неслось вниз. Приходилось начинать заново. И конечно, помню большие деревянные бочки, из которых мы, ребятня, таскали засоленные на зиму арбузы. А потом бабушка притворно охала, что, видимо, мышки, поели ее зимнюю солку.
В доме обязательно была икона, над которой висел рушник. А рядом по вечерам зажигали лампадку. И мы, сдерживая хихиканье, тихонько выбирались из-под тяжелых пуховых одеял, чтобы посмотреть, как прабабушка, одетая в одну ситцевую сорочку, отвешивает поклоны боженьке. А еще в доме были разноцветные половики. Как потом узнала, связанные крючком из тряпок – лучший пример безотходного производства. В главной комнате царствовал огромный фигурный стол, с любовью выпиленным талантливым прадедушкой. Этот стол был душой дома – отзывчивой, веселой, сопереживающей и всегда хлебосольной.
В спальнях, на стене у кровати, висели велюровые картины с «оленями» или «мишками в лесу». Но меня и других детей интересовали не они. И даже не вышитые гладью занавески. В спальнях обязательно была кладовка с сокровищами) Больше всего завораживала прялка с веретеном. К слову, всё было рабочее. Однажды мне даже повезло увидеть, как прабабушка делает нитки из овечьей шерсти. Тогда я не придавала значения тому, что у нее сухонькие, искривленные от тяжелой работы пальцы. Помню, как прабабушка гладила мою ладошку и ласково приговаривала "белорученька моя".
Было в домах и еще одно, на наш детский взгляд, сокровище. Огромный сундук, который выполнял роль кровати, когда в дом приезжало слишком много гостей. А внутри него хранилось самое ценное – непонятные предметы и свадебное платье. Помню, как я, мелкая чувындра, натянула на себя этот наряд из белого дешевого гипюра, веночек из белых цветов и твердые тупоносые белые туфли. Расхаживала в нем, как цапля, изображая барышню. Более 80 лет прабабушка бережно хранила этот незамысловатый наряд. Она рассказывала нам, как с прадедом выбирали ткань на ярмарке, как для выкройки брала своё ситцевое платье, как была самой красивой невестой в станице...
А ещё в домах по вечерам собирались родственники и соседи. Лепили все вместе много-много пельменей – на месяц вперед. Постоянно шутили, смеялись, вспоминая проделки правнуков. Потом доставали плетеный кувшин с домашним вином, откуда-то появлялась гармошка или балалайка, и все дружно затягивали песню. Пели про черного ворона так надрывно, что их сильные голоса проникали куда-то глубоко в центр груди, наполняя странным щемящим чувством. И в какой-то момент я больше не могла сопротивляться воздействию этой песни. Предательские слезы вырывались, и взрослым становилось понятно, что я маленькая слабая девочка, которая жалеет ненастоящего казака из песни.
Наши прабабушки давно ушли. А бабушки были городскими, ничем не отличавшиеся от родителей. В их домах была та же мебель, те же разговоры. И главное, что в них не было атмосферы волшебства. И когда вижу очередной «бабушкин» демотиватор, по-доброму завидую тем, кто еще может попасть в побеленный домик с резными ставнями…