Фотография

Ольга Швыкина
- Я его убью ночью! – сквозь зубы сказал семилетний Юрка. Катерина схватилась за сердце. Как объяснить мальчишке, что тогда никто из них не проживёт и дня! Когда он, хлопнув дверью, вышел из избы, она, причитая, стала прятать подальше топор и чугунный утюг, лихорадочно думая, что же ещё прибрать от греха. Хотя и она с превеликим удовольствием придушила бы этого гада!
Когда началась война муж Катерины, мастер-оружейник Фёдор, вместе с заводом уехал в эвакуацию на Урал. Катерина выла, как белуга, чуя бабьим сердцем, что провожает его навсегда. Но куда ж ей было ехать с грудным ребёнком на руках? Пришлось вернуться к родителям вместе с обоими сыновьями. Когда немцы пришли к ним в деревню, Женьке было чуть больше года. Как описать этот страх, когда во дворе послышался шум, крики, тарахтение моторов, а потом на пороге появились шумные люди в военной форме, пахнущие потом, порохом и чем-то чужим? Она вскрикнула, Женька заревел, а немецкий офицер что-то пролаял на своём собачьем языке, жестами показал ей, чтобы они убирались за печку, и ушёл, оставив на постой двоих солдат.
Хотя, какой же это был постой? Немцы вели себя, как хозяева. Спали, ели и пили так, как будто не было за печкой напуганных до смерти женщины, её стариков-родителей и детей. Один из постояльцев оказался румыном. Говорил он по-немецки плохо и второй солдат не всегда его понимал, морщился и переспрашивал. Тот, второй, дома бывал редко, потому что возил на машине своего главного начальника. А румын сидел в избе и, видно, изнывал от скуки. Первую неделю он много спал, потом много пил самогонки, которую брал у соседки Кузьмовны. А потом придумал себе развлечение: доставал свой пистолет, разбирал и чистил. Юрка сказал, что это какой-то «Вальтер». Значит, так и есть, ему виднее, он у них с самого детства смышлёный: в два года всё политбюро знал по фамилиям и именам-отчествам. Только Катерине от этого знания не легче, потому что ненавистный румын собирал свой «Вальтер», медленно и аккуратно проверял патроны, а потом с мерзкой улыбкой на рябом лице подходил к маленькому Женьке, приставлял пистолет ему к виску, говорил: «Пуф-пуф!» и весело смеялся, а она леденела от ужаса и беззвучно плакала, прижимая ребёнка к себе…
Так продолжалось несколько дней. Сколько точно, Катерина не помнила, все они слились в один комок страха. Она просыпалась по ночам от каждого звука: может, Юрка нашёл топор, или этот ирод удумал ещё какую-нибудь подлость. Жизнь, и без того невесёлая, превратилась в сущий ад. Мать молилась, отец увещевал старшего внука быть благоразумным, она надеялась на чудо…
В тот день румын выпил больше обычного и долго чистил свою страшную игрушку. Катерине начало казаться, что сегодня он не будет говорить «пуф-пуф», а просто нажмёт на курок. Надо было бежать. Но куда? Их деревушка стоит в глухом месте, до ближайшего села восемь километров, река ещё не застыла, можно сгинуть по дороге. Пока она в панике соображала, во что одеть сына и куда всё-таки хоть на сегодня спрятаться, румын встал и, насвистывая что-то, стал подходить к Женьке. Катерина подхватила ребёнка на руки, враг поднёс пистолет к детской головке, но сказать свою коронную фразу не успел. В избу вошёл второй жилец. Увидев происходящее, он встал как вкопанный, лицо его перекосило в странной гримасе, он побагровел, а потом одним прыжком подскочил к злому шутнику и со всей силы врезал ему по физиономии. Не ожидавший такого поворота румын пролетел через всю избу, ударился об стену, упал, и на голову ему рухнул вставленный в рамку фотопортрет Фёдора. А немец пнул лежачего вдобавок сапогом, отобрал пистолет, потряс им перед разбитым румынским носом и что-то очень зло сказал.
А потом взял свой вещмешок, достал оттуда консервы, галеты, сахар и даже шоколад, отдал всё это Катерине, взял у неё ревущего Женьку, посадил его к себе на коленку и закачал как на лошадке, будто только этим всю жизнь и занимался. Женька перестал реветь, засунул в рот полученный кусок сахара, а солдат поманил не верящую своему счастью женщину, достал из нагрудного кармана фотографию и отдал ей в руки. С фотографии, сделанной в берлинском фотосалоне, на Катерину смотрел одетый в твидовый пиджак её постоялец, пышногрудая добродушная немка и пятеро беленьких ребятишек…